Московский подмастерье

Московский подмастерье

Школу-трехлетку Георгий окончил с похвальным листом и отличными оценками по всем предметам. За это мать подарила ему новую рубашку, а отец собственноручно сшил сапоги и потом сказал: «Ну вот, теперь ты грамотный, можно будет везти тебя в Москву учиться ремеслу». На вопрос, кем бы хотел стать, Георгий ответил, что хочет работать в типографии. Однако знакомых, которые имели бы отношение к печатному делу и могли помочь устроиться, не нашлось, поэтому решено было отдать Георгия в учение к брату матери Михаилу Пилихину, который своим трудом сумел выбиться из бедности и теперь держал в Москве небольшую, но прибыльную скорняжную мастерскую.

Подходя к дому Пилихиных в соседней деревне Черная Грязь, отец сказал Георгию:

– Смотри, вон сидит на крыльце твой будущий хозяин. Когда подойдешь, поклонись и скажи: «Здравствуйте, Михаил Артемьевич».

– Нет, я скажу: «Здравствуйте, дядя Миша!» – отозвался сын.

– Ты забудь, что он тебе доводится дядей. Он твой будущий хозяин, а богатые хозяева не любят бедных родственников. Это ты заруби себе на носу.

Георгий насупился, но все же приветствовал Пилихина, как велел отец. Дядя внимательно посмотрел на мальчика и произнес:

– Ну, здравствуй, молодец! Что, скорняком хочешь быть?.. Ну что ж, дело скорняжное хорошее, но трудное.

– Он трудностей не должен бояться, к труду привычен с малых лет, – сказал Жуков-старший.

– Грамоте обучен?

Увидев похвальный лист, дядюшка сказал:

– Молодец! – и позвал собственных сыновей: – Эй, вы, оболтусы, идите сюда! Вот смотрите, как надо учиться, а вы все на тройках катаетесь.

Повернулся к Жуковым и изрек:

– Ну что ж, пожалуй, я возьму к себе в ученье твоего сына. Парень он крепкий и, кажется, неглупый.

Из деревень тогда многие стремились в город, поскольку это был единственный шанс выбиться в люди. Никакого имущества будущий ученик скорняка с собой не взял – нечего было. «Мать завернула пару белья, пару портянок и полотенце, дала на дорогу пяток яиц да лепешек. Помолившись, присели по старинному русскому обычаю на лавку.

– Ну, сынок, с Богом! – сказала мать и горько заплакала, прижав меня к себе.

Я видел, что у отца покраснели глаза и пробежали по щекам слезинки. И я чуть-чуть не заревел, но удержался… Раньше мне не приходилось ездить в поездах, и я никогда не видел железной дороги. Поэтому поездка эта произвела на меня огромное впечатление… Вокзал меня ошеломил. Все страшно спешили к выходу, толкаясь локтями, корзинами, сумками, сундучками. Я не понимал, почему все так торопятся.

– Ты рот не разевай, – сказал мой провожатый. – Здесь тебе не деревня, здесь ухо востро нужно держать».

Так Георгий Жуков впервые оказался в Москве. Раньше он не видел домов выше двух этажей, мощеных улиц, лихих извозчиков и уличной толпы. Мальчик был потрясен и молчал всю дорогу, озираясь по сторонам. Наконец Георгий и его провожатый оказались на углу Большой Дмитровки и Камергерского переулка. Дядя Сергей показал ему дом, в котором находилась мастерская Пилихина. В мастерской хозяйка сообщила младшему ученику, что ему придется чистить обувь, подметать комнаты, зажигать лампады у икон и выполнять множество других поручений.

О хозяине мастерской Жуков впоследствии отзывался нелестно, очень уж крут характером тот был. Да и не принято было в то время, когда писал воспоминания советский маршал, хвалить разбогатевшего предпринимателя. Однако даже тогда Жуков отметил, что хозяин одобрял его тягу к образованию, за чтение книг хвалил, а вот азартные игры запрещал категорически.

Но особо измывался над учениками приказчик Василий Данилов, и однажды четырнадцатилетний Георгий не выдержал и дал сдачи: огрел обидчика дубовой палкой по голове да так, что тот свалился без памяти. К счастью для Георгия, приказчик остался жив.

Городская жизнь была всегда полна впечатлений. Так, на четвертом году ученичества Георгий поехал с хозяином на прославленную ярмарку в Нижнем Новгороде и был потрясен великолепием Волги, рядом с которой его родная Протва казалась ручейком. Позже, в том же году, он впервые получил отпуск и смог съездить домой.

«На полустанке Оболенское меня встретила мать. Она очень изменилась за эти четыре года и состарилась. Что-то сжало мне горло, и я еле сдержался, чтобы не разрыдаться. Мать долго плакала, прижимала меня шершавыми и мозолистыми руками и все твердила:

– Дорогой мой! Сынок! Я думала, что умру, не увидев тебя.

– Ну, что ты, мама, видишь, как я вырос, теперь тебе будет легче.

– Дай-то Бог!

Домой мы приехали уже затемно. Отец и сестра поджидали нас на завалинке. Сестра выросла и стала настоящей невестой. Отец сильно постарел и еще больше согнулся. Ему шел семидесятый год… Думая о чем-то своем, он сказал:

– Хорошо, что дожил. Вижу, ты теперь взрослый, крепкий.

Чтобы скорее порадовать своих стариков и сестру, я распаковал корзину и вручил каждому подарок, а матери, кроме того, три рубля денег, два фунта сахара, полфунта чая и фунт конфет.

– Вот спасибо, сынок! – обрадовалась мать. – Мы уже давно не пили настоящий чай с сахаром.

Отцу я дал еще рубль на трактирные расходы.

– Хватило бы ему и двадцати копеек, – заметила мать.

Отец сказал:

– Я четыре года ждал сынка, не омрачай нашей встречи разговором о нужде».