Глава 8 Разведка в годы необоснованных репрессий

Глава 8

Разведка в годы необоснованных репрессий

Рассказывая о начальниках внешней разведки, мы вынуждены были указывать, что тот или иной руководитель погиб в 1937 году или позже в результате сталинских репрессий. Страшные 1937–1939 годы, получившие название «ежовщина», унесли жизни свыше половины работавших в то время разведчиков. Однако репрессии против политических противников авторитарного сталинского режима, да и просто лиц, в чем-то не согласных с политикой всесильного вождя, начались гораздо раньше, практически сразу после убийства члена Политбюро ЦК ВКП(б) Сергея Мироновича Кирова, и продолжались в той или иной форме вплоть до кончины Сталина в 1953 году.

О сталинском периоде правления страной и о необоснованных репрессиях написаны горы книг, в которых — в зависимости от позиции автора — Сталин предстает либо выдающимся государственным деятелем, либо узурпатором и злодеем. Мы не собираемся вступать в полемику ни с теми, ни с другими и давать собственные оценки Сталину как руководителю Советского государства в то драматическое лихолетье истории нашей страны. Наша задача сводится к тому, чтобы показать, как отразились репрессии на закордонной деятельности внешней разведки и ее сотрудниках в предвоенные годы.

1 декабря 1934 года в 16 часов 37 минут в Смольном был убит друг и ближайший соратник И. В. Сталина, член Политбюро ЦК ВКП(б), первый секретарь Ленинградского обкома партии Сергей Миронович Киров. По установленной версии смертельную рану нанес ему на почве личной неприязни ревнивец Николаев, человек психически неуравновешенный. Вопреки всякого рода домыслам и спекуляциям на этот счет, Сталин ни прямого, ни косвенного отношения к убийству Кирова не имел. Он полностью доверял своему другу и даже планировал перевести его в Москву на более ответственный пост. К слову сказать, когда вышла в свет книга Сталина «Вопросы ленинизма», он преподнес ее Кирову с дарственной надписью: «Моему дорогому другу, брату моему любимому от автора». Этот автограф отражал истинное отношение Сталина к своему соратнику и не являлся политической мимикрией генсека, к которой он впоследствии, особенно после гибели Кирова, неоднократно прибегал в борьбе против своих действительных и мнимых политических противников.

Как рассказывала автору этой книги Елена Николаевна Трясунова (фамилия указана по мужу), работавшая в секретариате генсека в те драматические дни, Сталин был потрясен трагической гибелью своего самого близкого друга. У него буквально дрожали руки и срывался голос. Он все время повторял: «Что же происходит? Неужели они уже убивают нас?» Они — это троцкистско-зиновьевская оппозиция. Елена Николаевна особо отмечала, что горе Сталина было неподдельным. «Даже если бы он и был гениальным актером, — говорила она, — он не смог бы более убедительно «сыграть» эту сцену».

Мысль о том, что убийство Кирова было организовано идейно разгромленным недавно «троцкистско-зиновьевским блоком», пришла Сталину в голову не случайно. В первых донесениях ОГПУ относительно обстоятельств убийства Кирова отмечалось, что в середине 1920-х годов Николаев голосовал за платформу Зиновьева, исключался из партии. Через свою жену Мильду Драуле он обратился к Кирову с апелляцией и был восстановлен в партии и даже устроен на работу в один из райкомов на периферии. Однако ехать «в глубинку» не захотел, к тому же приревновал Кирова к своей жене, работавшей официанткой в Смольном. 1 декабря 1934 года Николаев по партийному билету прошел в Смольный для «решительного объяснения» с Кировым. Находясь в состоянии сильного возбуждения, он «для храбрости» взял с собой пистолет. Это естественный поступок для того времени, поскольку многие члены партии имели разрешение на ношение личного оружия. При объяснении Николаева с Кировым его охрана, догадываясь о конфиденциальном характере беседы, отошла в сторону. Тут нервы Николаева сдали, и он выстрелил в Сергея Мироновича. Выстрел оказался смертельным.

Получив известие о смерти Кирова, Сталин вместе с Молотовым, Ворошиловым и Ягодой в тот же день выехали в Ленинград. Здесь Сталин сразу отстранил от занимаемых должностей начальника Управления НКВД по Ленинграду и Ленинградской области Ф. Д. Медведя и его первого заместителя И. В. Запорожца, который с августа болел, а в день убийства находился на излечении в Сочи. Оба чекиста были арестованы, обвинены в «преступно-халатном отношении к своим обязанностям по обеспечению госбезопасности» и осуждены на три года лишения свободы, а затем направлены начальниками лагерей в системе ГУЛАГа в Магадан. В 1937 году они были отозваны в Москву, вновь арестованы и расстреляны.

Вся семья Николаева, его жена Мильда Драуле и ее мать были расстреляны спустя два месяца после смерти Кирова. Были репрессированы и тысячи других лиц, не имевших никакого отношения к этому покушению. Высшие чины НКВД были прекрасно осведомлены о личностной версии трагической гибели Кирова, однако были вынуждены молчать об этом, поскольку Сталин объявил, что Кирова убили враги партии.

Сам Сталин, разумеется, вскоре понял истинные причины убийства Кирова. Однако уже не мог дать «обратный ход» развязанному террору и, видимо, решил использовать сложившуюся ситуацию для физического устранения тех, кто хоть в чем-либо были не согласны с его политикой. Репрессии против политических противников были начаты по инициативе Сталина в конце 1936 года. По его указанию нарком внутренних дел Генрих Ягода устроил избиение партийных кадров, ответственных работников органов госбезопасности, комсомола, наркоматов, других ведомств, в которых, по мнению вождя, завелись «враги народа».

Сталин, разумеется, хорошо знал, что ни Троцкий, ни Зиновьев, ни Бухарин, также как и тысячи других «оппозиционеров», не были связаны с разведками иностранных государств, не организовывали по их заданию актов саботажа и диверсий, заговоров с целью развала Советского Союза и реставрации в нем капиталистического строя. Решив раз и навсегда избавиться от любого проявления инакомыслия, он не ограничивался только физическим устранением своих оппонентов, но и стремился к тому, что называлось ликвидацией политической биографии. Отсюда — громкие московские судебные процессы, инсценированные НКВД по заданию генсека. В ходе этих процессов подсудимые, морально и физически сломленные в тюремных застенках, признавались в таких преступлениях, которые не могли им присниться даже в самом кошмарном сне. Цель этих судебных процессов заключалась не в установлении истины, а в уничтожении малейших признаков инакомыслия и утверждении полного единовластия «вождя», чтобы путем физического и морального террора заставить всех выполнять его указания, даже ценой собственной жизни.

Сразу после убийства Кирова ВЦИК принимает решение об упрощенном рассмотрении дел, связанных с террором. Слушание этих дел отныне проходило без участия прокурора, осужденные не могли подавать кассационных жалоб на решение суда и ходатайств о помиловании. Приговор к высшей мере наказания приводился в исполнение немедленно. Фактически, это было возрождением к жизни «чрезвычайных» столыпинских законов о военно-полевых судах.

С января 1935 года, в соответствии с распределением обязанностей в Политбюро, Сталин лично курировал органы государственной безопасности. Это означало, что ни одно назначение на номенклатурную должность в НКВД не могло состояться без его санкции. Для подготовки «большого террора» нарком внутренних дел Генрих Ягода по указанию Сталина приступил к чистке органов государственной безопасности, устраняя лиц, которые в прошлом поддерживали оппозицию и голосовали за ее платформу. Перед тем как развернуть массовые репрессии против своих оппонентов, Сталин стремился обезопасить себя от «врагов» и «троцкистов» в НКВД. По его логике, в этом не было ничего удивительного: в 1920-е годы, когда в партии существовала относительная свобода мнений, велись внутрипартийные дискуссии по наиболее важным вопросам, платформа оппозиции набирала до 40 процентов голосов чекистов. К тому же в самом начале деятельности в ВЧК работали также левые эсеры, которые привносили свое видение мира в работу этой организации.

Здесь уместно, на наш взгляд, коснуться роли личности Председателя ВЧК — ОГПУ Феликса Эдмундовича Дзержинского. Сегодня некоторыми «правозащитниками» активно муссируется утверждение о том, что Дзержинский был основателем ГУЛАГа. Прямо скажем им: Дзержинский не создавал ГУЛАГ. Он скончался 20 июля 1926 года, а Главное управление исправительно-трудовых лагерей и колоний (ГУЛАГ) НКВД СССР было создано лишь в 1931 году. Резкий же рост репрессий произошел во второй половине 1930-х годов при Ежове.

Ложным также является и утверждение «правозащитников» о том, что «красный террор» в нашей стране был развязан по инициативе Дзержинского. На самом деле он был развязан в 1918 году Яковом Свердловым и Львом Троцким после убийства эсером Леонидом Канегиссером Председателя ЧК Петроградской коммуны Моисея Урицкого и в ответ на «белый террор» контрреволюции. В ходе «красного террора» было расстреляно около 500 человек — представителей старого режима, в то время как за время «белого террора» лишь за июнь — декабрь 1918 года и только на территории 13 губерний, занятых белыми, по неполным данным, было расстреляно 23 тысячи человек. И не случайно известный деятель белого движения и монархист В. Шульгин позже отмечал, что они «начинали борьбу почти что святые, а кончили — почти что разбойники».

Защитники собственных прав начисто игнорируют тот факт, что в 2000 году Главным управлением исполнения наказаний (ГУИН) Министерства юстиции Российской Федерации (ныне — Федеральная служба исполнения наказаний) была издана брошюра «Карательная политика России на рубеже тысячелетий». В ней приводится статистика, показывающая, какое число заключенных находилось в исправительных учреждениях России за сто лет — с 1898 по 1999 год. Приведем пример из этого документа.

1922 год. Ф. Дзержинский в это время являлся наркомом внутренних дел и Председателем ВЧК. Общее количество лиц, находившихся под стражей и отбывавших наказание, составляло 70 тысяч человек (на 100 тысяч человек населения приходилось 67 заключенных). И это в конце ожесточенной Гражданской войны, явившейся результатом иностранной интервенции и сопровождавшейся «белым террором», контрреволюционными заговорами и мятежами!

В 1909 году, когда министром внутренних дел России был близкий сердцу демократов «великий реформатор» Петр Столыпин, в тюрьмах и на каторге содержалось 180 тысяч заключенных (140 узников на 100 тысяч населения). Вспомним, кстати, основные составляющие столыпинской реакции: карательные отряды для подавления крестьянских восстаний; военно-полевые суды; расстрелы и виселицы (не случайно удавки для приговоренных к повешению называли тогда «столыпинскими галстуками»).

По данным упомянутой выше брошюры, в 1999 году в исправительных учреждениях России содержалось более одного миллиона человек (708 узников в расчете на 100 тысяч населения, иными словами, в 10 раз больше, чем при Дзержинском и в 5 раз больше, чем при Столыпине).

Но вернемся к теме нашего исследования.

Генрих Ягода уволил из органов госбезопасности 8100 человек, заподозренных в нелояльности к политике Сталина. Начались громкие судебные процессы над лидерами антисталинской оппозиции. Однако темпы расправы с инакомыслящими не устраивали генсека, который обвинял Ягоду в излишнем либерализме. 25 сентября 1936 года Сталин, находившийся вместе со Ждановым на отдыхе в Сочи, направил в Москву членам Политбюро телеграмму следующего содержания:

«Считаем абсолютно необходимым и срочным назначение тов. Ежова на пост наркомвнутдела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в этом деле на четыре года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей НКВД».

Уже 26 сентября, на следующий день после получения телеграммы Сталина, наркомом внутренних дел стал секретарь ЦК ВКП(б) Николай Ежов. По совместительству за ним сохранялись посты секретаря ЦК и председателя Комитета партийного контроля. Одним из первых шагов Ежова на посту наркома стало указание о том, что органы госбезопасности должны развернуть чистку, начиная с самих себя.

18 марта 1937 года Ежов выступил на собрании руководящих работников Наркомата внутренних дел, на котором заявил, что «шпионы» заняли в НКВД ключевые посты, и потребовал «твердо усвоить, что и Дзержинский испытывал колебания в 1925–1926 годах, и он проводил иногда колеблющуюся политику». Это был сигнал о том, что репрессии коснутся и ближайших соратников Дзержинского.

Вскоре волна арестов в НКВД захлестнула и его руководящих работников. Прежде всего это коснулось лиц польской национальности. Руководством страны было выражено политическое недоверие внешней разведке.

В своих мемуарах «Разведка и Кремль» один из бывших руководителей внешней разведки генерал-лейтенант Павел Анатольевич Судоплатов писал:

«Когда арестовывали наших друзей, все мы думали, что произошла ошибка. Но с приходом Деканозова (начальник внешней разведки с 2 декабря 1938 года по 13 мая 1939 года. — Прим. авт.) впервые поняли, что это не ошибки. Нет, то была целенаправленная политика. На руководящие должности назначались некомпетентные люди, которым можно было отдавать любые приказания. Впервые мы стали опасаться за свои жизни, оказавшись под угрозой самоуничтожения собственной же системой. Именно тогда я начал размышлять над природой системы, которая приносит в жертву людей, служащих ей верой и правдой.

Я считаю Ежова ответственным за многие тяжкие преступления. Больше того, он был еще и профессионально некомпетентным руководителем…

Чтобы понять природу «ежовщины», необходимо учитывать политические традиции, характерные для нашей страны. Все политические кампании в условиях диктатуры неизменно приобретали безумные масштабы, и Сталин виноват не только в преступлениях, совершавшихся по его указанию, но и в том, что позволил своим подчиненным от его имени уничтожать тех, кто оказывался неугодным местному партийному начальству на районном и областном уровнях. Руководители партии и НКВД получили возможность разрешать даже самые обычные споры, возникавшие чуть ли не каждый день, путем ликвидации своих оппонентов».

Репрессии, охватившие страну в конце 1930-х годов, нанесли огромный ущерб и советской внешней разведке. Они серьезно подорвали ее успешную в целом работу в предшествовавшие годы. К 1938 году были ликвидированы почти все нелегальные резидентуры, оказались утраченными связи с ценнейшими источниками информации. Некоторые из них были потеряны навсегда. Порой в «легальных» резидентурах оставалось всего 1–2 работника, как правило молодых и неопытных. Аресты создавали в коллективах обстановку растерянности, подозрительности и недоверия.

За годы «ежовщины» были арестованы практически все бывшие и действующие руководители ИНО и многие ведущие разведчики.

Так, 13 мая 1937 года был арестован выдающийся организатор контрразведки и разведки Артур Артузов. 15 июня 1937 года — Станислав Мессинг, работавший тогда уже в Наркомате внешней торговли. 21 ноября 1937 года — первый начальник советской внешней разведки Яков Давтян (Давыдов). 23 ноября 1938 года — Меер Трилиссер, являвшийся к тому времени ответственным сотрудником Исполкома Коминтерна.

Возглавивший разведку после Артузова комиссар госбезопасности 2-го ранга Абрам Слуцкий 17 февраля 1938 года скоропостижно скончался в кабинете первого заместителя наркома внутренних дел М. Фриновского. А уже в апреле того же года его посмертно исключили из партии как «врага народа».

После смерти Слуцкого исполняющим обязанности начальника внешней разведки был назначен майор госбезопасности Сергей Шпигельглас. Но и он продержался в этой должности менее четырех месяцев. 9 июня 1938 года его сменил старший майор госбезопасности Зельман Пассов. А судьба Шпигельгласа была решена: 2 ноября 1938 года он был арестован, а 12 февраля 1940 года — расстрелян. Пассова эта же участь постигла спустя три дня — 15 февраля.

В это же время было подвергнуто репрессиям и большое число ведущих разведчиков. Среди них: резиденты в Лондоне А. Чапский, Г. Графпен и Т. Малли, в Париже — С. Глинский и Г. Косенко, в Риме — М. Аксельрод, в Берлине — Б. Гордон, в Нью-Йорке — П. Гутцайт, выдающиеся разведчики-нелегалы Д. Быстролетов, Б. Базаров, Г. Сыроежкин и многие другие.

Были арестованы и брошены в тюрьмы Я. Буйкис, И. Лебединский, Я. Серебрянский, И. Каминский, П. Зубов и сотни других разведчиков. Некоторым из них удалось все же выйти из заключения и успешно работать в годы Великой Отечественной войны.

Как отмечает в своем исследовании историк советских органов государственной безопасности Д. Прохоров, «в результате так называемых «чисток» в 1937–1938 годах из 450 сотрудников внешней разведки (включая загранаппарат) были репрессированы 275 человек, то есть более половины личного состава».

Этот разгром разведки привел к печальным последствиям. В результате со многими ценными агентами была прервана связь, восстановить которую удавалось далеко не всегда. Более того, в 1938 году в течение 127 дней кряду из центрального аппарата внешней разведки руководству страны не докладывалось вообще никакой информации. Случалось, что сообщения на имя Сталина некому было подписывать, и они отправлялись за подписью рядовых сотрудников аппарата разведки.

Вскоре после февральско-мартовского 1937 года пленума ЦК ВКП(б), принявшего решение о развертывании масштабных чисток, были арестованы почти все начальники управлений и отделов НКВД и их заместители. Волна репрессий коснулась не только ветеранов ВЧК, но и выдвиженцев Ягоды, лиц, которые слишком много знали об истинной подоплеке московских процессов, о том, какими методами НКВД добивался признательных показаний от лидеров антисталинской оппозиции.

Кстати, определенный интерес для читателя может представить рассказ о выступлении Ежова на февральско-мартовском пленуме, который привел в своей книге «Сталин и разведка» историк Игорь Дамаскин:

«Обсудив вопрос о вредительстве, пленум перешел к рассмотрению вражеской деятельности в самом наркомвнутделе. Обсуждение проходило на закрытом заседании, в отсутствие приглашенных на пленум лиц.

Начало доклада Ежова было довольно спокойным. Он даже заявил о сужении «изо дня в день вражеского фронта» после ликвидации кулачества, когда отпала необходимость в массовых арестах и высылках, которые производились в период коллективизации.

Затем нарком перешел к нападкам на существующую тюремную систему для политзаключенных (так называемые политизоляторы). Он привел цитату относительно обследования Суздальского политизолятора: «Камеры большие и светлые, с цветами на окнах. Есть семейные комнаты, проводятся ежедневные прогулки мужчин и женщин по 3 часа (смех Берии: Дом отдыха!)». Упомянул Ежов и спортивные площадки, полки для книг в камерах, усиленный паек, право отбывать наказание вместе с женами (сейчас трудно поверить, что в начале 1937 года в изоляторах для политзаключенных существовали такие условия. — Прим. авт). Указал он и на практику смягчения наказаний, отметив, например, что из 87 осужденных в 1933 году по делу Смирнова девять человек — выпущены на свободу, а для шестнадцати — тюрьма заменена ссылкой.

Заявление Ежова вызвало возмущение участников пленума. Бедняги, они не знали, что вскоре многим из них придется оказаться в местах не столь отдаленных…

Ежов заявил, что с момента своего прихода в НКВД он арестовал 238 работников наркомата, ранее состоявших в оппозиции. Другим контингентом арестованных чекистов были «агенты польского штаба».

Резолюция по докладу Ежова повторяла формулировку телеграммы Сталина и Жданова из Сочи о запоздании с разоблачением троцкистов на четыре года и указывала, что «НКВД уже в 1932–1933 годах имел в своих руках все нити для того, чтобы полностью вскрыть чудовищный заговор троцкистов против советской власти».

Резолюция требовала ужесточить режим содержания политзаключенных и обязала НКВД «довести до конца дело разоблачения и разгрома троцкистских и иных агентов фашизма с тем, чтобы подавить малейшие проявления антисоветской деятельности».

В связи с тем, что большая группа работников НКВД была отмечена правительственными наградами за активное участие в кампании 1937 года по борьбе с «врагами народа», Н. Ежов заявил: «Мы должны сейчас так воспитать чекистов, чтобы это была тесно спаянная и замкнутая секта, безоговорочно выполняющая мои указания». На смену старым чекистам были выдвинуты молодые кадры, не имевшие опыта работы, от которых требовалось безоговорочное выполнение указаний наркома.

Июньский 1937 года пленум ЦК ВКП(б) предоставил НКВД чрезвычайные полномочия в борьбе с «врагами народа». До этого пленума применение пыток на допросах обвиняемых было запрещено. В июле 1937 года Сталин послал в партийные органы секретную директиву Политбюро о применении при допросах физических мер воздействия. Она разъясняла только что занявшим свои посты партийным руководителям республиканского и областного масштаба, что пытки и избиения санкционированы Политбюро ЦК ВКП(б).

Поскольку запросы по этому поводу поступали в ЦК от местных партийных органов постоянно, 10 января 1939 года Сталин разослал секретарям республиканских и областных парторганизаций, а также руководителям республиканских наркоматов и управлений НКВД шифрованную телеграмму, в которой, в частности, говорилось:

«ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с разрешения ЦК ВКП(б)… Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и не разоружившихся врагов народа как совершенно правильный и целесообразный метод».

На практике, к сожалению, пытки и избиения были не исключением, а правилом. При этом Сталина нисколько не смущал тот факт, что такие методы «выколачивания» признательных показаний используют отнюдь не все буржуазные «разведки», а только карательные органы фашистских государств, соревноваться с которыми социалистическому государству просто не пристало.

Чтобы у читателей не возникла мысль о том, что и сама внешняя разведка занималась репрессиями в отношении инакомыслящих, сразу поясним, что в 1930-е годы под термином «разведка» понимались органы госбезопасности вообще. При этом контрразведка на профессиональном языке того времени называлась «внутренней разведкой», в отличие от внешней разведки, которая действовала за рубежом по трем основным направлениям: политическому, экономическому и научно-техническому. Что же касается непосредственно репрессий против «врагов народа», то этим занималось Секретно-политическое управление (СПУ) НКВД, которое проводило аресты подозреваемых и осуществляло следственные мероприятия в отношении арестованных.

Уже в первые месяцы «великой чистки» аппарат НКВД на местах был значительно расширен. Одновременно Сталин, лично курировавший органы госбезопасности, позаботился о том, чтобы значительно улучшить материальное положение чекистов. На заре советской власти чекисты в материальном отношении были обеспечены весьма недостаточно. Любые кампании по сбору средств в помощь бастующим шахтерам Англии, узникам капитала, в фонды МОПР и т. п., как правило, начинались с чекистов как наиболее сознательного отряда граждан Советской республики, «обязанных быть в первых рядах». Чекисты-пограничники жили в землянках, нуждаясь в самом необходимом. Не лучше было и положение остальных сотрудников органов госбезопасности, которые месяцами не получали денежного вознаграждения за свой нелегкий труд, часто связанный с риском для жизни.

Однако меры, предпринятые Сталиным в 1937 году, были призваны не столько улучшить жизнь, сколько материально развратить чекистов, превратить их в особую касту, дорожащую своими привилегиями. Оклады работников НКВД в 1937 году были существенно увеличены и стали превышать даже оклады партийных работников. Кроме высоких окладов, в НКВД была создана специальная сеть магазинов, в которых по низким ценам продавалось конфискованное имущество арестованных. Как вспоминал выдающийся разведчик-нелегал Дмитрий Быстролетов, при его аресте сотрудники СПУ, не стесняясь его присутствия, вслух рассуждали о том, кто и что возьмет из его вещей.

Следует однако отметить, что среди новобранцев НКВД «сталинской волны» было немало людей, которых буквально ошеломила обстановка беззакония и произвола, царившая в органах госбезопасности. Некоторые из них даже сходили с ума, или кончали жизнь самоубийством. В сентябре 1938 года покончил с собой секретарь Ежова. Он застрелился, катаясь на лодке по Москве-реке. Многие работники НКВД, участвовавшие в «большой чистке», сами погибли в вакханалии «ежовщины». За 1934–1939 годы 21 800 сотрудников Наркомата внутренних дел были репрессированы по обвинению в «контрреволюционных преступлениях», в том числе сотни разведчиков. Это были чекисты, пытавшиеся оказывать сопротивление беззаконию, те, кто слишком много знал о репрессиях, а также организаторы «липовых дел», арестованные в конце 1938 — начале 1939 года.

Осенью 1938 года Сталину стало ясно, насколько массовые чистки ослабили советские органы безопасности. К тому же в ЦК ВКП(б) поступали многочисленные письма от партийных руководителей на местах и простых граждан, в которых обращалось внимание на беззаконие и произвол, творившиеся «ежовцами». Ежов выполнил свою миссию, и Сталин решил им пожертвовать, возложив на него ответственность за разгул террора в стране.

Первым признаком того, что карьере Ежова пришел конец, стало его назначение 8 апреля 1938 года по совместительству наркомом водного транспорта. В августе того же года первым заместителем наркома внутренних дел и одновременно начальником Главного управления государственной безопасности, в состав которого входила и внешняя разведка, был назначен Лаврентий Берия, являвшийся первым секретарем Тбилисского горкома КП(б) Грузии, а до этого длительное время работавший в органах ВЧК — ГПУ Закавказья.

17 ноября 1938 года Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило на своем заседании секретное постановление СНК и ЦК ВКП(б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», явившееся, по сути, предвестником конца «ежовщины». В документе, в частности, отмечалось:

«Массовые операции по разгрому и выкорчевыванию вражеских элементов, проведенные органами НКВД в 19371938 годах при упрощенном ведении следствия и суда, не могли не привести к ряду крупнейших недостатков и извращений в работе органов НКВД и прокуратуры.

Работники НКВД настолько отвыкли от кропотливой, систематической агентурно-осведомительской работы и так вошли во вкус упрощенного порядка производства дел, что до самого последнего времени возбуждают вопросы о предоставлении им так называемых лимитов для производства массовых арестов. Глубоко укоренился упрощенный порядок расследования, при котором следователь, как правило, ограничивается получением от обвиняемого признания своей вины и совершенно не заботится о подкреплении этого признания необходимыми документальными данными. Нередко показания арестованных записываются в виде заметок, а затем спустя продолжительное время составляется общий протокол, причем совершенно не выполняется требование о дословной, по возможности, фиксации показаний арестованного. Очень часто протокол допроса не составляется до тех пор, пока обвиняемый не признается в совершенных им преступлениях».

Постановлением от 17 ноября 1938 года органам НКВД и прокуратуре запрещалось проводить какие-либо массовые аресты и выселения, а сами аресты предписывалось осуществлять в соответствии с Конституцией страны только по постановлению суда или с санкции прокурора. В центре и на местах ликвидировались судебные «тройки». В то же время в документе подчеркивалось, что «очистка СССР от многочисленных шпионских, террористических, диверсионных и вредительских кадров должна продолжаться, но с использованием более совершенных и надежных методов».

В тот же день Ежов направил Сталину докладную записку, в которой каялся в том, что «не завершил разоблачение заговорщиков из НКВД». Вопреки всякой логике, в его письме отмечалось, что «заговорщикам удалось завербовать не только верхушку ЧК, но и среднее звено, а часто и низовых работников». Ежов подчеркивал, что «иностранную разведку, по существу, придется создавать заново, поскольку весь Иностранный отдел НКВД оказался засоренным шпионами».

23 ноября в кабинете Сталина Ежов написал заявление в Политбюро ЦК ВКП(б), в котором просил освободить его от должности наркома внутренних дел СССР. Просьба Ежова была удовлетворена. Новым наркомом внутренних дел стал Лаврентий Берия.

Репрессии против чекистских кадров пошли на убыль, но полностью не прекратились. Еще будучи первым заместителем наркома внутренних дел, Берия запросил у председателя Военной коллегии Верховного Суда СССР Ульриха данные о деятельности этого судебного органа. В полученном ответе говорилось: «За время с 1 октября 1936 года по 30 сентября 1938 года Военной коллегией Верховного Суда СССР и выездными сессиями коллегии в 60 городах осуждено: к расстрелу — 30 514 человек; к тюремному заключению — 5643 человека.

Всего — 36 157 человек».

Колоссальный урон репрессиями был нанесен и Красной Армии. Июньский процесс 1937 года над мнимыми участниками «заговора генералов» во главе с маршалом Тухачевским привел к разгрому военных кадров. 29 ноября 1938 года нарком обороны Ворошилов на заседании Военного Совета признал, что за 1937–1938 годы из армии было вычищено свыше 40 тысяч человек. Объективности ради скажем, что не все они были расстреляны. Накануне и в ходе войны в строй было возвращено свыше 30 тысяч «вычищенных» офицеров. С июня 1937 по сентябрь 1938 года было репрессировано около половины командиров полков, почти все командиры бригад и дивизий, все командиры корпусов и командующие военными округами. За малым исключением были арестованы все начальники управлений и другие ответственные работники Наркомата обороны и Генерального штаба, все начальники военных академий и институтов, все руководители военно-морского флота и командующие флотами и флотилиями. Вслед за Тухачевским был расстрелян маршал Егоров. Маршал Блюхер, отказавшийся признать себя виновным в шпионаже в пользу Японии, был забит до смерти на допросе в Лефортовской тюрьме.

Из 408 работников руководящего и начальствующего состава Красной Армии, осужденных Военной коллегией Верховного Суда СССР, 401 был приговорен к расстрелу и только семь — к различным срокам тюремного заключения. Из репрессированных командиров бригадного-корпусного звена были расстреляны 643 человека, 63 умерли под стражей, 8 покончили жизнь самоубийством и 85 отбыли длительные сроки тюремного заключения.

В этот же период массовых репрессий в армии было уничтожено все руководство Разведывательного управления и все начальники отделов военной разведки (один армейский комиссар 2-го ранга, 2 комкора, 4 корпусных комиссара, 3 комдива и 2 дивизионных комиссара, 12 комбригов и бригадных комиссаров, 15 полковников и полковых комиссаров) — 39 человек высшего командного состава с большим опытом разведывательной работы.

Какова же численность жертв «большого террора»? Обратимся к официальному документу, подготовленному 1 февраля 1954 года для Н. С. Хрущева:

«Секретарю ЦК КПСС тов. Хрущеву Н. С.

В связи с поступающими в ЦК КПСС сигналами от ряда лиц, в соответствии с вашими указаниями о необходимости пересмотреть дела на лиц, осужденных за контрреволюционные преступления и ныне содержащихся в лагерях и тюрьмах, докладываем:

С 1921 года по настоящее время за контрреволюционные преступления было осуждено 3 777 380 человек, в том числе к высшей мере — 642 980 человек, к содержанию в лагерях и тюрьмах на срок от 25 лет и ниже — 2 369 220 человек, в ссылку и высылку — 765 180 человек.

Из общего количества осужденных, ориентировочно, осуждено:

2 900 000 человек — Коллегией ОГПУ, «тройками» НКВД и Особым совещанием, 877 000 человек — судами, военными трибуналами, Спецколлегией и Военной коллегией.

Генеральный прокурор Р. Руденко

Министр внутренних дел С. Круглов

Министр юстиции К. Горшенин».

Цифры, близкие к приведенным в этом документе, впервые были обнародованы в 1990 году руководством тогдашнегоКГБ СССР: 3 778 234 репрессированных, в том числе 786 098 расстрелянных.

Разумеется, даже один расстрелянный невинный человек с точки зрения здравого смысла — это много. Каждый невинно пострадавший от политических репрессий — часть великой трагедии нашей страны.

* * *

Уже в первые месяцы своего пребывания на посту наркома внутренних дел Берия расставил на ключевые посты своих людей, прибывших вместе с ним из Грузии. Кроме того, им была проведена «чистка» ежовских кадров, занимавших руководящие посты в НКВД как в центре, так и на местах. Помимо Николая Ежова, расстрелянного 4 февраля 1940 года, такая же участь постигла Михаила Фриновского, Бориса и Матвея Берманов, Станислава Реденса, Леонида Заковского, Семена Жуковского, Александра Радзивиловского, Льва Бельского и других руководящих сотрудников наркомата.

В то же время новый нарком пошел на некоторые послабления: в течение 1939 года из лагерей были выпущены 223 800 осужденных, а еще 103 800 человек вернулись из колоний-поселений. Среди освобожденных были будущий Маршал Советского Союза Константин Рокоссовский, будущий Герой Советского Союза генерал армии Александр Горбатов, вицеадмирал Георгий Холостяков, академик и адмирал Аксель Берг, академик Лев Ландау, осужденный за распространение листовок антисталинского содержания.

Однако необоснованные репрессии не прекратились. Были произведены новые аресты и во внешней разведке. Для подготовки смены репрессированным разведчикам Берия объявил призыв в НКВД «лучших комсомольцев». Накануне войны именно эти «новобранцы» в условиях полного разгрома органов внешней разведки воссоздавали ее. Именно молодые лейтенанты и капитаны, призванные по комсомольскому и партийному наборам во внешнюю разведку, обеспечивали в годы Великой Отечественной войны ее успешную деятельность.

Разгром внешней разведки незадолго до начала Второй мировой войны нанес серьезный урон государственной безопасности нашей страны. После отстранения Ежова от должности наркома внутренних дел, в НКВД была направлена специальная проверочная комиссия из ЦК ВКП(б). Она была призвана выяснить, как разоблачаются «изменники и авантюристы», проникшие во внешнюю разведку и «обманывавшие партию и государство». Каждый сотрудник разведки подлежал тщательной проверке. Члены комиссии во главе с В. Деканозовым интересовались в первую очередь связями сотрудников с троцкистами и другими «врагами народа».

Новые руководители пришли в разведку по партийному набору. Среди них были партийные активисты, выпускники

Академии РККА имени М. В. Фрунзе, гражданских вузов. Был среди них и будущий начальник внешней разведки 32-летний старший майор госбезопасности Павел Фитин, который руководил ее работой все годы военного лихолетья.

В направленном руководству НКГБ отчете о работе внешней разведки с 1939 по 1941 год Павел Матвеевич Фитин писал:

«К началу 1939 года в результате разоблачения вражеского руководства в то время Иностранного отдела почти все резиденты за кордоном были отозваны и отстранены от работы. Большинство из них затем было арестовано, а остальная часть подлежала проверке. Ни о какой разведывательной работе за кордоном при этом положении не могло быть и речи. Задача состояла в том, чтобы, наряду с созданием аппарата самого отдела, создать и аппарат резидентур за кордоном».

Чтобы восстановить кадровый состав внешней разведки, требовалось организовать специальную подготовку молодых сотрудников. Жизнь диктовала необходимость создания специального учебного заведения, и 3 октября 1938 года нарком внутренних дел издал приказ об организации Школы особого назначения (ШОН) для централизованной подготовки разведывательных кадров.

В воспоминаниях П. М. Фитина, опубликованных после его смерти, по этому поводу говорится:

«В соответствии с решением Центрального Комитета партии от 1938 года «Об улучшении работы Иностранного отдела НКВД» нам пришлось значительно перестраивать деятельность разведки.

Данное решение было вызвано создавшимся ненормальным положением в органах государственной безопасности, и в первую очередь в разведке. В 1930-х годах сложилась обстановка недоверия и подозрительности ко многим чекистам, главным образом к руководящим работникам, не только центрального аппарата, но и резидентур Иностранного отдела за кордоном. Их обвиняли в измене Родине и подвергали репрессиям. В течение 1938–1939 годов почти все резиденты ИНО за кордоном были отозваны в Москву и многие из них — репрессированы.

Обстановка настоятельно требовала принятия неотложных мер по перестройке всей работы внешнеполитической разведки. В марте 1938 года в органы государственной безопасности Центральный Комитет партии мобилизовал около 800 коммунистов с высшим образованием, имевших опыт партийной и руководящей работы. После обучения на ускоренных курсах Школы особого назначения их направили как в центральный аппарат, так и в периферийные органы. Большая группа выпускников ускоренных курсов, в которой находился и автор этих строк, была отобрана для работы в 5-м (разведывательном) отделе ГУГБ НКВД СССР.

Влившиеся в разведку новые кадры вместе с оставшимися на работе чекистами-разведчиками образовали монолитный сплав опыта и молодого задора. Их задача состояла в том, чтобы улучшить разведывательную работу за кордоном.

В результате принятых мер в предвоенные годы удалось укомплектовать около 40 резидентур за кордоном и направить в них более 200 разведчиков, а также вывести на нелегальную работу многих кадровых чекистов. Это сразу же сказалось на результатах».

Новое руководство внешней разведки действительно предприняло энергичные меры по восстановлению загранаппаратов, деятельность которых была парализована в результате многочисленных чисток, и укреплению центрального аппарата разведки. За короткий предвоенный срок Фитину удалось не только залечить раны, нанесенные разведке необоснованными репрессиями, но и значительно активизировать ее деятельность, в первую очередь — за рубежом, сосредоточив внимание на подборе руководителей резидентур. В течение 1939–1940 годов за рубеж были направлены такие опытные разведчики, как М. Аллахвердов, И. Ахмеров, В. Зарубин, Е. Зарубина, А. Коротков, Б. Рыбкин, З. Воскресенская-Рыбкина, Д. Федичкин.

К середине 1940 года в центральном аппарате разведки в Москве работали уже 695 человек, а 242 разведчика были командированы за границу. Наиболее крупными из 40 укомплектованных резидентур были резидентуры в США, Финляндии, Германии.

Однако полностью завершать реорганизацию разведки, создавать условия для ее работы в боевых условиях, чем занимался еще в начале 1930-х годов выдающийся организатор разведки Артузов, Павлу Фитину пришлось уже в ходе войны. Молодые лейтенанты и капитаны, пришедшие во внешнюю разведку накануне войны, с честью справились с этой нелегкой задачей, снабжая высшее советское руководство необходимой политической, военной и научно-технической информацией. Они сумели переиграть нацистские спецслужбы и внесли свой вклад в Великую Победу над гитлеровской Германией.

* * *

При подготовке этого очерка пришлось изучить сотни документов, просмотреть тысячи фотографий разведчиков, ставших жертвами «большого террора», переговорить с немногими ветеранами внешней разведки, уцелевшими в мясорубке «ежовщины». Следует отметить, что на тему сталинских репрессий существует большое количество исследований и литературы. К сожалению, более или менее объективного описания трагических страниц нашей истории 30-х годов прошлого столетия не так уж много. О репрессиях же против внешней разведки и ее сотрудников, ставших первыми невинными жертвами «большого террора», пока написано еще до обидного мало.

Разумеется, трудно даже кратко рассказать о жизни и судьбе всех чекистов-разведчиков, ставших жертвами кровавой вакханалии. Сложно даже перечислить их имена, так как не все они пока известны. Можно лишь констатировать, что подавляющее большинство из них были достойными людьми. Они любили и ненавидели, делали ошибки и исправляли их, совершенствовали свое разведывательное мастерство и выполняли задания

Центра. Они не знали за собой вины, потому что добросовестно исполняли свой долг и считали себя строителями нового мира, который нужно оберегать от многочисленных реальных врагов. Эти люди служили не Сталину и не Берии, а Отечеству, Отчизне. Они являлись людьми своей эпохи. И даже если бы они не стали разведчиками, то добились бы заметного успеха в какой-то другой сфере, поскольку были личностями неординарными.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.