2. «Империя» Кнуда Великого

2. «Империя» Кнуда Великого

Чешские и польские историки, говоря о «большой дружине», имеют в виду всегда Польшу и Чехию. Насколько я знаю, не обращалось внимания на аналогии этому явлению в других странах. Между тем, придерживаясь выше обозначенных критериев явления– многочисленность и связь с трибутарными отношениями, – надо указать на одну яркую аналогию в скандинавском регионе.

Ф. Граус рассматривал Скандинавию как регион, где были распространены только древние «малые» («домашние») дружины и лишь в XIII в. сформировалась королевская hir? (см. ниже) – объединение знати и служилых людей, которое он находил возможным назвать «государственной дружиной»[546]. По всей видимости, он ориентировался на саги, а также на сообщения о набегах норманнов на Англию и континентальные королевства. В самом деле, судя по сагам, вошедшим в знаменитый цикл Снорри Стурлусона «Круг земной», группы воинов в распоряжении датских, норвежских и шведских конунгов X–XII вв. были по размерам довольно скромны. Их вполне можно назвать словом дружина в его «классическом» смысле как обозначение архаического «домашнего» или «товарищеского» объединения воинов во главе с предводителем, выступавшим в роли скорее вождя, чем правителя[547].

Слабость центральной власти и ограниченные финансовые возможности не позволяли правителям скандинавских государств содержать многочисленные военные группировки в своём прямом подчинении на постоянной основе. Знать была сильна, и её представители, опираясь на свои кланы и своих зависимых людей, далеко не всегда были склонны считаться с конунгом, признавая его верховную власть. Снорри Стурлусон пишет, что в эпоху викингов (то есть до середины XI в.) в Норвегии было много знатных людей, многие из которых называли себя конунгами и дружины которых по численности и боеспособности были вполне сравнимы с дружинами «настоящих» конунгов из рода Инглингов. В «Саге об Олаве святом» (гл. 22) так сказано о типичном представителе знати того времени: «Эйрик ярл не затевал войны с Эрлингом, поскольку у того было много влиятельных родичей и сам он был человеком могущественным и имел много друзей. При нём всегда была большая дружина, такая же, как если бы он был конунгом (me? fj?lmenni svo sem ?ar v?ri konungshir?). Часто летом Эрлинг отправлялся в походы и добывал себе добро…»[548]

Вместе с тем, в тех же сагах ясно прослеживается стремление скандинавских конунгов расширять собственные дружины, увеличивая тем самым своё могущество по сравнению с представителями знати. Для этого применялись разные способы, помимо просто приёма на службу любого удалого молодца по его желанию. Наиболее эффективный способ повысить боеспособность собственных сил и при этом уменьшить сопротивление знати состоял в том, чтобы заманить в свою дружину или принудить к вступлению в неё самих магнатов с их людьми. Разумеется, конунгам (королям) это далеко не всегда удавалось, и здесь возникали спорные и даже конфликтные ситуации.

Случаев такого рода упоминается немало в «Круге земном», но вот один из примеров, взятый практически наугад, – рассказ из «Саги о Харальде Суровом» (гл. 49) о том, как датский король Свейн пытался заставить служить себе молодого лендрмана Асмунда, якобы творившего бесчиния. Снорри, в частности, пишет: «при встрече их конунг говорит, что Асмунд должен быть в его (? hir? hans), а собственного войска (enga sveit) не должен иметь, и Асмунд подчинился конунгу. Однако после того как Асмунд провел с конунгом немного времени, ему не понравилось там, и он однажды ночью убежал и возвратился к своим товарищам (til sveitar sinnar), и стал чинить ещё больше зла, чем прежде»[549]. Вне зависимости от реальных обстоятельств дела, важно, что для автора (который, впрочем, явно на стороне конунга) является само собой разумеющимся, что конунг старался привлечь Асмунда к себе в дружину, а тот сопротивлялся (очевидно, расценивая вступление в дружину конунга совсем не как почёт, а скорее как наказание) и опирался при этом на собственных людей. Снорри выбирает разные слова для обозначения дружин Свейна и Асмунда (королевская дружина – «hir?», а людилендрмана – «sveitar»[550]), но эта его терминологическая дифференциация здесь едва ли уместна – слово hir? стало применяться для обозначения объединений людей на службе правителя значительно позднее описанных событий (о происхождении этого слова см. в главе I, с. 68, а о терминологии ещё ниже). В то время принципиальной разницы между дружинами знатных людей/конунгов не было, и едва ли были какие-то различия в их обозначениях.

В XIII в., когда королевская власть усилилась, эта «централизаторская» тенденция нашла выражение в попытках норвежских королей объединить если не всю, то большую часть знати под своим контролем в своей дружине-hir? (оставив в ней, разумеется, и собственно королевских слуг). Основной источник сведений о королевской hir? – это её «устав», известный в редакции 1270-х гг. под названием «Hir?skra». В этом документе сказалось явное влияние монархической идеологии и западноевропейской рыцарской культуры, и поэтому в этом случае особенно трудно судить, насколько правовые нормы и королевские постановления совпадали с реальной практикой. Тем не менее, с неизбежными сомнениями и оговорками норвежские историки признают, что «централизаторская» тенденция в конце концов, к началу XIV в., привела к сплочению знати в один «класс» с соблюдением определённого баланса интересов в её отношениях с правителем, а эта hir? стала своеобразной переходной формой от архаической дружины к единой организации королевского двора и бюрократического аппарата[551].

В данном случае важно, что само стремление центральной власти усилить контроль над подчинёнными ей магнатами, включив их в «государственную» иерархию, шло рука об руку с ограничением размеров частных дружин знати. Так, «Hir?skra» постановляет, что количество собственных людей (хускарлов – h?skarlar, об этом слове см. ниже) у лендрманов (высший ранг королевских сановников) должно быть не более 40. При этом численность свиты, с которой лендрманы появлялись при дворе короля, не должна была быть более 6 человек (у герцогов – не более 4 человек)[552].

Сколько людей входило в королевскую hir? в XIII в., неизвестно, но вероятно, не более двух-трёх сотен человек. К такой цифре приходят современные историки, отталкиваясь от известных чисел. А точной оценке поддаётся количество королевских чиновников высшего ранга – управителей в местных округах (сюслуманов – s?slumenn) – и высшей знати (лендрманов – lendirmenn): первых было около 40–50 человек, вторых – 12–15[553].

Снорри сообщает точные числа о дружинах норвежских конунгов во времена более древние. В «Саге об Славе святом» (гл. 57) он пишет, что у Олава в дружине (hir?) были 60 hir?menn («дружинников») и 30 gestir («гостей»), а кроме того 30 своих хускарлов (h?skarlar – «работники» в русском переводе) и неопределённое число рабов. «У него было шестьдесят дружинников и тридцать гостей. Он сам устанавливал для них законы и раздавал плату. У него было тридцать работников, которые должны были делать в усадьбе все, что требовалось, и доставлять все необходимое, и множество рабов. В усадьбе был большой дом, где спала дружина, и большая палата, где конунг собирал своих людей и решал всякие дела»[554]. В XIII в., согласно «Hir?skra», эти hir?menn и gestir составляли две категории королевской hir?: первая – основную её часть, вторая – вспомогательную статусом пониже.

В «Саге об Олаве Тихом» (гл. 4), повествуя о событиях спустя примерно полвека, Снорри приводит уже другие цифры – 120 hir?menn и 60 gestir, да ещё 60 хускарлов (которые теперь на русском языке обозначены как «прислужники»): «У Олава конунга было сто двадцать дружинников, шестьдесят гостей и шестьдесят прислужников, которые должны были доставлять ко двору всё, что нужно, или выполнять другие поручения конунга. И когда во время поездок конунга по пирам бонды спрашивали его, почему у него больше людей, чем полагается по закону и чем было у конунгов до него, он отвечал им так: я не лучше правлю страной и меня не больше боятся, чем моего отца, хотя у меня в полтора раза больше людей, чем было у него. Но вам от этого нет угнетения, и я не хочу вас притеснять»[555]. Что за закон, на который ссылаются бонды, не известно – вероятно, неписаное правило о том, скольких людей разрешалось возить с собой конунгу, отправляясь с объездом по стране, что предполагало обязанность населения кормить этих людей[556].

В Швеции, более богатой и населённой по сравнению с Норвегией, возможности правителя были, видимо, больше. В «Саге об Олаве святом» (гл. 198–199) Снорри сообщает, что когда Норвегия перешла под власть Кнуда Великого, Олав, собираясь вернуть её себе, обратился за помощью к шведскому королю Энунду и получил от того в помощь четыре сотни хорошо вооружённых воинов, какую-то часть которых (какую именно, к сожалению, не ясно из текста) составляли собственные люди Энунда[557]. Сопоставляя это сообщение с приведённым выше сообщением о численности дружины Олава (менее сотни воинов во времена, когда вся Норвегия была под его властью), надо думать, что число воинов на службе шведского конунга достигало нескольких сотен человек[558]. Во всяком случае, Снорри исходил, очевидно, из того, что дружина шведского правителя была более многочисленна.

На этом фоне выглядят неслучайными сведения о численности военного корпуса в распоряжении, пожалуй, самого могущественного среди скандинавских правителей раннего и высокого Средневековья – датского короля Кнуда Великого. Пиком его славы и могущества стало объединение под его властью Дании, Англии, Норвегии и, вероятно, даже части Швеции (с середины 1020-х гг. до 1035 г., когда Кнуд умер и его империя распалась).

Согласно известию датского историка конца XII в. Свена Аггесена, в распоряжении Кнуда, когда тот пребывал уже в основном в Англии, было военное объединение в 3 тысячи воинов, для которого Аггесен даже приводит оригинальное датское название – «thinglith», то есть p?ngl?p (по-латыни Аггесен называет его в разных местах по-разному: «phalanx», «castrum» и др.)[559]. Аггесен говорит о численности дружины—?ingli? Кнуда в предисловии к пересказу её «устава», известного под названием «Vederlov»[560]. В основе своей этот «устав» восходит, скорее всего, ко временам Кнуда Великого и содержит ряд важных и интересных данных о её внутренней организации.

Саксон Грамматик называет это объединение «clientelа» и числит в его составе уже не 3 тысячи, а 6 тысяч воинов, распределённых на 60 кораблях по 100 человек. Однако цифра Саксона, который писал позже Аггесена, перерабатывая его текст, представляется явно преувеличенной[561]. В сообщении Саксона, которое он приводит тоже перед своим пересказом «Vederlov», говорится, в частности, что Кнуд «содержал» (alere – дословно: кормил) свою «clientelem», выдавая ежемесячно жалованье, а также что летом она «защищала государство», а зимой «размещалась по гарнизонам (contuberniis)»[562].

Далеко не все учёные, конечно, готовы верить цифре Аггесена, не говоря уже о Саксоне. Ведь средневековый сочинитель писал о событиях, отдалённых от него более чем на полтора столетия. Однако, и в пользу достоверности (или относительной достоверности) этих данных можно привести доводы. Во-первых, содержание Кнудом многочисленного военного корпуса выглядит вполне вероятным с точки зрения его финансовых возможностей – ведь он получал колоссальные доходы с огромных территорий, прежде всего с экономически развитой и богатой серебром Англии. Во-вторых, на фоне сравнительно небольших дружин скандинавских конунгов XI–XII вв. количество воинов на содержании Кнуда должно было выглядеть просто огромным, и вместе с непревзойдённой славой великого завоевателя сведения об этой его «большой дружине» вполне могли дожить – может быть, вместе с текстом «Vederlov» – и до времени Аггесена, пусть и, положим, в несколько преувеличенном и «округлённом» виде.

Наконец, в-третьих, есть археологические данные, позволяющие считать, что p?ngl?p Кнуда возник не на пустом месте, а начал формироваться ещё в Дании при его отце Свейне Вилобородом (годы правления: около 985-1014) или даже деде Харальде Синезубом (умер в 985–986 гг.). Речь идёт о четырёх известных на сегодня военных крепостях, построенных приблизительно в одно время в Дании (некоторые причисляют к ним и две крепости в южной Швеции) – Trelleborg, Aggersborg, Fyrkat и Nonnebakken. Все они построены, несомненно, по одному плану (круглые, с одинаковыми внутренней планировкой, укреплениями и т. д.), видимо, в последние годы правления Харальда или уже при Свейне, и первоначальное население обитало в них относительно недолго (не более 20–30 лет). Из них лучше всего исследована крепость в Треллеборге около Слагельсе на о. Зеландия (Дания)[563]. Её укрепления построены, как показывает дендрохронология, из дубов, срубленных в 980 г. Здесь зафиксированы 16 «длинных домов»: 4 группы-блока по 4 больших дома. Наиболее простая и убедительная интерпретация предполагает, что крепости были военными лагерями, а эти дома были своего рода казармами[564].

С этими данными следует сопоставить упоминание в «Vederlov» «кварталов», на которые делился ft?nglib[565], и указание Саксона о размещении «clientela» Кнуда по специальным «contuberniis». Как показывают археологические данные, в Треллеборге жили не только мужчины, но также женщины и дети, причём общее число жителей превышало тысячу (около 1200–1300). Собственно milites, жившие в этой крепости, составляли около 200–300 человек. Учитывая количество крепостей и тот факт, что некоторые были больше Треллеборга около Слагельсе[566], можно предполагать общее число воинов таким, что цифры Аггесена покажутся уже совсем не «легендарными».

Об этих известиях Аггесена и Саксона и сведениях «Vederlov» часто заходит речь в специальных исследованиях двора и военной организации Кнуда, а также его предшественников и преемников в Дании и Англии. И обычно эти данные сопоставляются со свидетельствами о присутствии каких-то хускарлов в Англии в эту эпоху. Давно уже была высказана и обоснована мысль, что эти хускарлы, о которых в одном из источников говорится, что в окружении Кнуда они были «многочисленны», составляли если не целиком, то большую часть его ft?nglib[567].

Само слово h?skarl (в английских источниках: huscarl) – скандинавское (дословно человек дома). Первоначально им обозначались, видимо, разного рода (полу-) зависимые люди (слуги) в доме-усадьбе и в небольших «домашних» дружинах разного рода могущественных людей[568]. Не удивительно, что этот же термин стал применяться и к княжеским дружинникам – ведь дружины конунгов были в принципе такими же «домашними», как и толпы-отряды зависимых людей прочей знати, и лишь при определённых исторических обстоятельствах их численность вырастала на порядок (как у Кнуда). И естественно, что первоначально разницы между воинами в прямом подчинении конунга и дружинами знати не было никакой, кроме именно числа «бойцов».

Видимо, слово h?skarl всегда имело некоторый оттенок зависимости (а может быть, и неполноправности), и параллельно с ним в XI–XII вв. в древнескандинавском языке существовали и другие обозначения членов дружины – hei?ma?r,hem??gi, rekkr, drengrи др. Некоторые из них имели скорее «возвышенно-героические» коннотации (типа русского «богатырь» и т. п.) и существенных различий в социальном плане, видимо, не отражали[569]. В XIII в. слово ещё употреблялось в значении «слуга/воин» применительно к членам дружин и конунгов, и лендрманов. Но со складыванием в это время королевской hir? как организации служилой знати её члены предпочитали уже именоваться не «хускарлами», а «хирдманами»[570].

Эта перемена ясно засвидетельствована Снорри Стурлусоном. С одной стороны, как мы видели выше, сообщая о численности hir? конунгов Олава Святого и Олава Тихого, Снорри хотя и упоминает о хускарлах, но как будто общества XI в. Так, высказывалось мнение, что хускарлы не были постоянным войском и не имели большого военного значения: Hooper 1985/2000; Hooper 1994. Думаю, что интерпретация военной организации Кнуда Великого как «большой дружины» в свете польских и чешских параллелей может стать дополнительным аргументом в пользу традиционной точки зрения не имеет в виду, что они принадлежали к собственно hir?. С другой стороны, в «Младшей Эдде» в специальном замечании о «дружинной» терминологии (гл. 66) он прямо пишет, что h?skarlar – это устаревшее слово, а в его время оно уступает место слову hir?тепп. Слова Снорри в русском переводе М. И. Стеблина-Каменского выглядят следующим образом: «Конунгов и ярлов сопровождают люди, называемые дружинниками (hir?menn) и домашней стражей (h?skarlar). Лендрманы тоже держат присягнувших им людей (handgengna menn), которые зовутся в Дании и Швеции дружинниками (hir?menn), а в Норвегии– домашнею стражей (h?skarlar). Они, как и дружинники конунгов, приносят клятву верности. Дружинников (hir?menn) часто называли домашней стражей (h?skarlar konunga) в старые времена»[571]. Здесь, кстати, мы видим уже третий вариант перевода h?skarl на русский язык («домашняя стража»); ср. выше– «работники», «прислужники». Русские переводчики явно испытывают трудности в подборе эквивалента этому слову, хотя в древнерусском языке во многом схожим было употребление слова (о нём см. ниже в сопоставлении со словом ).

В этом же месте «Младшей Эдды» Снорри упоминает о денежном жалованье, которое выплачивали скандинавские конунги своим людям. Для него это вполне естественное дело, и, приводя соответствующие цитаты из скальдической поэзии, он даёт лишь краткое пояснение: «hei?f? heitir m?li ok gj?f, er h?f?ingjar gefa», которое можно перевести примерно так: «жалованье (hei?f?), которое дают вожди (правители), называется оклад или дар». Слово m?lt (дословно: «данное согласно уговору», родственное слову m?l – речь, язык") лучше всего было бы передать даже не современным русским оклад, а древнерусским (с аналогичной этимологией– от ), которое имело значения и «уговор», и «плата», и «жалованье»[572].

Традиция платить своим людям деньги была в Скандинавии, по-видимому, издревле устоявшейся. О выплатах упоминается неоднократно и в «Hirdskra». Несколько источников свидетельствуют о том, что и Кнудовы хускарлы получали какое-то жалованье в денежном виде. Скорее всего, на их содержание шёл специальный денежный налог (фактически дань), которым викинги, вторгавшиеся в Англию, облагали население. Такие налоги упоминаются время от времени с середины IX в., но первый налог, который охватывал население всей Англии, был собран в 991 г. после победы викингов над англичанами в битве при Молдоне, и в дальнейшем он получил название «датские выплаты» – Danegeld (от др. сканд. gjalda – оплачивать, вознаграждать). Саксон уточняет, что жалованье воинам Кнуда выплачивалось ежемесячно. Это обстоятельство составляет прямую параллель известию ибн Якуба о Мешковых воинах.

Однако Кнудовых хускарлов отличает одна важная черта. Из актовых источников и английской «Книги Страшного суда» известно, что некоторые из хускарлов в XI в. владели земельными участками (видимо, относительно небольшими). Вероятным выглядит предположение, что эти участки были получены от короля как вознаграждение за службу[573]. И такое развитие в обеспечении хускарлов представляется вполне естественным. «Многочисленных» хускарлов можно было обеспечивать деньгами, пока существовала огромная империя и был стабильным доход в виде Danegeld. Но после смерти Кнуда империя распадается, и сборы Danegeld становятся нерегулярными, а в 1051 г. вовсе прекращаются[574]. Между тем, в XI в. в Англии уже было сильно развито частное землевладение. В этих условиях в случае, когда казна испытывала затруднения в финансах, выделение земли было самым простым способом удержать по крайней мере кого-то из хускарлов.

Аггесен пишет ещё, что воины в p?ngl?p Кнуда были разделены на несколько категорий, и условием допуска в его ближайшую гвардию было наличие своего оружия – топора и меча, причём специальным образом украшенных (позолоченных)[575]. Это условие противоречит порядку, обычному и в Скандинавии, и в Англии, и в континентальных королевствах, когда оружие предоставлялось господином/ правителем его людям в качестве дара или награды. Однако историки допускают в данном случае исключение[576]. Вполне естественно думать, что тот, кто выдвигался на службе в p?ngl?p Кнуда, обладал не только храбростью, опытом, военной выучкой и пр., но приобретал со временем и богатство – ведь военная служба в условиях того времени предполагала не только жалованье и награды от предводителя/правителя, но и долю от добычи. От этих «гвардейцев» вполне можно было потребовать иметь оружие богаче и красивее оружия остальных воинов.

Преемники Кнуда, правившие в Англии, видимо, не сохранили численности его p?ngl?p, поскольку просто не могли его содержать. Правда, хускарлы упоминаются у английских королей и ярлов вплоть до конца XI в., в частности, в качестве элитного подразделения в войске Гарольда Годвинсона в битвах при Стэмфорд-Бридже и Гастингсе в 1066 г. Возможно, генетически с ними связана «домашняя дружина» английских правителей XII в. – «familia regis», которая содержалась во многом за счёт прямых выплат из казны[577]. В Дании никаких следов «большой дружины» в XI–XII вв. не обнаруживается, а те воины, которых имели вокруг себя правители, были явно малочисленны и незначительны в военном отношении, напоминая скорее свиты, нежели военные корпуса[578].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.