Глава 1 Общие принципы советских репрессий против коллаборационистов

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 1

Общие принципы советских репрессий против коллаборационистов

Сотрудничество жителей оккупированных областей Советского Союза с оккупационными властями имело множество различных проявлений. Были те, кто, пойдя на службу к оккупантам, работал в административных органах, были те, кто, получив из рук немецких властей оружие, служили в полицейских формированиях или частях немецкой армии. Были и те, кто в условиях оккупации занимался тем же, чем и раньше: преподавали, лечили, работали на производстве.

Многообразие форм коллаборационизма требовало от советских властей дифференцированного подхода к наказанию за сотрудничество с врагом. Было очевидно, что учителя или агронома, продолжавшего работать при оккупации, нельзя наказывать столь же строго, как участвовавшего в карательных операциях полицейского. Этот дифференцированный подход к наказанию коллаборационистов мы видим в официальных документах, регламентировавших репрессивную деятельность органов НКВД — НКГБ СССР на освобожденной территории.

Первым из этих документов стал изданный вскоре после начала победного контрнаступления под Москвой приказ НКВД СССР № 001683 от 12 декабря 1941 г. «Об оперативно-чекистском обслуживании местностей, освобожденных от войск противника». Согласно этому приказу, в круг обязанностей создаваемых в освобожденных районах территориальных управлений НКВД входило

«через агентов, осведомителей и партизан, а также честных советских граждан установить и арестовать предателей, изменников и провокаторов, как состоявших на службе немецких оккупационных властей, так и способствовавших им в проведении антисоветских мероприятий и преследовании партийно-советского актива и честных советских граждан… Выявляемых лиц, причастных к антисоветской работе, немедленно арестовывать и предавать суду» [438].

16 декабря этот приказ был уточнен в директиве НКВД УССР № 33881/св.

«Основными задачами городских и районных аппаратов НКВД на освобожденной от противника территории являются:

1. Немедленное принятие необходимых мер, обеспечивающих революционный порядок и нормальную работу партийных, советских и общественных организаций и учреждений.

2. Выявление и изъятие всех лиц, работавших в административных органах, созданных немцами (самоуправления, старосты, полиция и т. д.).

3. Выявление и изъятие среди местного населения вражеских пособников, оказывавших какую бы то ни было помощь и содействие оккупантам и их ставленникам в чинимых зверствах и т. п.

4. Наряду с использованием оставленной нами агентуры и советского актива для выявления всех враждебных элементов из числа местных жителей иметь в виду возможность оставления немцами на нелегальном положении своей агентуры из оуновцев-западников, украинских националистов других районов УССР и прочих антисоветских лиц (церковников, сектантов и др.).

В городах и при каждом сельском населенном пункте выявлять не проживавших до момента оккупации лиц. Таких людей подвергнуть самой тщательной проверке…

5. Через агентуру и советский актив выявить всех лиц, дезертировавших из Красной Армии, после проверки и установления факта дезертирства проводить аресты…

6. В процессе оперативной работы по выявлению насаженной агентуры немецкой разведки учесть и всесторонне разработать всех лиц, близко общавшихся с гестаповцами, полицией и немецким офицерством» [439].

Таким образом, арестам в освобожденных областях подлежали только сотрудники организованных немцами административных органов, полицейских формирований и лица, принимавшие участие в совершаемых нацистами преступлениях (следует помнить, что последние две категории в значительной мере пересекались.) Кроме того, аресту подлежали дезертиры и «враждебные элементы из числа местных жителей». Последняя формулировка была недостаточно четкой и вызывала у сотрудников НКВД массу вопросов [440].

Для того чтобы предотвратить разночтения, 18 февраля 1942 г. было издано указание НКВД СССР, в котором было подробно расписано, с какими конкретно категориями жителей освобожденных районов следует работать органам внутренних дел.

«Следствием по делам арестованных ставленников немцев, опросами агентуры, заявителей и местных жителей устанавливать и брать на учет:

а) личный состав разведывательных, контрразведывательных, полицейских и административных немецких органов, действовавших на временно захваченной противником территории с указанием установочных данных и примет каждого лица;

б) владельцев и жильцов домов, в которых размещались упомянутые выше органы и проживали их официальные сотрудники или разведчики, а также обслуживающий их персонал;

в) агентуру германской военной разведки, гестапо и тайной полевой полиции, оставленную в данном городе-районе или переброшенную ранее немцами в наш тыл: резидентов, агентов-разведчиков, диверсантов, террористов, радистов, связников, содержателей явочных квартир, проводников и переправщиков;

г) членов магистратов, местных самоуправлений, старост, служащих полиции и других административных немецких органов;

д) изменников Родины, предателей, провокаторов и немецких пособников, оказывавших содействие оккупантам в проведении различного рода мероприятий (выявление коммунистов, партизан, военнослужащих Красной Армии, изъятие у населения продовольствия, фуража, скота, теплой одежды и др.);

е) участников контрреволюционных белогвардейских и националистических формирований, созданных немцами;

ж) участников созданных немцами банд, которые использовались для охраны населенных пунктов, выполнения карательных и реквизиционных функций, выявления и задержания партизан и военнослужащих Красной Армии, бежавших из плена и вышедших из окружения, а также для бандитских налетов в нашем тылу;

з) содержателей радиостанций, складов продовольствия и боеприпасов, оставленных немцами в нашем тылу для своей агентуры и бандитских групп;

и) членов и кандидатов ВКП(б) и ВЛКСМ, прошедших регистрацию у немцев;

к) женщин, вышедших замуж за офицеров, солдат и чиновников германской армии;

л) содержателей притонов и домов терпимости;

м) всех без исключения лиц, служивших в созданных немцами учреждениях и предприятиях, вне зависимости от рода обязанностей (исключая насильно мобилизованный контингент), а также всех лиц, добровольно оказывавших услуги немцам, какой бы характер эти услуги ни носили;

н) лиц, добровольно ушедших с немцами, членов их семей, связи, оставшиеся на нашей территории.

Все перечисленные в пунктах «а», «в», «г», «д», «е», «ж», «з», «л» подлежат немедленному аресту.

Мелких служащих созданных немцами учреждений и организаций (истопников, уборщиц, сторожей, рядовых канцелярских служащих) арестовывать лишь при наличии материалов о предательской работе с их стороны при немцах.

Остальных подлежащих учету лиц обеспечить агентурным наблюдением» [441].

Приказ НКВД СССР № 001683, дополненный указаниями от 18 февраля 1942 г., определил основные принципы репрессий на освобожденных территориях. Аресту и впоследствии суду подвергались все сотрудники административных органов и созданных оккупантами вооруженных формирований; граждане, чье сотрудничество с оккупантами было незначительным, брались под наблюдение, однако не репрессировались.

Отчеты о деятельности органов НКВД на освобожденной территории подтверждают, что никаких массовых репрессий по отношению к жителям освобожденных районов не проводилось. Арестовывались только те, кто совершил измену Родине — и только в том случае, если эту измену можно было доказать.

Вот докладная начальника УНКВД по Москве и Московской области об итогах работы в Можайске от 28 февраля 1942 г.:

«Оперативной группой за период с 20 января по 20 февраля 1942 г. арестовано 258 человек, в том числе:

а) агентов немецкой разведки — 21 человек;

б) провокаторов и предателей — 17 человек;

в) работников полиции — 11 человек;

г) сотрудников немецких административных органов (член городской управы, старосты и т. п.) — 91 человек;

д) дезертиров — 8 человек;

е) лиц, проводивших антисоветскую агитацию в период немецкой оккупации, — 13 человек;

ж) прочего антисоветского и уголовного элемента — 97 человек

…Среди явных пособников немецких властей, арестованных УНКВД МО, — семь руководящих работников городской управы, весь штат полиции во главе с ее начальником Троицким и группа служащих электростанции, выдавших немцам спрятанное оборудование и восстановивших электрохозяйство» [442].

Как видим, за месяц было арестовано чуть более двух с половиной сотен человек. На массовые репрессии, мягко говоря, не похоже — не говоря уж о том, что необоснованными аресты агентов немецкой разведки, полицаев и членов городской управы не сможет назвать даже самый пристрастный человек.

По данным на 1939 г., только в Можайске проживало около 12 тысяч человек [443]. За 1940–1941 гг. это число, вероятно, несколько выросло, за время войны — несколько уменьшилось. Однако в любом случае арестованные составили что-то около 2–4 % от общего числа населения Можайска и окрестностей.

15 мая 1942 г. принципы репрессий против коллаборационистов были уточнены в приказе Прокурора СССР «О квалификации преступлений лиц, перешедших на службу к немецко-фашистским оккупантам в районах, временно занятых врагом». Документ гласил:

«В ряде случаев лица, перешедшие на службу к немецко-фашистским захватчикам, выдававшие партизан, коммунистов и советский актив, проявившие жестокое обращение с населением временно захваченных районов, привлекались к ответственности не как изменники Родине, а по ст. 58-3 УК РСФСР [444].

Наряду с этим имели место факты, когда привлекались к ответственности по ст. 58-1 «а» УК РСФСР лица, хотя и занимавшие при оккупантах административные должности, но оказывавшие помощь партизанам, подпольщикам, саботировавшие требования немецких властей.

В целях устранения недочетов приказываю:

1. Советских граждан, перешедших на службу к немецко-фашистским оккупантам, а также выполнявших указания немецкой администрации по сбору продовольствия, фуража и вещей для нужд немецкой армии, по восстановлению промышленных и коммунальных предприятий, равно другими действиями помогавших немецко-фашистским оккупантам; шпионов, провокаторов; доносчиков, уличенных в выдаче партизан, коммунистов, комсомольцев, советских работников и их семей; участвовавших в разведке и боевых действиях против партизанских отрядов и частей Красной Армии; принимавших участие в работе карательных немецких органов — привлекать к ответственности по ст. 58-1 «а» УК РСФСР и соответствующим статьям УК других союзных республик.

2. Не привлекать к уголовной ответственности:

а) советских граждан, занимавших административные должности при немцах, если в процессе расследования будет установлено, что они оказывали помощь партизанам, подпольщикам и частям Красной Армии, или саботировали требования немецких властей, помогали населению в сокрытии запасов продовольствия и имущества, или другими способами активно содействовали борьбе с немецко-фашистскими оккупантами;

б) рабочих и мелких служащих административных учреждений и лиц, занимавшихся своей профессией (врачи, агрономы, ветеринары и т. д.), если в результате тщательного расследования будет установлено, что в их действиях отсутствовали признаки, перечисленные в пункте 1 настоящего приказа.

3. <…> Не допускать огульного привлечения советских граждан по подозрению в способствовании врагу.

Добровольная явка с повинной при отсутствии тяжких последствий преступной деятельности обвиняемого должна рассматриваться как смягчающее вину обстоятельство.

4. Дела об изменниках Родине направлять на рассмотрение военных трибуналов или Особого совещания при НКВД СССР » [445].

Приказ Прокурора СССР от 15 мая 1942 г. вызывает двойственное впечатление. С одной стороны, этот приказ ужесточал наказание для определенных категорий сотрудничавших с врагам граждан. Так, например, если в указании НКВД СССР от 18 февраля 1942 г. говорилось о необходимости ареста тех, кто участвовал в изъятии у населении скота и фуража для оккупантов, приказ Прокурора давал простор для более расширительного толкования — в нем речь шла о наказании граждан, «выполнявших указания немецкой администрации по сбору продовольствия, фуража и вещей». С другой стороны, приказ обращал внимание на недопустимость «огульного привлечения советских граждан по подозрению в способствовании врагу».

Точными данными о числе репрессированных коллаборационистах за 1942 г. мы, к сожалению, не обладаем. Однако это число невелико: за весь 1942 г. судебными органами, Особым совещанием и особыми отделами НКВД было осуждено около 160 тысяч человек, заметная часть из которых — за уголовные преступления [446].

Принципы репрессий против коллаборационистов, сформулированные зимой 1941–1942 гг., нельзя назвать несправедливыми. Однако уже в 1943 г. в советском руководстве подобный подход стали рассматривать как излишне жестокий.

К этому времени в Кремле успели досконально разобраться в том, что представляет собой коллаборационизм на оккупированных нацистами территориях. В 1941 г. измену Родине порою видели там, где ее и в помине не было [447] ; в 1943 г. пришло понимание того, что в условиях жесточайшего оккупационного режима вступление в коллаборационистские формирования было зачастую лишь средством выживания как для советских военнопленных, так и для мирных жителей [448].

Понимание этого факта произошло во многом благодаря массовым переходам на советскую сторону военнослужащих сформированных немцами коллаборационистских формирований. Документы свидетельствуют, что набранные из военнопленных солдаты всевозможных национальных «легионов» бежали от немцев весьма активно. Вот, например, донесение политуправления Черноморской группы Закавказского фронта от 8 января 1943 г.

«В ночь на 9 декабря 1942 года командир 3-й роты грузинского легиона послал трех легионеров с письмом к командиру 383 сд с заявлением о переходе на сторону Красной Армии. Он просил помочь перебежчикам во время перехода. Один легионер остался в штабе дивизии, а двое направились обратно с ответом начальника штаба 383 сд. 10 декабря Чичинадзе снова направил двух легионеров в штаб дивизии и прислал карту с обозначением места перехода. Легионеры намерены были перейти на сторону Красной Армии 14 декабря. Они ставили себе задачу перебить немцев и открыть фронт для наступления нашего подразделения, но легионер Арбеладзе донес немецкому командованию о готовящемся переходе, поэтому Чичинадзе решил перейти с группой легионеров 11 декабря.

11 декабря в 5.00 после выпуска условных ракет легионеры начали переходить группами, и капитан Чичинадзе перевел группу в составе 22 легионеров, командир взвода Чхаидзе — 26 легионеров, остальные перешли линию фронта отдельными группам по 5–6 человек. Всего 11 декабря перешло 80 человек с вооружением и снаряжением. Через день перешло еще два легионера, через два дня еще двое грузин. Последние рассказали, что после перехода группы легионеров «Грузинский легион» был немцами разоружен, снят с фронта и отведен в тыл в направлении Гунайка — Апшеронская…

Некоторые перебежчики объясняли свое согласие записаться в легион тем, что они были вынуждены к этому, что иначе им грозила смерть. Другие исходили из того, что немцы сильны, что они все равно займут Кавказ и что потому вступление в легион является для них единственной возможностью попасть в родной край. Некоторые из них полагали, что, сражаясь в рядах легионеров на стороне немцев, они в случае оккупации немцами территории Грузии будут пользоваться определенными привилегиями. Ряд легионеров высказывали антиколхозные, мелкособственнические настроения — они ненавидят колхозы и думают только о возможности иметь свое индивидуальное хозяйство. Кроме того, многих в легионе удерживает осознание того, что немецкая армия имеет успехи…

Можно считать, что подавляющее большинство легионеров загнано в легионы силой» [449].

Случай с «Грузинским легионом» не был уникальным. В начале 1943-го Военный совет Юго-Западного фронта указывал:

«В прошедших боях против наших частей немцы, ощущающие громадные недостатки в людских ресурсах, а также с целью сохранения своих собственных остатков бросили в бой охранные отряды и отдельные формирования из бывших русских военнопленных, казаков и предателей. Изучение этого вопроса показывает, что эти формирования в большинстве случаев созданы немцами путем запугивания и обмана. Некоторая устойчивость, проявленная в боях отдельными отрядами, как стало известно из показаний пленных, объясняется угрозами со стороны немцев и боязнью быть расстрелянными нами при захвате в плен.

Привожу несколько фактов.

1. В районе деревни Поповка Богучарского района майор Татаренко заслал пленного обратно в отряд. Последний вскоре привел на нашу сторону 130 человек.

2. В деревне Верлюдовка подполковник Лобанов заслал пленного обратно, который привел с собой 63 человека.

3. В бою в районе Каменевич, Богучарово после проведенной разведки против действовавшего отряда казаков атамана Журавлева и засылки двух пехотинцев 8.2.1943 г. на нашу сторону перешли 12 вооруженных казаков, а через пару дней был пленен и весь отряд.

Учитывая это, приказываю:

1. Военному и политоргану внимательно изучить этот вопрос, следить за появлением отдельных отрядов и принимать меры к их разложению и пленению.

2. Активнее практиковать засылку пленных в эти отряды с целью разъяснения отношения к ним и организации перехода.

3. Отдельные отряды после проверки и изъятия из них организаторов и предателей испробовать в боях на наиболее трудных участках…» [450]

На оккупированной нацистами территории военнослужащие коллаборационистских формирований также уходили от немцев — в лес, к партизанам. В марте 1943 г. под Витебском на сторону партизан перешел 1-й батальон «Волго-татарского легиона» численностью 1200 человек [451]. Под Брянском в апреле рота добровольческого батальона «Припять» со всем вооружением ушла к партизанам; на следующий день немцы расстреляли оставшихся и разоружили полицию города Мглина [452].

Одним из первых выводы сделал начальник Центрального штаба партизанского движения П.К. Пономаренко. В распоряжении от 9 июля 1943 г., направленном командирам партизанских соединений, Пономаренко указывал:

«Установлено, что личный состав подразделений «власовцев» в своем большинстве прибывает из лагерей военнопленных. Политико-моральное состояние рядового состава неустойчивое, в части «власовцев» большинство завербовались из-за желания вырваться из голодных лагерей военнопленных. Учитывая это, гестапо насадило среди личного состава подразделений густую сеть своей агентуры, так из опросов перебежчиков известно, что примерно на 10 человек гестапо вербует одного агента.

В частях за проступок одного солдата несет ответственность все подразделение. Установлением круговой поруки немцы связывают людей и достигают установления известной дисциплины. Поэтому подпольные организации и партизанские отряды не должны недооценивать этого вопроса и обязаны шире развертывать работу по засылке своей агентуры для разложения создаваемых немцами частей и отрядов изнутри с целью перехода их с оружием в руках на сторону партизан. Имеется много примеров перехода на сторону партизан крупных подразделений «власовцев», в том числе и командного состава.

«Власовцы» — это не политическое течение, а мероприятие, целиком инспирированное гитлеровцами, имеющее цель вызывать гражданскую войну на оккупированной территории Советского Союза. Эту затею фашистских захватчиков и их агентуры население оккупированных районов встретило организованным отпором; скрываясь от проводимых мобилизаций, население массами уходит в леса, в партизанские отряды.

Однако создаваемые немцами различные «добровольческие» формирования, вводимые на оккупированную территорию, усложняют обстановку в тылу и создают серьезную опасность для партизанского движения.

Партизаны и партизанки, командиры, комиссары партизанских отрядов и бригад, секретари подпольных партийных комитетов, руководители партизанского движения должны видеть эту опасность и вести настойчиво и упорно работу по срыву замыслов немецких оккупантов — поставить местное население и военнопленных на службу гитлеровской военной машины» [453].

Постепенно корректировалась и репрессивная деятельность органов НКВД на освобожденной территории. В начале 1943 г. наступление советских войск под Сталинградом позволило освободить обширные территории Юга России. Солдаты наступавших частей Красной Армии своими глазами видели многочисленные свидетельства уничтожения нацистами военнопленных и мирных жителей; неудивительно, что они не испытывали добрых чувств к нацистским пособникам и расстреливали их при первой возможности. «В период наступления наших войск на Кубани особое внимание уделялось гражданам, сотрудничавшим с немецкой властью, — вспоминал впоследствии офицер Михаил Фролов. — При заходе в деревню я сразу же направлял разведгруппу по хатам, и они вылавливали всех полицаев и старосту. Задержанные без долгих разговоров ставились к стенке и расстреливались. Уловив суть происходящего, другие полицаи в период вступления в ст[ани]цу передовых армейских частей прятались в отдаленных местах и лишь после прихода НКВД с повинной возвращались в деревню» [454].

Следует признать, что линию поведения кубанские коллаборационисты выбрали совершенно правильную. 26 января 1943 г. нарком внутренних дел СССР Л. Берия издал директиву № 33 «Об организации агентурно-оперативной работы в городах и районах, освобожденных частями Красной Армии от войск противника». Директива предписывала органам НКВД при репрессиях против коллаборационистов руководствоваться уже упоминавшимся указанием № 64 от 18 февраля 1942 г. [455]

Будучи поставлены в жесткие рамки, сотрудники НКВД, в отличие от фронтовиков, нацистских пособников не расстреливали; в худшем случае их ждал арест и суд. Да и число арестов, как свидетельствуют документы, было сравнительно невелико. В табл. 1 представлены данные НКВД СССР о результатах отчистки освобожденных районов Юга России по состоянию на 18 марта 1943 г.

Табл. 1. Результаты отчистки освобожденных районов по состоянию на 18 марта 1943 г. [456]

Как видим, общее число арестованных в областях с населением в несколько миллионов человек составило около 30 тысяч человек; назвать эти репрессии массовыми просто не поворачивается язык.

Более того, начала проявляться разница между нормами приказа НКВД СССР № 001683, которым должны были руководствоваться чекисты в освобожденных районах и действующей практикой. Порою дело доходило до того, что мелких коллаборационистов вместо того, чтобы арестовать и судить, направляли в части Красной Армии (разумеется, в штрафные подразделения) [457].

Новый подход к репрессиям против коллаборационистов нашел свое отражение в Указе Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 г., предусматривавшем ужесточение наказания для нацистов и местных коллаборационистов за участие в убийствах и истязаниях советских военнопленных и гражданского населения. В указе проводилось различие между изменниками Родины и пособниками врага. Уличенных в преступлениях против мирного населения и военнопленных изменников Родины так же, как и преступников-нацистов, ждала смертная казнь через повешение. Пособников врага, уличенных в оказании содействия в совершении расправ и насилий над гражданским населением и пленными красноармейцами, ждала ссылка на каторжные работы на срок от 15 до 20 лет [458].

Ужесточив наказание для тех, кто был непосредственно замешан в уничтожении мирного населения и военнопленных, советское руководство одновременно начало смягчать наказание для тех коллаборационистов, кто в подобных преступлениях замешан не был. Доступные к настоящему времени документы свидетельствуют, что в течение 1943 г. репрессии против коллаборационистов принимали все более дифференцированный характер.

Управление контрразведки «Смерш» Брянского фронта за период с 10 июля по 1 августа 1943 г. арестовало 555 человек, в том числе 153 старосты, 111 полицейских и урядников, 19 переводчиков, 18 солдат «РОА» и 226 «прочих ставленников и пособников немцев» [459].

УКР «Смерш» Центрального фронта репрессировало еще меньше коллаборационистов. Вот докладная начальника УКР Центрального фронта от 15 августа 1943 г.:

«На территории, освобожденной от немцев, было задержано и подвергнуто проверке 1850 человек… В результате проведенных чекистских мероприятий отделами «Смерш» из числа задержанных разоблачено и подвергнуто аресту к-р шпионского элемента — 131 человек… которые по категориям распределяются:

шпионов — 12 чел.

диверсантов — 4 чел.

власовцев — 1 чел.

старост — 37 чел.

полицейских — 62 чел.

переводчиков — 2 чел.

предателей, служивших в немецкой армии, — 13 чел.

Всего: 131 чел.

После фильтрации всех задержанных 878 человек через командование призваны для прохождения службы в Красную Армию» [460].

В приведенной выше докладной приводятся цифры арестованных примерно за полмесяца. А вот данные того же УКР «Смерш» Центрального фронта за весь август 1943 г.:

«Из числа задержанных и профильтрованных лиц в августе месяце арестовано органами «Смерш» 165 изменников Родины, предателей и пособников. Кроме того, передано: органам НКГБ и НКВД — 561 человек и военной прокуратуре — 69 человек» [461].

Несмотря на то что Красная Армия освобождала все новые и новые территории, число арестованных коллаборационистов росло явно непропорционально. Если на 18 марта 1943 г. на освобожденных территориях было арестовано около 20 тысяч немецких пособников, то к концу года таковых оказалось лишь 75 тысяч [462]. А ведь освобождены были огромные территории с несколькими десятками миллионов населения.

Изменение подхода к репрессиям против коллаборационистов было де-юре зафиксировано в сентябре 1943 г., когда в Кремле приняли решение, которое нам, сегодняшним, может показаться невероятным. С учетом вынужденности поступления на немецкую службу рядовым коллаборационистам было фактически даровано прощение. Сделано это было совместной директивой НКВД и НКГБ СССР № 494/94 от 11 сентября 1943 г.

«В дополнение к данным ранее указаниям о порядке производства арестов в районах, освобожденных от немецко-фашистских захватчиков, полицейских, сельских старост и других ставленников и пособников оккупантов, предлагается руководствоваться следующим:

1. Из лиц, состоявших на службе в полиции, а также в «Народной страже», «Народной милиции», «Русской Освободительной Армии», «Национальных легионов» и других подобных организациях, созданных немецко-фашистскими захватчиками на оккупированной территории — впредь арестовывать:

а) руководящий и командный состав органов полиции и всех перечисленных организаций.

Лица, оказывавшие помощь партизанам, военнослужащим Красной Армии, находившимся в плену или в окружении противника, или помогавшие населению в саботаже мероприятий оккупационных властей — аресту не подлежат;

б) рядовых полицейских и рядовых участников перечисленных выше организаций, принимавших участие в карательных экспедициях против партизан и советских патриотов или проявлявших активность при выполнении возложенных на них оккупантами обязанностей;

в) бывших военнослужащих Красной Армии, перебежавших на сторону противника или добровольно сдавшихся в плен, изменивших Родине, а затем поступивших на службу в полицию, «Народную стражу», «Народную милицию», «РОА», «Национальные легионы» и другие подобные организации, созданные немецко-фашистскими захватчиками;

г) бургомистры и другие крупные чиновники созданного немцами административно-хозяйственного аппарата в городах, а также гласные и негласные сотрудники гестапо и других карательных и разведывательных органов противника подлежат аресту в ранее установленном порядке.

2. Из сельских старост аресту подлежат те, в отношении которых будут установлены факты активного пособничества оккупантам: связь с карательными или разведывательными органами противника, выдача оккупантам советских патриотов, притеснение населения поборами и т. п.

3. Лиц призывного возраста, работавших при немцах в качестве сельских старост, рядовых полицейских, а также являвшихся рядовыми участниками «Народной стражи», «Народной милиции», «РОА», «Национальных легионов» и других подобных организаций, в том числе бывших военнослужащих Красной Армии, если в отношении их отсутствуют данные об изменнической и предательской работе, направлять в специальные лагеря НКВД для фильтрации в порядке, установленном для лиц, вышедших из окружения и находившихся в плену у немцев.

Лиц непризывного возраста этих же категорий немецко-фашистских пособников, не подлежащих аресту в соответствии с пунктами 1 и 2 настоящей директивы, органами НКГБ брать на учет и под наблюдение» [463].

Как видим, согласно директиве № 494/94 аресту органами НКВД — НКГБ подлежали далеко не все коллаборационисты. Арестовывались офицеры коллаборационистских формирований, те из рядовых, кто участвовал в карательных операциях против мирного населения, перебежчики из Красной Армии, бургомистры, крупные чиновники, агенты гестапо и абвера, а также те из сельских старост, кто сотрудничал с немецкой контрразведкой.

Всех прочих коллаборационистов призывного возраста направляли в проверочно-фильтрационные лагеря, где проверяли на тех же условиях, что и вышедших из окружения бойцов Красной Армии и военнопленных. Исследования современных российских историков свидетельствуют, что подавляющее большинство направленных в проверочно-фильтрационные лагеря, благополучно проходили проверку и впоследствии направлялись в армию или на работу в промышленность [464]. Коллаборационисты же непризывного возраста, согласно директиве от 11 сентября 1943 г., освобождались — хоть и оставаясь под наблюдением органов НКГБ.

Решение, принятое Кремлем по коллаборационистам, сегодня может показаться невероятным. Рядовые коллаборационисты, коль скоро они не были замешены в преступлениях против мирных жителей, по своему статусу оказывались приравненными к вышедшим из окружения или освобожденным из плена красноармейцам! Однако парадоксальным это решение кажется лишь на первый взгляд. В Кремле хорошо знали, что в условиях нацистского оккупационного режима вступление в коллаборационистские формирования было зачастую лишь средством выживания как для советских военнопленных, так и для местных жителей. И именно с учетом этой вынужденности поступления на службу оккупантам рядовым коллаборационистам было фактически даровано прощение.

Однако одновременно с применением строго дифференцированного подхода к коллаборационистам, осуждавшихся в индивидуальным порядке, советская власть осенью 1943 г. приступила к подготовке и проведению т. н. депортации «возмездия» против целых народов. В ноябре 1943 г. была проведена депортация в отдаленные районы страны карачаевцев, в декабре 1943 — начале 1944 гг. — калмыков, в феврале — марте 1944 г. — чеченцев, ингушей и балкарцев, мае 1944 г. — крымских татар.

Механизм проведения и последствия этих депортаций достаточно хорошо изучены российскими историками [465], однако мотивы, которыми руководствовались в Кремле при принятии решений о проведении этих акций, до сих пор остаются невыясненными. Исследователи, как правило, отдают дань излишне романтическим версиям. Одни считают, что депортации были ничем не обоснованным произволом. «По всем признакам, И. В. Сталина и его окружение раздражала национальная пестрота государства, которым они управляли, — пишет, например, В. Н. Земсков. — Депортация ряда малых народов явно служила цели ускорения ассимиляционных процессов в советском обществе. Это была целенаправленная политика ликвидации в перспективе малых народов за счет ассимиляции их в более крупных этнических массивах, а выселение их с исторической Родины должно было ускорить этот процесс» [466]. Излишне говорить, что никаких доказательств этому странному тезису В.Н. Земсков не приводит. Не поясняет он и причины, по которым в разгар тяжелейшей войны советское руководство якобы озаботилось ассимиляцией малых народов.

Не менее романтичные (только с обратным знаком) объяснения мотивов депортаций народов мы встречаем у просоветски настроенных историков, считающих, что депортации были наказанием за реальные преступления, совершенные национальными меньшинствами во время войны. «Депортация была наказанием народа на солидарной основе (на принципе круговой поруки) за вину части мужчин, — считает С. Г. Кара-Мурза. — Этот тип наказания, тяжелый для всех, был спасением от гибели для большой части мужчин, а значит, для этноса. Если бы чеченцев судили индивидуально по законам военного времени, это обернулось бы этноцидом — утрата такой значительной части молодых мужчин подорвала бы демографический потенциал народа» [467].

На наш взгляд, принимая решение о депортации, Сталин и его окружение руководствовались гораздо более прагматичными соображениями. Депортации в отдаленные районы страны подвергались этнические общности, значимая часть представителей которых либо сотрудничала с противником, либо уклонялась от призыва в Красную Армию [468]. Однако решение о депортации народа принималось не только на основе данных о масштабном сотрудничестве с врагом, повстанчестве и дезертирстве. Еще одним непременным условием принятие решения о депортации было общественное развитие народа. И карачаевцы, и калмыки, и чеченцы, и ингуши, и кабардинцы, и крымские татары к тому времени представляли собой традиционные общества с сильными родоплеменными связями. Это делало крайне трудным индивидуальное выявление и наказание коллаборационистов, повстанцев и дезертиров, которые всегда могли рассчитывать на помощь от своих родственников.

Иными словами, решение о депортации народа в Кремле принимали тогда, когда, во-первых, были уверены (обоснованно или необоснованно) в наличии среди представителей этого народа значительного числа коллаборационистов, повстанцев и дезертиров, и, во-вторых, когда из-за традиционной структуры общества не имели возможности покарать преступников в индивидуальном порядке. Кремль не ставил перед собой ни задачи уничтожить какой-либо этнос, ни задачи сохранить его от уничтожения. Все было гораздо проще и прагматичнее: в условиях войны Кремль вполне обоснованно считал необходимым наказание коллаборационистов и повстанцев. В случае если наказание в индивидуальном порядке оказывалось невозможным, в ход шло коллективное наказание народа — депортация.

Тот факт, что начало подготовки депортаций «возмездия» по времени совпадает с выходом директивы № 494/94, подтверждает наше предположение. В Кремле одновременно определили порядок индивидуального наказания для коллаборационистов и приступили к подготовке депортации тех, кого в индивидуальном порядке наказать не могли.

Тем временем практический результат директивы № 494/94 не заставил себя долго ждать: переход военнослужащих коллаборационистских формирований на советскую сторону еще более активизировался.

Представление о масштабах этого явления позволяет сформировать отчет Ленинградского штаба партизанского движения:

«В сентябре 1943 г. агентурные работники и разведчики разложили более 10 вражеских гарнизонов, обеспечили переход к партизанам до 1000 человек, кроме того, в сентябре гестапо арестовало 300 человек, которых разложили наши агенты. В октябре агентурными работниками и разведчиками разложены гарнизоны в деревнях Полозово, Уза, Ашево, Самуйлиха общей численностью — до 700 человек. Доставили в расположение партизанских бригад разложенных лиц в г. Порохов — более 600 военнопленных из солдат РОА.

Разведчики и агентурные работники 1-й партизанской бригады в ноябре 1943 г. разложили 6 вражеских гарнизонов в населенных пунктах Баторы, Локоть, Терентино, Полово и направили из них в партизанскую бригаду более 800 человек» [469].

Хочется обратить внимание, что в данном отчете речь идет только о переходах коллаборационистов на сторону партизан Ленинградской области. А ведь переходили коллаборационисты и к белорусским партизанам, и к украинским. Так, например, в августе 1943 г. под Полоцком на сторону партизан перешла 1-я Русская национальная бригада СС под командованием подполковника Гиль-Родионова: 2800 солдат, 15 орудий, 20 минометов, 280 пулеметов. Коллаборационисты ушли в лес после того, как немецкое командование приказало сжечь крупное село и уничтожить все его население от мала до велика. Бригада Родионова получила название 1-й Антифашистской партизанской бригады и вскоре отличилась в боях против карателей [470].

Нацистам пришлось признать серьезность сложившегося положения. В приказе ОКВ от 27 сентября 1943 г. говорилось следующее:

«Случаи бегства, группового перехода на сторону противника, предательских нападений на свои оперативные пункты, выступления против начальников и т. д., происходящие в национальных восточных соединениях среди добровольцев, заставляют принимать строгие и неотложно действенные меры для подавления подобных явлений и наведения порядка в подразделениях, где они возникают.

Случаи открытого возмущения любого вида немедленно подавлять оружием и в корне пресекать… Части, в которых обнаруживается разложение и ненадежность, необходимо немедленно и безжалостно расформировывать, а личный состав направлять либо в штрафные лагеря для тяжелой работы, либо на работы в Германию, либо зачислять в другие надежные подразделения» [471].

Приказ, впрочем, не возымел особого действия. Военнослужащие коллаборационистских формирований продолжали перебегать на советскую сторону во все возрастающих масштабах — благо, о победе нацистской Германии к концу 1943 г. не приходилось даже мечтать.

Перебегали коллаборационисты на советскую сторону не зря; благодаря последовательному применению директивы № 494/94 им удавалось избежать наказания за сотрудничество с врагом. Документы свидетельствуют, что в 1944 г. размах репрессий, проводившихся органами госбезопасности, существенно снизился. В предыдущем, 1943 г. в целом по СССР было арестовано около 140 тысяч человек (в том числе 75 тысяч за сотрудничество с оккупантами), а осуждено без малого 100 тысяч. В 1944 г. в целом по СССР органами НГКБ было арестовано чуть более 100 тысяч человек, 82,5 тысячи из которых было осуждено [472]. Несмотря на то что точное число репрессированных в 1944 г. коллаборационистов остается неизвестным, мы с полным основанием можем утверждать, что число это было ниже, чем в 1943 г.

После Победы советское руководство столкнулось с новым аспектом проблемы коллаборационистов. На территории бывшего Рейха находились миллионы советских граждан. Большинство из них были вывезены из СССР насильно: остарбайтеры, заключенные концлагерей, военнопленные. Но были и те, кто ушел с немецкими войсками добровольно, опасаясь возмездия за сотрудничество с врагом. Были и те, кто служил в созданных нацистами «национальных легионах», дивизиях ваффен-СС и «Русской Освободительной армии». Возникал вопрос: что с ними делать?

Решение было принято достаточно простое. Задержанные коллаборационисты направлялись в проверочно-фильтрационные лагеря, где проверялись на предмет совершения военных преступлений. Документы свидетельствуют, что подавляющее большинство коллаборационистов эту проверку проходили успешно. Вот, например, результаты проверки лиц, состоявших на службе немцев, в Шахтинском проверочно-фильтрационном лагере (ПФЛ) за период с 1 января по 1 августа 1945 г. (см. табл. 2).

Табл. 2. Результаты проверки лиц, состоявших на службе немцев, в Шахтинском ПФЛ за перод с 01.01 по 01.08.1945. [473]

За следующие пять месяцев результаты проверки в Шахтинском ПФЛ еще более потрясающи (см. табл. 3).

Табл. 3. Результаты проверки лиц, состоявших на службе немцев, в Шахтинском ПФЛ за период с 01.08.1945 по 01.01.1946. [474]

- Прошло проверку В т.ч. благополучно % Старост 21 20 95,2 Полицейских 111 108 97,3 Власовцев 1 1 100,0 Легионеров 3 3 100,0 Служивших в немецкой и других армиях противника 574 571 99,5 Прочих служивших в карательных и административных органах противника 230 229 99,6 Итого 2-й группы 940 932 99,1

Окончательно судьба репатриантов-коллаборационистов была определена постановлениями ГКО № 9871с от 18 августа 1945 г., СНК СССР от 21 декабря 1945 г. и Совета Министров СССР от 29 марта 1946 г. Согласно этим постановлениям из проверочно-фильтрационных лагерей эти люди были направлены на шестилетнее спецпоселение [475]. Иначе как гуманным это решение назвать нельзя. «Всем вам, сволочам, как изменникам Родины, полагалось одно и только одно наказание — расстрел с конфискацией имущества, — разъясняли репатриированным коллаборационистам. — Однако в связи с победой над врагом Родина-мать проявляет к вам, гадам, большое снисхождение и, освобождая от «высшей меры», ограничивается переводом на спецпоселение сроком на шесть лет» [476]. Как и в случае с депортациями народов 1943–1944 гг., советское руководство в данном случае отказалось от принципов индивидуального наказания, предпочтя более мягкое коллективное наказание. Всего в 1945 г. органами госбезопасности за предательство и пособничество немецким оккупантам было арестовано 50708 человек — еще меньше, чем в 1944 г. [477] Число направленных на спецпоселение коллаборационистов остается неизвестным, однако в марте 1949 г. на спецпоселении было учтено 112882 спецпоселенца категории «власовцы» (без бежавших и арестованных к тому времени) [478]. Чтобы избежать недопонимания, следует отметить, что в категорию «власовцы» записывались все сотрудничавшие с врагом, а не только военнослужащие РОА. Более того, в число спецпоселенцев-«власовцев» было записано около 7–8 тысяч побывавших в немецком плену офицеров Красной Армии. Офицеры коллаборационистских формирований на спецпоселение не направлялись; их арестовывали и судили как преступников [479].

Summary

Основные принципы репрессий против сотрудничавших с нацистскими оккупационными властями коллаборационистов были определены приказом НКВД СССР № 001683 от 12 декабря 1941 г., дополненным указаниями НКВД СССР от 18 февраля 1942 г. Согласно этим нормативным документам, аресту и впоследствии суду подвергались все сотрудники административных органов и созданных оккупантами вооруженных формирований; граждане, чье сотрудничество с оккупантами было незначительным, брались под наблюдение, однако не репрессировались.

С течением времени подход к наказанию коллаборационистов становился все более дифференцированным. 19 апреля 1943 г. Президиум Верховного Совета СССР принял указ, предусматривавший ужесточение наказания для нацистов и местных коллаборационистов за участие в убийствах и истязаниях советских военнопленных и гражданского населения. В указе проводилось различие между изменниками Родины и пособниками врага. Уличенных в преступлениях против мирного населения и военнопленных изменников Родины, также как и преступников-нацистов, ждала смертная казнь через повешение. Пособников врага, уличенных в оказании содействия в совершении расправ и насилий над гражданским населением и пленными красноармейцами, ждала ссылка на каторжные работы на срок от 15 до 20 лет.

Ужесточив наказание для тех, кто был непосредственно замешан в уничтожении мирного населения и военнопленных, советское руководство одновременно начало смягчать наказание для тех коллаборационистов, кто в подобных преступлениях замешан не был. 11 сентября 1943 г. была издана совместная директива НКВД и НКГБ СССР № 494/94, ознаменовавшая новый подход к репрессиям против коллаборационистов. Согласно этой директиве, аресту подлежали офицеры коллаборационистских формирований, те из рядовых, кто участвовал в карательных операциях против мирного населения, перебежчики из Красной Армии, бургомистры, крупные чиновники, агенты гестапо и абвера, а также те из сельских старост, кто сотрудничал с немецкой контрразведкой. Всех прочих коллаборационистов призывного возраста направляли в проверочно-фильтрационные лагеря, где проверяли на тех же условиях, что и вышедших из окружения бойцов Красной Армии и военнопленных. Коллаборационисты же непризывного возраста, согласно директиве от 11 сентября 1943 г., освобождались — хоть и оставаясь под наблюдением органов НКГБ.

Одновременно с применением строго дифференцированного подхода к коллаборационистам, осуждавшимся в индивидуальным порядке, советская власть осенью 1943 г. приступила к подготовке и проведению т. н. депортаций «возмездия» против целых народов (карачаевцев, калмыков, чеченцев, ингушей, балкарцев, крымских татар). По всей видимости, решение о депортации народа в Кремле принимали тогда, когда, во-первых, были уверены (обоснованно или необоснованно) в наличии среди представителей этого народа значительного числа коллаборационистов, повстанцев и дезертиров, и, во-вторых, когда из-за традиционной структуры общества не имели возможности покарать преступников в индивидуальном порядке. Тот факт, что начало подготовки депортаций «возмездия» по времени совпадает с выходом директивы № 494/94, подтверждает наше предположение. В Кремле одновременно определили порядок индивидуального наказания для коллаборационистов и приступили к подготовке депортации тех, кого в индивидуальном порядке наказать не могли.

После Победы советское руководство столкнулось с новым аспектом проблемы коллаборационистов. На территории бывшего Рейха находились миллионы советских граждан. Большинство из них были вывезены из СССР насильно: остарбайтеры, заключенные концлагерей, военнопленные. Но были и те, кто ушел с немецкими войсками добровольно, опасаясь возмездия за сотрудничество с врагом. Были и те, кто служил в созданных нацистами «национальных легионах», дивизиях войск СС и «Русской Освободительной армии».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.