Глава VII.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава VII.

Отношения к провинциям Западного Китая. — Откуда произошло название дунган? Причина востания 1864 года. — Наше невмешательство. — Результаты востания. — Ссора таранчей с дунганами. — Вмешательство Кокана в дела Кашгара. — Якуб-бек пользуется случаем. — Нашествие Хутухты-Чоган-Кегеня. — Нарушение нашей границы. — Сношения с Китаем по этому поводу. — Эмиграция китайцев и киргизов в наши пределы. — Баранта и наш ответ. — Илийский султан недоволен нашей расправой на его территории. — Занятие нами Музартского прохода. — Намерение помочь китайцам возвратить отпавшие провинции. — Нападение киргизов на майора Здоренко. — Переговоры с султаном Абиль-Огля о выдаче разбойников. — Бегство Тазабека. — Рекогносцировки наших отрядов. — Нападение таранчей. — Война и занятие Кульджи. Китайцы просят возвратить им Илийскую провинцию. — При каких условиях это возможно?

В VIII веке по Р. Х., когда мусульманство начало распространяться в Туркестане, принадлежавшем в то время Китаю, и выразилось рядом беспорядков и мятежей, китайское правительство выселило новых мусульман в Китай, где переселенцы скоро утратили и язык, и обычаи, и самую религию, сохранив только по преданию запрещения на вино и мясо некоторых животных. Основываясь на показаниях самих китайцев, наш кульджинский консул Павлинов, а за ним и другие, писавшие об Азии, уверяют, что мусульмане сосланы были в провинцию Гань-су, откуда стали проникать и в соседния провинции, где их и прозвали будто бы: «Тун-Гань-су» то есть «те же, что и в Гань-су».

Хуттон, в своем сочинении «Central Asia», преподносит, для объяснения слова дунган — следующий винигрет: «В начале христианской эры Туркестан был заселен отраслью великого Уйгура, тюркского племени, названного китайцами Хийеке, Ойор и Хоай-хоай. В конце VIII столетия китайцы переселили множество семейств из Восточного Туркестана в Канзу и Шензи. Уйгурский род Тагасгас, состоявший частью из манихейцев, частью из несторианских христиан, двинулся из окрестностей Кашгара в границам Китая. К концу Х века кашгарские Уйгуры, со своим правителем Сатук-Букра ханом, приняли мусульманство, овладели Маверанагром и привели с собою пленных Тургаев тюркского племени. Большая часть их вернулась в Самарканд, но некоторые весьма немногие остались и были названы своими одноплеменниками тургани, или тунгани, что означает «оставшийся». Чингис и Оккодай привели в Китай множество уйгурских и тунганских магометан, которые имели сношения с центральной Азиею через посредство караванов, ходивших из Кашгара в Пекин. В Восточном Туркестане племена уйгуров и тунганов постепенно слились и стали называться дунганами или Дундженами, но у китайцев они были известны более под именем уйгуров или хоай-хоай. В позднейший период китайцы называли впрочем именем Тен-Джен или «военными людьми» тех магометанских поселенцев, которые поселились на Тен-чиане или военной земле по западной границе Империи».

Ужь одно то, что китайцы придавали имя Тен-джен не тем, кого разумеет Хуттон — должно было бы натолкнуть почтенного ученого на сомнение, а справка в турецко-английском словаре показала бы ему, что кроме глагола «турмак» — стоять, ждать, есть еще: тунмак — думать, тонмак — потемнеть, дунмак — возвратиться, отвернуться донмак — замерзать. Причастие от этих глаголов будут: тунган — думающий, тонган — потемневший, дунган — отвернувшийся, воротившийся и донган — замерзающий. Из этих слов конечно легче выбрать подходящее к данному случаю и притянуть его за уши к своему выводу. Слово же турган —  ни каким родом не может перейти в тунган — так как законы языка этого не потерпят.

Мне кажется однакоже, что вернее будет произвести слово дунган от названия Дунь-хуан, которое дали китайцы еще в 111 году до Р. Х., новоучрежденной области в губернии Гань-су. Область эта в 570 г. по Р. Х. переименована в округ и получила название Ман-ша-чжеу. Это я нашел в «Собрании сведений о народах, обитавших в Средней Азии» — отца Иакинфа... Если мусульмане переселены были в Ганьсуйскую губернию, то вероятно в округ Ман-ша-чжеу или прежний Дунь-хуан, а мы знаем и по собственному опыту, как упрямо держатся старые названия. Как ни называйте привислянские губернии, а туземцы все таки величают их Царством Польским; прибалтийские — все та-же Ост-Зея и т. д. Китайская неподвижность вошла в пословицу и потому не мудрено, что и китайцы сберегли до VIII века название Дунь-хуан. Затем легко уже перенести название округа на его жителей, и наконец китайское слово изменить сообразно с требованиями тюркского языка. Дунган производить от дунь-хуана, конечно законнее, чем от турган или гань-су.

Можно дойти до явных нелепостей если допустить подобный произвол в отыскании корня. Для примера мы укажем хотя бы на то, как объясняли разные немецкие ученые происхождение слова изгой, которое нередко встречается в наших древних актах, как название известного класса людей. — Изгой, по толкованию немцев есть, — выходец из Ливонии — и назван так русскими по следующему обстоятельству: Ливония разделялась на гау, а по соседству со Псковом ливонцы часто посещали русских и далее вовсе к ним переселялись из своих гау — ясно теперь, что выходец из гау — так и оставался изгаем, а затем перекрещен в изгоя по законам русского языка.

Мнение это держалось до 1849 года, когда впервые напечатан был устав о церковных судах новгородского князя Всеволода Мстиславича. Перечисляя всех лиц, кормившихся от церкви (слепец, хромец, лечец, т. е. лекарь, прощеник, т. е. изцелившийся чудом, баба вдова, и т. д.), грамата упоминает между ними и изгоя при чем объясняет, что изгоем считаются: попов сын грамоте незнающий, купец одолжавший, и холоп отпущенный на волю, — да еще пожалуй князь осиротелый — т. е. лишившийся удела. — Это ужь конечно далеко не ливонцы!

До чего может довести необузданная фантазия буквоедов укажем еще на французского ученого г. Менажа: он докопался, например, что французское rat происходит от латинского mus, а haricot от латинского faba! «Вот ступени, по которым прошли эти слова: mus, muratus, ratus, rat; faba, fabaricus, fabaricotus, aricotus — haricot.

При Чингиз-хане власть китайцев в восточном Туркестане пала, но по распадении Чагатайского царства, она снова утвердилась здесь. Впрочем вторичное завоевание следует считать только с 1758 года, когда император Цян-Лунь отнял Туркестан от Ойротов (или калмыков). — Разделив страну на 7 амбаньств и подчинив их кульджинскому дзянь-дзюню (генерал-губернатору), китайцы оставили народу большую автономию. Не смотря на полную веротерпимость китайцев, народ несколько раз восставал под влиянием святошей-ходжей и духовенства. В 1825 г. восстание Джангир-хана в Кашгарии сначала грозило китайскому владычеству серьезною опасностью, но скоро инсургенты были разбиты, а Джангир-хан казнен. В 1817 явился сюда Вали-хан-тюря, сын казненного Джангир хана. Поддерживаемый втайне коканцами, он сначала имел успех, но жестокости, которыми ознаменовал он свое торжество, оттолкнули от него народ и тиран едва успел бежать от китайцев. По усмирении восстания 1825 года, китайцы сослали в Илийскую провинцию целую массу бунтовщиков-мусульман. Таким образом, в западном Китае возникло два сословия: тунган, пользовавшихся уже правами китайского гражданства и занимавшихся торговлею, и таранчей {33}, недавно сосланных и занимавшихся земледелием в состоянии, полного рабства.

Пример тайнингов, неопределенность поборов, размер которых совершенно зависел от губернаторов, державших провинцию как-бы на откупу у правительства; надменность обращения китайских властей; систематическая несправедливость в решении дел — всегда в пользу китайского элемента, — и наконец недопущение переселенцев к должностями — все это повело к восстанию 1864 г.

Свято соблюдая заключенные с Китаем трактаты и рассчитывая, что китайское правительство в состоянии само подавить восстание, Россия решилась держаться принципа невмешательства. Самые настоятельные, самые униженные просьбы китайских генералов не могли побудить генерал-губернатора западной Сибири изменить однажды принятое решение, а наши пограничные власти держались принципа невмешательства до того строго, что запретили вывоз хлеба в Кульджу, умиравшую с голоду, и тем поставили ее в крайне безвыходное положение, окончившееся только славною смертью китайского гарнизона, взорвавшего себя на воздух в конце февраля 1866 года.

Такое строгое невмешательство с нашей стороны дало полную возможность развиться восстанию. Правда, китайцы не были по отношению к нам искренно дружественными соседями, а постоянные препирательства, из-за границы вели даже иногда к столкновениям {34}, тем не менее положение наше сделалось весьма неловким в отношении к манджурскому правительству, когда наши киргизы, перекочевав в пределы Китая, приняли участие в деле инсурекции и совершенно разграбили несколько китайских городов. Говорили даже, будто в Верном была допущена продажа пленных китайцев и калмыков. Подробное исследование этого дела не подтвердило слуха. Поводом к такому обвинению послужило то, что несколько пленных китаянок были выкуплены у дунган и взяты в жены вернинскими сартами. Впоследствии, когда, по требованию китайских чиновников {35}, женщины эти были отобраны от мужей, то большая часть их успела бежать назад к своим мужьям, обманув бдительность китайских караульных. — Случай этот ясно доказывал, что торговля невольниками существовала только в досужем воображении упраздненного консула и китайских чиновников, сидевших без дела.

Результатами востания, по отношению к нам, были: 1) уничтожение наших консульств и факторий в Кульдже и Чугучаке, 2) совершенное прекращение торговли, обороты которой достигли было значительного развития, 3) наплыв разореных и ограбленых эмигрантов в наши пределы и 4) постоянные беспорядки на границе, вторжения в наши пределы и нападения на наших подданных. Таким образом, наше невмешательство, погубив дело Китая в Джунгарии и Кашгарии, погубило и нашу собственную торговлю в этих странах и, сверх того, содействовало к образованию, в соседстве, беспокойного и фанатического мусульманского государства, во всяком случае менее для нас удобного, чем спокойный и, в конце концов, все-таки уступчивый Китай.

Восстание нянь-феев, подступавших почти к самому Пекину, помешало китайскому правительству привести в исполнение задуманный было план: двинуть войска в обход на Кобдо, чтобы иметь возможность действовать против инсургентов с тыла, одновременно с наступлением с фронта на Баркуль. Пришлось ограничиться мелкими отрядами, подкрепив их монголами и калмыками и вести атаку только с фронта.

Восстание, между тем, вступило в новый фазис: таранчи, как земледельцы, оказались обладателями значительных запасов хлеба, наследованного по большей части от истребленных ими китайских собственников; на требование дунганей поделиться хлебом — таранчи отвечали отказом, повлекшим за собою разрыв и междуусобие. Дунгане были разбиты у Баяндая и оттеснены в Урумцинский округ, а таранчи заняли Кульджу. В феврале 1867 г. из Урумци прибыла партия дунган человек в 500, под видом депутации для поздравления таранчей с освобождением от власти Китая. Таранчи, подозревая тут какой-нибудь умысел, предупредили всякую случайность — и весьма простым и коренным способом: они истребили этих депутатов до последнего человека!

В мае того же года дунгане явились уже мстителями: отряд в 2000 человек вторгнулся в илийскую провинцию. Но и эта попытка не увенчалась успехом: до 1000 чел. пало в неравной борьбе, а остальные с трудом убрались во свояси. Недостаток хлеба, дороговизна и голод {36} вынудили гордых дунган переселяться к таранчам целыми толпами. С тех пор нападения уже не повторялись, может быть также и под влиянием опасения дунган за собственную безопасность со стороны Китая.

Манчжурское правительство решилось воспользоваться племенной враждой обитателей своих окраин и напустило орды своих калмыков для подавления востания, а в особенности для удержания киргизов от грабежа. Калмыки, заняв долину Черного Иртыша, одолели тамошних киргизов, а с прибытием полчищ своего хутухты {37}, Чоган Кегеня, власть манчжур была восстановлена уже во всем Тарбагатайском округе: дунгане были вытеснены и затем наши границы ни в какой своей части, не прикасались уже к владениям дунганей, оттесненных в Урумцинский округ.

Численность таранчей простиралась до 38 тысяч человек {38}. Султан их Абиль-Огля избран был народом и вследствие этого не пользовался особенным значением. Гораздо большее влияние на умы и на дела имел Алим-Ахун, высшее духовное лицо у таранчей. Городскою стражею заведывал эмир. Войско имело достаточно китайских ружей и пушек, но за крайним недостатком пороха, огнестрельное оружие употреблялось только изредка и в особых случаях.

Дунгане, кроме Урумци, занимают еще Манасы или Кур-Кара-Усу и Турфан. Их считают до 60 тысяч. Султан дунганей есть вместе с тем и высшее духовное лицо и потому пользуется большим значением, чем таранчинский.

Если китайцы не восстановят своей власти в отпавших провинциях, то дунгане составят живую китайскую стену и совершенно прекратят всякие наши сношения с империей, уже 200 лет поддерживающей с нами дружбу и мир.

Желая в свою очередь воспользоваться смутами в соседних китайских провинциях, коканский хан послал в Алтышар (Кашгарию), бывшего коменданта Ак-мечети (что ныне г. Перовск), Якуб-бека, с набранной им в Кокане дружиной, под предлогом восстановления в Кашгаре правления ходжей в лице Бзрук-хана представителя фамилии, стоявшей во главе революции 1826 года. Действуя именем претендента, Якуб-бек достиг быстрых и решительных успехов, и затем сумел отстранить хана, который, благодаря своей бездарности и неуменью держать себя на соответствующей высоте, скоро утратил всякое значение. Заключив хана в тюрьму, Якуб-бек сделался полновластными господином китайского Туркестана или Кашгарии.

Введя кое какой порядок в своих владениях, организовав, относительно сносную, армию и подавляя всякое против себя неудовольствие, с неумолимою и одинаковою для всех сословий, племен и лиц, жестокостью, Якуб-бек заслужил имя аталыка и гази, т. е. справедливого и покорителя. Из всех правительств, возникавших после революции в западном Китае, одно только кашгарское обещает быть прочным и сколько-нибудь долговечным; все же остальные, обессиленные междуусобиями, едва ли выдержат, без помощи Якуб-бека, натиск китайских войск, если только они когда-нибудь сюда явятся.

Восстановление, при помощи калмыков, китайской власти в тарбагатайской провинции, повело за собою нарушение наших границ. Еще в 1865 г. хутухта Чоган Кегень перешел с калмыками и монголами нашу границу и разграбил киргизов перед станицей Урджарской; в 1867 году вторжение калмыков повторилось при следующих обстоятельствах: проживавший в наших пределах илийский цзян-цзюн {39} известил семиреченского военного губернатора, что к нашим пределам приближается отряд хутухты для конвоирования эмигрантов, переселяемых по соглашению китайского правительства с нашим, в долину Черного Иртыша. Цзян-цзюн просил разрешить хутухте перейти границу для принятия эмигрантов на месте их поселения у Бактов. Не смотря на отказ, хутухта все-таки перешел границу и разграбил киргизов байджигитовского рода, кочевавших по р. Джиты-Арал, в Кокпектинском округе. Так как бай-джигиты, вместе с дунганами, участвовали в разграблении Чугучака, то нападение хутухты можно считать наказанием киргизов за грабеж, но это наказание произведено на нашей территорий, границы которой определены чугучакским договором 1864 г.

Хотя хутухта и оправдывался тем, что киргизы сами напали на него во время следования к Бактам, но если даже и допустить справедливость этого заявления то, во-первых: он перешел границу ранее этого нападения; во-вторых: не продолжал движения к Бактам, а возвратился с добычей в пределы Китая и, следовательно, имел целью не эмигрантов, а бай-джигитов; в третьих: он отвечал посланному от нашего разъезда, что считает набег не вполне удавшимся и надеется еще повторить его; наконец, в четвертых: он потребовал от нас выдачи ему всех бай-джигитов.

Наше министерство иностранных дел потребовало от китайского правительства: 1) письменного извинения, 2) вознаграждения убытков, причиненных хутухтой, 3) запрещения китайским войскам переходить границу и 4) наказания Чоган-Кегеня и Амбаня-Увана.

Министр наш в Пекине, генерал-майор Влангали, в ответ на письмо генерал-губернатора касательно положения дел в западном Китае, сообщил (от 14 января 1868 г.), что Чоган-Кегень, «по своему духовному значению, как хутухта, имеет большое влияние на калмыков, единственных инородцев, оставшихся верными китайскому правительству среди востания в западном Китае и что, поэтому, мы едва ли можем рассчитывать на полное удовлетворение за вторжение хутухты в наши пределы, тем более, что потерпевшие от его набега киргизы сами вызвали его участием, какое они принимали в инсуррекции.

По вопросу о степени действительности существующих трактатов, поколебленных инсуррекциею в западных провинциях, китайское правительство отвечало, что «если киргизы восставших провинций мирные китайские подданные, то, в этом случае, не может быть препятствия в применении трактата; если же это мятежники и разбойники, которые, прикрываясь именем купцов, приезжают воровски в пределы Российского государства, то неудобно было бы, конечно, дозволять им вести торговлю». Сказано было также, что «возмущение в означенных провинциях временное и что китайское правительство возвратит их под свою власть, а потому кульджинский трактат имеет быть соблюдаем по прежнему, в полной силе».

По поводу эмигрантов, принявших русское подданство, посланник наш выразил мнение, что китайское правительство может потребовать, на основании трактатов, их выдачи, если они окажутся принадлежащими к военному сословию или к военным поселениям. Отказать китайцам будет тем щекотливее, что они сами всегда, с большой готовностью и аккуратностию, выдают наших беглых, не дожидаясь даже требования с нашей стороны.

Эмигрантов, принявших наше подданство и православие, уже в 1871 году числилось 1,095 душ, остальные 15,000 большею частию уже выселились в долину Черного Иртыша.

С 1868 года и в особенности в 1869 усилилось общее движение киргизов в наши пределы. Это движение можно приписать, во-первых, распрям между дунганами и таранчами, а во-вторых нашествию Чоган Кегеня с 40,000 калмыков. Одни из перекочевавших к нам просили о принятии их в подданство, другие же, смотрели на нашу территорию как на временное убежище и не стеснялись барантовать казачьих, киргисских и казенных лошадей. Для противодействия набегам, розданы были жителям, ближайших к границе деревень сернопольского уезда и льготным казакам, старые ружья и по 10-ти патронов на человека, а для наказания кызаевцев высланы были два отряда: из станицы Лепсинской, (4 сотни казаков и 30 артиллеристов) и из Борохудзира (67 штыков, 104 коня и 2 орудия). Первый отряд отбил 15,000 баранов, а второй 5,000.

Смелое и быстрое движение наших отрядов произвело должное впечатление, и в конце декабря 6,000 кибиток кызаевцев изъявили покорность и просили принять их в наше подданство; но, во время переговоров, отряд таранчей и суваловских киргизов, силою в 2,000 ч., напал на кызаев и угнал 40,000 баранов и 2,000 лошадей и рогатого скота. Кызаевцы, для преследования барантачей, откочевали от наших пределов. Наш южно-тарбагатайский отряд не мог подать им помощи, вследствие глубокого снега, завалившего ущелья.

Между тем, кульджинский султан прислал к семиреченскому губернатору двух посланцев и предъявил протест против нападений на кызаев. В ответ на это, ему предложено: 1) принять самому меры против вторжения в наши пределы подчиненных ему киргизов, 2) выдать бежавшего в июле 1869 г. волостного Алимбека с 30-ю кибитками и 3) предоставить полную свободу нашей торговле в Кульдже.

В течении 1870 г. случаи крупной баранты уже не повторялись; разбойники ограничивались нападением на отдельных лиц и небольшие стада. Но кроме разбойников, и конный отряд таранчей, оберегавший музартский проход, также производил грабежи и убийства. Последнее нападение таранчей в мае 1870 года на пятерых наших киргизов, охотившихся за маралами, вынудило семиреченского губернатора снова войти в сношение с кульджинским султаном, для чего и послан был в Кульджу переводчик семирченского областного правления.

От кульджинского султана требовалось: 1) взыскания с виновных в нападении на охотников, 2) возвращения пленных, 3) денежной пени (кун) за одного охотника, отморозившего себе руки, 4) выдачи бежавших из наших пределов киргизов. Султан ответил, что еще не слыхал ничего о нападениях и потому распорядился о назначении следствия. На последнее же требование он прямо отвечал отказом, ссылаясь на шариат, запрещающий выдачу гостей. Военный губернатор просил также султана разрешить нашим судам плавание вверх по р. Или, для доставки дерева и каменного угля из бывшей китайской копи, — султан и на это отвечал отказом, под предлогом, что рудники попорчены, что угля едва хватает для самих, что вывоза и прежде не было и что, наконец, этого не желает сам народ.

Тогда для пресечения дальнейших беспорядков на границе и обеспечения наших киргизов от грабежей со стороны таранчей и подчиненных им кочевников, генерал-губернатор предписал занять спуск с музартского перевала, единственный проход в Тянь-Шане, соединяющий Илийскую провинцию с Алтышаром. Мера эта приведена в исполнение в конце августа 1870 г. и была тем необходимее, что Якуб-бек, видя невозможность подчинить себе дунган и таранчей путем переговоров, прибег к оружию и, при помощи китайцев из Хами, занял уже несколько дунганских городов, в том числе Карашар и Турфан. Владея музартским перевалом, мы могли не допустить Якуб-бека занять Кульджу и создать в нашем соседстве сильное мусульманское царство.

Кульджинский султан тотчас переменил тон и поспешил выслать 2-х захваченных охотников, прося отозвать музартский отряд, во избежание могущих последовать столкновений, если и он выставит свои войска. В ответ на это, генерал Колпаковский напомнил султану об отказе его выдать беглых, и затем потребовал возвращения еще третьего охотника, посоветовав при этом не выставлять таранчинского отряда, если он желает избежать столкновения. Охранять же караваны мы сумеем и одни.

Кульджинский султан вел себя так, что у нас признано было за лучшее, до принятия каких-либо решительных против него мер, действовать на границе так, как бы султанской власти вовсе не существовало.

В интересах России более всего было-бы желательно восстановление, в раздираемых анархиею провинциях, законной власти Китая. Манчжурское правительство, хотя и слабо, но все же правительство. Оно всегда стремилось сохранить дружеские к нам отношения, всегда заботилось об охранении границы, которая по растянутости своей не могла быть одинаково действительно охраняема нами самими, оно же, кончало всегда тем, что уступало нам в спорных вопросах.

Если наше невмешательство требовалось вначале восстания в Китае, то впоследствии, когда бессилие китайского правительства перед инсуррекцией сделалось очевидно, мы, в видах собственного интереса, должны бы были помочь Китаю, иначе анархия и беспорядки еще долго будут раздирать соседния нам провинции, в явный ущерб нашей торговле, нашему спокойствию и, наконец, нашему политическому влиянию.

Переговоры, веденные в начале 1870 г. директором азиатского департамента тайным советником Стреуховым с китайскими посланниками: гг. Бюрлинганом, Чжи и Суном, не дали ничего определительного относительно усмирения западных областей, но этих послов не только не пугала мысль о возможности нашего вмешательства в дела этих областей, но они как бы желали этого.

Плодородная долина р. Или, с своим прекрасным климатом, могла бы без нашего вмешательства достаться или дунганам, или Якуб-беку, который легко проникнет сюда по завоевании Урумци.

Ни дунгане, ни кашгарцы, как более сильные и более предприимчивые чем таранчи, не могут быть терпимы нами вблизи наших границ, которые, в противном случае, сделаются театром постоянных волнений и грабежей. Если и при таранчах, на расстоянии 250 верст между Алатау и Тянь-Шанем, мы вынуждены были держать на границе три отряда (борохудзирский, чунджинский и тяньшанский), которые все таки не в состоянии были уберечь страну от нашествия грабителей, то, с занятием Кульджи более предприимчивым народом, наше положение конечно еще более бы ухудшилось. В августе 1870 г. шайка наших и кульджинских киргизов напала, на проезжавшего по почтовому тракту в Копальском уезде, майора Здоренко. Разбойники ограбили его, нанеся при этом 15 ран. В тот же день эта шайка разграбила станцию и угнала лошадей.

18 сентября сделано нападение на отряд казаков, высланный на розыски партии, захватившей незадолго перед тем двух наших солдат. Когда у нас сделались известны имена разбойников, напавших на Здоренко, то к султану Абиль-Огля было написано (23 ноября) письмо с требованием выдачи этих людей и ограбленного имущества. Султан велел арестовать разбойников, запросил Колпаковского о приметах почтовых лошадей, обещал продолжать розыски, но относительно выдачи нам задержанных разбойников — умолчал. Это обстоятельство дало нам повод командировать в Кульджу, для производства следствия на месте, начальника судебного отделения семиреч. областного правления, г. Чистопольского, а для дипломатических переговоров — капитана генерального штаба барона Каульбарса. Посольство это не имело успеха: султан не исполнил ни одного из предъявленных требований и даже сам настаивал, чтобы мы убрали тянь-шаньский отряд, стоявший на р. Уртень Музарт, грозя в противном случае употребить силу. Развязка близилась... В конце декабря откочевали в Кульджу киргизы рода кызай, ограбившие по дороге несколько аулов. Вследствие этого, весной 1871 года, решено было сделать поиск в пределы кульджинского ханства, к озеру Сайрам-Нор. В апреле 1871 года бывший меркинский волостной управитель — прапорщик Тазабек так же бежал в Кульджу с 1.000 кибиток, после безуспешных нападений на высланный против него отряд. Султану предъявлено было требование о выдачей Тазабека в семидневный срок к 3 мая. В этот день все наши пограничные отряды (чунджинский, борохудзирский и кетменский) произвели рекогносцировки приграничного пространства и были встречены таранчинскими войсками. Окончив рекогносцировку, отряды возвратились на свои места. Это обратное движение принято было таранчами за отступление, в виду неудачи. Таранчи сами перевалили через хребет на нашу сторону и напали 14 мая на кетменский отряд... Перчатка была брошена... Ряд стычек в период сосредоточения наших войск и затем несколько больших сражений (под Алим-ту — 16 июня, под Чин-ча-го-дзи 18 июня и под Суйдуном 19 июня) быстро привели войну к блистательному окончанию: 21 числа султан сдался военнопленным, а 22 — войска наши вступили в столицу!

Вслед затем к генералу Колпаковскому стали отовсюду стекаться депутации от киргизов, от жителей дунганских сел и наконец от торгоутов потомков тех калмыков, что бежали с Волги в 1770 году. Теснимые дунганами и подпавшие под власть Якуб-бека, поставившего над ними правителем Аджи-ходжу, — торгоуты взбунтовались против последнего, освободили захваченных им заложников своих (ханшу-правительницу, двух ее сыновей и главных родоправителей), бросили свои пашни по р. Юлдузу и откочевали к горам Аму, далеко к востоку от Турфана, а затем явились в нам. Им отведены места по р. Текесу.

В конце октября 1871 г. в Ташкенте получена была телеграмма от нашего чрезвычайного посланника при пекинском дворе о выезде из Улясутая китайского дзянь-дзюня Жуна для переговоров относительно передачи кульджинской провинции китайцам. С нашей стороны вопрос этот предполагалось поставить так:

1) объяснить дзянь-дзюню нынешнее состояние илийской провинции и то, что сделано нами к сохранению ее для китайцев;

2) заявить ему, что провинция эта может быть передана не иначе, как по прибытии китайских войск;

3) узнать от него: какие меры думает принять манчжурское правительство для управления провинциею?

4) не заводить и речи о вознаграждении за военные издержки;

5) не касаться вопроса о проведении более удобной для нас границы с Китаем.

Для переговоров с нашей стороны прислан был, состоящий при министерстве внутренних дел, полковник Богуславский, но как китайский уполномоченный не мог поручиться за сохранение спокойствия в провинции, а вместо регулярных войск рассчитывал на поддержку нескольких тысяч, оставшихся в живых солонов и сибо; то переговоры скоро были прекращены.

Из 102,910 душ населения, большинство (65,685 душ) исповедуют мусульманство, остальные — язычники.

Ненависть между всеми племенами страшная. Сдерживать их может только сила. Оставить Кульджу по прежнему во власти мусульман было конечно неудобно. Китайская власть для нас также пока не весьма желательна по ее бессилию; поддерживать же китайского губернатора нашими войсками, значило бы нести на себе всю тягость военного занятия страны, не пользуясь за то никакими выгодами.

По всему этому и решено сохранить Кульджу под нашею властью до тех пор, пока китайское правительство будет действительно в состоянии управиться с положением дел и прислать сюда достаточно сильное войско.

Задача нашей администрации сводится поэтому к охранению внутреннего спокойствия и к сохранению между племенами такого равновесия и правоотношения, какие только могут быть желательны китайскому правительству, дабы, в противном случае, не создать таких условий, которые бы впоследствии могли не нравиться китайцам и подвергнуться уничтожению. Словом, наша администрация задала себе целию действовать консервативно и, так сказать, в китайском духе.

Дзянь-дзюнь Жун поселился в Чугучаке и понемногу приобретает значение в глазах подвластных нам жителей кульджинского района, которым внушается разными путями, что русские не оставят за собой Кульджи, а возвратят ее Китаю. Туземцы не знают теперь в какую сторону тянуть, не знают кто будет их господином завтра и потому, на всякий случай, исполняют разные требования китайских чиновников. Так недавно они поставили несколько сот четвертей хлеба китайским войскам и, кажется, намерены выслать требуемых от них рабочих для распашки земель в чугучакском районе.

Слухи о возвращении китайцев приобретают значение неотразимого факта, в особенности в виду того, что Урумци и Манас, доведенные голодом до последней крайности, готовы сдаться на капитуляцию и только крайне тягостные условия, предписанные им Жуном, удерживают их пока от окончательного шага. Жун объявил уже, что вслед за тем он пойдет к Турфану и Кашгару.

В виду такого пробуждения китайцев от долгого сна, наше положение в Кульдже делается весьма двусмысленным, а всякая двусмысленность вредит достоинству великой державы. Поэтому в близком будущем нашему правительству предстоит решить окончательно вопрос о том: кому владеть Кульджею?

Нам кажется, однакоже, что пока китайцы не утвердятся окончательно и бесповоротно в Кашгаре — до тех пор мы не должны покидать своей позиции на Или, откуда мы только и можем сдержать предприимчивость Якуб-бека и его друзей англичан.