4.4. Демобилизация армий Западного фронта
4.4. Демобилизация армий Западного фронта
Победа вооруженного восстания в Петрограде, провозглашение декретов о мире и о земле, заключение перемирия на фронте усилили стремление солдат уйти в тыл. В огромной мере положение усугублялось усталостью и лишениями окопной жизни, плохим продовольственным и вещевым снабжением, приближением зимы. Многие части и подразделения настойчиво требовали отвода их в тыл. Так, по донесению дивизионного комитета 28-й пехотной дивизии в Военно-революционный комитет 3-й армии, уже 6 ноября в полковой комитет 109-го пехотного Волжского полка поступило около десятка постановлений рот и ротных комитетов, в которых констатировалось пребывание дивизии в течение двух месяцев на позиции в самых неблагоприятных условиях и было выражено настойчивое требование отвода ее в корпусной резерв[416]. В донесении говорилось о реальной угрозе самовольного ухода частей с позиций и открытии фронта противнику. Такое положение было на многих участках фронта.
Взявшие в свои руки власть большевики видели весь развал армии. Оценивая состояние старой армии в начале 1918 г., В. И. Ленин сделал заключение: «Лучшее, что можно сделать, – это как можно скорее демобилизовать ее»[417]. Наряду с проведением полной демократизации старой армии большевики приступили к ее постепенной демобилизации. Уже 10 ноября 1917 г. председателем Совнаркома В. И. Лениным и народными комиссарами по военным делам В. А. Антоновым-Овсеенко и Н. В. Крыленко был подписан первый Декрет Совнаркома о сокращении численности армии. «Рабочее и крестьянское правительство, – говорилось в Декрете, – постановило: приступить к постепенному сокращению численности армии. Для этого немедленно уволить в бессрочный запас солдат – граждан призыва 1899 г. Об увольнении призывных других сроков предписание последует в дальнейшем». При увольнении солдат со службы предписывалось оружие сдавать полковым комитетам, на которые возлагалась ответственность за его хранение. Верховному главнокомандующему вменялось в обязанность «немедленно объявить об этом приказом по армии»[418].
Солдаты Западного фронта весть о начале демобилизации армии встретили как долгожданную и желанную. В этом они видели возможность покончить с лишениями окопной жизни и вернуться к родным очагам, а также «частично устранить остроту продовольственного вопроса в армии»[419].
Вопрос о демобилизации солдат старших сроков призыва рассматривался на заседаниях военно-революционных и съездах войсковых комитетов. В принятых резолюциях и наказах солдаты требовали «немедленной частичной демобилизации армии». Таким было требование в резолюции корпусного съезда 15-го армейского корпуса в наказе делегату на фронтовой съезд от 29-го пехотного Черниговского полка, в наказе армейскому съезду 3-й армии солдат починочной мастерской, в резолюции полкового Совета 23-го пехотного Низовского полка[420]. «Настаивать на немедленной демобилизации солдат 1900, 1901, 1902, а также 1911 и 1912 годов» призыва на действительную военную службу приняли решение на общем собрании члены полкового ВРК санитарных и интендантских частей 6-й пехотной дивизии с участием представителей комитетов 1-го и 2-го лазаретов этой дивизии[421].
В декабре 1917 г. в войска фронта поступил приказ Верховного главнокомандующего об увольнении со службы всех солдат действующей армии 1900 и 1901 годов призыва. На Западном фронте демобилизация солдат указанных сроков призыва с последующей отправкой по домам производилась с интервалом в десять дней один от другого. С 10 декабря предписывалось уволить и начать перевозку солдат 1900 года призыва, с 20 декабря – солдат 1901 года призыва. Увольняемых из тыловых учреждений предписывалось предварительно заменять солдатами строевых частей призыва 1912, 1913, 1914, 1915, 1916 годов «в таком числе, чтобы тыловые учреждения могли продолжать работу, но не стремиться доводить их состав до полного штата»[422]. Во фронтовых частях командование фронта предписывало проводить перегруппировку «с тем, чтобы в передовой линии оставить минимум сил, нужных для ее занятия и поддержания в порядке». Кроме того, путем увеличения занимаемых частями участков фронта рекомендовалось «вывести возможно больше в резерв для обеспечения регулярной смены частям в передовой линии»[423].
Ссылаясь на разгоравшееся в стране вооруженное классовое противостояние, в подавляющем большинстве резолюций, наказов и постановлений солдаты требовали демобилизуемых отпускать домой с оружием. Так, солдаты частей штаба 3-й армии, объединенных дивизионным комитетом этапно-хозяйственного отдела, в наказе армейскому съезду 3-й армии потребовали принять «все меры для того, чтобы все солдаты … при увольнении в запас были снабжены оружием» для борьбы с контрреволюцией[424]. Солдаты 21-го пехотного Муромского полка в наказе делегатам на армейский съезд требовали от «правительства Народной Республики издать обязательный декрет, чтобы увольняемым солдатам выдавалось оружие, на случай, если контрреволюция поднимет голову». Снабдить оружием демобилизованных требовали солдаты починочной мастерской 3-й армии, общее собрание полкового ВРК санитарных и интендантских частей 6-й пехотной дивизии с участием представителей 1-го и 2-го лазаретов этой дивизии, съезд 15-го армейского корпуса[425].
Лишь в отдельных случаях войсковые комитеты принимали решения, в соответствии с которыми «оружие, как народное достояние… после демобилизации должно сдаваться на склады», поступавшие «в непосредственное ведение Советов». Таким было решение армейского съезда частей, подведомственных начальнику военных сообщений армий Западного фронта[426]. «Желательной передачу оружия запасно-отпускных через военно-революционные комитеты местным Советам» считали солдаты 29-го пехотного Черниговского полка[427]. Заседание полкового Совета солдатских депутатов 23-го пехотного Низовского полка приняло решение «насильственного отобрания оружия не производить, но в то же время ротным и командным Советам морально воздействовать на товарищей, чтобы они не приносили ущерба полку в боевом отношении, т. к. война не окончена»[428].
Штаб Западного фронта болезненно реагировал на утечку с фронта вооружения и снаряжения. Чтобы как-то воздействовать на этот процесс, главнокомандующий фронтом А. Ф. Мясников обратился с приказанием к командному составу частей и соединений армий, в котором, констатируя увоз из частей увольняемыми от службы солдатами или отпускниками оружия и снаряжения, назвал это явление «совершенно недопустимым» и просил немедленно разъяснить это солдатам. Ответственность за неисполнение этого приказания главкозап возлагал на соответствующие комитеты и командный состав[429].
К концу декабря 1917 г. демобилизация охватила все части и соединения армий Западного фронта. Уставшие, полураздетые, очутившиеся перед призраком неминуемого голода, солдаты устремили свой взор в тыл, угрожая повальным бегством с фронта. «Настроение полка весьма печально, в связи с недостатком хлеба бегство в тыл усилилось. Пулеметные команды выясняют, что при недостатке фуража лошади ежедневно валятся», такой представлялась картина состояния 23-го пехотного Низовского полка полковому Совету на основании докладов представителей рот и команд к 30 декабря 1917 г[430]. Подобное состояние войск было характерным для всего фронта.
Имели место случаи, когда под давлением солдат войсковые комитеты самочинно принимали решение о демобилизации и даже о расформировании частей, мелких подразделений и команд. Чтобы удержать фронт от повального бегства, осуществлять демобилизацию более-менее планомерно, не допустить в этом сложном процессе стихийности, штабы и созданные при них демобилизационные органы запрещали самочинные действия на местах. Так, канцелярия по демобилизации при штабе 3-й армии направила 3 декабря 1917 г. телеграмму начальнику этапно-хозяйственного отдела армии с просьбой дать «распоряжение, чтобы в частях войск и учреждениях без санкции штаба армии никакие расформирования, демобилизации и увольнения солдат не производились». При необходимости произвести расформирование рекомендовалось обращаться «по команде в штаб армии с мотивированным представлением»[431]. Главкозап А. Ф. Мясников, как только ему стало известно, что в соединениях 2-й армии «по самочинным постановлениям производится расформирование частей и учреждений», назвал такой порядок «ликвидации частей и их имущества даже при их тяжелом положении», «не допустимым для армии» и приказал «не приступать ни к каким расформированиям или переорганизациям войск» без его разрешения[432].
К концу 1917 г. в особо сложном положении оказались кавалерийские, артиллерийские и транспортные части и подразделения. В связи с недополучением фуража приходила в упадок основная тягловая сила – конский состав. Положение усугублялось начавшейся демобилизацией, вследствие которой сокращался обслуживающий персонал. «С наступлением холодов, благодаря отсутствию фуража, лошади пришли в полную негодность, едва лишь в состоянии подвозить продукты… со станции Дайнова до местечка Камень – на расстояние 2 верст. Ротные лошади не в состоянии даже подвозить продукты… до места расположения рот… Частые командировки в тыловые учреждения и увольнение нескольких годов от службы окончательно подорвали живую силу полка», – констатировал кризисное состояние полка в принятой на пленарном заседании и направленной в дивизионный комитет резолюции полковой комитет 681-го пехотного Алтайского полка[433]. «В настоящее время кормить коней нечем. Из интендантства сейчас совсем ничего не получаем… При такой бескормице на коней напал сильный падеж. Если будет дальше продолжаться такой голод, то через неделю будет падать по 50 голов в сутки», – сообщал в принятой на заседании резолюции комитет 1-го парка 1-го Сибирского паркового артиллерийского дивизиона в дивизионный Военно-революционный комитет и «во избежание этого» просил «немедленно сократить конский состав парка»[434]. Тревожные телеграммы о создавшемся критическом положении в специальных частях сообщали в армейский ВРК и командующему 10-й армией командир 38-го армейского корпуса, председатель ВРК 5-й отдельной телеграфной роты, в армейский комитет 10-й армии и фронтовой комитет – дивизионный комитет 2-го Сибирского паркового артиллерийского дивизиона[435], других частей и соединений.
Сообщая в высшие инстанции о создавшемся критическом положении с продовольствием и фуражом, начавшемся в связи с этим голоде и массовом падеже лошадей, части и подразделения требовали отвода их в глубокий тыл или частичного сокращения и даже расформирования. Так, о категорическом требовании 11-й Сибирской артиллерийской бригады отвода в тыл в связи с кризисом в продовольственном и фуражном вопросах сообщало руководство 38-го армейского корпуса в ВРК и командующему 10-й армией[436]. По причине некомплекта в личном составе и малого запаса фуража требовали отправки в тыл артиллерийских батарей комитет 2-й батареи и общее собрание 3-й батареи 50-го отдельного тяжелого полевого артиллерийского дивизиона[437]. При этом батарейный комитет 2-й батареи в «спешном порядке» ходатайствовал перед дивизионным комитетом о частичном сокращении численности лошадей и материальной части артиллерийского парка. Подобные требования выдвигали комитет 1-го парка 1-го Сибирского стрелкового артиллерийского дивизиона, многие другие части и подразделения.
В связи с создавшейся кризисной ситуацией с продовольствием и фуражом на фронте и под давлением солдатских требований, командование и военно-революционные комитеты принимали решение об отходе в тыловые районы отдельных частей и соединений, а также о расформировании мелких подразделений и команд. Например, уже в последних числах ноября 1917 г. главнокомандующий Западным фронтом отдал распоряжение «для облегчения фуражного довольствия расположить Уральскую казачью дивизию в районе Хальч – Марьино – Новое Место – Громыки (северо-восточнее Гомеля)[438]». В середине декабря с фронта в центральные районы России начался отвод 291-го пехотного Трубчевского полка 10-й армии, 515-го пехотного Пинежского полка 2-й армии[439], других частей и подразделений. 12 декабря ВРК 15-го армейского корпуса 3-й армии принял решение о расформировании 6-го и 8-го парковых артиллерийских дивизионов, огнеметных и пулеметных школ и пулеметных команд корпуса[440].
Однако в условиях полного расстройства железнодорожного сообщения, слабого притока продовольствия и фуража на фронт, отсутствия значительных запасов такового в интендантствах, частичный отвод войск с фронта не решал фуражно-продовольственной проблемы. В штабы армий и фронта продолжали поступать тревожные сигналы об угрозе целых частей и соединений оставить фронт, о гибели дорогостоящего войскового имущества, требования сохранить его для справедливого распределения среди населения. Так, съезд Совета крестьянских депутатов при этапно-хозяйственном отделе 3-й армии, рассмотрев вопрос о демобилизации армии, в принятой и затем направленной в демобилизационную комиссию при штабе 3-й армии резолюции констатировал «ежедневную гибель народного богатства», особенно лошадей, в военных транспортах и просил обратить самое серьезное внимание на справедливое распределение высвобождающегося при демобилизации имущества между неимущими крестьянами. Съезд требовал «не допустить продажи инвентаря скупщикам и кулакам, не дать им набивать за счет бедных крестьян свои карманы»[441].
Возможно, в ответ на это и многие другие поступающие в штаб армии требования армейский Совет 3-й армии издал приказ, в котором обращал внимание солдат на правильную и планомерную демобилизацию, как на одну из главных задач текущего момента. Совет обязывал демобилизационные комиссии всех уровней «работать между собой в полном контакте, позаботиться о постепенном отправлении на родину личного состава армии, об учете и сохранении многомиллионных народных богатств», о передаче их «по указаниям центральной власти в руки демократических организаций для справедливого распределения между трудовым населением». Совет призывал солдат к совместной с комиссиями работе, заострял их внимание на сохранении конского состава, правильной передаче народу, как на вопросе, «имеющем в нашей земледельческой стране особо важное значение»[442]. 5 декабря 1917 г. штаб Западного фронта своей телеграммой предписал штабам армий для исполнения утвержденное Главнокомандующим Западным фронтом А. Ф. Мясниковым постановление, принятое на совещании демобилизационных комиссий фронта, о предоставлении корпусным комитетам права «бесплатной передачи негодных для несения службы лошадей местным крестьянским комитетам»[443].
Вопрос сохранения конского состава был предметом обсуждения на заседаниях войсковых комитетов и Советов. В частности, неоднократно этот вопрос стоял в повестке дня ВРК 15-го армейского корпуса, на одном из заседаний которого было принято решение о создании в дивизиях специальных пунктов для ветеринарного осмотра животных и последующей передаче наиболее слабых из них через волостные комитеты местным крестьянам[444]. О немедленном назначении комиссии по передаче отощавших, не способных к работе в транспорте лошадей нуждавшемуся населению ходатайствовал пред ВРК 3-й армии Военно-революционный комитет 75-го транспорта 15-го обозного батальона[445]. Подобные ходатайства поступали в адрес ВРК 2-й армии.
Принимая решения о передаче не пригодных к службе лошадей местным жителям, штабы и ВРК были озабочены тем, чтобы в ближайших к местам дислокации войск местностях не создавался их избыток, что могло бы, по их мнению, привести к спекуляции. Так, дежурный генерал 2-й армии, предоставляя ветеринарным комитетам частей, не входивших в состав корпусов, право передачи лошадей, сообщал им об «общем требовании», «чтобы число передающихся лошадей не превышало действительной нужды населения, во избежание какой-либо эксплуатации (спекуляции. – М. С.)»[446]. Он предписывал «проводить эту меру не как средство избавления частей от ненужных лошадей, а как первую помощь для восстановления разоренных хозяйств местных крестьян», и требовал, чтобы передача лошадей осуществлялась «исключительно через волостные местные крестьянские Советы бесплатно, не допуская никакой купли или продажи»[447].
С целью равномерного рассредоточения лошадей в крестьянских хозяйствах штабы и военно-революционные комитеты принимали решение наиболее слабых из них передавать местным крестьянским комитетам, более сильных, «способных совершать переход», предписывали отправлять в отдаленные от фронта районы Беларуси или железнодорожным транспортом – в центральные губернии России. Такое решение было принято на заседании ВРК 15-го армейского корпуса 3-й армии. Слабосильные лошади со 2-го Кавказского корпуса 10-й армии были отправлены эшелоном со станции Пруды в Орловскую губернию, 1-го Сибирского стрелкового корпуса отправлялись со станции Пруды до станции Толочин[448]. «В самом спешном порядке отдать распоряжение о предоставлении прав начальникам станций совместно с ревкомами использовать весь имеющийся в их распоряжении порожняк для погрузки военного имущества, в особенности лошадей», – требовали ВРК и командующий 38-го армейского корпуса в телеграмме в Военно-революционный комитет 10-й армии[449].
В связи с ускоренным процессом демобилизации, сокращением и расформированием частей и подразделений возникли проблемы с многочисленным вооружением и войсковым имуществом. Уже в середине декабря 1917 г. начальник штаба 10-й армии Суворов своей телеграммой ставил в известность командиров корпусов, начальников отделов и Военно-революционный комитет 10-й армии, что, «по заявлению начальника артиллерийского снабжения Западного фронта, войсковые части массами и без всякого порядка сдают всякого рода огнестрельные припасы, предметы материальной части и оружие, не считаясь с тем, могут ли передовые армейские запасы и местные парки принять это имущество, и бросают его на произвол судьбы, лишая тем возможности произвести какую-либо, хотя бы поверхностную приемку». От имени командующего армией он требовал принять срочные меры к упорядочению этого вопроса[450].
К началу 1918 г. положение войск Западного фронта еще более ухудшилось. Продовольственно-фуражный кризис в войсках, вести об экономической разрухе в стране окончательно подорвали моральный дух солдат. Например, пленарное заседание полкового Совета 32-го Сибирского полка, заслушав своего делегата о посещении им Ставки Верховного главнокомандующего и Центрального комитета действующих армий и флотов (ЦЕКОДАРФ) с целью выяснить положение дел на фронте и в тылу, пришло к заключению, что «страшный продовольственный призрак вносит дезорганизацию в ряды армии», что «армия не сегодня-завтра, гонимая голодом и холодом, двинется неорганизованной бандой в тыл, все уничтожая и сокрушая на своем пути» и что «не будет той авторитетной силы, которая бы остановила это бегство, кроме пули и штыка». Чтобы не допустить этого, полковой Совет требовал «систематической разгрузки армии» путем демобилизации солдат «не менее двух годов призыва в неделю»[451].
Такая характеристика состояния армий Западного фронта была близка к истине. Уже в декабре оставила свои позиции 5-я пехотная дивизия 2-й армии, требовала немедленной смены с позиций 67-я пехотная дивизия 3-й армии, предупреждали о своем уходе с позиции и требовали смены многие части и подразделения фронта. Под давлением требований солдат и низовых войсковых комитетов продолжалась ускоренная демобилизация. В конце декабря 1917 г. было начато увольнение солдат 1902 года призыва, с 10 января 1918 г. увольнялись солдаты 1903 и 1904 годов призыва, с 22 января было объявлено об увольнении солдат 1906 года призыва, с 25 января – 1907 года[452]. Во многих случаях демобилизуемые и под их давлением низовые войсковые Советы продолжали требовать увольнения солдат домой с оружием. Например, полковой Совет 32-го Сибирского полка, приняв решение «совершать систематическую разгрузку армии, посредством увольнения не менее двух годов (по срокам призыва) в неделю», постановил «увольнять всех с оружием в руках и довести об этом до сведения всех вышестоящих инстанций – от дивизионного Совета до ЦЕКОДАРФ включительно»[453].
Верховные военные органы и штаб Западного фронта на все эти требования отвечали неоднократным отказом. Главкозап и начальник демобилизационного отдела Западного фронта в телеграмме командующим армиями и армейским военно-революционным комитетам напоминали о том, что «увольняемые солдаты подлежат отпуску на родину без оружия, оставляя таковое в своих частях», и предписывали «все оружие, просмотренное, смазанное и укупоренное в частях, сдавать в артиллерийские фронтовые склады»[454].
Однако в условиях форсированной демобилизации солдат, сокращений и расформирований многих подразделений и команд артиллерийские фронтовые склады не в состоянии были принять и разместить все подлежавшее сдаче войсками вооружение и снаряжение. Для обеспечения приемки войскового имущества командующие армиями распорядились использовать корпусные склады, как наиболее близко расположенные от станций железных дорог. В частности, во 2-й армии такими пунктами являлись: для 3-го Сибирского корпуса – станции Осиповщизна, Столбцы и Негорелое; гренадерского – станции Погорельцы, Хвоево и Замирье; 9-го армейского – станции Орда, Начь, Синявка, Ганцевичи и 50-го корпуса станции Мальковичи, Люща и Лунинец[455]. В районе дислокации частей и соединений 3-й армии в середине января 1918 г. открывались склады для войскового имущества – временные в Кривичах, Будславе и Сеславино, постоянные – в Полоцке и дополнительные в районе станций Ловша и Сиротино[456]. Все сдаваемое имущество предписывалось принимать по описям, и специально выделенными дружинами сортировать его по видам.
К февралю 1918 г. в результате форсированной демобилизации солдат, частичного отвода полков и подразделений в глубокий тыл с целью разгрузки фронта и их последующего расформирования, увольнения старослужащих в трехмесячный отпуск и дезертирства Западный фронт был окончательно обескровлен. Уже в середине декабря 1917 г. на участке фронта, занимаемом 10-й армией, приходилось на одну версту от 70 штыков в 73-й пехотной дивизии до 140 штыков в 5-й стрелковой дивизии. В начале января 1918 г. на всей линии Западного фронта протяженностью в 450 верст, по сообщению начальника штаба Верховного главнокомандующего М. Д. Бонч-Бруевича в Совнарком о состоянии действующей армии, «по сильно преувеличенным данным» насчитывалось не более 150 тыс. штыков[457]. К началу февраля 1918 г. на участке фронта, занимаемом 69-й пехотной дивизией, позиции охраняли одни сторожевые посты[458]. Таким было положение на многих участках Западного фронта.
Советское командование понимало, что на части старой армии надеяться нельзя. Почти четырехлетняя война, разруха и голод, огромная усталость сказались на моральном состоянии и боеспособности войск. Большевики делали попытки удержать солдат на фронте до заключения мира, но остановить процесс распада старой армии было уже невозможно. Приступив к постепенной ее демобилизации, Совнарком и верховные военные органы разрабатывали организационные принципы создания новой армии, которые были утверждены 22 декабря 1917 г. на заседании образованной при Наркомате Всероссийской коллегии по формированию новой, социалистической армии. Было принято решение комплектовать ее на добровольных началах из наиболее сознательной части рабочих, крестьян и солдат старой армии. Работа по созданию отрядов социалистической армии возлагалась на войсковые и местные Советы, в помощь которым были направлены члены специально созданной комиссии при Военной организации большевистского ЦК, совместно с его агитаторами. Все эти меры по созданию новой армии были одобрены Общеармейским съездом, состоявшимся в Петрограде с 15 декабря 1917 г. по 3 января 1918 г., и от имени Наркомата по военным делам опубликованы в печати в виде
«Положений об организации социалистической армии». 25 декабря в войска телеграфно был передан приказ главковерха Н. В. Крыленко о создании новой армии[459].
Вопрос о создании новой армии стоял и перед военным руководством Западного фронта. По рассмотрении его на совещании представителей частей армий фронта, состоявшемся 29–30 декабря 1917 г. в Минске, было принято постановление с проектом формирования революционных частей новой армии. В последнем были определены порядок формирования, структура, численный состав и материальное обеспечение частей. Отдавая приказ войскам фронта о реорганизации старой армии, главкозап А. Ф. Мясников признал проект Западно-фронтового совещания формирования революционных частей согласным с приказом Верховного главнокомандующего, призвал руководствоваться им, «скорее строить ряды новой Красной армии»[460].
Вопрос о создании «народной социалистической гвардии» широко обсуждался на заседаниях войсковых Советов частей и соединений фронта и, как правило, получал поддержку. В частях и подразделениях организовывалась запись добровольцев. Однако по причине того, что фронтовые части и соединения к этому времени были сильно обескровлены демобилизацией, расформированиями, отводом многих частей в тыл, а также дезертирством, число вступивших в формирования новой армии было незначительным. Например, ВРК 24-го пехотного Симбирского полка, обсудив вопрос о формировании Красной гвардии в полку, принял решение поручить президиуму ВРК «сформировать команду Красной гвардии из солдат рот и команд численностью 8 человек»[461].
Следует отметить, что были и другие примеры, когда полки принимали решение о вступлении в социалистическую гвардию всем составом: 5-й гренадерский Киевский, 8-й гренадерский Московский, 19-й пехотный Костромской, 60-й Сибирский, 266-й пехотный Пореченский полки. Однако численность каждого из них осталась не более 200–250 штыков. Всего же к середине февраля 1918 г. в армиях Западного фронта в народно-социалистическую армию записалось около 5 тысяч человек[462].
Для демобилизации старой армии и создания новой требовались время и необходимые благоприятные экономические и военно-политические условия. Ни для одного из этих процессов таких условий не было. В условиях войны, экономической разрухи и острой классовой борьбы в стране большевики, почти распустив старую армию, не успели создать новой. Страна оказалась почти беззащитной перед угрозой нового германского вторжения.
Несмотря на это демобилизация старой армии продолжалась. В январе 1918 г. было начато расформирование запасных частей и соединений Западного фронта. 20 января главкозап А. Ф. Мясников отдал приказ расформировать 25 запасных полков, три запасных артиллерийских дивизиона, управление инспектора запасных войск фронта и управления пяти пехотных запасных бригад[463]. Продолжались усиленная демобилизация фронта, расформирование частей и соединений. В то же время почти все имущество фронта было сконцентрировано у крупных железнодорожных узлов. Вывоз вооружения и войскового имущества затягивался и при наступлении германских войск в феврале 1918 г. добрая половина его попала в руки врага.
Глубокое и внимательное изучение материалов того времени позволяет сделать вывод, что в сложившейся ситуации большевистское руководство рассчитывало на заключение сепаративного мира с Германией «на любых условиях» и на «пожар мировой революции». Для большевиков важнее был внутренний фронт борьбы за власть. И этим объясняется в сложнейших для фронта условиях снятие и отправка с Западного фронта в декабре 1917 г. – январе 1918 г. на фронты гражданской войны около 15 наиболее крепких полков пехоты и трех артиллерийских бригад.
Еще в начале января 1918 г. штабы армий и фронта, видя полную небоеспособность Западного фронта, поставили перед Ставкой Верховного главнокомандующего вопрос о необходимости быстрой его ликвидации с перемещением оставшихся частей, управлений и военных учреждений, со всем имуществом, за естественный рубеж – за реку Березину по линии Псков – Полоцк – Борисов – Бобруйск – Речица, а штаба фронта из Минска в Смоленск. В конце января этот вопрос обсуждался на совещании Ставки Верховного главнокомандующего с представителями от всех фронтов. Однако решение по вопросу было отрицательным.
В ходе брест-литовских переговоров уже к 7 января стало ясно, что германское правительство не желало заключения мира на справедливых условиях. Оно отказалось принять условия советской мирной делегации и предъявило захватнические требования. Л. Д. Троцкий, возглавлявший советскую делегацию, отказался принять ультимативные условия немецкой стороны, заявив в то же время, что Советская страна вести войну не будет и продолжает демобилизацию армии. Такое поведение Троцкого было использовано немцами для возобновления военных действий.
Германские войска активно готовились к наступлению: ремонтировались подъездные к линии фронта железнодорожные пути, подтягивались свежие силы. Все это не осталось не замеченным для русских войск. Более того, немецкие солдаты и офицеры, установившие за время перемирия приятельские отношения с солдатами и офицерами русской армии, накануне наступления услужливо предупреждали последних о готовившейся на 18 февраля операции и просили их не приходить больше в немецкие окопы и уходить с занимаемых позиций[464].
Об этих и других фактах, свидетельствовавших о намерениях противника, неоднократно с тревогой сообщалось из штабов корпусов в армейские штабы, а из последних – в штаб главнокомандующего Западным фронтом. Одновременно в донесениях командиры корпусов и председатели корпусных Советов просили указаний об отводе войск в тыл, так как имевшимися в их распоряжении совсем незначительными силами, по их мнению, не было смысла оказывать сопротивление во много раз превосходящему по численности и вооружению противнику. Кроме того, они запрашивали указаний как поступить со сосредоточенным на складах имуществом, а также архивами штабов и денежными суммами, уведомляя, что «получить вагоны на вывоз хотя бы более ценного нет никакой надежды»[465].
Штаб Западного фронта с ответом явно медлил. Например, командующий 10-й армией уже накануне начала вторжения германских войск, 17 февраля, вынужден был «вторично» телеграфно запросить о «скорейших», «вполне определенных указаниях: как поступить войскам в случае наступления немцев». При этом командарм предупреждал, что «промедление и неточность в указаниях могут повлечь ненужное кровопролитие»[466]. Чтобы успокоить командарма, начальник штаба Западного фронта полковник Н. В. Сологуб в тот же день, поздно вечером телеграфировал в штаб 10-й армии, что «ввиду близкого срока окончания перемирия главнокомандующим будут даны не позже утра 18 февраля исчерпывающие указания о дальнейших действиях войск»[467].
Лишь 18 февраля 1918 г. под грифом «Весьма срочно. Очень секретно» главкозап А. Ф. Мясников со ссылкой на постановление Западно-фронтового совещания (состоялось 14–15 февраля) и указания Верховного главнокомандующего Н. В. Крыленко телеграфно просил командующих армиями «в срочном порядке» оповестить войска о том, что «в случае нападения немцев оказывать сопротивление в виде партизанских вылазок», в «последнюю минуту вооружить все надежное местное население», «эвакуировать казначейскую наличность и самое необходимое штабное имущество 2-й и 10-й армиям в Минск, 3-й в Витебск, а оттуда по его особому указанию в Смоленск. Остальное имущество и пути сообщения уничтожить»[468].
Факты говорят о том, что такое распоряжение было отдано А. Ф. Мясниковым самолично, не совещаясь с военными специалистами штабов армий и фронта, которые, кстати, не разделяли такого порядка действий. Вот что говорил об этом в переговорах с начальником штаба Западного фронта Н. В. Сологубом начальник штаба 10-й армии К. И. Рыльский – бывший полковник старой армии: «Мясников дал «вполне самостоятельно» указания, которые с военной точки зрения вызывают полное недоумение, а по идее резко расходятся с торжественными заявлениями народных комиссаров, главковерха и главкозапа о том, что мы больше не воюем. Первый же выстрел с нашей стороны развязал бы руки немцам и упростил их юридическое положение, а предложение вооружить жителей для партизанских действий навлекло бы только на них жестокую расправу неприятеля. Одним словом, наше вооруженное сопротивление ничего бы нам не дало, кроме напрасной крови…, а имущество и территорию все равно бы потеряли. Не лучше ли попытаться что-нибудь выговорить путем переговоров? Спасем хоть что-нибудь»[469].
Полностью согласившись с ним начальник штаба Западного фронта Н. В. Сологуб ответил, что еще за три дня до наступления противника он предлагал главкозапу А. Ф. Мясникову «подписать директиву, указывавшую армиям определенный способ действий, сводившийся к отводу, не ввязываясь в какой-либо бой». Однако такое предложение Мясниковым было отвергнуто, как «не отвечающее обстановке»[470].
Кроме того, распоряжение А. Ф. Мясникова об оказании сопротивления германским войскам было запоздалым. Оно было передано в войска в день начала наступления противника. К этому времени на фронте, не дождавшись указаний, командующие армиями стали действовать по своему усмотрению. Например, начальник штаба 10-й армии К. И. Рыльский от имени командующего армией в телеграмме всем командирам корпусов и начальникам дивизий утром 18 февраля подтверждал, что в случае наступления немцев «вооруженного сопротивления не применять, ввиду объявленного прекращения военных действий. Войскам необходимо спокойно оставаться на местах, а штабам немедленно сообщить штабу армии и предложить немцам войти в переговоры со штабом армии для объяснения цели их движения»[471].
18 февраля 1918 г., нарушив условия перемирия, германские войска перешли в наступление на широком фронте от Рижского залива до устья Дуная. На Западном фронте в этот день действия противника начались ранним утром открытием артиллерийского огня и выступлением конных и пеших разведывательных отрядов, а также разведывательными полетами аэропланов. Под влиянием артстрельбы и полетов авиации противника, при отсутствии необходимых сил для его отражения в занимавших позицию войсках начались паника и их беспорядочное отступление[472]. В первые же часы штабы армий и фронта потеряли управление войсками. Была нарушена связь между корпусами.
В результате неорганизованного отступления части и соединения Западного фронта понесли большие потери в вооружении, войсковом имуществе и личном составе. Не имевшие для передвижения средств, многие штабы остались на месте и были захвачены противником. В тылах противника остались штаб 2-й армии с подведомственными ему учреждениями, гренадерский и 9-й армейский корпуса, части и соединения 3-го Сибирского и 50-го армейского корпусов 2-й армии; 38-й и наполовину 3-й армейские корпуса 10-й армии; штаб 35-го армейского корпуса 3-й армии, другие соединения и части. Кроме того, противнику достались огромные склады дорогостоящего вооружения и войскового имущества, сосредоточенные на железнодорожных станциях для вывозки в глубокий тыл, но не эвакуированные из-за полной дезорганизации железнодорожного движения и развала транспортных средств.
За несколько дней германские войска, фактически не встречая сопротивления, захватили значительную территорию. В ночь с 19 на 20 февраля 1918 г. штаб Западного фронта был эвакуирован в Смоленск. 21 февраля большевики покинули Минск. В этот же день сюда прибыл первый эшелон германских войск, а до конца февраля немцы оккупировали Могилев, Полоцк, Гомель, угрожали Витебску, Орше и другим городам и местечкам Беларуси.
23 февраля 1918 г. главнокомандующий Западным фронтом А. Ф. Мясников отдал приказ о мобилизации всех годных к строевой службе мужчин для отпора наступающему противнику и задержания его на линии Витебск – Орша – Могилев – Гомель. Советские органы власти не оккупированной части Беларуси заявили о готовности защищать революцию, приступили к спешному формированию из добровольцев рабочих и крестьян частей и подразделений Красной Армии. Уже к 22 февраля в Могилеве добровольцами записалось 2 тысячи рабочих, крестьян, из которых был сформирован полк Красной Армии и несколько других подразделений. В Витебской губернии количество добровольцев составило около 5 тысяч человек. В самом Витебске были созданы и вооружены 4 батальона. Формировались также полк имени Облискомзапа, 1-й и 2-й Гомельские красногвардейские батальоны, Оршанский конный дивизион и другие подразделения[473].
Благодаря предпринятым мерам было организовано сопротивление германским войскам. На отдельных участках их продвижение было приостановлено. На центральном направлении путь врагу преградили Витебский, Могилевский и Оршанский отряды. Витебск и Оршу обороняли революционные части правого фланга Западного фронта. Германские войска были остановлены на рубеже Невель – Витебск – Орша. На линии Могилев – Быхов – Рогачев активно действовали части Красной Армии и красногвардейские отряды под командованием Чердынцева, в районе между Бобруйском и Жлобином – 3-я бригада латышских стрелков, на левом фланге – части 1-й и 2-й революционных армий Западного фронта. Подступы к Гомелю обороняли 1-й и 2-й Гомельские батальоны, 1-й и 2-й Клинцовские, Унечский и Московский боевые отряды. В боях под Речицей сражался отряд гомельских железнодорожников. Стойко обороняли станцию Красный Берег красноармейцы батальона Павлова. В борьбе с врагом мужество и отвагу проявили революционный отряд под командованием Г. В. Зиновьева, 8-й гренадерский Московский, 60-й Сибирский стрелковый, 266-й пехотный Пореченский и другие революционные полки, а также красногвардейские отряды И. Н. Антоненко, Б. С. Горбачева, И. Ф. Шубина[474].
Наступление германских войск и боевые действия против них были прекращены подписанием 3 марта 1918 г. советско-германского договора в Бресте.
Февральское 1918 года наступление германских войск явилось новой трагедией для Беларуси. В течение нескольких дней огромная ее территория была оккупирована неприятелем и подвергнута новому разграблению. Главной причиной трагедии на этом этапе явились межпартийная борьба за власть, политизация и демократизация войсковой жизни, приведшие к окончательному разложению армии и поставившие страну в условиях продолжавшейся мировой войны на грань военной катастрофы.
В это трагичное для России время старая русская армия «доживала» свои последние дни. 24 марта штаб Западного фронта из Смоленска был перемещен в Тамбов, где 12 апреля 1918 г. был расформирован. Западный фронт старого состава прекратил свое существование. Огромными усилиями рабочих и крестьян, революционно настроенных солдат и офицеров старой армии под руководством большевиков спешно создавалась Рабоче-Крестьянская Красная Армия.
Уроки истории учат, что при любом политическом и государственном строе армия не должна являться орудием в руках политиков в борьбе за власть. Она должна оставаться верной присяге и быть готовой выполнить свое главное предназначение – защитить Отечество от внешнего врага.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.