Глава 19. Погиб после замены…

Глава 19. Погиб после замены…

Петя Метлюк предложил сходить в командирскую баню, помыться, попариться, отдохнуть по-человечески.

– Я за три месяца одурел от вашего первого батальона, – грустно признался майор.

– Это как? – возмутился я. – Ты ведь наш замкомбата!

– Э-э-э! – махнул он рукой. – Я пришел сюда майорскую должность получить. Уговорили: мол, дел на полгода. Сглупил! Черт меня дернул поддаться на посулы. Сидел бы сейчас себе на заставе и в ус не дул. А тут проверки, занятия, строевые смотры, дежурства – показуха, да еще боевые действия! Трупы, трупы, трупы! А сколько раненых! Того и гляди, самого грохнут! Бытовые неудобства, ужасная суета. Ноги по колени стоптаны, спину ломит, руки болят!

– Как это – неудобства? Ты хочешь сказать: во втором батальоне в зеленке было лучше? – удивился я.

– Конечно! Не сравнить! Я был сам себе хозяин, царь и бог! У меня на командном пункте роты имелась замечательная банька с парилкой. Глубокий бассейн пятиметровой длины вырыт и камнем выложен. Душ! А какая столовая! Овощи и фрукты – круглый год. Повар-мастер! Кушанья – пальчики оближешь! Я с местными дехканами дружил. Всегда с продуктами, с рисом, с мясом. Никаких проблем.

– А какая дружба может быть с ними? На чем основывалась? Вокруг заставы одни враги.

– Никифор, вблизи поста было три кишлака. Я по ним без толку не стрелял, и они меня не обстреливали. Озорничать бойцам я не позволял, поэтому жили спокойно. Обстреливают тех, кто грабит и мародерствует! А дружба… Ну, такой приведу пример. Приходит аксакал и говорит: «У нас свадьба, завтра женю сына. Обязательно весь кишлак соберется на праздник. Мы беспокоимся, что охранение будет плохое, наши соседи обязательно придут грабить. Дай мины, мы на тропах поставим и погуляем спокойно. Я тебе, командир, за это – барашка!»

Жалко, что ли, добра! Выделил я ему несколько противопехотных мин, он привел в благодарность живой мекающий шашлык. Красота! День и ночь у них свадьба гуляла, под утро несколько громких хлопков раздалось. Сержант доложил, что слышны вдали взрывы и стрельба. Я успокаиваю по связи батальонное начальство, что обстрел не у меня. Вечером следующего дня приходят из другого кишлака старички: «Командир, нас соседи обидели, дорогу заминировали. Помоги! Дай парочку мин! Поставим на дороге к ручью. Отомстим. Не откажи, друг, мы тебе овощей привезли и десять кур!»

Ну, спасибо, думаю. Берите, я не жадный! Не поможешь – значит, ты, шурави, на стороне другого кишлака. Врагом станешь. Зачем проблемы? Они наверняка догадываются, что соседи мины у меня получили. А так, я друг обоим племенам. Третья делегация приходит с просьбой пропустить по тропе мимо поста молодежь. Ребята хотят к соседям сходить поздним вечером. Понятно: не на танцы, грабить идут.

Ну, идите. Пропустили. Они невесту украли и обратно прошли. Отец девушки ко мне бежит: «Выручай, командир, мы в засаде у дороги посидим, не стреляй». Ладно, не будем стрелять. Главное дело, предупреждайте заранее. И так они постоянно воюют меж собой, из года в год на протяжении веков. До нас, при нас и после нашего ухода продолжат друг друга истреблять. А я у них в друзьях, потому что не вмешиваюсь в процесс и помогаю каждому! Курятина, баранина, овощи, виноград на бражку – завсегда. А теперь я в вашем первом батальоне голодный, усталый, немытый…

– Бедняга! Как я тебе сочувствую! – рассмеялся я. – Мы так не жили, нам не понять! Ничего хорошего не теряли, потому что комфорта не знали. А вот из рая да на раскаленную сковородку к чертям с рогами, конечно, тяжело. И что ты предлагаешь? Сжалиться и организовать тебе помывку?

– Ага! Сходи к командиру части, попроси ключ от его баньки, тебе он не откажет. Протопим, попаримся, а я шашлык организую! – вновь попросил Метлюк.

Командир выслушал мою просьбу и ответил: «Пожалуйста, для первого батальона ничего не жалко. Только порядок после себя оставьте».

Ну и отлично! «Кэп» позвонил солдату-банщику, и мы пошли мыться. Нам составил компанию Вересков, а комбата мы не позвали. Пусть общается с любимыми молдаванами. Он окружил себя тремя холуями из молодых солдат-молдаван и целыми днями о чем-то с ними беседовал. Порой гоняет их за едой, не выходя из комнаты, или посылает за бабами… Удивленный он какой-то! В этот раз снова начудил. Вернувшись после рейда, Махошин отправил посыльного к Элеоноре, видимо, решил немного душой и телом отдохнуть.

– Стасик! Сходи в четвертую комнату, спроси Элю! Позови ко мне. Скажи, вызывает комбат. Понял?

– Понял, – ответило дитя молдавского народа и помчалось выполнять приказ.

Через пять минут ходок вернулся и объявил комбату:

– Не пошел.

– Кто не пошел? – удивился майор.

– Элька не пошел! Элька э-э-э… это самое э-э-э… сказал э-э-э… не дам!

– А еще что она сказала? – не выдержал я и рассмеялся, зная, что у девахи характер с перцем.

– Еще он сказал, извиняюсь, пошел комбат на… – ответил, глупо таращась и хлопая длинными ресницами, солдатик. – Много еще чего, но я точно и дословно не запомнил.

Я не выдержал и громко расхохотался, а комбат покраснел и принялся пыхтеть и возмущаться. Махошин надел спортивный костюм и отправился в женский модуль. Зря он пошел. Послали один раз, пошлют и в другой, только более грубо. Я его пытался отговорить, но он побагровел, злобно посмотрел в мою сторону и вышел, хлопнув дверью. Вернулся он быстро. Дверью больше не хлопал, а тихонечко ее прикрыл, разделся, лег на кровать и примолк. Утром я разглядел ссадину на подбородке, распухшее ухо и царапину на лбу. Левый глаз также слегка припух. Ну, бой-баба! Пантера!

Через пару дней мне повстречалась Элька в темных очках, за которыми были видны легкие синяки.

– Эля, ты зачем комбата унизила? – рассмеялся я.

– А пусть не лезет и руки не распускает. Явился ко мне, дверь ногой вышиб, пощечину дал, нос разбил. Матерится! Не на ту напал! Я ему ногой сразу в ухо, а дальше уже и не помню, куда еще попала. Передай ему, попадется на моем пути, обе руки сломаю!

– Хорошо, обязательно передам! А я тебе не мешаю ходить по полку?

– Нет. Можешь даже в гости зайти, – многообещающе улыбнулась она и пошла дальше, гордо подняв голову и грациозно покачивая бедрами.

Баня удалась на славу! Парная, холодный бассейн, шашлык, ящик минералки. Эх, пивка бы, но где его взять? В Кабуле только баночное, а за одну упаковку пива месячную получку отдашь.

– Петя, а чего ты не согласился стать комбатом вместо Подорожника? Говорят, ты наотрез отказался! – удивился я. – Из-за тебя, выходит, мы страдаем с этим балбесом Махошиным. Гибнем из-за твоей несговорчивости!

– А ты предлагаешь мне еще помучиться? Да, уговаривали стать комбатом первого батальона. Но для этого я должен был не в августе замениться, а в феврале – марте следующего года. А где март, там и апрель! Я похож на идиота? Если бы это был родной второй батальон, я подумал бы и, наверное, согласился. А от рейдового первого батальона – увольте!

– Н-да… А вот мне предстоит замена через два месяца, и я ее опасаюсь! – честно признался я. – Боюсь, разучился жить в мирной обстановке. Тут хоть и тяжело, но за два года ко всему привык. Знаю, где упасть, как спрятаться, на что можно наступить, на что нельзя. Понимаю, когда надо стрелять и куда нужно бросить гранату. Как я буду жить без всего этого? Кормят, поят, одежда не нужна, все меня знают, есть авторитет и уважение. А приеду в штаб округа – обычный старлей, без кола и двора, с массой проблем с точки зрения мирной жизни. Не люблю войну, но и как без нее стану жить – неизвестно…

– Ерунда. Не переживай. Приедешь в большой город, все девчата твои. Главное, не торопись делать выбор. Оглядись, подумай хорошенько, не глупи. А то ты что-то в женский модуль зачастил. Одумайся! Твои невесты еще в школу ходят. Коротенькие юбочки, стройные ножки, ясные глазки, упругая грудь. Эх, где моя молодость! – Петр задумчиво и мечтательно вздохнул.

Тоже мне пожилой! Тридцать три года всего-то! Но, с другой стороны, между нами пропасть лет… Петр откупорил еще несколько бутылок боржоми и отхлебнул воды.

– Как тебе служится без Филатова? – спросил я у сидящего возле камина Лехи-сверхсрочника и протянул ему бутылочку. Я знал, что он был дальним родственником бывшего командира полка, но в Шиндант следом за ним почему-то не поехал.

– Нормально. В бане париться – не на солнце в горах жариться! – ответил Леха. – Гораздо легче, чем в пехоте. Новый командир полка обещал поставить кладовщиком на склад. Да и тут в бане весело бывает. Недавно «Поющие девчата» приезжали, когда вы возле Баграма воевали. Вот потеха была! Девицы упились до соплей. Развеселились, песни горланят, матом ругаются. Сзади за стеной санчасть – больным спать мешают. Мне начмед позвонил, ругается, что у меня тут шумно. Я вошел в предбанник девчонкам замечание сделать, постучал, а они орут, чтоб заходил. Я дверь открыл, а они абсолютно голые и пьяные. За столом сидят, кричат: «Пацан, заходи, мужиков хотим!». Ни одна простынкой не прикрылась. Повскакивали они со своих мест, обниматься полезли, щипаются, целуют меня. Еле вырвался. Растерялся, а сейчас жалею, переживаю, что смутился и убежал. Какой был малинник! Балбес!

Мы посмеялись, посочувствовали Лехе, и каждый мысленно представил себя на его месте. Эх, красота! Мечта жизни!

Взводный Васькин прибыл в батальон около года назад. Из спецназа (опять этот спецназ!). Достался он нам после контузии и тяжелой болезни. Учитывая его состояние, парня берегли и в горы не брали. Он то сидел на выносной заставе, то ходил в караулы, то летал в командировки сопровождать «груз-200». Теперь подошло время замены.

Командир роты оформил наградной на Красную Звезду, и мы его подписали. Парень-то неплохой. Завтра он должен был убыть домой, и надо прощаться, потому что уже прислали лейтенанта-сменщика. Но если отправишься в Союз сейчас, то вернувшийся из-за какой-нибудь ошибки наградной вновь в Москву не отправят. Человек-то заменился! Идиотизм! Свинство какое-то!

Скромняга Васькин подошел к комбату и попросил разрешения остаться на месяц в Афгане.

– Пойми, Игорь, мы не можем держать тебя в полку, не имеем права. Ты выслужил свой срок, – пояснил Махошин.

– А если поставить на довольствие молодого лейтенанта послезавтрашним числом? Утром мы уедем на Алихейль. По документам все законно. Можно, я пойду в рейд с батальоном?

– Ты что, дурак? – спросил я. – На кой черт тебе эта железяка? Рисковать жизнью из-за нее глупо! Плохая примета! Опасно идти в последний рейд!

– Ничего не случится. Свою порцию я уже получил. Все будет хорошо. И потом, не хочу я, чтоб мой сын позже спрашивал, воевал ли отец на самом деле? Почему вернулся без награды? Мои друзья-десантники с орденами приехали домой, а я?

– Ну и черт с тобой. Иди. Только никуда не лезь! – разрешил комбат.

– Спасибо, товарищ майор! – обрадовался Васькин и побежал собираться.

– Псих ненормальный! Контуженый! Пыльным мешком из-за угла ударенный! – ругнулся я, но спорить больше не стал, потому что выход к Алихейлю омрачило новое ЧП.

Делая последний обход казарм, перед тем как отправиться к колонне техники, я услышал странные звуки. Один из связистов лежал на кровати и спал, укрывшись одеялом, притом он громко-громко храпел. Я подошел и прислушался: это вроде бы не храп, а хрип. Одернув одеяло, я растерянно поглядел в лицо сержанта Билаша, по кличке Беляш. Изо рта вырывались хрипы, из уголков губ вытекала бело-зеленая пена и слизь. А открытые глаза были бессмысленно устремлены в потолок. Он не реагировал на яркий солнечный свет, который ударил ему в глаза.

– Билаш, – окликнул я его и дернул за плечо: – Беляш чертов! Проснись! Очнись!

Никакой реакции. Лицо его становилось все более зеленым. Если он еще не умер, то, очевидно, скоро преставится.

– Шапкин! Почему Беляш валяется на койке? Что с ним случилось? – рявкнул я.

Сержант замялся и, глядя в сторону, ответил:

– Он вчера простыл, у него жар. Вроде бы заболел.

Я наклонился над лицом хрипевшего. Всмотрелся в открытые глаза: пустые, стеклянные зрачки, в них не было ни единой мысли. Зомби какой-то…

– Что он сожрал? Укололся, что ли?

– Не знаю, – вздохнул Шапкин. – Мы его положили под одеяло, а что с ним дальше делать, не знаем.

– Сволочи! Он же так издохнет. Он идиот, но и вы придурки! Волоките его в санчасть! Бегом!

На шум появился встревоженный Хмурцев. Вадик держал в руках использованную упаковку «Синдокарпа». Этот сильнейший препарат выдавался механикам для вождения техники ночью и во время длительных маршей по одной-две таблетке.

– Он ведь так помрет! Идиоты! – принялся бушевать я, гоняя пинками по кубрику связистов.

Солдаты уворачивались от затрещин, молчали и растерянно озирались по сторонам.

– Хватайте Беляша под руки и бегом в санчасть! – приказал Хмурцев.

– Вадим, как к нему попал «Синдокарп»? – накинулся я на взводного.

– А бог его знает. Может, он механикам не раздал в прошлом рейде, а все таблетки оставил для себя? Возможно, украл новую пачку, которую получили для очередной операции.

– У тебя что, сейфа нет? Как могли украсть?

– Ну не знаю как. Сейчас проверим. Промедол бы не сперли, черти! Не отчитаться перед медиками! – Вадик всплеснул руками и побежал в каптерку проверять лекарства.

Билаш вернулся из госпиталя на следующий день после окончания операции в Алихейле. Он прибыл за документами и вещами перед отправкой в Союз. Функции коры головного мозга затормозились и не восстановились. Речь была невнятной, медленной, координация движений нарушена. Работа для психиатров и невропатологов на долгие годы. Получил сомнительное минутное удовольствие – теперь мучиться всю оставшуюся жизнь…

* * *

Опять знакомые места, где мы были в прошлом году. Огромная территория вокруг крепости Алихейль. Территория, которую мы никак не могли подчинить.

Я отправился в горы со второй ротой, в густую лесную чащу, подальше от нового комбата. Вырос он по службе в кадрированной части до майора, при этом солдат в глаза не видел. Разговаривать с людьми не мог, управлять ротами не умел. Вот достался подарочек! От фортелей Чапая я стонал, но тогда и представить себе не мог, что его заменит такой бездарь. Вся жизнь батальона – лучшего батальона в дивизии, а возможно, и в армии, – налаженная за два года Подорожником, рушилась на глазах. Новый комбат был, что называется, ни рыба ни мясо. Соплежуй! Пропадут труды двух лет! Жаль и собственных мучительных усилий по укреплению дисциплины…

Алихейль вновь предстал перед нами во всей своей чудной таежной красе. Реликтовые еловые, сосновые и пихтовые деревья опоясывали склоны гор. Правда, больше трети из них выгорели в прошлом году в результате бомбардировок и обстрелов.

С маршрутом движения не повезло. Кто-то в штабе армии нарисовал на карте района точки обороны батальона, а они оказались черт-те где, в лесу! В пяти метрах ничего не видно: густой кустарник, колючки, деревья, высокая трава. К нам можно спокойно подкрасться и напасть. Придется поработать в этих зарослях дровосеками.

Бойцы кое-как вырубили лопатками проходы в кустарнике и построили «СПСы», выжгли траву. Сапер подорвал несколько деревьев, устроив завалы. Гундуллин постепенно оборудовал район обороны. Теперь мы сумеем сдержать натиск разрозненных групп, но большая банда нас, конечно, просто сметет.

Вертолеты расстреливали вершины ракетами и снарядами, штурмовики бросали бомбы, артиллерия била по площадям. Все как всегда, только вместо голых вершин – густая тайга.

Неделю мы укреплялись, окапывали и рыли окопчики для стрельбы лежа. Прошла информация о выдвижении к нам двух тысяч духов. Мятежники не дошли, их рассеяли по округе артиллерия и авиация. При этом наш «крокодил» душманы сбили «Стингером». Вертолетчики попытались спастись на парашютах, но один из них разбился о деревья, а второй сломал при приземлении ноги. Марат Гундуллин с взводом отправился на выручку, однако его опередили десантники. Духов отогнали, вертолетчика вынесли.

Через неделю Муссолини вызвал меня в полковой лагерь.

– Хватит сидеть в горах. Завтра, когда вертолеты доставят паек и воду, возвращайся к броне. Необходимо срочно составить политдонесения! – шумел по радиосвязи мой начальник.

Черт! Проклятые бумажки, и тут от них спасения нет.

Оперативными дежурными при штабе полка были начальник оркестра и «пан спортсмен» (начальник физподготовки полка). Мужики сидели в будке, играли в преферанс с начальником артиллерии, мучались от безделья и духоты, ожидая обеда.

– О! Таежный человек с гор явился! – воскликнул артиллерист Шаманов. – Как жизнь в горах? Много леса повалили?

– Много. Только эта тайга по-прежнему густая, – ответил я. – Лесные пожары бушуют в центре чащи, лишь бы ветер не погнал огонь на роты. Изжаримся. А как у вас дела? Скучаете?

– Ага, – ухмыльнулся «человек-оркестр». – Мы тут от жары изнываем, вас артиллерией поддерживаем, а в штабе армии каждый день веселятся. Вчера за час до полуночи начали огневой налет по плановым целям. Только пристрелялись, как прибежал какой-то полковник и заорал, что мешаем танцевать! Музыку заглушаем! Представляешь?! У какой-то дамочки день рождения, и по этому поводу в штабе банкет и дискотека.

– Я стрелять перестал. Говорю: «Хорошо, начну артобстрел в полночь!» – продолжил рассказ артиллерист. – После третьего залпа вновь примчался посыльный, теперь кому-то спать не даем. Послал я его подальше. Козлы! Хочешь спать, сиди в Кабуле и не выезжай на войну за орденом. Устроили тут бордель! Визг, пляски, хохот, музыка – каждый вечер. А мы от скуки режемся в карты и из зависти к начальству стреляем из пушек.

– Вот я сейчас оформлю бумажки для политаппарата и присоединюсь к вам. Вы завидуете армейскому начальству, а мы в горах завидовали вам.

Сгонять партийку не удалось. В первой роте подорвался на мине санинструктор. Сержант Абрамян сошел с тропы по нужде – и тотчас раздался взрыв. Миной ему оторвало обе ноги выше колен. Ужас! Пока Мандресов вызывал вертолет, медик сам себе наложил повязку, перетянул то, что осталось от ног, жгутами, отрезал скальпелем болтающиеся на жилах и коже куски своего тела, поставил систему кровезаменителя, вколол промедол. Мужественный парень спас себя от верной смерти. Хладнокровие сохранило ему жизнь. Даже офицеры растерялись, а солдаты и вовсе пребывали в шоке от этого кровавого зрелища.

Прошли сутки – и новая трагедия! Васькин со своим взводом возвращался с гор к броне. Идущий впереди сапер наткнулся на растяжку. Рядом оказалась противотанковая мина, «итальянка». Васькин распорядился, чтобы взвод отошел шагов на десять, а сам вместе с сапером подошел к ловушке.

«Сюрприз» оказался очень коварным. Двойным! Когда солдат перерезал провода от растяжки к мине, откопал ее из песка и приподнял, то раздался оглушительный взрыв. Над землей пронесся огненно-стальной смерч. Пыль, гарь и дым рассеялись, и открылась страшная картина: пятеро солдат лежали сраженные осколками, истекая кровью. На то место, где взорвалась мина и зияла воронка, было страшно смотреть. Нашли лишь окровавленный бронежилет сапера да верхнюю часть туловища Васькина. Опознали старшего лейтенанта по номерку, висевшему на шее. Голова и плечи – это то, что осталось от взводного. Вместо солдата-сапера в цинковый гроб положили лохмотья одежды и куски бронежилета. Да еще груз для веса.

Под миной оказался проводок, шедший то ли к бомбе, то ли к связке «итальянок». И зачем они начали разминирование фугаса? Одному Богу известно. Обошли бы стороной – и делу конец. Наших позади них не было. Солдат не разглядел, не обнаружил скрытый замыкатель, а, как известно, сапер ошибается один раз…

Вот и дождался Васькин своего ордена. Только семья получит его посмертно…

Мы ушли, заминировав этот мятежный район. Не знаю, какие будут последствия от ловушек для духов, но пока счет в минно-взрывной войне был не в нашу пользу. Две недели войны – и каждый день кто-то погиб или ранен.

Перед отъездом вновь фото на память, на котором не поймешь, кто с кем: то ли мы с духами, то ли с отрядом обороны кишлака. По-моему, это одно и то же. Но какие колоритные и злобные физиономии! В темноте и без оружия лучше с такими не встречаться!

Наконец закончился мой последний рейд! Последний выход на войну. Завтра вернусь в полк и начну искать себе замену.

В полку меня постигло очередное разочарование. Представление на присвоение досрочного звания капитана вернули. На возврате стояла резолюция: «Оформлять не менее чем за три месяца до замены». Опоздал, кто ж знал. А хорошо было бы приехать домой капитаном!

Во всем алкоголик Золотарев виноват: компостировал мозги и тормозил бумаги. Он во время нескольких боевых рейдов оставался в полку, беспробудно пил и в конце концов попал в реанимацию вместе с собутыльником-особистом. Еле-еле откачали обоих.

* * *

Полк стоял на плацу, когда, визжа тормозами, у штаба остановился уазик и из него вывалился пьяный начальник финансовой службы. Он громко рявкнул водителю:

– Отвези девчонок на базу! И не задерживай «блядовозку», я скоро опять поеду в штаб армии резвиться! – А сам побрел по дороге в сторону казарм. Вид у капитана был довольно забавный, даже потешный. Сурков шел в тапочках, в тельняшке и с пистолетом на ремне, волочащимся по асфальту. Это был АПС в деревянной кобуре (генеральский пистолет).

– Сурков! Ко мне! – позвал командир полка.

Капитан, путаясь в ногах и выписывая крендели, приблизился к строю.

– Прибыл! А что? Не имею права выпить? Я, может быть, сегодня самый счастливый! Мне наконец-то майора присвоили! Досрочно и на ступень выше должности! Заметили мое усердие!

– С чего ты взял? – удивился командир.

– А вот у меня выписка из приказа! – протянул Сурков какой-то листок.

– Начальник штаба! Ты посылал представление?

– Нет, – искренне недоумевал начальник штаба.

– Начфин! Ты откуда взял этот документ? – спросил вновь командир.

– Из штаба армии! Скоро получите подтверждение! А я пойду посплю. Умаялся сегодня с девчонками! Деньги получены, завтра привезу в полк.

Начальники некоторое время удрученно чесали затылки, изучая бумагу. С утра Сурков ходил уже со звездочками майора.

Через месяц, после того как по настоянию начфина в личное дело вписали новое звание, обман вскрылся. Неизвестно кому и сколько он заплатил в штабе, но присвоенное звание оказалось мистификацией. Но сам Сурков уже уехал по замене майором. Вот прохиндей!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.