Транспорт и снабжение
Транспорт и снабжение
Для подкрепления нашего штаба из Месопотамии прибыл новый офицер по имени Юнг. Он был кадровым офицером, человеком исключительных качеств, с большим военным опытом и знал арабский язык в совершенстве. Намеченная для него роль заключалась в том, чтобы выполнять аналогичные со мной функции в отношениях с племенами, благодаря чему наша деятельность против врага могла стать шире и быть лучше управляемой.
Чтобы дать ему возможность освоиться с новыми условиями, я поручил ему разрушить на протяжении восьми миль железную дорогу к северу от Маана, а сам уехал в Акабу, а оттуда поплыл в Суэц, чтобы обсудить с Алленби будущее.
Меня встретил Доуни, и мы имели короткий разговор, прежде чем отправиться в лагерь Алленби. Генерал Боле приветствовал нас веселой улыбкой и сказал:
— Ну а мы уже в Салте.
Когда мы изумленно на него уставились, он объяснил, что старшины племени бени-сахр в один прекрасный день прибыли в Иерихон и предложили немедленное сотрудничество своих двадцати тысяч соплеменников в Темеде, и на следующий день, принимая ванну, Боле придумал новый план и полностью его выполнил.
Я спросил, кто был во главе людей бени-сахр. Не скрывая своего торжества, Боле ответил, что Фахад.
Все, что я слышал, все меньше начинало мне нравиться. Я знал, что Фахад не мог бы выставить и четырехсот людей и что в эту минуту возле Темеда нельзя было бы обнаружить ни одной его палатки, так как все люди двинулись на юг к Юнгу.
Мы поспешили в управление, чтобы узнать правду, и, к несчастью, убедились, что все обстояло так, как рассказал нам Боле. Британская кавалерия экспромтом поднялась в горы Моаба, основываясь на каких-то воздушных обещаниях шейхов зебн, жадных людей, приехавших в Иерусалим, чтобы вкусить от щедрот Алленби, но там их поймали на слове.
Разумеется, этот набег потерпел неудачу, пока я еще находился в Иерусалиме, ибо люди бени-сахр либо беспечно валялись в своих палатках, либо находились далеко от Салта, действуя вместе с Юнгом. В итоге получилось, что мы были отрезаны от западного берега Иордана и избежали огромного несчастья лишь благодаря инстинкту Алленби, как раз вовремя подсказавшему ему всю опасность положения[81]. И все же мы тяжело пострадали.
Наше движение, развивавшееся гладко, пока против нас был лишь один бесхитростный враг, увязло в трясине непредвиденных случайностей. Мы всецело зависели от Алленби, а его преследовали неудачи. Германское наступление во Франции лишило его войск[82]. Военное министерство обещало ему индийские дивизии из Месопотамии и маршевые команды из Индостана[83]. С ними он воссоздал бы свою армию по индийскому образу. Может быть, по окончании лета он окажется способен восстановить боеспособность, но сейчас мы должны были оставаться на месте.
За чаем Алленби упомянул об имперской верблюжьей бригаде, сожалея, что благодаря стесненному положению, в которое он попал, он должен упразднить ее, а людей использовать как кавалерийские подкрепления.
Я спросил:
— Что вы собираетесь сделать с их верблюдами?
Рассмеявшись, он ответил:
— Спросите К[84].
Я послушно пересек пыльный сад, ворвался к генерал-квартирмейстеру сэру Вальтеру Кэмпбеллу — истому шотландцу — и повторил свой вопрос. Он твердо ответил, что верблюды уже заклеймены тавром дивизионного транспорта для второй из новоприбывших индийских дивизий. Я объяснил, что хочу получить две тысячи животных. Его первый ответ звучал неопределенно. Вторым же он дал понять, что я могу хотеть этого сколько мне угодно. Я приводил ему различные доводы, но Кэмпбелл казался неспособным усвоить мою точку зрения. Разумеется, природе генерал-квартирмейстеров свойственна скаредность.
Я вернулся к Алленби и громко сказал перед всеми присутствующими, что имеются две тысячи двести свободных верховых верблюдов и тысяча триста обозных. Все они временно приспособлены для транспортных нужд, но ведь верховые верблюды, разумеется, остаются верховыми верблюдами.
В штабе зашумели, словно и они сомневались, смогут ли верховые верблюды перевозить поклажу. Каждый британский офицер считает вопросом чести уметь разбираться в животных. Поэтому я не удивился, когда вечером главнокомандующий пригласил сэра Вальтера Кэмпбелла к обеду. За супом Алленби завел разговор о верблюдах. Сэр Вальтер заявил, что они необходимы для индийской бригады. После ожесточенного спора Алленби с улыбкой сказал сэру Вальтеру Кэмпбеллу:
— К, вы проиграли.
Мы получили верблюдов. Это был огромный, королевский дар, дар, предоставлявший арабам способность неограниченного передвижения. С ним арабы могли выиграть войну, когда и где им захочется.
На следующее утро я уехал, чтобы присоединиться к Фейсалу в его холодном гнезде у Аба-эль-Лиссана. Я рассказал ему, что Алленби дал нам две тысячи верблюдов. Фейсал разинул рот и, схватив меня за колено, воскликнул:
— Что такое?
Я рассказал ему всю историю. Он вскочил и поцеловал меня. Затем он громко хлопнул в ладоши. У входа в палатку появилось черное лицо раба.
— Скорее, — крикнул Фейсал, — созови всех! Раб убежал.
— Все почти закончено, — сказал я. — Скоро ты сможешь меня отпустить.
Он принялся возражать, говоря, что я должен оставаться с ними всегда, а не только до взятия Дамаска, как я обещал некогда в Ум-Ледже. У входа раздался топот ног, и один за другим на коврах расселись старшины, с удивлением глядя на радостное лицо Фейсала.
Фейсал сказал им, что Бог послал повстанцам средства к победе — две тысячи верховых верблюдов. Наша война не встретит больше помех, придет к победному концу и принесет арабам свободу.
Старшины удивленно забормотали, стараясь изо всех сил сохранить спокойствие, как подобает мудрым людям, и устремили на меня взоры, чтобы узнать, каково мое участие в этом событии.
— Великодушие Алленби, — сказал я.
Шейх Заал живо ответил за всех:
— Да сохранит Бог его жизнь и вашу!
— Отныне мы будем одерживать победы! — сказал я и выскользнул из палатки, чтобы рассказать все Джойсу.
Старшины увлеклись за моей спиной безудержными ребяческими речами о своих грядущих подвигах. Джойс также обрадовался и успокоился при известии о двух тысячах верблюдов.
Между тем нам нужно было все лето продержать наши силы на плоскогорье, осаждая Маан и мешая восстановлению железных дорог. Задача была трудная, но восстание безостановочно разрасталось. Фейсал, скрывшись в своей палатке, беспрерывно агитировал за арабское движение. Акаба бурлила. Арабские регулярные войска в третий раз одержали победу над Джердуном, разрушенный вокзал которого сделалось у них почти привычкой брать и затем отдавать обратно. Наши броневики случайно захватили турецкий отряд, совершавший вылазку из Маана, и уничтожили его, так что подобный удачный случай больше уж не повторился. Зейд, командуя половиной армии, расположенной к северу от Ухейды, проявлял огромную энергию. Его веселость нравилась кадровым офицерам больше, чем поэтичность и сухая серьезность Фейсала. Таким образом, счастливое сочетание характеров обоих братьев заставляло людей самого различного толка симпатизировать тому или иному из вождей восстания.
В течение шести недель мы, готовые к военным действиям, оставались на месте. Зейд и Джафар со своими регулярными войсками продолжали успешный разгром сектора Маана. Шериф Насир в сопровождении Пика и Горнби двинулся к Хесе, в сорока милях к северу, и одним удачным ударом овладел восемью милями железной дороги. Благодаря их полному уничтожению задуманное турками наступление против Фейсала в Аба-эль-Лиссане было сведено к нулю.
Мы с Доуни воспользовались затишьем, чтобы вновь отправиться к Алленби. В ставке главнокомандующего чувствовалась резкая перемена в настроении. Хотя, как и всегда, она клокотала энергией и надеждой, но сейчас логика и координация действий проявлялись в необычайной степени. Из Месопотамии и Индии прибывали новые силы. В их группировке и обучении были достигнуты чрезвычайные успехи. 15 июня частное совещание высказало мнение, что в сентябре армия будет в состоянии перейти в генеральное наступление.
Действительно, перед нами открывался широкий путь. Мы зашли к Алленби, который прямо заявил, что в конце сентября он перейдет в грандиозное наступление, чтобы осуществить план генерала Смуттса[85] даже в отношении Дамаска и Алеппо. Наша роль сведется к тому же, что и весной: мы должны совершить набег на Дераа на двух тысячах новых верблюдов. Сроки и детали будут установлены в свое время.
Бартоломью же казался озабоченным. Он заявил, что преобразовать армию к сентябрю было безнадежным делом и, если даже она будет приведена в готовность, мы не должны полагать, что наступление последует в намеченный срок. Оно может быть произведено лишь в прибрежном секторе, лежащем против Рамлы, конечного пункта железной дороги[86], и только там могли быть собраны необходимые резервы и запасы.
План Алленби заключался в том, чтобы собрать большую часть пехоты и всю кавалерию под апельсиновыми и оливковыми рощами Рамлы как раз накануне 19 сентября. Он надеялся одновременно провести в Иорданской долине демонстрацию, которая должна была бы убедить турок в том, что там производится концентрация войск. Два набега на Салт заставили турок сосредоточить все внимание исключительно на Заиорданье. Всякое передвижение там англичан или арабов сопровождалось контрдействиями со стороны турок, показывавшими, как они их боялись. В прибрежном же секторе, где врагу действительно грозила опасность, у него были малочисленные силы.
Успех зависел от того, удастся ли удержать неприятеля в этом роковом заблуждении.
Маскировочные действия стали для Алленби главным стратегическим приемом. В соответствии с этим Бартоломью целым рядом хитроумных мероприятий должен был в нужное время создать у турок впечатление, что в Иорданской долине происходит сосредоточение войск.
Бартоломью требовал, чтобы мы со всей энергией и изобретательностью поддержали его. Однако он предупредил нас, что даже при этом успех висел на волоске, так как турки могли спастись и сберечь свою армию простым отступлением на семь или восемь миль от своего прибрежного сектора. Британская армия походила бы в таком случае на рыбу, выброшенную на берег. Все железные дороги, тяжелая артиллерия, лагеря британской армии — все оказалось бы не там, где нужно.
Мы с Доуни вернулись в Каир в приподнятом настроении, размышляя над великолепными перспективами. Сообщения из Акабы опять возбудили вопрос об обороне плоскогорья от турок, которые недавно выгнали Насира из Хесы и замышляли удар против Аба-эль-Лиссана в конце августа, когда наш отряд в Дераа должен был пуститься в путь. Если бы мы не смогли задержать турок еще на две недели, их угроза могла осуществиться и нанести нам тяжкий урон. Неотложно требовалось новое решение.
В этот момент Доуни вспомнил о еще не расформированном батальоне имперского верблюжьего корпуса. Ставка главнокомандующего могла бы прислать его нам, чтобы спутать планы турок.
Мы протелефонировали Бартоломью, который понял нас и поддержал нашу просьбу перед Болсом в Александрии и перед Алленби. После деятельного обмена телеграммами мы добились своего. Полковник Бэкстон с тремястами человек был выслан к нам на месяц на двух условиях: во-первых, мы должны немедленно снабдить их планом операций; во-вторых, они не должны понести никаких потерь. Бартоломью счел необходимым извиниться за последнее великолепное условие, которое он считал недостойным звания солдата.
Мы с Доуни уселись за карты и наметили, что Бэкстон должен отправиться от Суэцкого канала в Акабу, а оттуда через Рамм, чтобы ночной атакой взять Мудоввару. Затем его задачей было пройти к Баиру, чтобы разрушить мост и туннель возле Аммана, и 30 августа вернуться в Палестину. Его деятельность дала бы нам месяц отдыха.
Согласно главному плану, Алленби намеревался перейти в наступление 19 сентября и требовал, чтобы мы выступили не раньше чем за четыре, но не позднее чем за два дня до него.
В соответствии с его указаниями я составил план, по которому в Азрак должны выступить пятьсот человек регулярной пехоты, посаженной верхом, батарея французских скорострельных шестидесятипятимиллиметровых горных орудий, соответственное количество пулеметов, два бронированных автомобиля, саперы, разведчики на верблюдах и два аэроплана. Концентрация их в Азраке закончится 13 сентября, 16-го мы окружаем Дераа и перерезаем возле нее железную дорогу. Два дня спустя мы отступаем на восток от Хиджазской железной дороги, ожидая исхода действий Алленби.
Доуни облегчил организационную сторону, добившись присылки к нам из ставки главнокомандующего полковника Стерлинга, искусного штабного офицера, сметливого и благоразумного. Страсть Стерлинга к лошадям быстро и тесно сблизила его с Фейсалом и старшинами.
Арабским офицерам были розданы английские военные знаки отличия, отмечающие их подвиги при Маане. Заслуги Джафара-паши были остроумно отмечены присуждением С.М.G.[87] Джафар приехал в Палестину, чтобы получить его, и штаб воспользовался случаем, чтобы устроить маленькую церемонию представления к ордену как знак почтения к бывшему пленнику. Эти проявления уважения со стороны Алленби поощряли арабскую армию. Нури-паша Сайд предложил возглавлять экспедицию в Дераа; смелость, авторитет и хладнокровие делали его идеальным руководителем. Он начал подбирать для нее четыреста лучших человек из армии.