Опасности со всех сторон

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Опасности со всех сторон

В разных книгах мне доводилось читать, что много танков мы потеряли от действий немецкой авиации. Чаще всего в пример приводится знаменитый летчик-штурмовик Рудель, на счету которого, по немецким данным, свыше 500 наших танков. Но сколько бы я ни общался с бывшими танкистами, все вспоминали, что потерь от авиации почти не было. Вот и у нас потери от немецкой авиации были минимальные. Мне, например, лично не доводилось видеть, чтобы случилось прямое попадание в танк. Правда, однажды бомба разорвалась прямо рядом с танком. Гусеницу разбило, три опорных катка вылетело, даже разошлись несколько швов, а весь экипаж был тяжело контужен и вышел из строя. А чтобы танк вышел из строя после обстрела с самолета, такого не было совсем! Я такого не видел и даже не слышал. Но я отлично помню, как впервые побывал под настоящей бомбежкой.

Еще в начале февраля 44-го, находясь в обороне у поселка Липовец, возникла необходимость подобрать для взвода место для запасных позиций. В это время группа пикирующих «юнкерсов» пролетала стороной, но через несколько минут они уже с тыла оказались над поселком. Добежать до танка я не успевал и укрылся в ближайшем неглубоком окопчике. Но когда раздались первые разрывы, подсознательно оценил, что укрытие мое крайне ненадежное. Ползком добрался до ближайшего сарайчика, но и это укрытие показалось мне ненадежным. А самолеты во время пикирования издавали грозные раздирающие звуки, очень воздействующие на человеческую психику. Появилась нервозность. На корточках выбрался из сарайчика, но разрывы были слышны кругом. Неподалеку находилась соломенная копна, и я решил укрыться в ней. Пробарахтался в этой соломе, пока не выдохся физически. Но почувствовал, голова и тело укрыты. Когда же совсем рядом раздался взрыв бомбы, на мгновение отключилось сознание. Затем послышались какие-то удары о мерзлый грунт и, наконец, воцарилась тишина.

Вылез из соломенного укрытия, отряхнулся, и медленно пошел к танку. Иду и вижу, что кругом земля перемешалась со снегом и соломой. Недалеко виднелась большая воронка, а сарайчик, в котором я поначалу спрятался, оказался разрушенным и без крыши. Вот после этого случая появление вражеских самолетов я стал воспринимать с опаской. И для себя окончательно укрепился в убеждении – при любой бомбежке находиться в танке. Но буквально через несколько дней попал в очередной переплет, связанный с авиацией.

Мы занимали оборону в крупном населенном пункте, разделенном оврагом и ручьем на две части. По одну сторону немцы, по другую мы. В полночь последовала команда – срочно прибыть в штаб батальона. Зашел за соседом – лейтенантом Валей Тышкевичем. Негромко переговариваясь, идем по улице. Кругом бело от снега, небольшой морозец, и совсем непривычная для передовой тишина. И вдруг слышу необычное шуршание со свистом. Мелькнула мысль – летит снаряд. Упал, а Валя что-то замешкался. И сразу же раздался страшный взрыв. Выйдя из какого-то забытья, почувствовал удары земляных падающих комьев на себе.

Встаю, осмотрелся, а поблизости большая воронка и около нее Валя неподвижно лежит… Попытался оказать ему помощь, но из-за боли в ногах он встать не смог. С трудом взвалил его на спину и побрел к штабу батальона. По дороге Валентин стонал, а затем начал ругаться. Но все-таки донес его, передал фельдшеру батальона и попрощался. А в штабе сообщил о случившемся. Стали думать, что же это могло быть, и сошлись на том, что бомбу ошибочно сбросил свой ночной бомбардировщик По-2 по прозвищу «кукурузник». Так что в боевой обстановке чего только не случается, и от своих можно пострадать. Но коль уж зашел разговор про авиацию, расскажу еще такой случай.

В 20-х числах января 45-го на подходе к Катовице мы трое суток шли в передовом отряде. И вот утро ясное, солнечное, кругом бело все, снега 25–30 сантиметров. Шли колонной, впереди дозор. А немец отступал довольно-таки быстро. И вдруг появляются два немецких истребителя. Нас было семь танков, и как раньше и отрабатывали на этот случай, если местность открытая, сразу расходимся в разные стороны. Разошлись, но один истребитель увязался почему-то именно за мной. А если он пошел, то по всем канонам будет идти до конца.

Конечно, я подавал команды механику, чтобы уходить из-под обстрела за счет маневра, но чувствовал, что он попадал. И вдруг у меня возникла мысль: а для чего, спрашивается, нам выдали дымовые шашки и гранаты? И решил попробовать.

Командую заряжающему: «Подай дымовую гранату!» Люк открываю, механику сказал малость притормозить, гранатку запалил и аккуратненько пустил ее по башне, чтобы она на крыло упала. И получилось удачно. Через пять секунд дыму будь здоров. Механик маневрирует, дымище идет и идет, а я уже и вторую подбросил. Немец еще раз на вираж зашел, малость пострелял и улетел. Второй заходит, видит, что тут кругом дымина, и тоже ушел. Ну, вот он меня и записал, наверное, что танк подбит.

А когда мы потом вышли на переформировку, ротный готовил какую-то справку по боевому опыту, и в ней упомянул, что Борисов применил дымовые гранаты. Другие офицеры себе на ус намотали. Но к концу войны самолетов противника стало встречаться меньше и встречи происходили реже. Превосходство нашей авиации стало очевидным.

Но основные потери мы, конечно же, несли от танков, самоходок и пушек. Что из них опаснее? Да и те и другие были для нас наипервейшими целями. Противотанковые пушки у них тоже были отличные, и хорошие снарядики к ним… Их мы тоже побаивались. Уж если ее обнаружили, то будем бить, пока не уничтожим. Но танки и самоходки, конечно, опаснее всего. Когда на территории Германии побольше стало попадаться брошенных танков, то я в них несколько раз лазил. Любопытство разбирало. И что скажу.

Внутренне обустройство и оборудование сделано более качественно, чем у нас. Более приспособлено для людей, это надо признать. Хорошо покрашено белой краской, и все выглядит достойно. А у нас те же сиденья взять – горе одно. У них все закругленное, а у нас одни углы. За что зацепился в суматохе, порвал. И механизмы пробовал. По физическим усилиям поддается значительно легче, чем у нас. Башня вращается почти без усилий, а следовательно, это влияет и на скорость. Инструмент посмотрел. Однажды лопату их прихватил, и она у нас долго пробыла. Когда копали, то ее давали мне. Она и полегче, и прочнее. Наши постоянно приходилось точить, а эту если уж раз наточил, то надолго хватало. Совсем другое качество металла.

Но главное, чем я интересовался, – прицел. Все остальное, это ладно, а вот качество прицела. Во-первых, увеличение. У нас 3-кратное, а у них 7-кратное, это же существенная разница! Разных делений значительно больше, чем у нас. Командирский приборчик – тоже увеличение в 2,5 раза лучше, чем у нас.

Еще, конечно, фаустпатроны. Если действовать в городе или в лесу, да еще ночью, то это самое страшное оружие. Правда, у нас в батальоне потери от них были совсем небольшие, но когда в конце войны их много развелось, то мы уже понимали, что с пехотой так просто сближаться нельзя. Я хорошо изучил фаустпатрон, знал, если вломит, то наверняка… Мне запомнилось, как мы с ними в первый раз столкнулись.

Когда в январе 45-го пошли в наступление, то через несколько дней вышли к городку Мехув. С помощью пехоты ночью очистили улицы от немцев и заняли оборону. Наконец после нескольких бессонных ночей представилась возможность отдохнуть в тепле. В какую-то хату набилось много солдат и офицеров, а нам с Сергеем Васильевичем досталось место в углу у входной двери. Заснули, конечно, в одно мгновение. И вдруг сквозь сон слышу щелчок, напомнивший что-то знакомое. На мгновение успел только обхватить руками голову.

Раздался взрыв, послышались крики о помощи, началась паника, и мы с Сергеем выскочили из хаты в числе первых. Стали разбираться, и выяснилось, что у одного из бойцов в кармане шинели рванула ручная граната. Три человека погибли и несколько было ранено, в том числе и хозяйка хаты. Взрывом выбило стекла и разворотило печку, мы же отделались лишь испугом.

Но, возвратившись в танк, уснуть больше не смогли. Решили навестить свои экипажи и рассказать о случившемся. Одновременно проверили у всех снаряжение гранат.

А с рассветом автоматчики обнаружили несколько немцев. В это время во взвод прибыл с проверкой зампотех роты. Он оказался пьяным и сразу же принялся командовать. Солидно поругались… Наконец он взял себе автоматчиков и с пистолетом в руке отправился преследовать противника.

Но вскоре в траншее раздался взрыв, в какое-то мгновение на башне ближайшего танка появился огненный шар. В замешательстве я подбежал к машине, вызвал экипаж, но все оказались живы. Значит, все в порядке. А зампотех в это время с криками и руганью приблизился к дзоту, туда бросили несколько гранат, постреляли и возвратились.

С командиром экипажа осмотрели танк, и в верхней части башни обнаружили отверстие. Оно выглядело в виде воронки, снаружи диаметром в пять сантиметров, а внутри проходил палец. Но особых повреждений в машине не было и просто забили в отверстие деревянную пробку. Зато при осмотре траншеи обнаружили какую-то металлическую трубу с прицелом. В это время зампотех вернулся, пьяная дурь у него уже прошла, и я ему эту трубу передал и попросил обо всем доложить ротному.

А после освобождения Кракова, во время короткой передышки, начальник боепитания батальона лейтенант Рычагов ознакомил офицеров с новым немецким оружием – ручным реактивным противотанковым ружьем одноразового действия под названием «панцерфауст» и «панцертодт». Рассказал об устройстве, что два вида гранат с расстояния 30–50 метров пробивают броню в 140 и 200 миллиметров. Даже сделал два показательных выстрела по сгоревшему немецкому танку. Потом предложил и нам попробовать, в том числе один выстрел сделал и я. Помню, эффект на меня это произвело просто ошеломляющий.

Но наибольшая опасность возникла, когда мы вошли на территорию Германии. Там фашисты начали создавать уже целые подразделения, вооруженные фаустпатронами. Они вели огонь на поражение из подвалов, окон и чердаков, поэтому возникла постоянная необходимость иметь на танках автоматчиков. Взаимодействие между ними и экипажем было отработано по нескольким вариантам. В первую очередь они уничтожали фашистов, вооруженных фаустпатронами, и до окончания войны в нашей роте потерь в танках от этого оружия не было.

Видел отдельные машины и с наваром брони, и с сеткой, но у нас в бригаде эти методы широкого распространения не получили.

А в апреле, находясь на переформировании в районе Нейхаммер, я уже отлично изучил фаустпатрон и как следует попрактиковался в стрельбе. Мало того, в последующих боях мы на броне всегда держали запас из двух-трех фаустпатронов, которые активно использовали при разрушении кирпичных стен, когда нужно было сделать проход на другую улицу.

А кроме фаустпатрончиков я возил на броне завернутую в одеяло немецкую снайперскую винтовку. Потому что до этого произошел такой эпизод.

Утюжили как-то траншею, работали с поворотом, чтобы гусеницами засыпать ее. А возраст-то молодецкий, я увидел, что немцы бегут, эмоции захлестнули, и высунулся из люка. Вроде как лихачество. И на продолжительном участке вижу, бежит один по траншее. Выхватил пистолет, первый выстрел – не попал. А второго выстрела не последовало… Я туда-сюда, магазин, бесполезно. Потом уже разобрался.

Оказывается, зимнюю смазку я не удалил, она застыла, и патроны не подаются. Поэтому после этого случая я сделал для себя определенные выводы. Всегда держал в магазине уже не восемь патронов, а семь, а то и шесть, чтобы пружина всегда была немного разжата. И так поступал до самого конца моей службы. Всегда один-два патрона вынимал и в карман прятал. А кроме того, решил найти себе и более мощное оружие. И когда в Германии мне подвернулась снайперская винтовочка, я ее с радостью взял, и иногда, когда обстановочка позволяла, пристраивался на башне и стрелял. Хлоп, и сразу вижу результат… Немного, но несколько немцев я так прикончил. Так что я не только танки подбивал.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.