Советская разведка присматривается к Бланту

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Советская разведка присматривается к Бланту

К Бланту власти проявляли особое внимание. Ему удалось вместе с Флетчером Куком отколоться от группы. Для чего? Посмотреть один из древних балтийских городков? Какой? Где? Это было покрыто мраком неизвестности. Но ясно, что это не могло быть сделано без содействия властей. Бланту разрешили осмотреть Москву по индивидуальной программе, не посещать ряд предприятий и других объектов, его не интересовавших, осмотр которых входил в официальную программу. Более того, ему было разрешено не ехать в Киев, как это сделала вся группа, а остаться на это время в Москве. Поэтому возникло предположение, что эти дни он потратил на обучение своему «новому ремеслу» — шпионажу.

Но если бы Лубянка в те дни действительно вербовала и «обучала» его, то не сделала бы это, не найдя убедительных объяснений его отсутствию в группе, так, чтобы не вызвать подозрений. Все это время он пропадал в музеях, картинных галереях, ему даже разрешили ознакомиться с картинами, находящимися в запасниках.

Среди вопросов, которые я задал руководству зарубежной разведки России, был и такой: «Когда и кем был завербован Блант?». Мне было важно выяснить, действительно ли это случилось в Москве в 1935 году, в чем я по упомянутым причинам сомневался. И получил категорический ответ: в начале 1937 года, а не в 1935-м, и не в Москве, а в Лондоне. Об этом свидетельствует и его личное дело, хранившееся в КГБ. Оно было начато 1 августа 1937 г.

Состоялись ли какие-нибудь встречи Бланта с представителями КГБ во время его пребывания в Москве? На такой прямой вопрос

Служба разведки России ответила: «По материалам дела можно сделать вывод, что встречи с Блантом в СССР не проводились».

Как же тогда объяснить особое отношение к Бланту, проявленное Москвой? Ответ может быть таков. Лубянка начала присматриваться к Бланту еще в 1933–1934 годах. Обычно она делала это тщательно, долго изучая «объект», а в 1935 году во время его пребывания в Москве с ним деликатно вели целенаправленную работу, помогая в научной, исследовательской деятельности, сближаясь с ним и стремясь как можно больше расположить его к себе. Вероятно, были предприняты шаги и по его идеологической обработке, чтобы последнюю точку поставить позднее, окончательно убедившись, что Блант готов работать на советскую разведку.

Сам Блант в 1973 году на пресс-конференции, отвечая на вопрос, посещал ли он когда-нибудь СССР, ответил: «Да, в 1935-м или 1936 году. Это была одна из обычных интуристских поездок. Такого рода путешествия во времена Сталина были обычными для английских туристов».

Возвратился он в Лондон 12 сентября 1935 г. на пароходе «Смольный». На том же судне возвращался из Москвы и Гарри Поллит, секретарь Компартии Британии. Это вызвало особое внимание со стороны английской контрразведки. Об одном из членов группы — американце М. Стрейте — было сообщено и американскому посольству в Лондоне. Последовала тщательная проверка всех ездивших в СССР туристов, которая, однако, не дала конкретных результатов. Во всяком случае никаких подозрений относительно Бланта у английской контрразведки не возникло.

От поездки Бланта для КГБ зависело многое. Если он разочаруется в Советском Союзе, в том «эксперименте», который осуществлялся в нашей стране, то тогда, конечно, ни о какой его вербовке не могло быть и речи. Этого, однако, не случилось. Напротив, у него сложилось об СССР самое благоприятное впечатление. Сразу после возвращения в Лондон он опубликовал в левом журнале «Спектейтор» восторженную статью о Советском Союзе12.

На Бланта произвели впечатление масштабы строительства в Москве (хотя новые дома не очень отвечали его эстетическому вкусу), система образования (бесплатного). В искусстве он оценил предпочтение, которое наши художники отдавали реализму, ему пришлось по вкусу наше монументальное искусство, поразила архитектура, метро. «Через столетие или два коммунизм будет иметь своих Рафаэлей», — писал Блант. Он восхищался тем, что «искусство в стране поставлено на службу решению социальных проблем». «Оно более чем когда-либо со времен Средневековья связано с жизнью», — отмечал он.

Пребывание в СССР сделало его убежденным сторонником социалистического общества. Он считал, что оно подлинно демократично и служит интересам народа.

У читателя может возникнуть законный вопрос: как такой умный, эрудированный человек, хорошо знавший западную демократию, не смог разглядеть того факта, что советское общество не было по-настоящему демократическим, что культ личности, сложившийся в стране, не имел ничего общего с народовластием и открывал дорогу тоталитаризму?

Но такой вопрос основан на тех сведениях, которыми мы располагаем сейчас, сегодня, а не 70 лет назад. В то время события представлялись в другом свете. Тогда советское общество виделось ему демократическим, народ единодушно одобрял политику правительства. Блант наблюдал огромный энтузиазм людей, большие успехи в строительстве новых фабрик и заводов (540 объектов за одну пятилетку, и это в годы экономического кризиса на Западе!). Все это производило огромное впечатление на иностранных туристов. Приехав из страны, только вынырнувшей из пучины кризиса, они поражались увиденному в СССР: и отсутствию безработицы, и бесплатному медицинскому обслуживанию, и детским садам и яслям (помните наш лозунг прежних лет: «Дети — привилегированный класс»?!).

К тому же, надо учесть и то, что обычно туристам показывают все самое лучшее.

Не один он восторженно отзывался о Советском Союзе. В те годы в Москве были Анри Барбюс, Ромен Роллан, Лион Фейхтвангер. Все они восхищались успехами советской страны, видели в ней противовес фашизму. Л. Фейхтвангер написал восторженную книгу «Москва 1937 года».

Кроме того, Блант видел Москву не 1937–1938 годов, когда начались массовые репрессии, а Москву 1935 года — когда их не было. Правда, в 1933 году состоялся процесс над английскими инженерами фирмы «Метро-Виккерс», работавшими в СССР и обвиненными в шпионаже. Но процесс был открытым, с соблюдением всех норм международного права, что признавали и английские журналисты, присутствовавшие на нем. У международной общественности складывалось впечатление, что инженеры были, что называется, «не без греха». Осудили их на небольшие сроки и быстро после суда отпустили. У будущего шпиона от процесса могло сложиться только одно впечатление — английская разведка активно действовала против СССР, а советское правительство довольно гуманно отнеслось к английским шпионам.

Своему советскому куратору, как тот впоследствии написал, Блант говорил: «Россия — удивительная страна, восхитительная, страстно стремящаяся к новому уровню культуры». После посещения Эрмитажа он говорил: это подтверждение того, что марксизм защищает искусство. На Бланта не могло не повлиять то внимание, которое было оказано советскими властями лично ему, внимание большее, чем остальным членам группы.

Визит в Москву явился переломным моментом в жизни Бланта и привел его к решению встать на защиту Советского Союза, в котором он видел прежде всего противника фашизма.

Были и некоторые идеологические и моральные соображения, которые привели «кембриджцев», в частности Бланта, в советскую разведку.

Черчилль, выступавший против фашизма, полагал, что война для среднего британца означала бы войну «свободного человека» — англичанина против Гитлера, ибо победа последнего привела бы к утрате англичанином своей свободы. Для «кембриджцев» война против гитлеровской Германии являлась служением не только англичанину, а всему человечеству, всем европейским, и не только европейским, странам. Зная политику правящих кругов Англии и Франции, Чемберлена и Даладье, они не исключали такого хода событий, при котором Советскому Союзу придется воевать против Гитлера, а возможно, и против Японии в одиночку. И не победит ли тогда фашизм, который они так ненавидели?

Одним из мотивов, который отталкивал их от Гитлера и вызывал симпатии к СССР, был антисемитизм фашистского руководства. Они видели, что Гитлер стремится к уничтожению евреев как нации. Его политика сразу же после прихода к власти ознаменовалась еврейскими погромами, созданием концентрационных лагерей. Они считали, что интернациональная политика Советского Союза чужда антисемитизму. Они делали такой вывод из того, что в Октябрьской революции, приведшей к созданию нового государства, активно участвовали евреи, что в члены Политбюро партии входил Л.М. Каганович, чуть ли не правая рука Сталина, среди советской интеллигенции, в ее самых элитных слоях, было много евреев (впоследствии, будучи в СССР и столкнувшись с фактами антисемитизма, Маклин был очень огорчен и даже расстроен.) В свою очередь, члены «пятерки» не только не были заражены антисемитизмом, но, напротив, среди их друзей, в особенности у Бланта, было много евреев, которых они ценили и уважали.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.