Конец 1915 – начало 1916 г Планы на будущее

Конец 1915 – начало 1916 г Планы на будущее

Наштаверх снова и снова пытался защитить свои предложения перед союзниками. 9 (22) декабря 1915 г. он опять обратился в Лондон через Дж. Генбери-Вилльямса, отстаивая идею одновременного наступления на Австро-Венгрию из Галиции и Салоник. Он протестовал против переоценки сил противника, пытаясь доказать, что Парижу ничего не угрожает (это было

ошибкой) и что объединенные союзнические армии вполне смогут пройти 500 км, отделявшие их от Вены. Для упрощения этой задачи М. В. Алексеев предлагал выделить 200–300 тыс. фунтов для организации пограничных болгаро-греческих конфликтов и пропаганды среди болгарской армии и народа¹. Я. Г Жилинский также во второй раз попытался поговорить с Ж. Жоффром о поддержке наступления в Буковине.

«В присутствии своего начальника штаба генерала Пелле, он (то есть Ж. Жоффр. – А. О.) с некоторою раздражительностью заявил, – сообщал представитель русской армии М. В. Алексееву 18 (31) декабря 1915 г., – что войну ведет одна только Франция и что все остальные только просят у нее содействия; что ни о каком наступлении теперь не может быть и речи, так как немцы обнажают русский фронт для атаки французов. Когда я, не отвечая на эти выпады, очень сдержанно заявил, что, как ему известно, у нас предполагается произвести наступление, которое может совершенно изменить положение, почему я и приехал переговорить, какое содействие может оказать ему французская армия, генерал Жоффр раздраженно ответил «никакого»². Французский главнокомандующий ждал немецкого наступления и заметно нервничал, и кроме того, скромные успехи собственного решительного наступления в Шампани явно не добавляли ему решительности. Максимум, что удалось получить от него, – это обещание провести три частные атаки, но не ранее весны 1916 г.

Координация военных усилий и даже военного планирования союзников шли туго. Прямая связь между русской Ставкой и союзниками была налажена только к началу 1915 г., когда между Мурманским берегом и Шотландией протянули телеграфный кабель. Немаловажную роль играл и личностный фактор. Русский представитель при французском Высшем командовании – генерал Я. Г Жилинский не пользовался доверием со стороны Ж. Жоффра, который считал его креатурой В. А. Сухомлинова³. А. А. Игнатьев довольно точно отметил: «Если в мирное время военный союз без взаимного доверия представлялся для меня только излишним бременем, то во время войны личные отношения между главнокомандующими являлись важным залогом успеха. Жоффр и его окружение с полным основанием считали Николая Николаевича другом Франции и французской армии, но царский двор оставался для них загадочным. Они, конечно, понимали, что вершителем всех вопросов явится не царь, а его начальник штаба генерал Алексеев, но с ним они не были знакомы и могли судить о нем только по донесениям своих представителей в России. Неразговорчивый, не владеющий иностранными языками, мой бывший академический профессор не был, конечно, создан для укрепления отношений с союзниками в тех масштабах, которых требовала мировая война (выделено мной. – А. О.)»⁴. А. А. Игнатьев несколько сгустил краски. По свидетельству генерала М. Жанена, М. В. Алексеев предпочитал говорить по-русски, хотя очень хорошо читал по-французски⁵. Но, безусловно, Ж. Жоффр оценивал его гораздо ниже, чем Николая Николаевича (младшего), хотя и относился к этому русскому генералу с уважением⁶.

Сказанное о французах в отношении Николая Николаевича и М. В. Алексеева применимо и по отношению к представителям английского высшего командования, тем более что многие из них были лично знакомы с великим князем⁷. Для англичан новый начальник штаба Ставки также был непонятной фигурой. Контакт осложнялся в том числе и тем, что Дж. Генбери-Вилльямс не владел русским языком и был назначен на пост представителя Британии при русском командовании скорее по соображениям придворно-репрезентативным. По его собственному свидетельству, назначение в Россию в августе 1914 г. было для него полной неожиданностью, о стране он имел самые смутные представления, точно знал лишь то, что его предок – Чарльз Генбери-Вилльямс был послом в Петербурге во времена Екатерины II⁸. При решении ряда вопросов английский представитель, по его словам, предпочитал общение с императором, хорошее знание которого Англии и ее языка облегчало эти контакты⁹. Занимавший с 1911 г. пост британского военного атташе в России подполковник А. Нокс не подходил для этой роли, хотя и хорошо знал страну, ее армию и язык. Впрочем, и А. Нокс впервые встретился с М. В. Алексеевым в августе 1914 г. в Ровно и, судя по дневнику, знал о нем немного – самые общие данные биографии¹⁰. Позже А. Нокс описал М. В. Алексеева как человека, стремящегося вникать в ненужные командиру такого ранга мелочи и неспособного, как А. Н. Куропаткин, быстро принимать решения¹¹. Привычка брать на себя решительно все, во всяком случае в разработке планов военных операций, была не последней причиной и того, что французский военный представитель при Ставке генерал П. По не сработался с М. В. Алексеевым¹². Взаимопонимание между ними не было достигнуто. Как отметил Ж. Жоффр, «в Ставке наши офицеры вежливо игнорировались, им было очень трудно узнать о планах русского Высшего командования»¹³. Объективности ради, необходимо отметить, что именно об этом плане генерал П. По все же был информирован.

М. В. Алексеев пытался отстоять свои взгляды на общее дело союзников. Прежде всего для того, чтобы это дело действительно стало бы общим, он предложил создать постоянный или временный совет военных представителей стран Антанты, который должен был заниматься координацией военных действий Англии, Франции и России на различных фронтах. 7 (20) января 1916 г., обращаясь к генералу Я. Г Жилинскому, М. В. Алексеев писал: «Без всего этого действия противника носят характер глубоко продуманных общего значения предприятий, наши – каких-то частных ударов, не связанных ни общностью замысла, ни временем: когда одни атакуют, другие по различным причинам бездействуют. Моя недавняя попытка предложить некоторую идею встретила лишь указание на трудность выполнения, но никто не предложил чего-либо своего для обсуждения, разработки. Нельзя основывать план на постепенном истощении запаса людей и материальных средств Германии, нужно ставить целью настойчивое, постепенное сжимание врагов, лишение возможности безнаказанно развивать дальние мероприятия, ибо это дает им продовольствие и людской материал (выделено мной. – А. О.)»¹⁴.

Это предложение русской Ставки уже через неделю встретило явное нежелание союзников создавать постоянный совет с облеченными полномочиями участниками. Ни Ж. Жоффр, ни Г Китченер не желали идти на ограничение самостоятельности¹⁵. Такую же судьбу ожидала и другая инициатива М. В. Алексеева – направить большую часть эвакуируемых из зоны Проливов войск на Балканы, на помощь Сербии. Исчезновение сербской армии, по мысли русского генерала, привело бы к весьма опасным последствиям, прежде всего для России. Все силы Австро-Венгрии и Германии могли быть переброшены на русский фронт, нельзя было исключить и возможность присоединения к ним Румынии¹⁶. Все эти слова оставались гласом вопиющего в пустыне – понимания они так и не встретили.

«Горькие упреки удивленных английским равнодушием офицеров (русских. – А. О.), – вспоминал Д. Ллойд-Джордж, – солдаты которых погибали вследствие недостатка в снарядах, справедливы по существу. История предъявит счет военному командованию Франции и Англии, которые в своем эгоистическом упрямстве обрекли своих русских товарищей по оружию на гибель, тогда как Англия и Франция так легко могли спасти русских и таким образом помогли бы лучше всего и себе. Английские и французские генералы не научились понимать того, что победа над немцами в Польше оказала бы большую поддержку Франции и Бельгии, чем незначительное продвижение французов в Шампани или даже захват холма во Фландрии»¹⁷. Эти слова, сказанные о ситуации весны и осени 1915 г., в не меньшей степени можно отнести к зиме 1915–1916 гг. и планам совместных действий на Балканах.

Интересно, что примерно в то же время, когда А. Мюррей излагал невозможность для союзников большого наступления на Балканах, он получил в высшей степени интересное секретное письмо от В. Робертсона (31 декабря 1915 г.). Там говорилось о необходимости налаживания тесной координации с французами. Показательно, что русские вообще не упоминались. В. Робертсон писал: «Наш Генеральный штаб единодушно придерживается мнения, что этот план (победы над Германией. – А. О.) должен быть основан на поиске решения на западе путем уничтожения немцев (выделено В. Робертсоном. – А. О.) и что бесполезно и безосновательно начинать кампанию на Балканах»¹⁸. Это было очередным повторением позиции Имперского Генерального штаба, изложенной в секретном обозрении ситуации на фронтах от 30 ноября 1915 г.: «Французская и английская стороны убеждены, что поражение во Франции будет иметь непоправимый характер. Поражение в Египте, на Балканах или даже в России имеет значение постольку, поскольку оно ослабляет франко-английские силы или освобождает немецкие части для действий на западе»¹⁹.

Итак, осенние предложения М. В. Алексеева оказались обречены на вежливый, но решительный отказ. Союзное командование было уверено в победе. «Наша победа обеспечена, – писал В. Робертсон, – если только мы разумно и правильно используем наше превосходство (люди, деньги, боеприпасы, корабли), и мы не можем бесполезно растратить его, пока у нас нет тщательно обдуманного, завершенного и утвержденного плана, на основе которого обе страны (Англия и Франция. – А. О.) могут проводить свои действия»²⁰.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.