Один против всех
Один против всех
В полдень 3 октября 1787 года с флагманского фрегата ударила сдвоенным залпом пушка. То был сигнал: «Изготовиться к нападению на неприятеля». Помимо плавбатареи № 1 к турецкому флоту должны были идти галеры лейтенанта Константинова и мичмана Ломбарда.
Верёвкин собрал на палубе батареи команду, большей частью состоявшую из едва обученных рекрутов. Рассказал им о предстоящем деле. Затем унтера развели служителей по заведованиям.
Когда же стало темнеть, Верёвкин передал голосом на галеры, что снимается с якоря, и попросил не отставать от него. Большего он сделать не мог. Многомудрый Мордвинов не удосужился подчинить ему командиров галер.
Уже спустя каких-то полчаса Верёвкин заметил, что ни одна из галер так и не начала движения вслед ему. Капитан 2-го ранга нервничал. Формально идти в одиночку к турецкому флоту Верёвкину не следовало, но ждать галеры (когда они подойдут – неизвестно) он тоже не мог: ведь тогда под угрозой оказывалось всё предприятие. В столь сложном и щекотливом деле командир плавбатареи № 1 поступил наиболее разумно – он начал движение, не без основания полагая, что быстроходные галеры вполне догонят его тихоходный «мордвиновский сундук».
– Выставить по бортам матросов, чтоб смотрели галерные фонари! – приказал он своему старшему офицеру лейтенанту Кузнецову.
Ветер был верхний, и, чтобы батарея лучше держала курс, шли на вёслах. Незадолго до полуночи к плавбатарее наконец подошла шлюпка. Из неё перепрыгнул мичман Ломбард, тщедушный и вертлявый мальтиец, и года ещё не служивший в Российском флоте.
– Что это значит, Юлиан Иванович? – обратился к нему поражённый Верёвкин. – Почему вы не на своём судне и где, наконец, ваша «Десна»?
Ломбард ответом его не удостоил, а молча протянул засургученный пакет. Ознакомившись с посланием, Верёвкин был весьма удивлён и озадачен. Контр-адмирал Мордвинов извещал командира плавбатареи о том, что Ломбард потерял в темноте свою «Десну» и по этой причине назначен командиром галеры лейтенанта Литке.
– Ну а где же ваша новая галера, господин мичман? – поднял глаза на мальтийского рыцаря капитан 2-го ранга.
– Её я тоже не нашёл! – браво ответил мичман.
– Так ищите! И при чём здесь моя батарея? – ещё более поразился Верёвкин.
– Я слаб зрением и плохо вижу в темноте! – без тени смущения парировал Ломбард. – Когда же галера найдётся, то я на неё и перейду!
Верёвкин лишь прикусил губу. Что поделаешь! Ломбард был ему не подчинён!
– Хорошо! – бросил сквозь зубы. – Только не мешайте!
– Не диспозиция, а бедлам! – почесал затылок стоявший неподалёку лейтенант Кузнецов. – Что делать будем, Андрей Евграфович?
– Выполнять приказ! – коротко ответил Верёвкин.
Длинные ясеневые вёсла дружно ушли в воду. Из-под форштевня батареи, шипя, отхлынула волна. Пошли!
– Огонь! Огонь! – раздалось вскоре.
Когда дистанция до мерцающего в ночи фонаря сократилась, обнаружилось, что это ломбардовская галера «Десна».
– Вот и нашлось ваше судно! – сказал, подошедши к строптивому мичману, Верёвкин. – Езжайте с богом к себе да принимайтесь за дело!
Но Ломбард отрицательно замотал головой:
– Это уже не моя галера. Я назначен на другую, а потому остаюсь у вас до её нахождения.
– Одумайтесь! – напрасно пытался вразумить его кавторанг. – Ведь это не по-офицерски!
– Я не какой-нибудь ваш костромской дворянин, я мальтийский рыцарь-госпитальер! – гордо вскинул голову тщедушный воспитанник Ордена Святого Иоанна.
– Видывали мы на Руси всяких рыцарей – и мальтийских, и тевтонских! – мрачно заметил Верёвкин. – Не хотите над своей галерой капитанствовать, будете у меня… пассажиром!
С «Десны» тем временем запросили пособить с бомбами.
– Куда ж вы свои-то подевали? – прокричали им верёвкинцы.
– Так их у нас и не было! – отвечали оттуда.
Бомбы перегрузили быстро. Времени-то в обрез. Вдали вроде бы замаячила галера лейтенанта Константинова. Верёвкин послал к ней шлюпку с просьбой держаться от него по левую сторону, чтоб он всегда мог рассчитывать на помощь.
Вновь налегли матросы на вёсла, и плавбатарея прибавила ход. Вскоре из темноты стали прорисовываться верхушки мачт турецких кораблей. На них беспечно жгли огни. Внезапно поменялся ветер, став зюйд-остовым, и сразу же вся хитромудрая затея Мордвинова полетела к чертям. Отступать, однако же, было поздно. Слишком глубоко в расположение флота противника забралась плавбатарея № 1.
– Руль право! – распорядился командир.
Осторожно обогнув турецкий флот, Верёвкин направил своё судно к кинбурнскому берегу и встал на мелководье.
– У гассановых кораблей осадка велика, и сюда они не сунутся. От мелочи же мы как-нибудь да отобьёмся! – объяснил он офицерам свой манёвр. – Пока подойдут галеры, продержимся, а там вместе прорвёмся!
А галеры всё не показывались, словно и не отправляли их вслед плавбатарее вовсе! Но думать о них времени уже не было. Начало светать. Вот уже вдали на салингах мачт турецких кораблей начали кричать голосистые муэдзины, созывая правоверных на утренний намаз. Затем на всём турецком флоте поднялся страшный переполох, началась беготня.
– Никак, турка нас увидал, а увидавши, испужался малость! – переговаривались промеж себя матросы, заканчивая последние приготовления к бою.
Верёвкин меж тем собрал офицеров.
– Милостью командующего и глупостью галерных капитанов мы брошены одни против целого флота! – заявил он. – Выбравшись на мелководье, я думал было дождаться здесь галер, но их нет и, видимо, уже не будет, а поэтому биться нам придётся самим! Мы можем, правда, сразу же выброситься на берег и тем спасти свои жизни. Но можем и атаковать, хотя при этом я не дал бы за счастливый исход и затёртого пятака! Каким будет ваше мнение?
Мнение было единодушным – атаковать!
– Браво! – улыбнулся Верёвкин. – Исполнить свой долг до конца и погибнуть с честью – это не так уж мало!
Выбрав якорь, плавбатарея на виду у неприятеля спустилась на фарватер и, подойдя к турецкому флоту, развернулась к нему бортом. Турки безмолвствовали, наблюдая за нахальными действиям одиночного русского судна. А затем по палубам неприятельских кораблей пронёсся ликующий крик. Это матросы дали волю своим чувствам, предвкушая лёгкую добычу.
Доволен был и сам капудан-паша Эски-Гассан, внимательно рассматривавший в трубу русское судно. Старый моряк никак не мог взять в толк, для чего понадобилось тому в одиночку лезть в середину целого флота.
– Кто-то у них не в своём уме: или адмирал, или капитан! – заявил он с ухмылкой своим приближённым. – Но это мы скоро выясним, когда врежем палкой по пяткам русского капитана! Изготовьте шлюпки для захвата приза! Эта батарея – настоящий дар Аллаха!
Но обрадованный «даром Аллаха» капудан-паша при всей своей опытности проглядел главное! Командир плавбатареи на самом деле действовал весьма рискованно, но далеко не столь безрассудно, как могло показаться со стороны. Верёвкин надеялся, что на середине фарватера течение Днепра при умелом маневрировании само отнесёт его в сторону от неприятеля. Надо было только до поры до времени не дать противнику разгадать свой замысел.
– Залп! – вскинул вверх шпагу русский офицер, прошедший Чесменскую баталию ещё в чинах мичманских.
– Огонь! – махнул платком турецкий адмирал, бывший при Чесме уже в немалой должности младшего флагмана.
Гулко рявкнули чугунные пушки, и первая партия каменных ядер, зловеще подвывая, понеслась к цели. Сражение началось.
Канониры с плавбатареи палили метко, и скоро Верёвкин отметил первые серьёзные попадания. Турки поначалу, наоборот, долго не могли пристреляться. Постепенно, однако, чахлые фонтанчики падающих в воду ядер стали ближе и ближе подступать к русскому судну. Теперь плавбатарея № 1 всё чаще оказывалась в кольце брызг. Массивный деревянный корпус дёрнулся раз, другой, третий – начались прямые попадания. Удивления, впрочем, на плавбатарее это не вызвало – бой есть бой! В клубах порохового дыма, в яростной решимости вела свой неравный поединок против огромного флота маленькая плавбатарея.
А вскоре случилось почти невероятное, что ещё больше осложнило положение русского судна. Вот что написал о происшедшем в своём позднейшем отчёте сам Верёвкин: «Я бы дрался до самой ночи с неприятелем, ежели бы не разорвало у меня пушку с левой стороны от носа первую, которым разрывом убило до 15 человек, чем навело такой страх на служителей, что насилу с помощью мичмана Ломбарда и лейтенанта, данного от Вас, мог собрать людей, которые бросились на палубу; и после того дрались мы ещё с полчаса, но вторичное несчастие последовало: разорвало другую пушку на той же стороне от носу и убило больше 15 человек. Страх, нашедший на людей, был столь велик, что не можно было никак сообразить, как их привести в чувство…»
Сегодня, наверное, легко судить за слабодушие рекрутов с плавбатареи № 1, но мне кажется, что надо быть к ним снисходительными. Ведь то, что испытали они, способно внушить робость и смятение даже опытным морякам. Они же только несколько месяцев назад покинули свои деревни и, никогда прежде не видя моря, были сразу же брошены в такое пекло. Рекруты боялись не турецких ядер, они боялись смертельных разрывов своих пушек, от которых не было спасения! А какой авторитет и сила духа требовались их командиру, чтобы в таком аду дважды пресекать панику и возвращать людей к орудиям!
Позднее Верёвкин с горечью напишет о качестве своих орудий: «… Что же принадлежит до артиллерии, то я удивляюсь, коим образом она принята с заводов, и кажется, что оная без пробы принята, в рассуждении, что при разрыве пушки оказался чугун как с грязью дерева; что же принадлежит до единорогов, которыми я оборонялся. только стволы короткие, так что при каждом выстреле единорог опрокидывался через задние колёса».
Второй раз, возвращая матросов к орудиям, командир сам встал у первой пушки и, взяв в руки фитиль, произвёл первый выстрел. Ободрённые примером командира, встали по местам и канониры. Снова заговорила русская артиллерия, по палубам турецких кораблей запрыгали смертоносными мячами ядра.
Когда окончательно взошло солнце, обнаружили плавбатарейцы вдали и пропавшие галеры. Те стояли на якорях и даже не пытались прийти на помощь своим товарищам.
Пал под ядрами артиллерийский поручик Иваненко. Вместе с ним погибло ещё трое. Бой продолжался.
Ближе к полудню Верёвкин окончательно убедился, что помощи ему не будет не только от галер, но и от Мордвинова, который оставался совершенно безучастный к судьбе плавбатареи. И тогда капитан 2-го ранга скомандовал:
– Рубите якорный канат!
В этот момент полез было к нему с советом всезнающий мичман Ломбард.
– Да отстань ты! – ругнулся капитан 2-го ранга. – На галере своей познанья надо было являть! Не до тебя сейчас!
Прикусив губу, храбрый госпитальер отошёл. Глаза его пылали злобой. Настоящие рыцари оскорблений не прощают!
– Эй! На руле! Держать курс в море! – приказывал тем временем Верёвкин ворочавшим тяжёлое штурвальное колесо рулевым.
Теперь, яростно отстреливаясь, плавбатарея стремилась уйти к берегам Крыма, чтобы там, найдя мелководье, спастись от турок. Минуя весь турецкий флот, Верёвкин попеременно дрался с каждым из неприятельских кораблей. Залп по очередному противнику, залп в ответ – и дальше к следующему кораблю, к новому обмену залпами, – здесь ещё раз сказались опыт и предусмотрительность капитана! Ещё до начала боевых действий Верёвкин позаботился об установке вдоль бортов набитых шерстью мешков. Пройдя вдоль всей турецкой боевой линии, плавбатарея потеряла лишь несколько человек!
Наконец турецкие корабли остались позади. Гребцы из последних сил налегают на вёсла, и плавбатарея № 1 устремляется в отрыв. Но не так легко уйти от опытного Эски-Гассана! Тотчас же над его флагманским кораблём взлетают сигнальные флаги и в погоню за ускользающей добычей устремляются лучшие ходоки турецкого флота. С ними ли тягаться тихоходной и неповоротливой батарее!
– Два фрегата при четырёх галерах! – спокойно отметил Верёвкин, оглядев преследователей в зрительную трубу. – Не мало, но и не много в сравнении с целым флотом!
Артиллеристам велел он целить без торопливости, но наверняка. А затем встал к пушке и сам. Результаты сказаться не замедлили. Несколько метких выстрелов с плавбатареи – и один из фрегатов, объятый пламенем, выбрасывается на прибрежную отмель. Залп, и сразу две галеры следуют его примеру. Кажется, можно и дух перевести, но не тут-то было!
– Господин капитан второго ранга! – кричит с марса встревоженный вперёдсмотрящий. – На траверзе ещё паруса!
То были спешившие на пересечку ещё два турецких фрегата с несколькими галерами. Быстро нагнав и взяв в клещи плавбатарею, турки попытались было прижать её к берегу, чтобы окончательно лишить хода. Но всякий раз попытки их заканчивались неудачей. Капитан 2-го ранга Верёвкин дело своё знал отменно. Буквально в самый последний момент он умудрялся ловко уворачивать «мордвиновский сундук» из-под турецких объятий. При этом русские пушки беспрерывно поливали картечью неприятельские палубы, оставляя на них десятки трупов. Три бешеные атаки выдержала плавбатарея. Три раза Андрей Евграфович Верёвкин оставлял превосходящего противника за своей кормой. Казалось, что хоть теперь-то военное счастье улыбнётся отважному капитану… И снова несчастье! Да какое! Когда в четвёртый раз на плавбатарею навалились турецкие фрегаты и с них кричали отчаянно: «Капитан, сдавайся! Капитан, не пали!» – на батарее вспыхнул сильный пожар у раскрытого люка крюйт-камеры. Матросы бросились от пушек.
– Безумцы! – кричали им офицеры. – Вы всё равно погибнете! Назад! К орудиям!
Но их никто не слушал. Положение сразу же стало критическим. Турки, почуяв перелом боя, усилили огонь. Крюйт-камеру отстояли, но по мачтам уже взбегали жадные огненные языки. Многие крестились:
– Всё кончено! Прими нас, Господи!
И вновь обратимся к рапорту самого командира: «.В то самое время схватил я саблю и грозил всех. (в документе неразборчиво. – В.Ш.), потом, бросившись к единорогу, выстрелил из него картечью, отчего неприятель отворотил в беспорядке от меня, не сделав ни одного выстрела из пушек.»
Офицеры тем временем ободрили людей и заставили их встать к орудиям. Положение было восстановлено. Верёвкин вытер ладонью покрытое пороховой копотью лицо:
– Господи! Дай нам силы всё превозмочь!
Слова капитана 2-го ранга заглушил страшный взрыв. Это разнесло в куски очередную пушку. По всей палубе валялись обрубки человеческих тел, кровь стекала в шпигаты ручьями. Те немногие, кто уцелел под градом осколков, были почти невменяемы. Казалось, что теперь-то уж всё! Но нет, и в этом случае Андрей Евграфович нашёл, как привести матросов в чувство и поставить к нескольким ещё уцелевшим орудиям. Следуя левым галсом в полный бейдевинд, плавбатарея всё же сумела оторваться от побиваемых ею турецких фрегатов. Но к Крыму идти было уже нельзя – вдали маячила очередная неприятельская эскадра. И тогда Верёвкин повернул на Гаджибей. Где-то вдалеке осталась Лиманская флотилия. Контрадмирал Мордвинов по-прежнему не решался прийти на помощь своей плавбатарее. На подходе к гаджибейской крепости Верёвкин едва не попал под огонь береговых орудий. Матросы были уже ко всему безразличны.
– Всё одно помирать! – говорили они. – Так хоть бы скорее, чтоб не мучиться!
Но командир плавбатареи думал иначе. Поворотив через фордевинд на новый галс, он удачно вышел из зоны крепостного огня. Отойдя же от Гаджибея, бросил якорь. Плыть далее было опасно. Стояла уже глубокая ночь. Обойдя судно и осмотрев трюм, Верёвкин убедился, что батарея едва держится на плаву.
– Одна хорошая волна – и мы на дне! – мрачно констатировал он.
– Следует немедля затопить судно, сбить из брёвен плот и уходить в море. Может, куда и вынесет, – предложил Юлиан де Ломбард.
– Лучше, по-моему, затопить батарею, самим же плыть к берегу, а там пробираться по степи к Херсону! – немного подумав, высказал свой вариант лейтенант Кузнецов.
У Верёвкина были соображения иные.
– Потопиться мы всегда успеем! – заявил он. – Пока ж определите людей для починки, и будем ждать рассвета! Там всё станет ясно!
С первыми лучами солнца с плавбатареи увидели, что находятся неподалёку от низкого песчаного берега, по которому разъезжали сотни конных татар. У берега же сонно качались на якорях полтора десятка турецких транспортных судов. Оглянулись на море – там белели парусами державшие курс на Гаджибей неприятельские фрегаты.
– Вот, господа, и попытайся мы прорываться на плоту или высаживаться на берег! – скупо обронил Верёвкин. – Наш план будет иным!
Как же решил действовать в столь непростой обстановке Андрей Евграфович Верёвкин? А так, как подобает русскому офицеру!
«Я не имею никакой помощи к спасению людей и судна, не имея шлюпки и потеряв все вёсла при рассвете. Пушек и провианта малое число, пресной воды ни капли, почёл за лучшее сняться с якоря, идти к тем купеческим судам, чтоб оными овладеть и всё сжечь, а которое способно будет к гребле, взять оное и, пользуясь тем, спасти себя от бедствия…»
Теперь экипажу плавбатареи предстоял новый бой. На этот раз с целой флотилией вооружённых транспортов. Впереди ждал абордаж! Офицеры были настроены решительно: только вперёд! Старослужащие матросы тоже. Зато рекруты смотрели угрюмо. Они уже давно перестали понимать происходящее. У нескольких человек помутился от пережитого рассудок. Их по приказу командира связали, чтоб не выбросились за борт.
Медленно набирая ход, сильно осевшая от многочисленных пробоин батарея целила в самую середину турецкой флотилии. Давалось это с большим трудом – судно почти не управлялось. Верёвкин тем временем в трубу уже определил объект атаки.
– Вон та бригантина нам подойдёт вполне! – обратился он к стоящему неподалёку Ломбарду. – Вы начальник абордажной партии! Прошу.
Резкий и сильный удар бросил офицеров на палубу. Судно стремительно заваливалось на борт, треща и рассыпаясь на глазах.
– Всем осмотреться! Что случилось? – закричал, вскочив на ноги, кавторанг.
То, что он увидел, повергло Верёвкина в отчаяние. Плавбатарея выскочила на прибрежную песчаную мель.
– Только крушения нам сейчас не хватало! – в сердцах стиснул кулаки Верёвкин.
Пока офицеры торопливо решали, что должно и можно предпринять в создавшейся ситуации, снова взбунтовалась команда, которую неожиданное крушение судна ввергло в полную панику. Остановить на этот раз обезумевших людей было уже невозможно. С криком: «Пусть лучше татарва головы порубает, нежели тут смерти дожидаться!», рекруты бросались в воду и плыли к близкому берегу.
Ломбарда с Кузнецовым, попытавшихся было их остановить, попросту избили, а Верёвкина силой заперли в трюме.
Однако и будучи запертым, командир не пожелал прекратить борьбу. Теперь он стремился как можно больше разрушить своё судно, чтобы оно не досталось неприятелю. Придя немного в себя от понесённых побоев, Верёвкин вооружился топором и стал рубить днище, ускоряя поступление воды. Затем подпалил бывшую в трюме пеньку и парусину…
Татары брали потерпевшую крушение плавбатарею в конном строю, благо вокруг было мелко, а пушки покинутого командой судна уже молчали. Верёвкина, угоревшего от дыма, вытаскивали из трюма за ноги. В сознание капитан 2-го ранга пришёл уже на берегу. С трудом разлепил спёкшиеся губы:
– Пить! Пиить!
Стоявший над ним татарин, осклабясь, хлестнул изо всех сил кнутом:
– У, урус, шайтан!
Обвязанного арканом, его бросили в седло.
– Гей! Гей! Гей!
И понеслись с редкостной добычей в лагерь. Впереди у Андрея Верёвкина был плен, долгий и тяжкий.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.