Завод

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Завод

Заводу в моей судьбе принадлежит особое место. И хотя я имею в виду прежде всего ленинградский «Большевик», с которым у меня связаны одни из самых, пожалуй, полных, насыщенных, счастливых лет жизни, речь все же идет о заводе в широком смысле. Когда я говорю «завод», мне видятся производственные корпуса, а их я повидал множество: и старых, закопченных, приземистых, и деревянных, сколоченных на скорую руку, и новых, из алюминия, стекла и бетона. Мне представляются домны и мартены, блюминги и прессы, конвейерные линии, станки, энергетические установки, лаборатории. Слышу могучее заводское дыхание, в котором сливаются воедино неповторимый гул кипящей стали, звонкие трели завалочных машин и козловых кранов, басовитый рокот станков и пение стружки под резцом. Чувствую неповторимый запах работающего металла, настоянный на маслах и эмульсиях, отдающий дымком и копотью, прожаренный тысячеградусным пламенем конверторов и изложниц. Вижу заводчан – рабочих, инженеров, руководителей производства, служащих – людей, которых я узнаю среди тысяч других.

Есть захватывающая человека поэзия в облике завода – этого средоточия машин и механизмов, овеществленной технической мысли. Есть, потому что завод представляет собой концентрированное воплощение Созидания, олицетворение Труда. Завод вошел в мою жизнь еще в детстве. Мать произносила это слово уважительно, так, словно речь шла о живом существе.

– Долгонько что-то отца нашего завод нынче задерживает, – говорила она, поглядывая в окошко, за которым быстро сгущались сумерки.

И отец, когда разговор касался вещей особо серьезных, значительных, главным критерием истины считал именно отношение завода к таким вещам.

Запомнился мне разговор в семье по поводу опубликованного весной 1918 года письма В.И. Ленина к питерским рабочим «О голоде». Письмо уже обсуждалось на заводе, но, видно, оно так крепко задело за живое, что Петр с отцом продолжали говорить о нем и дома. Обращаясь к матери и Николаю, Петр то и дело брал в руки «Правду» и, зачитав какое-либо место из письма, говорил: «Здорово сказано!» А я жадно вслушивался в простые, но хватающие за душу слова о том, что кто не работает, тот да не ест, что для победы над голодом необходима железная революционная власть, нужно как можно больше железных отрядов сознательного и бесконечно преданного коммунизму пролетариата. Слова «железная», «железных», которые Петр произносил с особым нажимом, мне врезались в память. Запомнилось и то, как отец, одобрительными репликами поддерживавший Петра, положил в конце разговора свою тяжелую ладонь на газету с ленинским письмом и сказал:

– Да, верно написано. Весь завод так считает.

И это звучало настолько весомо, что никаких иных слов не требовалось.

Должен сказать, что я был близко знаком с очень многими людьми, которые относились к заводу с уважением, любовью и гордостью. Кого назвать? Честное слово, теряюсь. Многих давно нет в живых. Встают перед глазами бывший директор ленинградского завода «Красный путиловец» К.М. Отс – выходец из рабочих-болыпевиков, И.А. Лихачев – рабочий, директор Московского автозавода, нарком машиностроения, министр автомобильного транспорта и шоссейных дорог СССР, П.И. Коробов – потомственный рабочий, за короткий срок прошедший путь от газовщика до директора Магнитки. Вспоминаю Николая Петровича Поваляева, Даниила Петровича Щучкина, Михаила Андреевича Седова – замечательных работников с «Большевика», которые все лучшее в себе связывали с заводом.

Порой завод представляется мне чудесной кузницей, в которой выковывается, закаляется личность. Личность труженика. А иногда, быть может, потому, что во мне говорит кровь дедов-прадедов – исконных пахарей, просится сравнение его с нивой, только урожай ее – не хлеб насущный, а техническая мощь Отечества.

Счастлив, что на протяжении многих лет причастен к прекрасному своей творческой полнотой, своей одухотворенностью процессу сотворения и приумножения этой мощи.

Отчетливо помню тот июньский день 1937 года, когда я направлялся к проходной завода «Большевик» уже не как представитель научно-исследовательского института – человек в общем-то заводу посторонний, а как его законный работник, сотрудник заводского конструкторского бюро.

Конечно, я гордился этим. Ведь «Большевик» – один из старейших заводов страны, в прошлом Обуховский сталелитейный, известный своими революционными традициями. В числе первых открытых политических выступлений русского пролетариата – забастовка обуховцев, переросшая 7 мая 1901 года в жестокую схватку с полицией и войсками.

Она вошла в историю как Обуховская оборона. На весь мир прозвучали слова Владимира Ильича об обуховцах: «Рабочее восстание подавлено, да здравствует рабочее восстание!» Ныне они высечены на постаменте памятника Ильичу, установленному на территории завода. Есть здесь и мемориальная доска, на которой отчеканено:

«Сооружена в память выступления на митинге рабочих Обуховского завода Великого вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина в мае 1917 года.

Вождю рабочих – рабочие завода «Большевик», 23 апреля 1924 г.»

В дни Октября красногвардейцы-обуховцы охраняли штаб революции – Смольный. А когда началась война против внутренней и внешней контрреволюции, завод выполнял важные заказы для Красной армии и флота. В пятую годовщину советской власти ему было присвоено почетное имя – «Большевик».

Завод развивался и креп вместе с молодой страной. Появлялись новые цеха и лаборатории. Обновлялось оборудование. Здесь были созданы первые советские тракторы, а затем и первые советские авиамоторы. Из года в год на нем совершенствовалось сталелитейное производство. «Большевик» передавал свой опыт таким промышленным гигантам, как Уралмаш, Магнитогорский, Кузнецкий, Краматорский заводы, изготавливал оборудование для крупнейших новостроек страны, в том числе Московского метрополитена. С честью выполнен был на заводе и специальный правительственный заказ на изготовление стальных каркасов для кремлевских звезд.

Высококачественными поковками и отливками «Большевика» обеспечивались советское турбо– и генераторостроение, судостроительная, нефтяная, химическая, угольная промышленность и другие ведущие отрасли народного хозяйства. Наряду с мирной продукцией завод выполнял военные заказы, главным образом для Военно-морского флота. Их объем особенно возрос в середине 30-х годов, когда вследствие усиления угрозы агрессии страна была вынуждена наращивать свою обороноспособность.

В развитии производства военной продукции использовался весь опыт, накопленный в прошлом. Но, конечно, существовала необходимость в совершенствовании техники и технологии, обновлении выпускаемых изделий. Участвовать в этой работе предстояло и мне.

Не скрою, я был рад такому повороту в своей судьбе, рад несмотря на то, что за годы работы в ДАНИМИ сроднился с институтом, с товарищами по отделу. Расставаться с институтом было жаль, но в то же время хотелось стать поближе к производству. В КБ прибывало из разных мест еще несколько товарищей. В частности, из военно-механического института переходил на завод преподаватель Михаил Яковлевич Крупчатников. Его я хорошо знал. В новом пополнении конструкторского бюро были Б.Г. Лисичкин, Б.С. Коробов. Успел я познакомиться и с Василием Михайловичем Рябиковым, который был направлен в заводское КБ после окончания Военно-морской академии.

Должен сказать, что Василий Михайлович Рябиков – а с ним я был связан совместной работой долгие годы, в том числе всю Великую Отечественную войну и продолжительный послевоенный период – являл собой образец деловитости. О нем говорили, что он суховат. Но это было чисто внешнее впечатление. Василий Михайлович был добр и отзывчив, быстро сходился с людьми. Его уважали за твердость и принципиальность. Эти качества удачно сочетались с разносторонней эрудицией и высокой работоспособностью. И, думаю, вполне закономерно, что через непродолжительное время после нашего прихода в заводское КБ коммунисты «Большевика» избрали Рябикова секретарем, а Нейтральный комитет партии утвердил его своим представителем на заводе – парторгом Н,К.

Встретили нас в конструкторском бюро хорошо. В нем увеличивался объем работ, и наше пополнение оказывалось как нельзя кстати. Со многими товарищами нам приходилось уже выполнять совместные работы, и мы в какой-то степени знали друг друга. Поэтому на притирку времени почти не требовалось, сразу включились в работу.

Возглавлял КБ Илья Иванович Иванов – большой ученый и талантливый инженер, умелый организатор и педагог. Его я знал еще по военно-механическому институту, где он вел курс проектирования специальных систем. Мы с большим интересом слушали его лекции. Мне еще в студенческие годы запомнилась статья «Больше таких преподавателей» в институтской многотиражке, а позже удалось разыскать номер, в котором она была напечатана. Вот что в ней, в частности, говорилось об И.И. Иванове: «Его аккуратность и дисциплинированность, внимание к слушателям, исключительное ведение курса в методическом отношении, глубокое знание своего предмета, умелая увязка вопросов с заводской практикой… высокая интенсивность изложения курса обеспечивают глубокое усвоение слушателями предмета и плодотворную самостоятельную работу в дальнейшем.

Для нас… Илья Иванович является наилучшим примером, как надо работать».

И действительно, многих, образно говоря, Илья Иванович заразил своей влюбленностью в конструкторское дело, в профессию инженера. Уже в то время возглавлял он КБ завода, вел большую общественную работу, писал учебники и пособия, сам занимался конструированием сложнейших систем. И помимо всего этого много и плодотворно работал со студентами.

И вот теперь мне предстояло работать под непосредственным руководством этого человека, что, конечно, не могло меня не радовать. Да и Илья Иванович, как мне показалось, был доволен, что в пополнении конструкторского бюро есть питомцы военно-механического института.

Руководитель КБ внимательно и чутко относился к молодым конструкторам, бережно растил их, умел подметить и развить у них сильные стороны. Важно, что он проявлял доверие к работникам, предоставлял им полную самостоятельность. Многие сотрудники получали задания и выполняли его сами от начала до конца. Работы велись сразу по нескольким направлениям, над несколькими изделиями. Главный конструктор вмешивался лишь тогда, когда назревали сбои. Тут уж он оказывал активную и конкретную помощь, подсказывал пути выхода из тупиков. Все задания выполнялись, как правило, вовремя. Давая задание, Илья Иванович обычно говорил:

– Продумайте все хорошо и приступайте к работе. Если что неясно, скажите.

Через день-два он обязательно подходил, интересовался, как идет дело. Во время беседы окончательно выявлял, правильно ли выполняется задание. Если сотрудник верно решил задачу, больше не тревожил.

Это создавало подлинно творческую обстановку. Вместе с тем была высокой и ответственность: ведь над каждым конструкторским заданием работал конкретный исполнитель. Дублирования не было. Сорвать выполнение задания – значило подвести всех, весь коллектив. И я не помню ни одного случая, чтобы кто-то к установленному сроку что-то не сделал.

Не случайно многие выходцы из нашего КБ стали впоследствии известными конструкторами, руководителями конструкторских бюро. Среди них можно назвать Евгения Георгиевича Рудяка, Михаила Яковлевича Крупчатникова и других.

В КБ работало немало конструкторов, обладавших большим стажем. Например, Николай Александрович Попов работал на заводе с 1930 года. Запомнился он своей необычайной скрупулезностью. Все в КБ знали, что, если работа выполнена Поповым, ошибки исключены. Включаясь в организацию изготовления изделия, он не давал покоя ни себе, ни своей группе до тех пор, пока не налаживалось производство.

Опытными работниками были и Константин Васильевич Грачев, Никанор Васильевич Матукайтис, другие конструкторы. Говоря об опытности, следует иметь в виду относительность этого понятия. 5–7 лет работы в КБ считались уже значительным стажем. Вообще же конструкторы на заводе были сплошь молодыми: самому «старому» из нас, Илье Ивановичу, не было в то время и сорока лет.

Были в КБ и люди по-своему уникальные. Среди них особое место занимала Вера Михайловна Розенберг. Она была прирожденным математиком, досконально знала теорию сопротивления материалов, теоретическую механику. На нее возлагалось большинство расчетов при конструировании. И Вера Михайловна выполняла их, как правило, с блеском. При этом нередко она пользовалась собственными методами.

Рассказывали, что еще в юношеские годы Вера Михайловна все свое свободное время отдавала составлению всевозможных уравнений. Писала их на песке на берегу реки, на полу веранды и в других местах, где была возможность чертить математические символы. При этом нередко уравнениями выражались листья деревьев, лепестки цветков, другие, порой самые немыслимые предметы. На насмешки по этому поводу она не обращала никакого внимания. В математических занятиях она находила истинное наслаждение.

К Вере Михайловне часто обращались за содействием А.Н. Крылов, у которого она длительное время работала в техническом комитете, Илья Иванович Иванов. Как-то на совещании в КБ обсуждался вопрос о создании очередной системы для нового корабля. Исходных данных было крайне мало. Илья Иванович обратился к Вере Михайловне:

– С чего же нам начинать и как вести расчеты?

Ответ был неожиданным:

– Так это же и дураку ясно!

– Да, да, гм… – Илья Иванович своей обезоруживающей улыбкой сумел показать комизм ситуации.

Все рассмеялись.

Вера Михайловна сначала не поняла, в чем дело. Потом, спохватившись, извинилась и начала объяснять, как она представляет себе методику расчетов новой системы.

Илья Иванович внимательно выслушал, предложил одобрить методику, а в заключение сказал с улыбкой:

– Ну вот, теперь и нам стало ясно, верно?

И опять в кабинете раздался дружный смех.

Когда Вера Михайловна занималась расчетами, она отрешалась от всего. Мы хорошо понимали это и старались не мешать ей. Тем более что всякие просьбы об ускорении расчетов, повышении их точности и т. п. были неуместны и даже в какой-то мере оскорбительны, так как Вера Михайловна и без напоминаний работала на максимуме. А работы в конструкторском бюро было много. Если раньше завод больше занимался ремонтом, то теперь перед ним стояла задача разработки и запуска в серийное производство новых систем. Многое предстояло сделать по модернизации существующих орудий, улучшению баллистики, скорострельности, повышению живучести стволов и системы в целом. Поэтому конструирование велось одновременно с организацией производства.

Затрудняло работу то, что завод не имел хорошей опытной базы. Головной образец изготовлялся на тех же станках, где велось серийное производство. За короткий срок нужно было создать образец, всесторонне испытать и пустить в серию.

Изыскание способов проверки надежности механизмов, боевых возможностей новой системы требовало от конструкторов и производственников немалой изобретательности. Дело осложнялось из-за несовершенства сбора и обработки информации о новинках науки и техники, отставания чертежного, копировального и архивного хозяйства, в котором не хватало подготовленных специалистов. На эту, по существу, несложную техническую работу тоже вынуждены были отрываться конструкторы.

При этом мы не имели права ошибаться. Ведь корабли, для которых предназначались разрабатываемые артиллерийские системы, уже строились и строго по плану должны были вводиться в состав Военно-морского флота.

Естественно, мы стремились в полной мере использовать уже имевшийся опыт конструирования. Но крайне нужны были именно новые разработки, соответствовавшие требованиям времени, а еще лучше – хотя бы на один-два шага опережавшие эти требования. Каждый из нас понимал, как это важно для обороны.

События, происходившие в мире, вызывали глубокую озабоченность. Они торопили нас, обязывали работать еще упорней и настойчивей.

Шел 1937 год. Германский фашизм все громче заявлял о своих притязаниях. Наглел и японский милитаризм. Германия и Япония полностью переключили свою экономику на подготовку к войне. Ее огонь уже полыхал в ряде районов земного шара. Японские милитаристы закрепились в северо-восточных провинциях и приступили к колонизации всего Китая. Подверглись агрессии народы Абиссинии и Испании. Тучи сгущались над миром. Все говорило о том, что империализм гонит их в направлении Советского Союза.

События торопили нас. Угрозе агрессии мы должны были противопоставить силу. Над ее созданием и укреплением напряженно работали партия и народ. Свою лепту в решение этой задачи вносило и наше КБ.

В этом я, так сказать, воочию убедился, часто бывая на флоте, выходя на кораблях в море, участвуя в испытаниях разработанных нами образцов вооружения. И всякий раз это придавало новое ускорение непрерывному процессу творчества, рождало новые конструкторские и инженерные идеи, подсказывало пути решения тех или иных технических вопросов.

Я очень любил бывать на кораблях, общаться с моряками, этими мужественными, сильными, приветливыми людьми. Воспоминания о командировках на корабли в те далекие 30-е годы отношу к одним из самых дорогих для меня. и когда весной 1983 года поднимался на палубу крейсера «Киров» для встречи с воинами-североморцами, эти воспоминания нахлынули на меня вновь. Почти полвека минуло, новые люди, новый, несравненно более могучий, чем линейные корабли тех лет «Марат», «Парижская коммуна», «Октябрьская революция», современный крейсер, а на меня повеяло вдруг чем-то узнаваемо родным и близким… Навсегда запомнилось, с каким большим уважением относились моряки к нам, конструкторам-вооружен-цам. Думаю, так же относились они вообще к конструкторам. И это закономерно. Со времени работы в заводском КБ я был убежден, что конструктор – это не должность, а призвание. Призвание высокое, но нелегкое.

Конструктор творит не один. Большое участие в его работе принимают технологи, экономисты, инструментальщики, токари, слесари, фрезеровщики, монтажники. Умение вовремя подключить, использовать их знания, опыт, их мастерство – одно из важнейших качеств конструктора. В его деятельности огромное значение имеет предвидение. А оно базируется на глубоких, постоянно пополняемых знаниях. Самосовершенствование, настойчивое самообразование – это не благое пожелание, а объективная необходимость. Пренебречь ею – значит остановиться и безнадежно отстать. Стремление к профессиональному росту, повышению мастерства, расширению общего кругозора – без этого нет конструктора.

От конструктора требуется делать то, что предусмотрено заданием, обусловлено исходными требованиями, а не то, что у него получается. Он должен выдавать новые технические идеи и решения. А их поиск – это, как правило, долгая черновая работа, в которой нет ничего второстепенного, незначительного, в которой все взаимосвязано, все нужно и важно.

Скажем, в сложной системе болт или пружина на первый взгляд мелочь. Но если они ломаются, то система выходит из строя. А конструктор должен ясно представлять, как будет работать та или иная деталь на практике. Бывает, система уже готова, ставится на испытание, а конструктор интуитивно прихватывает какую-то деталь про запас, на всякий случай. Надо мной товарищи порой тоже шутили, что я вечно таскал в кармане то болт, то пружину, то шайбочку, то еще какую-нибудь запчасть к испытывавшейся системе.

– Что, опять взял оружие для борьбы с заказчиками?

Я отшучивался, но продолжал поступать по-прежнему. Смена детали во время испытаний позволяла проводить их без задержки, а тем временем можно было принять меры для доводки оказавшегося слабым узла.

Вообще же в доработке, в доводке конструкции большое значение имело деловое взаимодействие с производственниками, в том числе с мастерами-рабочими. Одним из таких мастеров на «Большевике» был слесарь-сборщик Евгений Иванович Канищев. Бывало, принесешь ему чертеж. Он внимательно изучает его. И вдруг ткнет пальцем в какой-то узел:

– А вы здесь все правильно рассчитали? Не слабовато ли?

Всем было известно, что, если уж Иваныч, как все мы его звали, насторожился, нужно обязательно снова просчитать узел, а то и внести изменения в конструкцию. Почти наверняка там, где указал мастер, действительно оказывалась слабинка.

Впоследствии – и на «Большевике», и на других заводах, особенно в годы Великой Отечественной войны, – мне не раз приходилось привлекать таких, как Канищев, рабочих-умельцев, настоящих мастеров своего дела к решению сложных конструкторских и технологических задач.

В совместной дружной работе конструкторов, производственников, рабочих мне видится одна из важнейших черт социалистического производства – общее стремление выполнить задачу лучше, быстрее, надежнее. Для такого слияния интересов и целей у нас в стране есть благодатная социальная почва: и рабочий, и инженер в равной степени являются хозяевами производства, на равных участвуют во всех делах трудового коллектива.

Соединение усилий рабочих и инженерно-технических работников, руководителей всех рангов, администрации в производственном процессе – важное условие его интенсификации, на каком бы участке человек ни трудился, он должен выполнять свои обязанности добросовестно, честно. Именно такой труд – главное мерило достоинства человека в нашей стране, будь ты конструктором или слесарем, космонавтом или землепашцем, солдатом или министром.

А поскольку труд – единственный источник приумножения могущества и богатства Родины, народного благосостояния, постольку сознательное, ревностное отношение каждого советского человека к общественному долгу – самый основной, самый надежный залог успешного решения всех стоящих перед страной задач.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.