Глава 17. Беглец 25 июля 1990 года. Йоханнесбург

Глава 17. Беглец

^{25 июля 1990 года. Йоханнесбург}

После прогулки в Йовилле, предназначенной для того, чтобы убедиться, что я не подцепил «хвост» в аэропорту Ян Сматс, я встретился с моими подпольными связниками.

Мак Махарадж и Гебуза руководили операцией «Вула» внутри страны. Они действовали за пределами страны, а потом, в 1987 году, исчезли из виду. Пошли слухи о том, что они были в Советском Союзе: Мак якобы восстанавливался после длительной болезни, а Сипиве Ньянда (Гебуза) учился в военной академии. Только Тамбо, Слово и горстка других товарищей знала правду.

Мак и Гебуза успешно создали подпольные структуры АНК и смогли, наконец, начать осуществлять тот вид руководства, которого не было в течение многих лет. Для того, чтобы успешно работать, у них было много вариантов смены внешности, конспиративных домов и документов. Компьютеризированная телефонная система связи, использующая кодированные послания, позволяла им поддерживать постоянную связь с внешним руководством. Они также были связаны с Манделой, находившимся в тюрьме, и с руководством демократического движения внутри страны.

Это была работа, требующая большой отдачи, но как только я присоединился к ним, события стали ускоряться. 2 февраля 1990 года Де Клерк снял запрет с АНК и ЮАКП. На следующей неделе Нельсон Мандела был освобождён из тюрьмы. К началу мая делегация АНК из Лусаки присоединилась к Манделе и другим «внутренним» лидерам, чтобы принять участие в переговорах с правительством в Кейптауне. Основа для переговоров уже была создана, и правительство предоставило временное освобождение от преследований всем членам Национального исполкома АНК, работавшим в Лусаке. Это дало возможность АНК начать создавать офисы и легальные структуры по всей стране. Махарадж и я получили указания тайно покинуть страну и прибыть в Лусаку или Лондон, откуда мы могли бы легально вернуться в страну.

Гебуза, который не был членом Национального исполкома, должен был оставаться на месте. Он должен был управлять подпольем и смотреть, как события будут развиваться дальше. Вместе с ним оставалась наш офицер связи, молодая женщина по имени Джанета Лав, которая тоже была из Лусаки.

Я улетел через аэропорт Ян Сматс, опять замаскированный под бизнесмена. В Европе я сбросил фальшивую внешность и вновь появился в Лондоне в своём обычном виде. В доме на Голдерс-Грин царило сильное возбуждение, поскольку все члены семьи обсуждали драматический поворот событий и перспективы нашего возвращения в Южную Африку. Наши сыновья Эндрю и Кристофер, которым было соответственно 24 года и 22 года, а также Бриджита, которая приехала к нам из Хараре, забавлялись тем, как мы с Элеонорой обсуждали, где мы поселимся. Элеонора предлагала Дурбан, тогда как я предпочитал мой родной город Йоханнесбург. Когда Элеонора предложила в порядке компромисса Кейптаун, который восхваляли такие люди, как Альби Сакс, Уолфи Кодеш, Палло Джордан, Джереми Кронин, Су Рабкин и Бантинги, я отверг это предложение:

«Эти кейптаунцы забывают упомянуть о том, что все эти красоты трудно оценить во время воющих ветров летом и бесконечных дождей зимой».

Не прошло и двух суток, как я летел назад в Йоханнесбург, чтобы принять участие в заседании Национального исполкома. У Элеоноры была хорошая работа в Лондоне, и она должна была закончить контракт. Поскольку ситуация в Южной Африке была ещё неясной, мы решили, что в любом случае будем рассматривать вопрос о переезде на постоянное жительство туда только на более поздней стадии.

Второй раз за шесть месяцев я прибывал в Южную Африку через аэропорт Ян Сматс. В течение многих лет я мечтал о победном возвращении домой. Однако в аэропорту был одинокий представитель нашего юридического департамента, который помог мне пройти пограничный контроль и отвёз меня в штаб-квартиру АНК. Я не испытывал неудовлетворения, ибо именно годы упорной борьбы заставили правительство начать открывать двери.

Не прошло и месяца, как я уже председательствовал на совещании по подготовке массового митинга, посвященного началу легальной деятельности ЮАКП. Был холодный зимний вечер 25 июля 1990 года и митинг должен был состояться всего через четыре дня. В середине совещания пейджер у меня на поясе начал подавать сигналы. Сообщение на крохотном экране заставило меня подпрыгнуть: «У Лары пищевое отравление. Следи за своим самочувствием. Свяжусь с тобой позже. Джеки». «Ларой» был Мак Махарадж. Его не было на совещании, поскольку в этот день он был болен гриппом. «Джеки» была Джанета Лав, которая поддерживала в Йоханнесбурге тесный контакт со мной и с Маком. Ссылка на пищевое отравление означала, что Мак только что был арестован и что я находился в такой же опасности. Не было никакого смысла чего-либо ещё ждать. Я передал функции председателя одному из товарищей и ушёл.

Хотя было только начало вечера, улицы так называемого «Золотого города» (Йоханнесбурга) уже были пусты. Офисы и магазины были закрыты и на их окна опущены решётки, на улице было мало машин. Даже в лучшие времена люди, работавшие в центре города, сразу же после окончания рабочего дня торопились в белые пригороды и отдалённые чёрные посёлки, оставляя центральные деловые районы пугающе пустынными под неоновым светом.

Затянув вверх молнию моей кожаной куртки, обмотав шарф вокруг шеи и опустив голову, я насколько можно быстро пошёл к своей машине, стараясь одновременно не выдать себя торопливостью движений. Я оставил машину в нескольких кварталах от того места, где проходило совещание. В течение последних двух недель я жил с предчувствием катастрофы.

Сейчас, собираясь перейти пустынную улицу и оглядываясь, нет ли поблизости машин, я одновременно проверял, нет ли за мной слежки.

Какие-либо надежды на возвращение к нормальной жизни, как видно, вновь улетучивались. Я опять был в полумраке. Я чувствовал себя одиноким и беззащитным. Как будто в виде упрёка на стене красовался свеженаписанный призыв «Не пропустите партию[67] — 29 июля!». Нарисованные красной краской серп и молот не оставляли сомнений в том, какую партию «нельзя было пропустить».

Создавалось впечатление, что «хвоста» не было. Я вглядывался вперёд, пытаясь углядеть кого-либо, кто ожидал бы моего появления, и испытал облегчение, увидев свою машину, которая была неизвестна полиции. В течение того месяца, который я работал в штаб-квартире АНК, я оставлял её на одной из городских стоянок. Даже никто из моих коллег не знал, на какой машине я езжу. Помимо нескольких других ключевых факторов, включающих изменение внешности и неизвестного полиции жилья, моя безопасность сейчас зависела от наличия «надёжной» машины.

Как бы мне ни хотелось прыгнуть в машину и умчаться, я прошёл мимо машины, перешёл дорогу, обошёл квартал и вернулся обратно — теперь уже в полной убеждённости, что всё в порядке.

Мотор завёлся, и это звучало музыкой для меня, но я по-прежнему не мог расслабляться. Возможно, за мной наблюдали на расстоянии? Я поехал на средней скорости, управляя машиной особенно внимательно. Мне удалось хорошо рассчитать время переключения цвета на светофоре, и я проскочил перекрёсток как раз в мгновение перехода с зелёного на жёлтый. Никто позади не попытался проскочить на красный, чтобы не отстать от меня. Существовала ещё возможность, что за мной следовали по параллельной улице. Я повернул к выезду на кольцевую автодорогу, идущую вокруг Йоханнесбурга, и быстро набрал скорость, не превышая при этом верхнего предела в 120 километров в час. Затем я сбросил скорость, позволяя другим машинам обгонять меня. Через некоторое время, убедившись в том, что за мной нет абсолютно никакого «хвоста», я смог расслабиться и обдумать свои дальнейшие действия.

Я был с южной стороны города и ехал в восточном направлении. Слева были небоскрёбы, справа — шахтные отвалы. Воздух плоскогорья был прохладен и чист. Плакат на заброшенной шахте объявлял её собственностью компании «Военные игры». Наверху ещё одного холма, похожего на лунный, расположился кинотеатр типа «драйв-ин» (для зрителей на машинах).

Ареста Мака можно было ожидать. И он, и я знали, что мы в опасности. Всего за две недели до этого в Дурбане был арестован Гебуза. Сейчас он был в предварительном заключении с примерно десятью другими участниками операции «Вула». Полиция безопасности и правительство молчали об этом. Мандела обсуждал эту проблему с Де Клерком, пытаясь разрядить ситуацию и добиться их освобождения. Мы указывали Де Клерку на то, что группа Гебузы действовала в стране ещё до снятия запрета на АНК. Как и другие нелегальные структуры, они ждали развития событий за столом переговоров перед тем, как выйти из подполья. Мы с Маком знали, что было только вопросом времени, когда они сумеют связать деятельность Гебузу с нами, но у нас было ощущение, что они не захотят поставить переговоры под угрозу, вороша прошлое.

С арестом Мака складывалось, однако, впечатление, что Де Клерк готовился занять жёсткую линию. Это означало, по-видимому, что он и его руководители полиции намеревались разыгрывать карту «красной угрозы» накануне начала деятельности партии.

Мне нужно было провести ночь в надёжном месте. У меня в уме была пара друзей, живущих в пригородах Йоханнесбурга. Но у них были маленькие дети, которые, возможно, ещё не спали. Лучше приехать к ним после восьми часов вечера, когда дети будут уже в кровати и не увидят моего появления. Полиция обычно не выставляла заграждений на кольцевой автодороге. Я чувствовал себя в безопасности, кружа вокруг города, чтобы убить время.