Объект особого внимания — Российская империя
Объект особого внимания — Российская империя
Как же обстояли дела с разведкой накануне Первой мировой войны и Октябрьской революции в России в ведущих странах Запада и Востока? Например, английская секретная служба, после своего расцвета во времена Даниеля Дефо, пережила упадок и приобрела более-менее весомые очертания и разветвленную структуру лишь в 1909 г. Являясь на протяжении трех последних столетий крупнейшей колониальной державой, Великобритания создала за это время одну из самых сильных и опытных спецслужб в мире. Примечательно, что в течение более чем трехсотлетней истории этой организации государство очень внимательно следило за соблюдением секретности в ее деятельности. Например, фамилия начальника секретной службы может быть обнародована не ранее чем через 20 лет после того, как он уйдет с этого поста. Всем известное название Интеллидженс сервис на самом деле является обобщающим, а как в действительности называется английская секретная служба, до сих пор доподлинно не известно практически никому.
При этом следует отметить, что до начала Первой мировой войны она оставалась все еще относительно небольшой организацией с профессиональными кадрами, но с бюджетом, не позволяющим иметь за рубежом ни одного резидента на постоянной основе. Из-за нехватки средств вплоть до 1914 г. эта служба использовала случайных агентов, чья деятельность оказалась абсолютно неэффективной.
Однако во время Первой мировой войны английская разведка добилась больших успехов и по праву считалась самой эффективной в мире спецслужбой. Ее положение значительно улучшилось к 1917 г. А к началу 1918 г. она имела сеть из более 400 бельгийских и французских агентов, регулярно сообщавших о передвижении немецких войск в оккупированной Бельгии и Северной Франции.
Рост антивоенных настроений в России в 1917 г. беспокоил Лондон. Желая по-прежнему гнать на убой русских солдат, английское правительство подготовило заговор, руководить которым должен был известный английский писатель и не менее известный разведчик Уильям Сомерсет Моэм. В автобиографии «Подводя итоги» и рассказах о разведчике Эшендене, в которых он описал собственную деятельность в годы Первой мировой войны, Моэм поведал о своем участии в организации во второй половине 1917 г. заговора с целью осуществления государственного переворота в России. Кроме Моэма в британской разведке подвизались Грэм Грин, Ян Флеминг и немало других видных авторов.
Возможно, что готовность писателей Альбиона превращаться в «штирлицев» объяснялась и романтическим ореолом, которым была всегда окружена разведка в этой стране. До сих пор Великобритания заметно опережает другие страны мира по тиражам «шпионских романов». Сам Моэм объяснял свое согласие сотрудничать с военной разведкой Великобритании так: «Работа привлекала меня благодаря моей любви к романтике и в тоже время из-за тяги к абсурдным и смешным ситуациям». Судя по его автобиографии и его рассказам о разведывательной деятельности в России в 1917 г., писатель смог получить в избытке «романтику», а также немало «абсурдных и смешных ситуаций».
Говоря о своей поездке в Россию, которая началась в августе 1917 г. с прибытия во Владивостокский порт, Моэм писал: «Я направлялся как частный агент, которого при необходимости могли дезавуировать. Мои инструкции требовали, чтобы я вступил в контакт с силами, враждебными правительству, и подготовил план, который бы удержал Россию от выхода из войны». До конца жизни Моэм был уверен, что «существовала известная возможность успеха, если бы я был направлен на шесть месяцев раньше». По словам писателя, для реализации задания он имел «неограниченные денежные средства». Моэма сопровождали «четыре преданных чеха, которые должны были действовать в качестве офицеров связи между мною и профессором Масариком, имевшим под своим командованием что-то около шестидесяти тысяч своих соотечественников в различных частях России».
Руководство чехословацкого корпуса играло значительную роль в планах британской разведки, разработанных задолго до мая 1918 г. и даже до установления советской власти в октябре 1917 г. «Военно-полицейская» миссия, которую должен был выполнить чехословацкий корпус, означала не контроль за соблюдением порядка на улицах российских городов, а осуществление государственного переворота в интересах Великобритании.
Чехословацкий корпус был не единственной организованной силой, участвовавшей в исполнении замыслов Лондона. Моэм упоминает о своих постоянных контактах с вождем эсеровских террористов Борисом Савинковым. Беспощадный убийца произвел на Моэма неизгладимое впечатление — «один из самых поразительных людей, с которым я когда-либо встречался». Очевидно, что вместе с Савинковым в организации заговора участвовали правые эсеры — его единомышленники. Поскольку же Савинков стал в 1917 г. заместителем военного министра Временного правительства и комиссаром ЮгоЗападного фронта, он сблизился с Алексеевым, когда тот заменил Корнилова после его ареста на посту начальника Генерального штаба. Благодаря Савинкову Моэм смог привлечь к заговору и военных, которые затем возглавили Добровольческую армию.
Вполне возможно, что действия военных и политических организаций, если бы они выступили одновременно и согласованно, под единым командованием, могли бы изменить характер событий или, по меньшей мере, серьезно повлиять на их ход. Одной из причин провала заговора стала быстрая утрата управляемости в России в 1917 г., чему в немалой степени способствовала спесивая самонадеянность главы Временного правительства.
Когда Моэм прибыл из Владивостока в Петроград, обстановка в стране была критической. «Дела в России ухудшались, — писал Моэм. — Керенский, глава Временного правительства, был снедаем тщеславием и увольнял любого министра, который, как ему казалось, представлял угрозу для его положения. Он произносил бесконечные речи. Нехватка продовольствия становилась все более угрожающей, приближалась зима, и не было топлива. Керенский произносил речи. Находящиеся в подполье большевики активизировались, Ленин скрывался в Петрограде, говорили, что Керенский знает, где он находится, но он не осмеливался арестовать его. Он произносил речи».
Англия решила свергнуть тщеславного болтуна и установить в России «твердую власть», необходимую ей для продолжения войны против Германии. В осуществлении этого замысла Моэм был не простым исполнителем, а инициативным организатором и вдохновителем политического заговора. Лаконично характеризуя действия своего разведчика Эшендена — героя новелл, прототипом которых был сам Моэм, он писал: «Составлялись планы. Принимались меры. Эшенден спорил, убеждал, обещал. Он должен был преодолеть колебания одного и бороться с фатализмом другого. Он должен был определить, кто был решительным, а кто самонадеянным, кто был искренним, а кто слабовольным. Ему приходилось сдерживать раздражение во время русского многословия, он должен был быть терпеливым с людьми, которые хотели говорить обо всем, кроме самого дела; он должен был сочувственно выслушивать напыщенные и хвастливые речи. Он должен был остерегаться предательства. Он должен был потакать тщеславию дураков и уклоняться от алчности корыстолюбивых и тщеславных. Время поджимало».
К концу октября 1917 г. Моэм завершил свою работу по созданию мощной подпольной организации. Он отправил зашифрованный план государственного переворота в Лондон. Моэм утверждал, что «план был принят, и ему были обещаны все необходимые средства». Однако предприимчивый разведчик попал в цейтнот.
В значительной степени это было связано с тем, что правящие круги России проявляли патологическую неспособность к быстрым действиям даже во имя самосохранения. Моэм писал: «Бесконечная болтовня там, где требовались действия, колебания, апатия, когда апатия вела к разрушению, высокопарные декларации, неискренность и формальное отношение к делу, которые вызвали у меня отвращение к России и русским». «Отвращение» к власть имущим, перенесенное на страну и народ, помешало Моэму увидеть главные причины внутренней слабости верхов — их глубокий конфликт с народом, их неспособность выражать его интересы и действовать во имя народа.
Активности Моэма, беспощадности террориста и писателя Савинкова, деловой решимости руководителей чехословацкого корпуса и других участников заговора оказалось недостаточно. Им противостояла организованность большевистской партии во главе с В.И. Лениным. По свидетельству Моэма, в конце октября 1917 г. «слухи становились все более зловещими, но еще более устрашающие параметры приобрела реальная активность большевиков. Керенский носился взад и вперед, как перепуганная курица. И вот грянул гром. В ночь 7 ноября 1917 года большевики восстали. Министры Керенского были арестованы».
На другой же день после победы Октябрьской революции писателя предупредили, что большевики разыскиваюттайного резидентаВеликобритании. (Еще 14 сентября 1917 г. И.В. Сталин в статье «Иностранцы и заговор Корнилова» обратил внимание на активное участие британских подданных в заговорщической деятельности на территории России.) Отослав шифрованную телеграмму, вождь заговора срочно покинул Россию. Великобритания направила специальный боевой крейсер, чтобы вывезти своего шпиона из Скандинавии.
Профессиональный разведчик многое скрыл в своих свидетельствах. А потому до сих пор не ясно, какую роль должны были сыграть Савинков и его люди, что надо было делать военным руководителям России, какую миссию обязан был выполнить чехословацкий корпус. Но прежде всего возникают вопросы: почему, если «время поджимало», британский разведчик в сопровождении четырех чехословаков из окружения Масарика прибыл в Петроград не через Северное море и Скандинавию (что заняло бы несколько дней), а решил сначала проехать по Атлантическому океану в США, затем пересечь Американский континент, Тихий океан, российский Дальний Восток, Сибирь, Урал и т. д. (на что ушло более месяца)? Почему, рискуя попасть в цейтнот (и в конечном счете попав в него), Моэм и его спутники избрали столь длинную дорогу в Россию?
Не лучше было положение с развитием разведслужбы и у других друзей России по коалиции.
Что касается Японии, то она являлась лидером по интенсивности и эффективности разведывательной деятельности среди стран Востока. Японский шпионаж берет свое начало около 1860 г. До этого Япония была закрытой страной для иностранцев.
Однако 8 июля 1853 г. в залив Эдо вошла мощная американская эскадра под командованием коммодора Пери, передавшего местным властям письмо-ультиматум от тогдашнего президента США Филмора. В нем содержались требования о предоставлении Соединенным Штатам права на торговлю в Японии и портов для снабжения американских кораблей всем необходимым. Для устрашения японцев эскадра пробыла в заливе целую неделю. С тех пор Япония перестала быть закрытой страной. За короткое время американцы, англичане и французы настояли на заключении с ней многочисленных договоров.
Для отстаивания своих интересов японское правительство посылало бесчисленное множество дипломатических, торговых, военных и военно-морских миссий для сбора ценной информации в Европе и Америке. Своих людей Страна восходящего солнца командировала под видом учащихся, и перед ними открывались двери крупных промышленных предприятий, арсеналов Старого и Нового Света. В действительности это были хорошо обученные инженеры, которые добывали промышленные и военнотехнические секреты Запада. Шпионажем занимались также различные японские делегации, туристы.
Необходимо отметить, что шпионаж являлся второй натурой японцев: на протяжении поколений в Японии сложилась устойчивая и эффективная система массового шпионажа, когда сосед контролирует соседа. Со времен сегуната в стране широко использовались сыщики, добровольные и завербованные осведомители. Это обстоятельство развило в японской нации склонность к шпионажу, которая настолько укоренилась, что японцы занимались им всюду, где представлялся удобный случай, особенно в заграничных поездках. Собранные сведения тщательно записывались в дорожные дневники, которые после становились достоянием разведцентров.
Самыми способными из японских шпионов-любителей являлись эмигранты, которые, чтобы добиться доверия, не прочь покритиковать свою страну в присутствии иностранцев, если считали, что таким путем могут получить информацию. На самом же деле число японцев, которые действительно думали плохо о своей родине, было очень мизерным.
Если в разведывательных службах различных стран мира в конце XIX — начале XX в. сложилась порочная традиция отказываться от своего провалившегося агента, японцы никогда не придерживались такой практики: их дипломатические и консульские представители непременно становились на защиту агентов-неудачников, работавших на их государство. Вслед за арестом шпиона неизбежно следовали негодующие протесты и всегда немедленно давалось поручительство, хотя подобные действия равноценны признанию соучастия в деятельности агентуры.
Донесения от агентов передавались в Центральный разведывательный орган в Токио через:
— консульства и посольства (информация из консульств переправлялась курьерами в посольства, из посольств она поступала в Центр по каналам дипломатической почты);
— специальных агентов-курьеров, совершавших поездки под видом людей, занимающихся различного рода инспекциями;
— капитанов японских торговых и пассажирских судов, которым донесения вручались в последние минуты перед отплытием в Японию.
Японский агент имел преимущества перед коллегами большинства других стран Запада: немногим иностранцам удавалось досконально изучить трудный японский язык. Это обстоятельство исключало подслушивание. Сложная письменность давала японскому агенту возможность делать записи, не прибегая к кодам.
Агентурная информация добывалась и использовалась разведывательными органами армии, военно-морского флота и министерства иностранных дел.
Целесообразно также особо отметить деятельность японских патриотических обществ. Это были шовинистические секретные организации, члены которых фанатично верили в божественную миссию Японии — стать правителем мира. Указанные структуры являлись основной движущей силой агрессивности страны и оказывали на японскую внешнюю политику такое же сильное влияние, как и политические деятели. Все они делали особый упор на патриотизм, который основывался на синтоистской идее богоизбранности японцев. Их объединяла одна общая цель: установление японского контроля над Азией, а впоследствии и над всем миром. Они добивались распространения своих образа жизни, культуры, экономики и административного управления на всех тех «несчастных», которые не происходили от прапраправнука богини солнца и его свиты, согласно синтоистским верованиям.
Агентуру патриотических обществ представляли граждане из различных социальных слоев. Каждый агент в них отбирался строго индивидуально, а подавляющее число источников работало с почти невероятной, с точки зрения человека Запада, преданностью и самоотверженностью. Если такой преданности не было, то, независимо от наличия у кандидатов других качеств и положительных сторон, его отвергали. Агентам не обещали никаких наград, да и они не рассчитывали на них сами. Руководители патриотических обществ нередко заявляли, что их организации богаты биографиями «маленьких людей», делающих большие дела.
Члены обществ, отобранные для наиболее важной работы, обучались языкам и подрывной деятельности. Агенты — источники набирались из лавочников, туристов, продавцов литературы, порнографических открыток и медикаментов, инструкторов по спорту, рыбаков, бизнесменов, студентов, изучающих историю и иностранные языки, ученых, священников, археологов и т. д. На азиатских просторах нередко основу агентуры составляли выходцы из подонков общества: хорошо вооруженные головорезы, профессиональные убийцы, шантажисты, всякого рода авантюристы и проходимцы. Хотя эти агенты были тщеславными и наглыми, они в то же время отличались смелостью. Их предназначение — провоцирование уличных скандалов, драк и других инцидентов, нежелательных для той страны, где эти беспорядки происходили. Подобные «перлы» имелись и про запас, чтобы в будущем использовать их в качестве предлога для начала военных действий.
В Японии царили старинные военные традиции, в обществе невозможно было провести ясную линию разграничения между военными и гражданскими лицами. Точно так же не всегда можно было разграничить деятельность и функции патриотических обществ от действий и функций военной разведки. Многие бывшие военнослужащие становились членами указанных организаций, а те, в свою очередь, отдали военной разведке немало своих лучших агентов. В конечном итоге в Японии сложилась система «тотального шпионажа». Японцы позаимствовали ее у немцев, взяв за основу принципы деятельности тайной службы Бисмарка.
Патриотические общества сыграли не последнюю роль в подготовке первого большого успеха Японии в поединке с Россией, развязав против нее в начале XX в. широкомасштабную тайную войну — предшественницу открытого вооруженного противостояния стран и народов.
9 февраля 1904 г. японский флот открыл огонь по русской базе Порт-Артур. Куда бы ни перемещались поля сражений, вместе с японскими войсками меняли места своего пребывания резидентуры разведки и отдельные агенты. Агентура знала обходные пути и не указанные на картах дороги и тропы, форты и склады, психологию местного населения. Сотрудники японской военной разведки носили униформу, служили переводчиками, располагая агентурными данными, выполняли в войсках функции проводников.
К началу войны японским военным командованием создаются специальные группы, которые должны были двигаться впереди войск и собирать необходимую информацию, кадровыми сотрудниками агентурной разведки была разработана эффективная система передачи полученных от агентуры сведений заинтересованным в них штабам.
На всех участках фронта функционировали агентурные разведывательные органы, руководившие шпионской деятельностью в своих секторах, анализировавшие поступающую информацию, которая докладывалась в Генеральный штаб.
Непосредственно в расположении русских войск имелись руководимые опытными агентами тайные бюро, подчиненные оперативной агентурной разведке (в нынешней терминологии). Эти подразделения насаждали свои источники не только в районах их сосредоточения, ноивих ближайшем тылу.
Каждый засланный в расположение русских агент имел 3–4 курьеров, с которыми он отправлял в соответствующее бюро добытую им информацию. Так как глубина расположения российских войск обычно не превышала 50–60 км, то шпион с помощью трех курьеров был в состоянии выполнить каждое новое задание в течение 3–4 дней и мог обеспечить почти непрерывный поток разведывательной информации.
Курьерами, переносившими разведывательные сведения через русские линии, были китайские лоточники и бедные кули, используемые втемную. Они действительно не понимали, что делают, и знали лишь, что должны добраться до определенных японских офицеров в расположении японских войск, при этом не попасться русским и не потерять клочок рисовой бумаги, на котором были написаны странные знаки. Вот и все. За каждое доставленное донесение они получали весьма значительное вознаграждение, но считали, что риск, который они брали на себя, вполне оправдывается данной суммой.
Японская система разведки того времени обладала необыкновенной гибкостью. Командирам на местах разрешалось проявлять инициативу в добывании сведений, необходимых для осуществления их собственных планов. Низовые руководители нередко создавали свои шпионские группы, чтобы установить, каковы намерения противостоящего русского офицера.
Японцы создавали также независимые друг от друга агентурные группы, состоящие из 3–4 человек и действовавшие с центральной базы. Им поручалась одна конкретная задача, например разведать определенный участок расположения русской армии, осуществить контроль за передвижением войск и т. п.
Эти группы обеспечивались материальными средствами, достаточными для открытия какого-нибудь заведения, куда люди охотно бы шли и где можно было свободно поговорить обо всем. Чаще такую роль выполняла булочная. Российские армейские нормы всегда страдали недостаточностью, а хлеб, основной продукт питания, стоил дешево, и солдаты всех родов войск частенько наведывались в булочную.
Подготовленный агент из их разговоров, а также из ответов на свои осторожные вопросы мог почерпнуть очень ценные сведения.
Не следует, однако, думать, что русские не противодействовали активной шпионской деятельности японцев. Войсковые командиры у себя в частях организовывали внештатную контрразведывательную службу, и та оказалась настолько эффективной, что заставила неприятеля разработать новые способы передачи информации и хранения курьерами донесений. Те прятали донесения в косы, в подошвы ботинок или зашивали в швы одежды. Данные способы получили такую известность, что в настоящее время они в агентурной деятельности почти не применяются. Японцы заставляли курьеров наиболее ценную информацию заучивать наизусть с тем, чтобы в последующем они устно докладывали ее офицерам разведки. В связи с этим появилась необходимость в качестве данной категории агентуры использовать более развитых агентов.
Самым удивительным нововведением было отношение японцев к шпионам и шпионажу. Ведь на Западе вплоть до Первой мировой войны так называемые «приличные люди» относились к ним и самому такому специфическому виду их деятельности с презрением. Японцы же с момента зарождения в стране шпионажа включили его в бусидо — строгий кодекс морали и поведения самураев. Они провозгласили, что если тайная деятельность осуществляется в интересах родины, то она является почетным и благородным делом. А смелость и отвага, проявленные агентами на этом поприще, больше всего должны цениться настоящими самураями.
Отношение японцев к шпионажу находилось в полном соответствии с их культом служения родине и идеалам патриотизма. Эти идеалы воодушевляли тех, кто в минуты душевной слабости колебался принять на себя риск, вытекающий из тайной деятельности. Бусидо делал японских шпионов вдвойне опасными.
Примечательно, что этот кодекс распространялся и на врагов Японии. Так, молодой русский солдат, переодетый китайцем, был пойман, уличен в шпионаже и казнен. На японцев произвела сильное впечатление его храбрость и беспредельная преданность своей Родине. После казни они послали в русский штаб письмо, в котором высоко оценили поведение солдата.
Необходимо отметить, что в таком же духе поступали и российские военные. Русский патруль на Китайско-Восточной железной дороге захватил двух японских офицеров, переодетых в маньчжурскую национальную одежду, в момент, когда они пытались взорвать железнодорожное полотно. Военно-полевой суд в Харбине приговорил их к повешению. Однако российский главнокомандующий генерал Куропаткин, узнав, что они офицеры, заменил такой унизительный для офицерства способ казни расстрелом.
Во время Первой мировой войны японцы ввели в тайную деятельность некоторые новшества, с успехом применявшиеся позже. Они были первыми, кто организовал использование диверсантов в тылу противника. Небольшие группы из двух или трех агентов, хорошо обученных обращению со взрывчатыми веществами, посылались для взрыва участков железных дорог, электростанций и других сооружений военного значения.
В военное время японский шпионаж был эффективным не только на поле боя, ной в других своих проявлениях. Из войны военная разведка Японии вышла умудренной опытом и окрепшей. Мирное время использовалось ею для подготовки к новым сражениям за мировое господство.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.