11.2. Стратегические и тактические ошибки
11.2. Стратегические и тактические ошибки
Неизбежность неудачного развития событий в начале войны во многом возникла в связи с тем, что Сталин не сумел сделать из войны в Испании и Финляндии необходимые выводы о необходимости срочного перевооружения армии, развертывания массового производства новых типов вооружения, особенно новых самолетов и танков. Уже в Испании в начале 1938 г. появились модернизированные «мессершмитты», которые превосходили наши истребители И-16. Однако Сталина это обстоятельство не насторожило. Ему тогда было не до этого. Все его внимание и время многие месяцы было поглощено организацией массовых репрессий, инсценированием процессов по делу Бухарина, Зиновьева и Каменева. Он окончательно расчищал дорогу к своей неограниченной диктатуре. А без Сталина вообще никто не был в праве принять сколько-нибудь ответственное решение, тем более по вооружению армии.
Другой крупный просчет Сталина, уже в области оперативно-стратегической, связан с принятием плана обороны страны и мобилизационного развертывания вооруженных сил. По его личному указанию осенью 1939 г., вскоре после заключения договора о дружбе и границах с Германией, Генеральный штаб приступил к разработке документа. Готовили его под руководством Б.М. Шапошникова, а основным разработчиком был полковник A.M. Василевский. Главная идея плана заключалась в обеспечении готовности вести борьбу на два фронта: в Европе — против Германии и ее союзников и на Дальнем Востоке — против Японии.
Предполагалось, что Западный театр военных действий будет основным. Здесь и должны быть размещены главные вооруженные силы. Как считалось, главные усилия противник может сосредоточить на западном и северо-западном операционных направлениях. Нарком обороны, рассмотрев план, не утвердил его, полагая недостаточно решительными наши возможные действия по разгрому противника.
К августу 1940 года план обороны был пересмотрен. Теперь его подготовкой руководил уже новый начальник Генерального штаба — К.А. Мерецков. Ответственным за его подготовку по-прежнему был A.M. Василевский. Он все так же считал, что главные усилия нашей армии целесообразно сосредоточить на Западном фронте, имея в виду возможную концентрацию сил противника в районе Бреста. Военные считали, что главный удар силы вермахта нанесут на смоленско-московском направлении. Тем более что на рубежах к северу от Полесья фашисты концентрировали мощную танковую группировку.
Пятого октября план обороны страны доложили Сталину. После знакомства с ним он произнес: «Мне не совсем понятна установка Генерального штаба на сосредоточение усилий на Западном фронте. Мол, Гитлер пытается нанести главный удар по кратчайшему пути на Москву… Думаю, однако, что для немцев особую важность представляет хлеб Украины, уголь Донбасса. Теперь, когда Гитлер утвердился на Балканах, тем более вероятно, что он будет готовить основной удар на юго-западном направлении. Прошу Генеральный штаб еще подумать и доложить план через десять дней…»
Четырнадцатого октября переработанный план обороны вновь доложили Сталину. Все его пожелания были учтены полностью, а это означало коренную переориентировку основных усилий вооруженных сил. Главное направление основного удара стали ждать в соответствии с планом на юго-западном направлении. Как показали дальнейшие события, это было ошибочное решение.
Одновременно с переработкой плана по указанию Сталина в Генеральном штабе готовили концептуальный документ: «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных сил на Западе и Востоке на 1940–1941 годы». В соображениях правильно определялось, что главной опасностью является Германия, но на практике его по многим причинам не удалось реализовать.
Основной ошибкой этого же рода, приведшей к поражению советских войск в первые годы войны, было отставание в нашей стране военной науки. Она отрицала и подвергала критике различные зарубежные военные теории, которые делали ставку на «молниеносную войну». Во второй половине тридцатых годов вопросы стратегии все больше считались прерогативой высшего руководства в лице Сталина. Необоснованные репрессии вообще приостановили развитие стратегической теории. Многие интересные концепции были объявлены чуждыми, вредительскими.
Большим просчетом Ворошилова, как наркома обороны СССР, была недооценка роли танков и переоценка роли кавалерии в будущей войне. В качестве основополагающей стратегической задачи выдвигалась такая стратегическая установка: упорной обороной на госгранице на базе полевых укреплений не допустить вторжения противника на нашу территорию, обеспечить время для мобилизации, затем мощными контрударами отразить наступление противника, перенеся боевые действия на его территорию. Предполагалось, что наши главные силы вступят в действие не раньше чем через две недели. Ни «Соображения», ни готовившийся план не уделили должного внимания стратегической оборонительной операции. Ее положения и параметры не были определены. Фактически исключалась возможность прорыва крупных сил противника на большую глубину.
Когда на одной стратегической игре опробовали такой вариант, Сталин ядовито заметил: «Зачем культивировать отступательные настроения? Вы что, планируете отступление?»
По признанию Сталина, единственным объяснением были «внезапность и вероломство немецкого нападения». Правда, впоследствии, хотя вначале об этом в объяснении не упоминалось, он признал, что со стороны СССР были допущены «некоторые ошибки». По моему мнению, уже в первом слове этого утверждения допущена неточность, так как в действительности российская сторона знала о неизбежности войны, но обе стороны боялись, очевидно, как бы ни обмануться в определении дня нападения и его не прозевать.
В конце концов можно считать, что Гитлер перехитрил Сталина и обвел его вокруг пальца, как несмышленое дитя. Несмотря на все принятые обязательства советско-германского пакта о ненападении сроком на 10 лет.
Во всех армиях мира военачальники считали, что танки можно использовать только так, как они применялись в Первой мировой войне, то есть в качестве поддержки пехоты, которая передвигалась пешком.
По этой причине лучшие тяжелые танки союзников, вроде британской «Матильды», обладали значительной огневой мощью и толстой броней, но двигались со скоростью не быстрее чем обычный пехотинец.
Советская стратегия боевого использования танков основывалась на опыте их применения в Первую мировую и Гражданскую войны. Тогда танки должны были сопровождать пехоту и конницу и уничтожать мешающие их продвижению пулеметы. Позднее появилась еще задача уничтожения артиллерийских позиций. Но в любом случае деятельность танков ограничивалась непосредственной целью организации прорыва фронта противника на всю его глубину. Впрочем, эта глубина предусматривалась не более 10–12 км. Одни танки должны были поддерживать наступающих пехотинцев, другие — прорываться к позициям артиллерии и уничтожать их, прекращая град снарядов. Еще одной задачей танков должна была стать борьба с подобными себе танками, то есть отражение танковых контратак противника в ходе прорыва линии его обороны.
В российской военной литературе вопрос особой роли танков после взлома обороны противника никогда не рассматривался. Советская военная наука также отрицала эффективность молниеносной войны и базировалась на принципе, что всякое нападение на Советский Союз завершится полным разгромом врага на его собственной территории.
Следует отметить, что перед войной наши танковые войска организационно состояли только из механизированных корпусов. Существовавшие у нас до лета 1940 г. отдельные танковые части (войсковые и РГК) были ликвидированы, кроме танковых полков кавалерийских дивизий. Таким образом, был нарушен правильный принцип использования танков, наряду с танковыми и моторизованными соединениями предназначенных для выполнения самостоятельных задач, также наличие отдельных танковых частей для совместных действий с пехотой.
Первый же год войны указал на ошибочность реорганизации в 1940–1941 гг. и вместе с тем подтвердил правильность общего направления организации советских танковых войск в 30-е годы.
Боевой опыт первых танковых сражений показал, что боеспособность механизированных корпусов западных приграничных военных округов в силу их недостаточной укомплектованности личным составом, слабой сколоченности частей, соединений, штабов, низкой степени оснащенности новой боевой техникой, автотранспортом, вспомогательными машинами и нехватки боеприпасов была весьма ограниченной. Они оказались громоздкими, маломаневренными, трудно управляемыми и легкоуязвимыми для вражеской авиации.
Наряду с этим тяжелые условия, создавшиеся в первые дни войны для боевых действий советских танковых войск, привели к большим потерям танков. Небольшое количество оставшихся танков в условиях оборонительных боев использовалось лишь в тесном взаимодействии со стрелковыми соединениями.
Увеличение производства танков и численности подготовки танкистов позволило с 1 апреля 1942 г. приступить к созданию танковых корпусов. Первые четыре танковых корпуса (1-й, 2-й, 3-й, 4-й) были сформированы по директиве НКО от 31 марта в апреле 1942 г. В них пока еще не предусматривалось создание частей боевого и тылового обеспечения и по всем этим вопросам они полностью зависели от общевойсковых армий, что резко снижало их оперативно-тактическую самостоятельность. Всего в 1942 г. было создано 28 танковых корпусов.
Они получили первое боевое крещение в мае 1942 г. в Харьковской наступательной операции Юго-западного фронта.
В сентябре 1942 г. началось формирование механизированных корпусов. Они отличались от танковых корпусов наличием большого числа подразделений мотопехоты. Это увеличивало их большую боевую самостоятельность в решении оперативных задач как в наступлении, так и обороне. Механизированные бригады стали формироваться с момента создания мехкорпусов.
Директивой НКО от 17 сентября 1942 г. в механизированный корпус был введен мотоциклетный батальон. К моменту создания мехкорпусов был издан приказ НКО № 325 от 16 октября 1942 г. Он подытожил весь опыт использования танковых частей и соединений в первом периоде войны и дал принципиальную установку их дальнейшего применения в наступлении и обороне. Формирование танковых армий происходило с конца мая 1942 г. до середины января 1943 г. Были созданы шесть танковых армий, в том числе 5-я армия создавалась дважды.
В изданной в Швеции в 1942 г. книге «Танки под Харьковом» было справедливо отмечено: «Шведы в 1942 г. увидели то, чего не увидели наши военачальники даже после войны (судя по их мемуарам)». (См. ссылку на эту книгу Константина Быкова, «Харьковский “котел”, 1942» (М: ЯУЗА; ЭКСМО, 2007, стр. 17 примечаний.)
Новым в военной стратегии использования немецких войск стало широкомасштабное использование танков и самолетов. Немецкие генералы обнаружили нечто такое, до чего не смогли догадаться военные теоретики других армий, а именно то, что танки и самолеты являются не только оружием, но и своего рода средством передвижения.
Они могли не только двигаться сами, но и перевозить пехоту, а при сопровождении самоходной артиллерией делать возможным концентрацию сил в одной точке, обеспечивать прорыв, окружение и глубокое проникновение в тыл противника, прежде чем у него найдется время отреагировать. При такой стратегии возникает также возможность обеспечить фланги своей армии с обеих сторон или напасть на фланги противника.
Внедрил эту идею в стратегию германской армии немецкий военачальник Гудериан, воспользовавшись работами двух английских военных теоретиков Дж. А.С. Фуллера и Базила К. Лидцела Горта.
Благодаря энтузиазму Гитлера в отношении применения танков во время войны Гудериану удалось осуществить эту доктрину и укрупнить все танковые части до уровня дивизий и армий — вместо того чтобы сформировать из них небольшие подразделения, закрепленные за пехотными дивизиями, что сохранялось в советской армии.
В то же время немцы внедрили новаторскую идею применения танковых соединений, способных вести бой в отрыве от своих войск на больших расстояниях. Самостоятельность действий обеспечивалась сочетанием в одном соединении танков, артиллерии, инженерных средств, разведки и связи. Это позволяло ему не только осуществлять прорыв обороны противника, но и развивать его вглубь, отрываясь от основной массы своих войск. Это позволяло танковому соединению вести бой с резервами противника, самостоятельно захватывать важные объекты, не ожидая подхода пехотных дивизий и сопровождающих их полков артиллерии.
Кроме того, Гудериан добился принятия положения о том, чтобы бронетанковым дивизиям были приданы части моторизованной пехоты, артиллерии и инженерные войска, которые могли бы передвигаться со скоростью танков.
Германское командование стремилось применять в операциях свой обычный, переходящий в шаблон прием: действуя двумя фланговыми группировками («клиньями»), окружать противника в масштабе от обширных колец, имеющих целью охватить целиком главные силы противника, до «клещей», откалывающих, окружающих и уничтожающих одну из его частных группировок или ее составляющих.
При этом первоначальное окружение обычно осуществлялось танковыми и моторизованными войсками (так называемое «танковое окружение»), а затем оно закрепляется идущими вслед пехотными дивизиями.
Еще одним подразделением организационной структуры танковых дивизий были мотоциклетные батальоны. По своей сути это был усиленный вооружением мотострелковый батальон на мотоциклах. То есть вместо грузовых машин в мотоциклетном батальоне пехотинцы усаживались на мотоциклы. Соответственно каждое отделение пехоты из девяти человек перевозилось на трех мотоциклах с коляской и вооружалось одним ручным пулеметом, шестью автоматами и одним пистолетом-пулеметом (у командира отделения). За счет такого рода войск достигалось резкое увеличение скорости их передвижения. В условиях маневренной войны выдвижение мотоциклистов играло важную роль, обеспечивая захват населенных пунктов, переправ и узлов коммуникаций.
Успехи немецких танков обусловливались не только взаимодействием с авиацией (строго говоря, в 1941 г. авиация поддерживала только одну из четырех немецких танковых групп — группу Гудериана), но и взаимодействием с саперными подразделениями, которые всегда двигались в голове боевых танковых групп. Иначе и быть не могло. Ведь без саперов, без их понтонно-мостовых парков введенные в прорыв танки мгновенно теряют свое превосходство — подвижность.
Наконец, моторизованная пехота могла помочь удерживать захваченный в глубине обороны объект, препятствуя отходу окружаемых воинских соединений или подготавливая плацдарм для дальнейшего наступления. Превосходство танковых соединений в подвижности над основной массой войск должно было обеспечить смыкание танковых «клещей» за тылом окружаемых армий быстрее, чем те смогут отойти назад.
Германское командование широко применяло так называемую тактику «танковых клиньев». Оно обычно сосредотачивало на узком участке фронта крупные силы танков и наносили удары по стыкам и флангам наших войск. Немецкий генералитет стремился применять в операциях свой обычный, переходящий в шаблон прием: действуя двумя фланговыми ударными группировками, окружать целиком группировку противника или одну из его частей «клиньями», а затем откалывать и уничтожать их поодиночке. При этом первоначальное окружение обычно осуществлялось моторизованными войсками (так называемое «танковое окружение»), а затем противник стремился его закрепить идущими вслед пехотными дивизиями («пехотное окружение»).
Соображения об основах развертывания вооруженных сил и план обороны нашей страны на западе, предусматривающий равномерное построение войск первого эшелона, был ошибочным. В начале войны это привело к тому, что соединения вступали в сражение последовательно, поочередно, и получалось, что противник имел возможность вести уничтожение соединений по частям.
Винить в ошибках только Сталина неправомерно. Как правильно оценивал его действия Г.К. Жуков, ответственность с ним должны делить и его ближайшее окружение: Молотов, Ворошилов, Маленков, Берия, Каганович, Буденный. Лежит она и на целом ряде других людей в партии и правительстве, а также на военных.
И все же следует подчеркнуть очевидное: главная ответственность за просчеты лежала на Сталине, занимавшем особое место в руководстве государством.
Заметное место в составе ошибок занимает низкий уровень боевой подготовки и неспособность советской промышленности снабдить в достаточном количестве Красную Армию современным вооружением. В частности, последнее относилось к отсталости танковой промышленности, производству автоматов, что поставило советскую пехоту в крайне невыгодное положение. Хотя первые специальные противотанковые ружья были изготовлены в России в 1940–1941 гг., к началу войны армия их еще не получила. Не хватало автомашин, и значительную часть орудий приходилось передвигать на лошадях или совершенно не приспособленными для этого сельскохозяйственными тракторами.
Стратегическое преимущество давало немцам применение специализированных самолетов «Ю-87» — пикирующего бомбардировщика с неубирающимся шасси, который нес 500-килограммовую бомбу, разработанного для нанесения точечных ударов по полевым позициям противника. Несмотря на то, что он имел скорость всего 395 км в час, люфтваффе (военно-воздушные силы вермахта) быстро завоевали превосходство в воздухе, так как его поддерживал отличный истребитель «Me-109».
«Ю-87» выполнял функции дальнобойной артиллерии и был достаточно эффективен. Этот самолет наводил ужас на наших солдат благодаря точности бомбометания и еще потому, что немецкие пилоты снабжали «Ю-87» обычным свистком, который во время пикирования издавал пронзительный визг.
Когда германские танки прорывали вражеские линии, для огневой поддержки они могли использовать и свою собственную артиллерию, и пикировщики. Это стало новым способом получения оперативно-тактического преимущества.
Советское главное командование не видело необходимости в создании подобного самолета и сосредоточилось главным образом на бомбардировке по площадям, что оказалось на поле боя гораздо менее эффективным, чем точечные удары.
В Германии 12 октября 1934 г. была завершена разработка схемы организации танковых дивизий. Они должны были состоять из двух танковых полков, полка мотопехоты, батальона мотоциклистов, разведывательного батальона, артиллерийского полка, батальона истребителей танков, инженерной части тыловых и вспомогательных частей. Это позволяло не только осуществлять прорыв обороны противника, но и развивать ее вглубь. Отрываясь от основной массы своих войск на сотни километров, танковое соединение становилось в значительной мере автономным и самодостаточным. Это позволяло ему вести бой с резервами противника, захватывать важные пункты в тылу самостоятельно, не ожидая подхода пехотных дивизий и сопровождающих их полков артиллерии.
Взорванный мост на своем пути танковая дивизия могла восстановить с помощью моторизованного понтонного батальона или даже сборного металлического моста. Саперные части дивизии могли снять минные поля, разрушить заграждения. Артиллерия позволяла на равных вести артиллерийскую дуэль с встретившимися на пути резервами противника. Наконец, пехота могла помочь удерживать захваченные в глубине обороны позиции, препятствуя отходу окружаемых частей или подготавливая плацдарм для дальнейшего наступления. Основной отличительной особенностью пехотных дивизий было практически повсеместное использование гужевой тяги. По штату она насчитывала 6000 лошадей. Моторизованными частями в дивизии были только противотанковый дивизион, саперы и разведывательный батальон. В некоторых дивизиях так называемой первой волны в таком батальоне имелся взвод бронеавтомобилей. Однако те десятки и сотни километров, что легко покрывали танки и пехота на автомашинах, пехотинцы были вынуждены преодолевать пешими маршами.
Большая часть группы армий «Центр», после тяжелых боев с окруженными в Белостокском выступе советскими армиями, вынуждена была форсированными маршами догонять вырвавшихся далеко вперед танкистов.
В мемуарах командира девятого армейского корпуса Германа Гейзера «От Буга до Кавказа» (М: Издательство «Транзиткнига», 2004) написано: «К 24 июля 9 корпус преодолел 700 километров — почти две трети расстояния до Москвы. Это означало, что всего мы прошли от 800 до 1000 километров за 33 дня, в среднем около 30 километров в день. И все это с боями, по русским дорогам и при русской жаре!»
На практике при равном соотношении сил в первые годы войны советские войска еще значительно уступали противнику в умении воевать и имели ограниченную военную подготовку.
Не отвечала современным требованиям система обучения офицеров и солдат.
«Большой вред воспитанию советского народа в духе преодоления трудностей возможной войны, — говорится в “Истории войны”, — нанесли настроения легкой победы над врагом, распространявшиеся накануне войны (например, фильм “Если завтра война” и др.)».
Совершенно по-другому происходило за Бугом. Здесь с середины 1940 г. были построены классные шоссейные дороги, в том числе автострады, железные дороги и широкая сеть аэродромов.
В конце апреля 1970 г. маршал Жуков согласился дать интервью для газеты «Комсомольская правда». Вопросы задавал В. Песков.
«Вопрос: Георгий Константинович, всякий раз, вспоминая войну, мы неизбежно возвращаемся к ее началу. Вы были начальником Генерального штаба, что вы знали о приближении войны? Каким для вас было утро 22 июня?
Жуков: О подготовке Германии к войне с нами сложилось довольно много сведений. Разумеется, обо всем этом докладывалось Сталину, но он относился к этим сведениям с преувеличенной осторожностью.
21 июня мне позвонили из Киевского округа: “К пограничникам явился перебежчик — немецкий фельдфебель. Он утверждает, что немецкие войска выходят на исходные позиции для наступления и что война начнется утром 22 июня”. Мы с маршалом Тимошенко и генерал-лейтенантом Ватутиным немедленно поехали к Сталину с целью убедить его в необходимости приведения войск в боевую готовность. Он был озабочен: А может, перебежчика нам подбросили, чтобы спровоцировать столкновение?
Вопрос: Итак, приближение войны чувствовалось. В чем же причина промедления с приведением страны в боевую готовность?
Жуков: Одна из важных причин состоит в том, что Сталин был убежден: войну удастся оттянуть, удастся закончить перестройку и оснащение армии. Он опасался, что наши действия будут предлогом для нападения. Судить о моменте, сложившемся перед войной, надо с учетом сложной международной обстановки того времени. Многое было неясным. Англия и Франция вели двойную игру. Они всеми силами толкали Гитлера на восток. Опасаться разного рода провокаций были все основания. Но, конечно, осторожность оказалась чрезмерной. И мы, военные, вероятно, не все сделали, чтобы убедить Сталина в неизбежности близкого столкновения. Вообще есть глубокие объективные причины, предопределившие затяжной характер войны с огромными для нас жертвами, с огромным напряжением сил».
В начале войны войска вермахта форсировали Буг и начали наступление мощными танковыми колонами, за которыми двигалась пехота. Возможность применения неприятелем удара такого масштаба советское командование даже не предполагало и не ожидало. Как писал в воспоминаниях Г. Жуков, «что и он не мог предполагать нанесение удара с такой мощью и на такой протяженной линии фронта».
В книге «Маршал Г.К. Жуков. Воспоминания и размышления», (М.: АПН, 1979) автор более объективно и достоверно, чем в своем интервью, приводит некоторые обстоятельства, обусловивших наши ошибки в начале войны.
Жуков пишет:
«Даже в ночь на 22 июня, в некоторых случаях командиры соединений и объединений, входивших в эшелон прикрытия границы, до самого последнего момента ждали указания свыше и не держали части в надлежащей боевой готовности, хотя по ту сторону границы был уже слышен шум моторов и лязг гусениц». Далее он отмечает, что накануне войны Сталин, нарком обороны и Генеральный штаб, по данным разведки, считали, что гитлеровское командование должно будет держать на Западе и в оккупированных странах не менее 50 процентов своих войск и военно-воздушных сил. На самом деле к моменту начала войны с СССР гитлеровское командование оставило там меньше одной трети. Ни нарком обороны, ни руководящий состав Генерального штаба не предполагали возможность перехода немцев в наступление в таких масштабах, притом сразу всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами. Они также не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных ударов. К тому же, накануне войны 10-я армия и ряд других частей Западного округа были расположены в выгнутом в сторону противника Белостокском выступе. Эта армия занимала самое невыгодное расположение. Такая оперативная конфигурация создавала угрозу глубокого охвата и окружения частей со стороны Гродно и Бреста путем удара по флангам. Между тем дислокация войск фронта на гродненском и брестском направлениях была недостаточно глубокой и мощной, чтобы не допустить здесь прорыва и охвата Белостокской группировки. Такое ошибочное расположение войск, допущенное в 1940 г., не было устранено вплоть до самой войны. Когда главные группировки противника смяли фланги групп прикрытия и прорвались в районе Гродно и Бреста, надо было быстро отвести 10-ю армию и примыкающие к ней фланги 3-й и 4-й армий из-под угрозы окружения, рокировав их на тыловые рубежи, где они могли значительно усилить сопротивляемость действующих там соединений. Но этого сделано тогда не было. Аналогичная ошибка повторилась и с армиями Юго-западного фронта, которые также с запозданием отводились из-под угрозы окружения».
Отрицательные последствия для наших войск дала директива № 3, отправленная войскам наркомом обороны по указанию И. Сталина вечером 22 июня — о переходе наших войск к контрнаступательным действиям с задачей разгрома противника на главнейших направлениях, притом с выходом на его территорию. «В истории второй мировой войны 1939–1945 гг.», об этом написано довольно уклончиво: «Нацеливая советские войска на разгром вражеских группировок, представляющих наибольшую опасность, Главный военный совет не полностью учел трудности, с которыми была сопряжена организация и подготовка в течение одной ночи ударов по врагу со столь решительными целями». К началу сентября 1941 г. Киев стал оконечностью длинного, все время сужавшегося выступа. Придавая этому большое значение, Гитлер директивой от 21 августа 1941 г. сообщил в приказном порядке, что соображения главнокомандования сухопутных войск относительно дальнейшего ведения операций на востоке от 18 августа не согласуются с его планами. Исходя из этого, он приказал:
«Главнейшей задачей до наступления зимы является не взятие Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на Донце и лишение русских возможности получения нефти с Кавказа; на севере — окружение Ленинграда и соединение с финнами. Благоприятная оперативная обстановка, сложившаяся в результате достижения линии Гомель — Почеп, должна быть немедленно использована для проведения операции смежными флангами групп армий “Юг” и “Центр” по сходящимся направлениям. Нашей целью является не оттеснение советской 5-й армии за Днепр частным наступлением 6-й армии, а уничтожение противника, прежде чем он отойдет на рубеж Десна — Конотоп — Сула».
По поводу содержания этой директивы существует записка Гитлера от 22 августа следующего содержания: «Я бы сказал, решающее значение имеет улучшение обстановки на стыке группы армий “Центр” и группы армий “Юг”.
Здесь нам представляется благоприятная возможность, какую дарит судьба во время войны в редчайших случаях. Огромным выступом глубиной почти в 300 км расположены войска противника, с трех сторон охватываемые войсками двух немецких групп армий. Уничтожить этого противника возможно лишь в том случае, если в настоящий момент руководствоваться не узкими интересами групп армий, а исключительно интересами всей настоящей кампании…
Возражение, что в результате этого мы потеряем время и наступление на Москву будет предпринято слишком поздно или что танковые соединения по техническим причинам не будут тогда в состоянии выполнить эту задачу, является несостоятельным. Ибо после уничтожения русских войск, как и прежде угрожающих правому флангу группы армий “Центр”, наступление на Москву будет провести не труднее, а легче».
На Юго-западном направлении к началу сентября немцы начали наступление на Конотоп, Полтаву. Таким образом, к началу сентября Киев стал оконечностью длинного, все время сужающегося пояса, так как немцы прорвались далеко на восток как с севера, так и с юга от украинской столицы. Поскольку на 9 сентября немцы продвигались с севера к Нежину, на юге другая группа германских армий проникла глубоко в излучину Днепра, а у советского командования не было резервов, чтобы остановить эти два немецких наступления, то Буденный и Хрущев решили отвести войска из киевского выступа.
Катастрофическое положение войск Юго-западного фронта возникло после того, как немцы 17 августа 1941 г. заняли Днепропетровск и форсировали Днепр. Советские войска были вынуждены отойти, несмотря на приказ советского Главнокомандования удерживать линию Днепра любой ценой. Потом были захвачены Херсон, Николаев и Кривой Рог. На юго-западе была окружена Одесса. Одновременно севернее Киева немцы начали наступление в общем направлении на Конотоп, Полтаву.
11 сентября 1941г. Тимошенко доложил Сталину, что его прежнее указание послать из Киева две стрелковые дивизии, чтобы остановить продвижение немцев на север, не может быть выполнено, что советские армии на Украине крайне ослаблены после нескольких недель тяжелых боев и что, несмотря на возражения Ставки, они считают необходимым отход на новый рубеж.
В тот же день Сталин в разговоре с командующим Юго-западным фронтом генералом Кирпоносом «категорически возразил против оставления Киева и отвода войск из киевского выступа на рубеж реки Псел». Он приказал удерживать Киев любой ценой, перебросить на правое крыло фронта все силы, которые можно снять с других направлений, и «во взаимодействии с Брянским фронтом разгромить Конотопскую группировку противника». Одновременно Сталин освободил Буденного от занимаемой должности и заменил его Маршалом Советского Союза С.К. Тимошенко, который 13 сентября приступил к своим обязанностям.
В этот день горловина между Лохвицей и Лубнами, по которой можно было отвести четыре армии Юго-западного фронта, достигала в ширину не более 30–40 км. Два дня спустя немецкие танковые соединения закрыли эту горловину. 14 сентября начальник штаба фронта генерал-майор В.И. Тупиков счел своим долгом еще раз информировать начальника Генерального штаба Б.М. Шапошникова о катастрофическом положении войск фронта. «Начало понятной Вам катастрофы — дело пары дней». В ответе доклад назван паническим и высказано требование сохранять хладнокровие и выполнять указания тов. Сталина, данные 11 сентября.
Но 14 сентября немцы закрыли горловину выступа и четыре советские армии были окружены. Одна из них, 37-я, еще удерживала в районе Киева плацдарм радиусом примерно 25 км. Все эти войска, говорится в советской книге «История ВОВ», уже понесшие большие потери, были дезорганизованы и в значительной мере утратили боеспособность… Всего этого можно было бы избежать, если бы Ставка в свое время согласилась с предложениями С.М. Буденного и Н.С. Хрущева.
Поскольку Ставка не дала разрешения на общий отход, Военный совет Юго-западного фронта принял самостоятельное решение об оставлении Киева и выводе войск из окружения. Пока фронт противника на реке Псел был еще не прочен, это являлось единственным благоразумным выходом из создавшегося положения, хотя, несомненно, отход войск был связан с преодолением больших трудностей.
16 сентября это решение Военного совета юго-западного направления было передано Кирпоносу устно через начальника оперативного управления Юго-западного фронта генерал-майора И.Х. Баграмяна, прибывшего из штаба фронта.
Вместо немедленного выполнения этого решения Кирпонос усомнился в его достоверности, поскольку оно противоречило приказу И.В. Сталина. После долгих колебаний командующий наконец запросил Ставку: выполнять или не выполнять указание. Только в 11 часов 40 минут вечера Шапошников по поручению Ставки ответил, что Верховное Главнокомандование разрешает оставить Киев, но ничего не сказал о выводе войск за реку Псел. Таким образом, были потеряны два дня, в течение которых могли бы прорваться значительные силы советских войск. Вслед за этим начались неорганизованные попытки вырваться из окружения. Их неорганизованность усиливалась тем, что связь между штабами армий отсутствовала. Так 37-я армия, отрезанная от других армий, еще два дня продолжала свою безнадежную борьбу за Киев и только после этого начала прорываться с боями без всякой надежды на успех. Лишь некоторым частям удалось прорваться. Кирпонос был смертельно ранен. Убиты были член Военного совета и секретарь ЦК Компартии Украины М.А. Бурмистенко, а также начальник штаба фронта В.И. Тупиков.
Немцы утверждают, что во время окружения Киева вермахт захватил не менее 665 тысяч пленных. Согласно «Истории войны» к началу Киевской операции на Юго-западном фронте имелось 677 085 человек. Из этого числа 150 541 человек избежали окружения. Окруженные войска вели бои в течение почти всего сентября и понесли очень тяжелые потери. Некоторым же из них удалось прорваться. При этом в плен попало не более трети первоначально окруженных войск. По нашим данным, число пленных составило около 175 тыс. человек.
По мнению некоторых ведущих германских генералов, время, потерянное на Киевскую операцию, в большей мере опрокинуло планы немцев достичь Москвы до наступления зимы. Немцы считали, что «противник уже не в состоянии создать прочный оборонительный фронт или оказать серьёзное сопротивление на Украине». Фронт был прорван на 300 с лишним километров в ширину, и открылась хорошая перспектива захватить Донецкий бассейн и выйти к Дону.
По поводу киевского окружения, кроме приведенного ранее, существуют воспоминания о Сталине A.M. Василевского, приведенные в его книге «Дело всей жизни» (М., 1976, с. 143–148):
«Вечером 7 сентября военный совет Юго-западного фронта сообщил главкому Юго-западного фронта сообщил главкому юго-западного направления и Генеральному штабу, что обстановка на фронте еще более осложнилась. Противник сосредоточил превосходящие силы, развивает успех на конотопском, черниговском, остерском и кременчугском направлениях…
Военный совет фронта просил разрешить отвести 5-ю армию и правый фланг 37-й армии на рубеж реки Десны. Военный совет юго-западного направления согласился с предложениями Военного совета фронта. Обсудив столь тревожное донесение, мы с Шапошниковым пошли к Верховному Главнокомандующему с твердым намерением убедить его в необходимости немедленно отвести все войска за Днепр и далее на восток и оставить Киев. Мы считали, что подобное решение в тот момент уже довольно запоздало и дальнейший отказ от него грозил неминуемой катастрофой для войск Юго-западного фронта в целом.
Разговор был трудный и серьезный. Сталин упрекал нас в том, что мы, как и Буденный, пошли по линии наименьшего сопротивления; вместо того чтобы бить врага, стремимся уйти от него. При одном упоминании о жестокой необходимости оставить Киев Сталин выходил из себя и на мгновение терял самообладание. Нам же, видимо, не хватило необходимой твердости, чтобы выдержать эти вспышки неудержимого гнева, и должного понимания всей степени нашей ответственности за неминуемую катастрофу на юго-западном направлении».
Начальник штаба Юго-западного фронта генерал-майор В.И. Тупиков в донесении на имя начальника Генерального штаба от 13 сентября сообщил, что «положение войск фронта осложняется нарастающими темпами».
Ознакомившись с этим донесением, Верховный Главнокомандующий спросил Шапошникова, что он намерен ответить Туликову. И тут же, не дождавшись ответа, сам продиктовал следующий ответ, адресованный командующему Юго-Западным фронтом, в копии — главкому юго-западного направления: «Генерал-майор Тупиков номером 15614 представил в Генштаб паническое донесение. Обстановка, наоборот, требует сохранения исключительного хладнокровия и выдержки командиров всех степеней. Необходимо, не поддаваясь панике, принять все меры к тому, чтобы удержать занимаемое положение и особенно прочно удерживать фланги. Надо внушить всему составу фронта необходимость упорно драться, не оглядываясь назад. Необходимо неуклонно выполнять указания т. Сталина данные вам 11.IX.». Отправлено за подписью Б. Шапошникова 14.IX.1941 г. 5 ч. 00 м.
Сталин категорически возражал против оставления Киева, на чем настаивал командующий Юго-западным фронтом генерал Кирпонос и Военный совет этого фронта, куда входили Буденный и Хрущев. Сталин настоял на своем и приказал удерживать город любой ценой. Но горловина, по которой можно было отвести четыре армии Юго-западного фронта, достигла в ширину не более 30–40 км, а через два дня немецкие танковые соединения ее полностью закрыли. Буденного от занимаемой должности освободили, а на его место назначили маршала С.К. Тимошенко. Тем не менее было потеряно время на прорыв из окружения, и лишь только некоторым частям удалось прорваться.
На Днепре немцы прорвали фронт на триста с лишним километров в ширину, им удалось в последующие два месяца занять всю Левобережную Украину, почти весь Крым, но были отброшены несколько назад только после первого освобождения Ростова.
Определенную отрицательную роль на отступление Советской армии в начальный период войны сыграли запоздалые поставки союзниками по ленд-лизу самолетов, танков, вооружения, автомашин («студебеккер», «додж» «виллис», «форд»), боеприпасов, продовольствия и др.
В этом отношении наиболее тяжелыми были 1941–1942 гг., так как первые поставки в Советский Союз по ленд-лизу начались в октябре 1941 г. и первые 9 месяцев велись с помощью одиночных транспортных судов.
Резкому ослаблению много лет создаваемых защитных возможностей линии обороны на старой границе способствовало решение Сталина снять там всю артиллерию и перебросить ее к новой границе.
В феврале — марте 1941 г. на Главном Военном совете вооруженных сил дважды обсуждалось, как быстрее закончить строительство укрепленных районов, но не было найдено решение, как обеспечить УРы артиллерией.
Ввиду разногласий, возникших на Главном Военном совете, вопрос был доложен И.В. Сталину. Согласившись с мнением Г.И. Кулика, Б.М. Шапошникова и А.А. Жданова, он приказал снять часть артиллерийского вооружения с второстепенных участков и перебросить его на западное и юго-западное направления.
Как сообщал Г.К. Жуков и подтверждал A.M. Василевский, нецелесообразно было в непосредственной близости от новой границы строить в 1940–1941 гг. аэродромы и размещать военные склады. Генштаб и лица, непосредственно руководившие снабжением в Наркомате обороны, считали наиболее целесообразным иметь к началу войны основные запасы подальше от государственной границы, примерно на линии Волги. Некоторые же лица из руководства НКО (особенно Г.И. Кулик, Л.З. Мехлис и Е.А. Щаденко) категорически возражали против этого. Они считали, что агрессия будет быстро отражена и война во всех случаях будет перенесена на территорию противника. Видимо, они находились в плену неправильного представления о ходе предполагавшейся войны. Такая иллюзия, к сожалению, имела место.
Из этого тезиса кое-кто сделал неправильный вывод, что действия советских войск обязательно будут носить с самого начала только наступательный и притом непременно успешный характер. А раз это так, то и склады должны быть уже в мирное время придвинуты поближе к войскам. Потом выяснилось, что в этом вопросе была допущена ошибка.
К такому же роду ошибок следует отнести зачаточное состояние использования в Советской армии радара и то, что даже обычная радиосвязь между армейскими частями не являлась общим правилом. Многие командиры не умели пользоваться ею и предпочитали телефонную связь. В условиях высокомобильной войны такая связь зачастую оказывалась совершенно бесполезной.
Ненадежной была также пропускная способность железных дорог в новых приграничных районах, которая была в три-четыре раза ниже, чем на германской стороне.
В вышеупомянутом сборнике содержится ссылка на еще один важный момент поражения в первые два года войны, а именно «отрицательное влияние, которое оказывал на развитие советской военной науки культ личности Сталина». Эта особенность руководства страной вела к догматизму и начетничеству, сковывала инициативу командования войсками. Она вынуждала ждать руководящего указания, без которого окончательное решение не могло быть принято.
Примером такого поведения могут служить разногласия в первую неделю вторжения немцев между начальником штаба Северо-западного фронта генералом Пуркаевым и командующим генералом Кирпоносом. Согласно директиве № 3 Главного Командования фронт должен был нанести контрудар в общем направлении на Люблин, окружить и уничтожить противника. Но эта задача не соответствовала той обстановке, что сложилась на Украине к исходу первого дня войны. Двух суток, отведенных для прихода к месту сражения, было недостаточно, так как войскам предстояло еще пройти 120 км. Генерал Пуркаев считал, что только полное сосредоточение механизированных корпусов потребует не менее трех-четырех суток, а за это время противник, естественно, успеет продвинуться еще дальше. Пуркаев предлагал обратиться к Главному Командованию за разрешением создать на рубеже укрепленных районов, вдоль старой государственной границы, прочную оборону, то есть сначала остановить врага, а уже затем, перейдя в контрнаступление, разгромить его. Генерал Кирпонос, соглашаясь с доводами начальника штаба, стоял на том, что приказ есть приказ и его надо выполнять во что бы то ни стало. Прибывший в штаб фронта вечером 22 июля генерал армии Г.К. Жуков одобрил мнение Кирпоноса. В результате этих контрударов приграничное сражение было проиграно. Глубокое вклинение немецких танков в районе Дубно создавало опасность тем армиям, которые продолжали сражаться в «Львовском выступе».
Существенной ошибкой Генерального штаба Советской армии было предположение, что войска будут полностью укомплектованы за те несколько дней, которые пройдут между мобилизацией и фактическим началом военных действий.
Серьезные ошибки были допущены при разработке стратегии войны. Она базировалась на принципе, что нападение на СССР закончится для врага полным разгромом на его собственной территории. Стратегия отводила обороне подчиненную роль по отношению к наступлению. При этом вопросы организации обороны в ней разрабатывались неполно. Считалось ее применение возможным только на отдельных направлениях, но не на всем стратегическом фронте. В отношении отступления допускался временный отход, но только на отдельных участках фронта и как временное явление, связанное с подготовкой наступления. Не был проработан вопрос об организации прорыва из окружения крупных воинских частей. На практике при равном соотношении сил в тот период советские войска еще значительно уступали противнику в умении воевать.
Наступления Советской армии зимой в 1941–1942 гг. не обеспечило предполагаемых результатов. Оно проходило в исключительно тяжелых условиях. Суровая зима, глубокий снежный покров и ограниченная сеть дорог затрудняли маневр на поле боя. Доставка в войска материальных средств и организация аэродромного обслуживания были сопряжены с огромными трудностями. Страна еще не могла полностью обеспечить армию необходимым количеством боевой техники, вооружением и боеприпасами. Войска в целом еще не имели крупных танковых и механизированных соединений, что сильно снижало ее маневренность и темпы продвижения. Все это отрицательно сказывалось на ее ударной силе и результатах наступления. Не обошлось без серьезных ошибок со стороны Ставки Верховного Главнокомандования, командования фронтов и армий. Так, например, Наркомат обороны и Генштаб считали, что война начнется, как ив 1914 г.: «Главным силам сторон до вступления в сражение потребуется несколько дней, а то и до двух недель».
О том же свидетельствует следующий пример: переоценив результаты декабрьского — январского наступления под Москвой, Ставка излишне распылила резервы. В бой были брошены девять новых армий: две были брошены на Волховский фронт, одна — на Северо-Западный, одна — на Калининский, три — на Западный фронт и по одной — на Брянский и Юго-Западный фронты. В итоге, когда на завершающей стадии битвы под Москвой создались благоприятные предпосылки для завершения окружения и разгрома главных сил группы армий «Центр», необходимых резервов в распоряжении Ставки не оказалось, и успешно развивавшаяся стратегическая операция осталась незавершенной.
Расположение войск приграничных военных округов не отвечало требованиям обороны государственной границы. Оно исходило из предположения, что внезапное нападение противника исключено. Ему должны предшествовать либо объявление войны, либо фактическое начало военных действий ограниченными силами, после чего советские войска смогут выдвинуться к своим оборонительным позициям.