§ 3. Поход Надир-шаха в Аварию и Лакию. Поражение «Грозы Вселенной» в Андалале

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

§ 3. Поход Надир-шаха в Аварию и Лакию. Поражение «Грозы Вселенной» в Андалале

Поход в соседние с Казикумухом аварские общества, куда стекались дружины горцев, потребовал дополнительных подготовительных мер военного, экономического, политического и иного характера. Среди них первостепенное значение сановники шаха придавали созданию прочного тыла в Приморской и Предгорной частях Дагестана, достаточно оснащенного продовольствием, воинскими припасами, политически ориентированным на Иран слоем населения за счет насильственного переселения горцев в Иран и заселения на их место оттуда жителей персидского и тюркского происхождения. Достижение этих целей проводилось привычными методами ограбления и истребления местного населения, применения угроз и подкупа дагестанских владетелей и старшин.

Особое внимание шах придавал уничтожению влияния в Дагестане своего давнего врага – Сурхай-хана Казикумухского. При этом он рассчитывал удалить Сурхая в Персию и добиться покорности его сыновей – Муртузали и Магомед-хана, отступивших со своими отрядами в Аварию. По словам очевидца вахмистра Захара Григорьева, 20 августа, вручив Сурхаю халат, шах заявил: «Возьми де детей своих и одного оставь при войске моем з другим перейди жить в старую Шемаху там зделай себе город, а ежели там не пожелаешь то поезжай в Генжу».[614]

Стараясь погасить пламя антииранской борьбы и создать прочную базу для последующего наступления, шах применял упомянутые методы воздействия особенно широко против непокорных горских масс, подвергая их террору, ограблению и насильственному переселению за пределы Дагестана. С этой целью еще до покорения Сурхая он выслал в Хорасан несколько тысяч его подданных – кюринских и кубинских лезгин, а на их место переселил из Ирана 900 дворов.[615] В конце августа он обязал Хасбулата, Сурхай-хана, уцмия Ахмед-хана и акушинского кадия Гаджи-Дауда доставить в его лагерь в течение десяти дней по одной тысяче экипированных всадников к нему на службу, а также по одной тысяче быков и по три тысячи баранов для нужд своего войска и по одной тысяче дворов для переселения в Иран «на вечное житье».[616] Сверх того на подданных уцмия была наложена зерновая подать «на 125 мешков, а на подцаных шамхала – по одному чувалу пшеницы, по три барана, по восемь фунтов масла, по пять фунтов железа с каждого двора, да по одному быку с пяти дворов».[617]

Как свидетельствуют источники, выставлять подобные же воинские формирования и исполнять натуральные и денежные повинности должны были жители Табасарана, Рутула, Кюре и других областей Южного Дагестана. Так, например, именным шахским указом рутульским старшинам от 1154 г. (1741 г. р.х.), направленным в адрес Беки-бека, они ставились в известность, чтобы «собирали с жителей ежегодно по 1000 надири (монета), составляющих 50 туманов Тавризских, предоставили бы таковые деньги Дербентским начальствам непременно, а дербентские начальники обязываются записать в журнале копию сего документа, делают по оной каждый год раскладку приходской суммы и требовать ежегодно столько денег от старшин Рутула и получили бы от них таковые непременно».[618]

В другом указе на имя того же Беки-бека и рутульских старшин сообщалось, что они могут «оставить для себя из следующего с них 200 харваров провианта 20 харваров (харвар – 25 пудов), взамен тех баранов, которые переданы ими саркару нашему (саркар – прислуга) и 10 харваров передать в дом Сурхай-хана и остальные 170 харваров поручить под квитанцию Г-ну Султан-Алибеку Ахтынскому»[619].

«Повещеваем Вас, – предупреждал шах рутульского правителя Беки-бека в связи с передвижением своих войск, – что войско наше через 2 дня будет расположено для дневки между магалами: Кюринским и Табасаранским, куда вытребован Г-н Султан-Алибек. Доставите непременно к его лагерю баранов, приготовленных Вами в настоящее время для нас… Настоящую волю нашу исполните непременно».[620]

Жестокость завоевателей не знала предела. Воины шаха врывались в дома беззащитных горцев, отбирали последние пожитки. «А от персидского войска жителям такие наглые обиды и нахальства чинятца, что и описать трудно, – доносил Калушкин, – ибо последнее у них пограбили… В войске шаховом такое воровство завелось, что явно в домы входят и что под руки попадается нагло отнимают».[621]

Однако этими мерами шаху не удалось склонить к покорности мужественных горцев. Со всех концов Дагестана поступали сведения о неповиновении иранской неволе, отказе выполнять шахские приказы. Например, когда шах обратился в Унцукуль с предложением прислать к нему на службу за плату 300 воинов, ему ответили: «Не только 300 человек, но и одного человека не дадим, и когда помрем тогда будем твои».[622] Даже в Тарки – резиденции самого шамхала Хасбулата, послушно выполнявшего волю Надир-шаха, – жители отказались выдать провиант иранским войскам. Дело дошло до того, что шах вынужден был послать войска на помощь Хасбулату, осажденному восставшими кумыками. Вернувшийся после объезда своих подданных Сурхай также сообщил, что они «во удовольствовании его величества (шаха. – Н. С.) оказались ослушны».[623] Неповиновение иранским властям грозило перерасти в открытое восстание.

Народы Дагестана, как и другие народы Кавказа, испытавшие тяжкий гнет иранского владычества, все активнее шли на сближение с Россией. Как доносил в начале сентября 1741 г. костековский владетель Алиш Хамзин, шах направил послов в «Авары в такой силе чтоб мирной трактат заключить, и потом следовать бы на противников нашей веры гяуров, то есть на Россию, которые не склонились и ответ писали: те де нам не противники веры которые нас не разорят, те противны которые нас разорят ибо тавлинцы весьма возымели осторожность».[624]

Несмотря на эти неудачи, шах продолжал отправлять специальные отряды из Казикумуха в близлежащие лакские и аварские аулы, которым предписывалось набрать наемное войско для предостоящей операции, а в случае непослушания выслать жителей за пределы Дагестана в Иран. Но посланники шаха, как свидетельствуют источники, встречали решительный отпор. Например, посланный шахом в один из аулов отряд в течение 10 дней не мог овладеть им даже после прибытия семитысячного подкрепления. Жители этого аула нанесли шахскому отряду значительные потери, вырвались из осады и вместе с семьями, имуществом и скотом ушли в горы.[625]

Подобные примеры имели не единичный, а массовый характер. Обуславливалось это тем, что попытки шаха реализовать свои замысли вызвали повсеместное негодование, что повлияло на позиции местных владетелей, в частности уцмия Ахмед-хана: посланный шахом в Кайтаг для набора воинов и переселения местных жителей, он снова стал отходить от шаха, тайно готовясь к борьбе с иранцами.[626]

На наш взгляд, мотивы действий шаха в создавшихся условиях и причины, побудившие его ускорить поход, правильно вскрывает А.И. Тамай. «Занятый ликвидацией отдельных очагов сопротивления и осуществлением плана переселения дагестанцев в Иран, – пишет он об этом, – Надир не спешил с дальнейшим движением своей армии, ожидая прибытия аварского нуцала Мухаммед-хана на поклон. Естественно, что после того, как Надир одерживал «победу за победой», когда популярный на восточном Кавказе Сурхай-хан, а за ним Ахмед-хан перешли на его сторону и когда Дагестан в основном оказался почти покоренным, шах имел, казалось бы, основания не спешить с походом в Аварию. Именно поэтому явилось совершенно неожиданным для шаха сообщение вернувшегося из своих владений, пограничных с Аварией, Сурхай-хана, куда он был послан для вербовки воинов, о том, что местные жители, находясь под влиянием аварского хана, не подчинились Сурхай-хану. Разъяренный шах приказал войскам немедленно перебраться через казикумухский мост и направиться в Аварию».[627]

Создавшаяся ситуация настолько обеспокоила шаха, что он решил начать поход в Аварию, не обеспечив прочного тыла в Предгорном Дагестане. Подтверждение тому – неудачная осада крепости Калакорейш, от которой шаху пришлось отступить, взяв в аманаты 80 человек вместо затребованных 200. «Повелитель Востока, должно быть, не заметил этого подвоха, – иронизировал по этому поводу помощник Калушкина Василий Братищев, – или настолько был отягчен, что необходимо доволен оказался и таким ложным знаком покорности».[628]

Исходя из военно-политических соображений, продиктованных создавшейся ситуацией, 12 сентября 1741 г. Надир-шах начал поход, но с первых же шагов встретил упорное сопротивление. Не случайно в донесении от 16 сентября Калушкин подчеркнул, что «аварский де Усмей (нуцал Магомед-хан. – Н. С.), к которому и протчие де люди сообщились крепко вооружился и вход свою землю препятствует, уже персиянам от него нарочитой урон приключен».[629] Выражающееся в связи с этим Т. М. Айберовым сомнение в том, что десятилетний нуцал Магомед-хан не мог играть такой роли, вполне резонно,[630]но нельзя отрицать выполнения этих функций окружением хана и ослаблять их влияние в борьбе потив Надир-шаха.

По другим сведениям, вместе с нуцалом Магомед-ханом активное противодействие врагу на подступах в Аварию оказывали сыновья Сурхая Муртузали и Магомед-хан, прибывшие в Хунзах после падения Кумуха и пленения своего отца.[631] Уже в этих первых сражениях с горцами потери иранцев, по данным Калушкина, составили «по крайней мере более десяти тысяч».[632]

Однако приостановить наступление громадной лавины вражеских войск они не смогли. Одолевая сопротивление разрозненных сил горцев, во главе 50-тысячного войска Надир-шах из Кумуха двинулся в Андалал. Дойдя до границ Андалала, шах разделил свое войско на несколько отрядов. Наиболее надежные опорные силы шаха (ставка, гвардия, личная охрана) расположились на склоне горы Турчидаг. «А на Турчидаге вместо цветов забелели полы каджарских шатров»,[633] – говорится об этом в лакской песне.

Одновременно значительные силы вражеских войск заняли позиции напротив аулов Чох, Обох, Согратль, Мегеб, Шитли, Бухты и других Андалалского края, а также аулов Камахал, Тулисма, Ури, Уллучара, Мукар, Варанай и других Казикумухского ханства.[634] Подтверждение тому – дошедшие до нас сведения из аварской исторической песни:

В долы Андалала двинулись дальше,

Чтоб дотла разрушить и эту землю,

Тесно меж Чалдой и Мухабом стало,

В правильном порядке шатры разбиты,

Кони на приколе полях обохских.[635]

С началом сражения в Андале, по планам Надир-шаха, должно было совпасть наступление на Аварию отрядов Лютф Алихана, Гайдар-бека и Джалил-бека через Аймакинское ущелье. По тому же плану вместе с ними должен был наступать шамхал Хасбулат, чтобы реализовать главный замысел шаха – окружить горцев с двух сторон и завершить их разгром в генеральном сражении.[636] В свою очередь, шла усиленная подготовка к решительной борьбе с врагом всех дагестанских народов, которые посылали свои отряды на помощь горцам в Андалал. Со всех концов Аварии добровольцы (гидатлинцы, карахцы, чамала-лы, багулалы, койсубулинцы и др.) массами вливались в боевые дружины, готовившиеся к бою с «Грозой Вселенной».

Кроме того, с тыла противника пробивались в Андалал лакцы, лезгины, даргинцы, кумыки, табасаранцы, кубачинцы, а также джарские ополченцы. Усиленно готовились к бою жители Мехтулинского бекства и Кайтагского уцмийства. «В ходе борьбы против захватнической армии шаха Надира, – отмечает А.И. Тамай, – среди дагестанцев росло сознание преимущества согласованных и объединенных усилий. – Особенно это стало заметно тогда, когда дагестанцы очутились перед смертельной опасностью. Наблюдались случаи, когда ранее враждовавшие общества, отбросив свои распри, заключали договоры и спешили в Андалал. Туда прибыл и аварский хан со своими отрядами».[637]Собиравшиеся со всех концов Дагестана в Андалал борцы за независимость объединялись вокруг своих предводителей, руководивших отдельными военными операциями. Даже уцмий Ахмед-хан, находившийся в тылу противника, тайно согласовывал с ним планы действий против Надира[638].

Активную роль в единении народных масс сыграли не только выдающиеся полководцы – Муртузали Казикумухский, Ахмед-хан Дженгутаевский и др., но и авторитетные духовные деятели, что особенно выделяет Р. М. Магомедов: «Общая боль сплачивала людей, и горцы скоро поняли, что она грозит им всем. С посланиями о поддержке обратились ко всем народностям и джамаатам Дагестана андалалский кадий Пир-Магомед и авторитетный духовный деятель Ибрагим-Хаджи Гидатлинский. Так укреплялось и распространялось сознание того, что Надир-шах – враг не только Сурхая, но и всего Дагестана, а борьба против него – не только андалалцев, но и всех горцев. Это очень важный момент: масса людей показала на деле свою способность подняться выше интересов своего двора и села, глянуть дальше пределов своего джамаата, ощутить себя не только анда-лалцами, карахцами, гидатлинцами, акушинцами, лакцами, но, прежде всего, дагестанцами. История показала, что эта способность наших предков в XVIII в. оказалась спасительной».[639]

Яркую картину единения дагестанских народов накануне этой битвы передают народные сказания. «Как родники в низовьях превращаются в реки, как из ливня получается бурный поток, – говорится в лакском эпосе, – дагестанцы различных районов от злости к врагу, от кипучей мести в груди разлились потоком. Они клялись биться за родную землю до последней капли крови, не повернув спины к врагу, если даже реки начнут течь вверх. Либо смерть, либо победа, – решили питомцы гор».[640]

Однако, готовясь к бою, горцы пытались образумить шаха, предотвратить кровопролитие, выиграть время для отпора врагу. От имени горских джамаатов известный ученый улема Ибрагим-Хаджи Гидатлинский обратился к шаху с письмом со словами: «Нас мало, но острый дагестанский клинок достанет тебя. Ты уходи!».[641] Но шах не внял голосу разума и отправил в Согратль своих послов с ответом: «Сдавайтесь! Если не сдадитесь, то через пять дней Надир спустится с гор и уничтожит вас».[642]

Таким образом, исчерпав возможности для предотвращения кровопролития, дагестанцы вынуждены были встать на смертный бой с грозным противником. Для обсуждения создавшегося положения и задач предстоящих сражений с участием авторитетных военачальников и духовных лиц созвали Военный Совет, определивший общий план разгрома противника.[643] Что касается осуществления единого командования всеми вооруженными силами горцев, по этому вопросу существует двоякое мнение: одни авторы считают, что в аналогичной роли выступал Ахмед-хан Мехтулинский,[644] другие – сын Сурхая Муртузали.[645] По нашему мнению, осуществление оперативного руководства из одного центра столь разбросанными войсками было невозможно, хотя организующая и ведущая роль мобильного Андалалского ополчения не вызывает сомнений.

Местом главного сражения с врагом, отвечающим стратегическим замыслам горцев – лишить шаха возможности маневрировать крупными силами кавалерии и пехоты, – была определена наклонная плоскость Хициб, представляющая террасу, отделенную от Согратля рекой и крутыми склонами горного хребта. Для достижения этой цели была выработана эффективная тактика: сначала угнать шахских коней, лишить мобильности его кавалерии, после чего, не дожидаясь наступления врага, самим неожиданно напасть на его лагерь.

Выполняя этот замысел, ночью 22 сентября горцы незаметно подобрались к шахскому лагерю, угнали значительную часть боевых коней, что фактически вывело из строя кавалерию. Очнувшиеся рано утром иранцы ничего сделать уже не смогли. Развернулось сражение на обширной территории от Аймакинского ущелья до Согратля, в котором с обеих сторон были задействованы значительные силы.

Битва началась нападением горцев на 20-тысячный отряд Лютф Али-хана в Аймакинском ущелье, который был почти целиком истреблен, хотя командующему удалось спастись с поля боя с несколькими сотнями воинов. Такой же участи подвергся 10-тысячный отряд Гайдар-бека, от которого после разгрома осталось 500 человек. Почти целиком был уничтожен и 5-тысячный отряд Джалил-бека, который также спасся бегством в сопровождении 600 воинов. Весь обоз этого отряда – 19 пушек и много боеприпасов – оказался в руках по-бедителей.[646]

Эта победа, одержанная в Аякакинском ущелье под руководством Ахмед-хана Мехтулинского, имела неоценимое значение. Она знаменательна тем, что стала результатом консолидированных усилий аварцев и кумыков, даргинцев, кайтагцев и других народов, веками проживающих в братстве и согласии в дни радости и тяжелых испытаний. Фактически она стала проявлением общедагестанского менталитета, послужившего мощным фактором для дальнейшей борьбы против владычества Надир-шаха.

Такие же сражения с шахскими войсками происходили во многих местах. Крупная победа горцев над отрядами Ага-хана, Мухаммед Яр-хана и Джалил-хана была одержана в местности Койлюдере. В сражении с горцами был убит Джалил-хан, остальные шахские военачальники спаслись бегством, увлекая за собой оставшихся воинов. Победители захватили в плен более 1000 человек, много пушек, боеприпасов и других трофеев. В последующих сражениях кайтагцы и кумыки захватили огромную сумму шахских денег, присланных ему из Индии и предназначенную для раздачи жалованья войску.

Решающие битвы, не имевшие аналога в горах Дагестана, в которых были уничтожены отборные иранские войска, произошли на территории Андалала. Военные действия начались в двадцатых числах сентября нападением шахских войск на аулы Согратль, Мегеб, Обох и Чох, где они встретили подготовленный отпор. «Громом огласились горные долины, – повествует об этом лакский эпос. – Казалось, небо валится на землю. То не гром гремел, низвергал ливень, а герои-горцы метали пули на вражескую рать, обрушиваясь на них свинцом. Крепко держа длинные пики, мчась на быстроногих скакунах и развевая по ветру андийские бурки, как орлы, двинулись на врага отряды горцев… Разгорелась кровавая битва, как будто небо сражалось с землей».[647]

Не менее патетически картину битвы передает турецкий историк Шерефетдин Зрел: «Смотрящие смерти прямо в глаза дагестанцы… стояли, как гранитные скалы. От грома этой битвы рушились седые горы. Потери с обеих сторон были велики. Особенно ожесточенный характер битва носила у аулов Мегеб, Обох, Согратль. В селах Андалала в боях с врагами сражались не только мужчины, но и женщины».[648]

Используя природные условия родной земли, дагестанцы уничтожали врагов повсюду, захватывали в плен, обращали в бегство. Воины шаха встречали смерть на каждом шагу. «Положение экспедиционной армии Надира, находившейся в незнакомой местности, в окружении враждебного населения, – заключает А. Тамай, – становилось все более тяжелым. Шахские отряды один за другим терпели поражение… На территории Андалал шах Надир одержал победу лишь в одном ауле… потеряв при этом две тысячи воинов».[649]

Решающее сражение на территории Андалала продолжалось пять дней. Закаленные в боях опытные военачальники, воспользовавшись ослаблением отборной силы шахских войск, повели своих воинов в наступление на врага. Активную поддержку тем, кто бился с врагом на полях сражений, оказывало все население. Героизм защитников родной земли стал массовым явлением. Особенно отличился в боях с противником сын Сурхая Муртузали, вызвавший восхищение самого шаха. По словам турецкого историка Ш. Зрела, наблюдавший за ходом сражения Надир, увидев в гуще боя всадника на белом коне, спросил у Сурхая: «Кто этот храбрец на белом коне?» – на что Сурхай спокойно ответил: «Это мой сын» (Муртузали. – Н. С.). Изумленный шах непроизвольно признался: «Я был бы рад, чтобы Дагестан и Грузия стали твоими, а у меня был хотя бы один такой сын».[650]

Выдающееся значение для победы дагестанцев над полчищами шаха имели сражения у аулов Чох, Согратль и Кумух. Вначале защитники Чоха очутились в трудном положении из-за отсутствия пополнения. Но при помощи прибывшего подкрепления под командованием Магомед-хана из Согратля, где дагестанцы нанесли тяжелое поражение шахским войскам в местности Хициб,[651] была одержана победа и в сражении под Чохом. «По лугам Хициба, чистым от века, потекли потоки вражеской крови»,[652] – так сохранила память об этом аварская историческая песня. «Из-за отсутствия пополнения, – говорится в аварской легенде о битве под Чохом, – стали слабеть у горцев позиции. Надир в диком восторге предвкушал победу. Но вдруг он увидел, что к последним бойцам подоспели свежие силы. Это были их сестры, жены, матери и дочери, переодетые в мужские одежды. Они рука об руку со своими родными сломили силу напора врага. Вражеские войска разбежались беспорядочно, как испуганное стадо: позорно побежали закованные в железо афганцы, понеслись быстрее ланей силачи – мазандаранцы, покатились за ними курды, лазы, туркмены. Шах Надир не верил своим глазам и никак не мог распознать, злые духи или кто еще другой пришел на помощь дагестанцам. Он узнал, кто они, когда вслед позорно бегущим его воинам понесся радостный и звонкий хохот победивших горянок».[653]

Исход этих сражений фактически означал провал Дагестанской кампании шаха Надира. По словам Калушкина, Надир-шах осознал эту истину после сражения недалеко от Согратля в местности Хициб, где он потерял значительную часть своей «непобедимой» армии. По его же словам, поражение под Чохом вынудило шаха к скорейшему отступлению во избежание полной катастрофы. Такие же признания мы находим у других авторов, в том числе наших современников. «В это время, – признает иранский историк Аббас Экбаль, – хотя некоторые лезгинские начальники подчинились, – но большинство жителей Дагестана отправились в неприступные горы, со всех сторон стали нападать на войска Надира и нанесли ему большой урон».[654]

Осознав нависшую угрозу над оставшимися войсками, 28 сентября 1741 г. Надир-шах начал отступление, похожее больше на бегство, чем на организованный отход боеспособной армии. Горцы преследовали воинов шаха, потерявшего в бою казну и свою корону. В руки победителей попали огромные богатства, награбленные шахом в Индии, в том числе множество драгоценных камней и 40 тысяч монет самого высококачественного золота.[655] Особенные бедствия потерпели бегущие в панике иранцы в одном узком ущелье, где дагестанцы едва не захватили в плен самого шаха и его гарем. Отступавшие воины шаха подвергались нападениям со стороны жителей покоренных аулов, через которые они проходили.[656]

Разгром полчищ Надир-шаха вдохновил на борьбу новые силы, в том числе и тех, кто вынужден был покориться шаху под давлением тяжелых обстоятельств. Под влиянием одержанных побед находившийся в плену уцмий Ахмед-хан тайно готовился к борьбе «с враждебным расположением сердца и жаждою мщения».[657] Дагестанские аулы один за другим поднимали восстания. Вернувшись «из разведки с гор» в конце сентября, Солтан Имамвердиев доложил в Кизляр: «Усмей от шаха отложился также и прочил владения…У шаха в подданстве остались токмо три деревни: Тарки, Казаныш да Кара-Будаки».[658]

Но уцмий не только отложился от шаха, а принял скрытое участие в разгроме отступающей иранской армии. Прибывший от Калушкина в Кизляр Муртузали Картов сообщил, что сопровождавший по заданию шаха 30-тысячный корпус в Дербент уцмий тайно предупредил своих сторонников, которые по его сигналу в урочище Капчугай, «напав на то войско всех побили, токмо ушло в Дербент человек со ста и то нагие».[659] Нападавшие захватили обоз, много ценных вещей, личный шатер шаха и часть его гарема. Удрученный этим шах заявил, что дотла разорит дагестанскую землю, а кайтагцев обратит в своих рабов.[660]

В ноябре 1741 г. с остатками разбитой армии шах вернулся в Дербент, где были подведены итоги неудачного похода. При этом, как наблюдал Калушкин, министры и полководцы шаха, боясь его гнева, «многое утаили и сами утрату своих багажей умалили».[661] Даже при таких подсчетах, согласно официальным рапортам, только при отступлении с гор шах потерял убитыми, раненными и пленными 11 345 человек. Но потери иранцев намного превосходили эти цифры, ибо из более чем 100-тысячной армии, по данным Калушкина, боеспособных воинов оставалось 25–27 тыс. человек. Кроме того, противник потерял более 33 000 лошадей и вьючных животных, 79 пушек, большую часть боеприпасов и холодного оружия.[662] Согласно одной из легенд, значительную часть добычи горцы разделили между собой в местечке Кехлер вблизи Согратля.

Таким образом, несмотря на колоссальные усилия, и этот поход Надир-шаха в Дагестан окончился провалом. Хотя отдельные дагестанские владетели покорились шаху и продолжали сотрудничать с ним, народы Дагестана нанесли завоевателям сокрушительный удар. Эта победа над численно превосходящими силами шаха, опьяненного славой «непобедимого» полководца, «Грозы Вселенной», имела не только местное, но и международное значение. Подтверждение тому – свидетельства очевидцев и современников событий, а также исследователей различных стран и направлений, рассматривающих это событие как переломное в ходе освободительной борьбы горцев, подорвавшее военно-политическую мощь Ирана.

Так, по мнению Калушкина, воочию наблюдавшего андалалские сражения в разных местах, поход для шаха обернулся «бездельной потерей войск».[663] Полагая, что общие потери иранских войск за время похода составили около 40 тысяч человек, он пришел к выводу, что «нигде не слыхано потери стольких людей, богатств и оружия».[664] Его помощник Братищев, касаясь той же темы, пришел к заключению, что в упомянутых сражениях шах был «несчастно разбит».[665] Даже личный секретарь Надир-шаха Мирза Мехди-хан, написавший свой труд в виде панегирика «Грозе Вселенной», вынужден был признать, что Андалалская земля стала для шаха «областью несчастий», где его воины достались «в добычу врагам».[666]Современник событий Джонс Ханвей, не раз побывавший на побережье Каспия по торговым делам и близко общавшийся с самим шахом, также признает: «Этот могущественный завоеватель оказался в таком жалком состоянии, что остатки его войска, доведенного до 10 тысяч, должны были дезертировать или погибнуть».[667] Повторяя ту же мысль, современный иранский историк Сардадвар утверждает: «Этот великий полководец не знал до сих пор прецедента, чтобы противник мог бы с ним так расправиться».[668] По меткому определению академика А.Н. Новосельцева: «Звезда Надира закатилась в горах Дагестана».[669]

Сказанное означает, что разгром «непобедимых» полчищ Надир-шаха в горах Дагестана имел не только местное, но и международное значение, стал основной для развития новой фазы международных отношений в регионе. Пожалуй, наиболее точные оценки влияния этого фактора на развитие ситуации на обширном евразийском пространстве дали известные дагестанские историки Р. М. Магомедов и В. Г. Гаджиев.

Так, касаясь сути этой проблемы, Р. М. Магомедов особый акцент делает на геополитические последствия поражения Надир-шаха в Дагестане. «Боевые действия в начале 1741 г., – подчеркивает Р. М. Магомедов, – имели важные последствия, выходящие далеко за пределы Дагестана. Историческая наука оценивает их как одну из самых славных побед народов Дагестана и начало конца державы Надир-шаха. Таким образом, нисколько не преувеличивая, можно отметить, что победа дагестанских горцев в 1741 г. отразилась на ходе мировой истории, непосредственно повлияв на судьбу Иранской державы и политику двух ее соседей – Турции и России.»[670]

Не менее масштабно это событие рассматривает и В. Г. Гаджиев. «Еще с большей радостью весть о поражении Надир-шаха в горах Дагестана, – отмечает этот автор, – была встречена многострадальными народами и, особенно, азербайджаским народом, который бок о бок с горцами Дагестана с 1706 г. вел самоотверженную борьбу против господства Ирана на Кавказе. Торжествовали грузины, которые в период нашествия Надира на Дагестан поднялись под предводительством Г. Амилохвари на вооруженную борьбу против кизилбашей и тем самым отвлекли часть шахских войск на себя, оказав этим известную помощь борющимся горцам. Ликовали народы Северо-Восточного Кавказа: победа горцев Дагестана избавила их в буквальном смысле слова от неминуемого нашествия кизилбашей. С облегчением вздохнули и другие народы Кавказа. Как и следовало ожидать, с нескрываемой радостью весть о поражении Надира встретило правительство Оттоманской Порты».[671]

Не случайно весть о поражении Надир-шаха в Дагестане отозвалась эхом в Стамбуле и Петербурге, надеявшихся воспользоваться ослаблением Ирана и укрепить в Дагестане собственные позиции. Касаясь последствий поражения Надир-шаха и реакции петербургского кабинета на это событие, французский посол де ля Шатерди доносил в Париж: «Поражение было тем более значительно, что Кули-хан (Надир-шах. – Н. С.) дал заманить себя в ловушку и попал в ущелье, где скрытые с двух сторон войска произвели ужасную резню над большей частью его армии… Даже политические соображения не в состоянии были заставить удержаться от радости, выражавшейся здесь».[672]

По свидетельству турецких историков Зрела и Гекдже, поражение Надир-шаха в Стамбуле встретили «с огромной радостью»[673], «с восторгом»,[674] как важный фактор, отодвинувший угрозу нападения Ирана на Турцию. По словам английского историка Р. Олсона, горцы отправили в Стамбул и Трабзон захваченных в плен «несколько надировских батальонов», чтобы доказать свою способность создать самостоятельный Кавказский фронт и продемонстрировать публике пленников на специальных мероприятиях, посвященных торжествам по этому поводу.[675] Не остались в стороне от этих событий Лондон и Париж, придававшие важное значение Прикаспийско-Кавказскому региону в своей восточной политике. Свидетельство тому – поощрение Надир-шаха Англией и Францией на продолжение агрессивной политики в Дагестане и захват российских земель до Астрахани.[676]

Однако Надир-шах не смог воспользоваться рекомендациями западных держав. Военно-политическое состояние армии шаха упало до критической черты. В битвах на полях Анда-лала были перемолоты отборные иранские войска, уничтожен цвет иранской армии, развеян миф о «непобедимости» «Грозы

Вселенной». Не случайно после поражения министры и полководцы шаха не могли успокоить своего повелителя. «Довольно шаху и той раны, – считал Калушкин, – которую они силою рапортов своих его в живое уязвили»[677]. Чувствуя шаткость своего положения, шах уже не решался на крупные военные операции, тем более, что при одной такой попытке против табасаранцев и лезгин он получил такой отпор, что «едва ли сохранил аппетит ко вторичному покушению».[678]

Подтверждение тому – донесения Калушкина, отправленные в конце ноября – начале декабря 1741 г. Так, 30 ноября 1741 г. он пишет: «Шах персицкой поныне стоит в 15-ти верстах от Дербента лагерем претерпевая крайнюю во всем нужду, от которой непрестанно в войске его много помирает… больных ныне при нем всего тысяч с двадцать и в такое мнение у дагестанцев пришед, что они его не боятся ибо в версте от лагеря лежащую лезгинскую деревню сокрушить не может».[679] Через день, 1 декабря, он снова доносил: «Шах еще на том же месте, о котором в другой моей реляции помянуто, стоит т. е. в ретрашементе без всяких действ, только что напрасно войско морит голодом и холодом».[680]

Тяжелые потери, понесенные иранскими войсками в ходе летне-осенней кампании 1741 г., показали, что попытка покорить Дагестан в ходе одной крупномасштабной операции потерпела провал. Военно-политическая обстановка, сложившаяся в Дагестане после поражения Надир-шаха в Андалале, убедила его в том, что продолжение усилий покорить этот край фронтальным наступлением против непокорных дагестанцев чревато новой катастрофой. Осознание этого фактора вынудило шаха перейти к новой тактике – тактике порабощения народов Дагестана путем ведения затяжной войны, подкупа местной феодальной знати, изоляции их от внешнего мира, особенно от России, к которой в условиях истребительной войны продолжали обращаться в поисках поддержки многие владетели и старшины горного края.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.