Поездка Николая II в Галицию и ее последствия во внутренней политике страны

Поездка Николая II в Галицию и ее последствия во внутренней политике страны

В своей работе, посвященной Николаю Николаевичу, Ю. Н. Данилов старательно убеждает, что идея поездки в Галицию исходила от придворных кругов: «Очевидно, что в простом посещении русских войск, находящихся на боевом фронте, их Верховным Главой – Императором Всероссийским не могло встретиться никаких особых препятствий, кроме заботы о личной безопасности Монарха. Но некоторыми кругами посещению Императором Николаем завоеванного края имелось в виду придать характер более внушительного акта, которым как бы закреплялось стремление России к будущему присоединению к ней Галичины. Поездка такого рода могла вызывать уже сомнения политического свойства»¹.

Правда состоит лишь в том, что великий князь действительно неоднократно выступал против поездок императора на те участки фронта, которые считал опасными. Так, после окончания Варшавско-Ивангородской операции Николай II планировал посетить Варшаву, против чего энергично протестовал главковерх. Великий князь к этому времени был недоволен слишком пассивной, по его мнению, реакцией поляков на его политику и не хотел выделять Варшаву из ряда других городов. Он даже заявил, что скорее ляжет на рельсы перед императорским поездом, чем допустит такую поездку². Возражал Николай Николаевич и против посещения императором Осовца. Конечно, Николай II далеко не всегда прислушивался к такого рода советам, но все же ни разу не выезжал за пределы империи. Даже посещая Сарыкамыш, он сделал смотр войскам на самой границе³.

В то же время кайзер неоднократно посещал свою армию в ближайшей прифронтовой полосе, выезжая за границы Германии. Его сын, кронпринц

Вильгельм, командовал 5-й германской армией, а затем и группой армий своего имени во Франции. Король бельгийцев Альберт I, король Сербии Петр I и принц-регент Александр постоянно находились с армиями. Фронт несколько раз посещал президент Франции. В декабре 1914 г., впервые со времен Георга II, Британию с целью посещения театра боевых действий покинул ее монарх. Король Георг V, сопровождаемый принцем Уэльским, посетил наиболее опасный участок фронта, удерживаемого английской армией, – Ипр. Визит проходил во время тяжелых боев и, безусловно, оказал самое положительное влияние на моральное состояние армии⁴.

Все это должно было подталкивать императора к какому-нибудь действию, которое продемонстрировало бы более тесную связь армии и монарха. Галиция давно привлекала к себе внимание Николая II, и это естественно. На Юго-Западном фронте русская армия достигла значительных успехов, кроме того, идея освобождения «подъяремной Руси» была традиционной для значительной части русской военно-политической элиты. 28 марта император впервые встретился с галицийцами – это были сельские учителя, певшие за обедней. 15 апреля он принял военного губернатора Галиции Г. А. Бобринского⁵. Но окончательное решение было принято именно в Барановичах.

В планах императора стояли посещение штаба Северо-Западного фронта в Седлеце и встреча с М. В. Алексеевым. Но генерала не было в штабе, а участок железной дороги от Вильны подвергался налетам немецкой авиации. В результате утром 5 (18) апреля 1915 г. императорский поезд прибыл в Барановичи. После этого посещения Ставки были запланированы визиты в Одессу, Николаев, Севастополь, Орел и Тверь. Однако 18 апреля все изменилось. В. Ф. Джунковский отмечал: «В этот день решилась поездка Государя в Галицию. Кому первому пришла в голову эта мысль, я не знаю»⁶. Летом – осенью 1914 г. Николай II неоднократно совершал поездки по прифронтовой полосе и стране, ни разу не выезжая за пределы империи, и теперь предлагалось это сделать. По свидетельству В. Н. Воейкова, это была инициатива Верховного, и Николай II уступил, хотя и считал посещение этой недавно завоеванной территории преждевременным⁷.

Это свидетельство подтверждается и письмом самого императора. После доклада и молебна к нему подошел Верховный главнокомандующий: «Он (то есть Николай Николаевич (младший). – А. О.) предложил мне поскорее съездить во Львов и Перемышль, так как в Галиции потом придется принять некоторые меры. То же самое говорил мне и Бобринский (последняя встреча Г А. Бобринского с Николаем II состоялась 15 апреля 1915 г. – А. О.) несколько дней тому назад. Меня будет сопровождать Н [иколай], так как это мое первое посещение завоеванного края. Разумеется, оно на этот раз будет очень кратковременно, обе тамошние железные дороги забиты поездами. После этого я повидаю Иванова и Алексеева и буду продолжать свою поездку на юг»⁸. В. Ф. Джунковский вспоминал, что попытки дворцового коменданта В. Н. Воейкова противостоять этому проекту великого князя вызвали невиданное раздражение главнокомандующего, «который напомнил ему (то есть В. Н. Воейкову. – А. О.), что в Ставке он хозяин и не позволит никому вмешиваться в его распоряжения»⁹. Возможно, что в подготовке поездки принял определенное участие и командующий фронтом Н. И. Иванов¹⁰, но мнение о том, что именно он был ее инициатором, явно не выдерживает критики.

Готовившийся к приезду императора на Брянский завод генерал А. И. Спиридович получил приказ В. Н. Воейкова немедленно отправиться во Львов вместе со своим отрядом и принять все меры к обеспечению безопасности августейшего визита. Генерал был поражен: «Как, Государь едет во Львов? В город, только что занятый у неприятеля, где мы ничего не знаем. Как же можно так рисковать? Да еще во время войны. Ведь это безумие. Генерал Воейков был вполне согласен со мной, что поездка эта весьма рискованна, что меры приходится принимать наспех, но что такова воля Государя. Поездка придумана Ставкой. Предложена Государю Великим Князем. Ставка брала на себя всю организацию поездки и настолько, что из царского гаража брали только один автомобиль лично для Государя»¹¹. Еще в 1912 г. было принято решение о том, что за две недели до планируемого визита «высочайших особ в место предстоящего посещения весь отряд (то есть филерский. – А. О.) или же большая его часть должна выехать в это место и поступить в распоряжение начальника местного разыскного органа» с целью изучения положения дел и установления контроля над предполагаемыми маршрутами¹².

Разумеется, невозможно было даже сравнить сложности работы охраны в мирное время на своей территории и в военное – на оккупированной. В дело пыталась вмешаться и Александра Федоровна, удивленная изменением первоначального графика поездок своего мужа (в Брянск он приехал уже после Львова, 20 апреля (3 мая) 1915 г.)¹³. Николаю Николаевичу она не доверяла, а посещение Галиции считала преждевременным. Уже на следующий день, 6 (19) апреля, она уговаривала императора отказаться от этого плана, между прочим, ссылаясь на мнение Г. Распутина. В худшем случае она просила мужа оставить Верховного в Ставке и ехать одному. Однако все эти уговоры были безрезультатными, и уже 9 (22) апреля она сообщила, что «друг», то есть Г. Распутин, благословил поездку¹⁴. Впрочем, император отправился в Галицию уже вечером 8 (21) апреля, после совещания в Ставке, в котором кроме него и великого князя участвовали А. В. Кривошеин и Н. Н. Янушкевич¹⁵. Последний в это время смотрел на ближайшие перспективы трагично.

«Если бы теперь могли сразу «хлынуть» новобранцы и прибыть в армию лишних 12 парков, – писал начальник штаба Ставки В. А. Сухомлинову в марте 1915 г., – то сразу инициатива была вырвана у немцев. А сейчас это недостижимо, и на сердце прямо тяжко. Мне так по ночам и чудится чей-то голос: «продал, прозевал, проспал»¹⁶. События показали, что позиция противников поездки была более верной, а воля великого князя – более

сильной. Положение на Юго-Западном фронте в апреле 1915 г., когда состоялась эта поездка, было весьма тяжелым. «Калейдоскоп впечатлений и чудная радостная весенняя погода не способствовали сосредоточению внимания на серьезных предметах, – отмечал генерал Ю. Н. Данилов, – и на внимательном изучении создавшегося положения. Все показанное говорило за движение вперед и только вперед, без сомнений и оглядки»¹⁷. Возможно, что так считали не все, но никто не протестовал.

«Я находил эту поездку хуже, чем несвоевременной, прямо глупой, – вспоминал А. А. Брусилов, – и нельзя не поставить ее в вину бывшему тогда Верховному главнокомандующему Великому Князю Николаю Николаевичу… Я относился к ней совершенно отрицательно по следующим причинам: всем хорошо известно, что подобные поездки царя отнимали внимание не только начальствующих лиц, но и частей войск от боевых действий; во-вторых, это вносило некоторый сумбур в нашу боевую работу; в-третьих, Галиция нами была завоевана, но мы ее еще отнюдь не закрепили за собой, а неизбежные речи по поводу этого приезда царя, депутации от населения и ответные речи самого царя давали нашей политике в Галиции то направление, которое могло быть уместно лишь в том крае, которым мы овладели бы окончательно. А тут совершалась поездка с известными тенденциями накануне удара, который готовился нашим противником, без всякой помехи с нашей стороны, в течение двух месяцев. Кроме того, я считал лично Николая II человеком чрезвычайно незадачливым, которого преследовали неудачи в течение всего его царствования, к чему бы он ни приложил своей руки. У меня было как бы предчувствие, что эта поездка предвещает нам тяжелую катастрофу»¹⁸. И хотя А. А. Брусилов вполне заслуженно пользовался репутацией политического хамелеона, в его словах содержится немало истины, особенно в оценки невезения императора.

Такой же несвоевременной считал эту поездку и М. В. Родзянко, который, судя по его воспоминаниям, предвидел все, даже оставление в ближайшем будущем Галиции: «Мне это посещение казалось несвоевременным, и я в душе осуждал Великого Князя Николая Николаевича»¹⁹. Тем не менее председатель Государственной думы и сам отправился приблизительно в то же время в Галицию, проведя там около месяца²⁰. Посещение «освобожденной подъяремной Руси» было в это время весьма популярным среди членов Государственной думы, да и не только среди них. «Все только и говорили, – вспоминал А. И. Спиридович, – о возвращении России древних родных областей с русским населением, которое старались ополячить, но которое, как думали, остается в душе русским»²¹. Что касается М. В. Родзянко, то активность, которую он проявлял во время своей поездки, вызвала ревнивое внимание министра внутренних дел, увидевшего в ней желание оттенить собой присутствие императора.

«Затемнить свет Вашей славы, Ваше Величество, и ослабить силу и значение святой искони и всегда спасительной на Руси идеи самодержавия, – докладывал 27 апреля 1915 г. Николаю II Н. А. Маклаков. – Восторг и умиление, оставшиеся во Львове после Вашего там пребывания, и радость, вызванную Вашими словами, надо было заслонить пред лицом всего народа, надо было покрыть чествованием Родзянко, который всегда и всюду добивается поставить народное представительство на несвойственную ему высоту, в положение вершителя судеб России и всего мира. Это представительство всемерно и сознательно выдвигают в противовес и противоположность Вашей, Богом данной Вам власти, Ваше Императорское Величество. На Карпатах льется русская кровь, и идут ожесточенные бои, и гремят вражеские пушки, а во Львове в присутствии и. д. генерал-губернатора, военных и гражданских властей и учащихся чествуют председателя одной из законодательных палат в России. Говорят ему речи, выслушивают его ответы, и не гимн, наша родная молитва за Царя, гремит в этом официальном собрании, а какие-то музыкальные номера исполняются до поздней ночи»²².

На «внутреннем фронте» все стремились использовать в свою пользу победы Юго-Западного фронта. Пожалуй, только погода действительно благоприятствовала этому выезду монарха за границы своей империи. В Галиции в это время стояли исключительно теплые, солнечные дни²³. Оценки своевременности визита императора, данные в позднейших воспоминаниях, как мне представляется, свидетельствуют не сколько о предвидении или политической позиции их авторов, сколько о силе шока, который испытало вскоре русское общество. События, которые после приезда императора в Галицию произошли в районе Карпат, нанесли серьезный удар по авторитету верховной власти, и естественным было желание мемуаристов дистанционироваться от них. Но весной 1915 г. Николаю Николаевичу необходимо было посещение монархом Восточной Галиции, где он мог бы продемонстрировать плоды победы, своей победы. После этого главковерху было бы легче требовать изменений в правительстве империи, а Николаю II – труднее отказывать в этих просьбах.

Поездка началась на пограничной станции Броды, куда утром 9 (22) апреля прибыл император. Здесь его ждал великий князь со свитой, начальником штаба и генерал-квартирмейстером. Расстояние приблизительно в 100 км до Львова они проделали на автомобилях. Их сопровождали великие князья Петр Николаевич, Александр Михайлович и принц Петр Ольденбургский. На въезде в город их встретила хлебом-солью «жиденькая делегация» представителей местной общественности, подобранной генерал-губернатором Г. А. Бобринским. С самого начала поездка начала принимать форму политической акции, а не простого посещения войск²⁴.

Власти постарались придать визиту Николая II и Николая Николаевича триумфальный характер, особенно это было заметно в самом Львове. «Им готовили торжественную встречу, – вспоминал бывший в это время в городе М. В. Родзянко, – строили арки, украшали город гирляндами и флагами»²⁵. На улицы и площади города вышло огромное количество людей. «Известие о приезде Государя Императора во Львов было опубликовано в сегодняшних утренних изданиях и расклеено по городу, – сообщал «Голос

Москвы». – Город стал быстро принимать торжественный, праздничный вид. На всех домах появились национальные флаги, улицы наполнились тысячной толпой крестьянства Львовского и соседних уездов, прибывшего встречать Государя Императора всей объединенной Руси. Многие крестьянские депутации явились со знаменами Союза русских дружин. Погода выдалась на редкость славная. Весь день стояла настоящая летняя жара»²⁶.

Настроение людей было настолько радушным, что мысли об опасности покушения исчезли даже у генерала А. И. Спиридовича²⁷. «Встреча Государя во Львове, занятом в то время нашими войсками, – отмечал генерал-майор Д. Н. Дубенский, – произошла торжественно, как будто этот город никогда не был австрийским городом»²⁸. Львов уже к началу 1915 г. довольно удачно преодолел последствия смены властей: магазины были открыты, улицы заполнены людьми, война как бы и не чувствовалась²⁹. Столица Восточной Галиции понравилась императору, он уделил ей место и в письме жене: «Очень красивый город, немножко напоминает Варшаву, пропасть садов и памятников, полный войск и русских людей»³⁰. В своем дневнике он также отметил: «Город производит очень хорошее впечатление, напоминает в небольшом виде Варшаву, но с русским населением на улицах»³¹.

Менее сановитый очевидец вспоминал, как выглядела в это время столица Восточной Галиции: «Русифицированный Львов распластывается с холопской угодливостью. Городовые, газетные киоски, гостиничные лакеи плещут избытком патриотической ретивости. Улицы переполнены полицейскими, матерной бранью и русскими факторами. На вывесках полотняные ленты с выразительными надписями: «Петроградский базар», «Киевская кофейня»… Мальчишки бойко выкрикивают названия русских газет. Много погон, аксельбантов и звякающих шпор. Много автомобилей и шелка. Всюду искательные слова и зазывающие улыбки»³².

Император по приезде во Львов проследовал на молебен в манеж, превращенный в военную церковь на 10 тыс. человек, где его встретил приветственным словом архиепископ Евлогий, затем посетил военный госпиталь, после чего на балконе генерал-губернаторского дворца сказал короткую речь «крестьянам, пришедшим из окрестностей»: «Спасибо за сердечный прием. Да будет единая, могучая и нераздельная Русь. Ура!». Это была декларация воссоединения «подъяремной Руси», то есть Восточной Галиции, с Россией, перепечатанная почти во всех центральных газетах. После речи император принял парад почетного караула, на правом фланге войск шли Николай Николаевич, Н. Н. Янушкевич, Г А. Бобринский. Во дворце прошли прием, обед и раут, на которых в основном присутствовали военные и члены императорской фамилии. Г. А. Бобринский получил погоны генерал-адъютанта. Проведя ночь во дворце, как он не без удовольствия писал – на кровати Франца-Иосифа, Николай II отправился дальше. На следующий день он принял доклад о положении на фронте и отбыл из города³³. Его населению была объявлена высочайшая благодарность «за радушную встречу и порядок, который поддерживался самим населением»³⁴.

По пути из Львова император вместе с Верховным главнокомандующим посетили Самбор, где располагался штаб 8-й армии. При встрече «обожаемого монарха» А. А. Брусилов, очевидно под впечатлением успехов Верховного главнокомандующего во Львове, решил не упустить шанс и также продемонстрировать свои достижения. Подобная манера вообще была свойственна этому очень одаренному и честолюбивому человеку, для реализации поставленных перед собой целей часто бросавшемуся в крайности. В разное время разные люди, начальники и подчиненные А. А. Брусилова, отмечали эту черту его характера, иногда доходившую до полной неразборчивости в средствах.

Генерал М. В. Алексеев еще во время пребывания на Юго-Западном фронте, как, впрочем, и позже, заметил противоречивую природу своего подчиненного: «Пока счастье на нашей стороне, пока оно дарит своею улыбкой, Брусилов смел, а больше самонадеян. Он рвется вперед, не задумываясь над общим положением дел. Он не прочь, в особенности в присутствии постороннего слушателя, пустить пыль в глаза и бросить упрек своему начальству, что он готов и наступать, побеждать, а начальник не дает разрешения и средств. И себе имя составляется, и начальник взят под подозрение, в смысле способностей, порыва вперед. Однажды Николай Иудович Иванов получил такое сведение и запросом поставил Брусилова в довольно неловкое положение, пришлось отречься в том, что такой разговор был»³⁵.

В. Н. фон Дрейер, служивший под командованием А. А. Брусилова, в своих воспоминаниях также дал очень схожую характеристику этому генералу: «Этот жилистый человек, жокейской складки, черствый с подчиненными, был необычайно ласков с начальством и особенно в милости у самого инспектора кавалерии Великого Князя Николая Николаевича. Благодаря Великому Князю он прямо из школы (офицерской кавалерийской. – А. О.) получил в командование 2-ю гвардейскую дивизию, не служа никогда в гвардии. Его там не любили и даже презирали, так как он был единственным офицером русской армии, который однажды в припадке верноподданнических чувств поцеловал руку не то у Государя, не то у самого инспектора кавалерии»³⁶.

Во время встречи в Самборе А. А. Брусилов во всей красоте продемонстрировал практически все перечисленные М. В. Алексеевым и В. Н. фон Дрейером недостатки. Действо происходило в полдень на железнодорожной станции города³⁷. Император принял доклад командующего армией, обнял и трижды поцеловал его. В ответ на это А. А. Брусилов поцеловал руку Николая II. В почетный караул с фронта была вызвана 1-я рота 16-го стрелкового Императора Александра III полка знаменитой 4-й стрелковой «Железной» бригады. Шефом полка являлся сам Николай II, который был рад встрече с «моей чудной ротой»³⁸. А. А. Брусилов «скромно» занял место на правом фланге строя³⁹. Рота была действительно великолепной, незадолго до вызова в Самбор она вела бой с двумя немецкими батальонами. После обхода почетного караула по докладу Николая Николаевича (младшего) вся рота была награждена солдатскими Георгиевскими крестами, а ее командир прапорщик Шульгин сразу получил кресты 1, 2 и 3-й степеней и орден Святой Анны 4-й степени⁴⁰. Несмотря на столь щедрую и заслуженную награду, подъема духа у солдат не последовало. А. И. Деникин вспоминал: «Государь… отличался застенчивостью и не умел говорить с войсками. Может быть, этим обстоятельством объясняется небольшая его популярность в широких массах. Рота вернулась награжденной, но мало что могла рассказать товарищам. Слова живого не было»⁴¹.

После награждения Николай Николаевич, А. А. Брусилов и Н. Н. Янушкевич возглавили церемониальный марш⁴². На торжественном обеде, во время которого за успехи своей армии и умелую демонстрацию личной лояльности командующий 8-й армией был произведен в генерал-адъютанты, А. А. Брусилов начал горячо «благодарить Его Величество, и вновь он поцеловал руку Царя»⁴³. Как отмечал присутствовавший при этом офицер штаба армии, А. А. Брусилов «был наверху блаженства и поцеловал Ему руку в избытке счастья»⁴⁴. Получив погоны с вензелями и аксельбанты, командующий армией со слезами на глазах попросил разрешения отлучиться для того, чтобы переодеться. Через несколько минут он вернулся в генерал-адъютантских погонах⁴⁵. Вслед за этим император и великий князь провели высочайший смотр 3-го Кавказского корпуса генерала В. А. Ирманова. «Надо сказать, – вспоминал А. А. Брусилов, – что царь не умел обращаться с войсками, говорить с ними. Он и тут, как всегда, был в некоторой нерешительности и не находил тех слов, которые могли привлечь к нему души человеческие и поднять дух. Он был снисходителен, старался выполнять свои обязанности верховного вождя армии, но должен признать, что это удавалось ему плохо, несмотря на то что в то время слово «царь» имело еще магическое влияние на солдат»⁴⁶.

После завершения смотра в Самборе Николай II отправился в Перемышль. Вечером он прибыл в крепость⁴⁷. Здесь встречу организовывал комендант крепости генерал Л. К. Артамонов. «Всей русской армии, – вспоминал Ю. Н. Данилов, – хорошо были известны исключительные способности названного генерала «втирать в глаза очки», как у нас говорили»⁴⁸. 10 (23) апреля он подвел итог первому дню пребывания в крепости: «Итак, я попал в Перемышль, по милости Божией, через месяц и два дня после его падения. Масса сильных впечатлений»⁴⁹. Император и великий князь посетили ряд фортов, взорванные перед капитуляцией склады: демонстрировались трофеи, произносились речи и прочее. На Николая II встреча произвела благоприятное впечатление, и на следующий день осмотр фортов и трофеев продолжился.

«Картина грандиозных полуразрушенных фортов, глыбы вывороченного камня и железобетона, – вспоминал А. И. Спиридович, – сотни громадных крепостных австрийских орудий, снятых с мест и уложенных, как покойники, рядами на земле – все это производило огромное впечатление»⁵⁰. Завершив эту часть визита, Николай II отправился во Львов на автомобиле и в тот же день на поезде по планируемому ранее маршруту

Одесса – Севастополь – Тверь – Царское Село. «Впечатление от поездки в Галицию было чудное, – вспоминал В. Ф. Джунковский. – Государь был бодр и остался всем доволен. Верховный главнокомандующий тоже. Осталось впечатление, что Галиция закреплена за нами навсегда, никто не допускал мысли, что мы все это отдадим так скоро»⁵¹.

12 (25) апреля, находясь на станции Броды, Николай II подписал высочайший рескрипт на имя Николая Николаевича: «Ныне лично посетив освобожденную от австро-венгерского владычества Галичину и убедившись в блестящем порядке и заботливости, положенных в основании управления завоеванного Нами края, Я, глубоко ценя Вашу деятельность, а равно крупные заслуги Ваши перед Престолом и Россией и желая явить Вам новое доказательство душевной Моей признательности, жалую при сем и препровождаю Георгиевскую саблю, бриллиантами украшенную, с надписью «За освобождение Червонной Руси»⁵². Текст рескрипта завершался словами: «Пребываю к Вам навсегда и неизменно благосклонный». Главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта также не был забыт: генерал Иванов получил высочайший рескрипт и бриллианты к имевшемуся у него ордену Святого Александра Невского⁵³.

Главковерх торжествовал. «Все было для всех неожиданно, – заявил он великому князю Андрею Владимировичу 18 апреля (1 мая) 1915 г. – Никто до последней минуты не знал. Это всегда все портит. Генерал-губернатор Бобринский был у меня за несколько дней, и я ему ничего не сказал, а за сутки телеграфировал, что Государь будет у него. Все путешествие прошло очень гладко. Государь остался доволен всем. Все вышло так удачно»⁵⁴. В действиях Николая Николаевича не было ничего необычного, успехи на фронте он приписывал исключительно себе, поражения – тем, кого он считал своими противниками. Трудно удержаться от мысли о том, что эта операция Верховного главнокомандующего на «домашнем фронте» была подготовлена лучше, чем иные наступления на врага внешнего. Не чурался великий князь и других форм околоправительственной интриги. Поездка императора в Галицию была только одной из страниц этой борьбы. Главнокомандующий лично сопровождал монарха, а по возвращении последнего в Барановичи (это произошло накануне дня рождения Николая II, 5 (18) мая 1915 г.) началось наступление Николая Николаевича на его противников в правительстве. Оно совпало с событиями в Галиции, откуда только что вернулся император.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.