Глава 16. Поворотный момент 1988-89 гг. Ангола, Замбия, Ботсвана, Куба
Глава 16. Поворотный момент
1988-89 гг. Ангола, Замбия, Ботсвана, Куба
Те года, проведённые на «линии фронта», с АК-47, всегда лежащим под кроватью, с постоянной сменой адресов, чтобы быть хотя бы на один шаг впереди смерти, поистине напоминали «подвиги Лихого Дэна»[65]. Последующие годы были не менее бурными и беспорядочными.
Став начальником военной разведки, я создал в Лусаке центральный штаб. Он состоял из группы талантливых молодых людей и девушек, которые недавно прошли подготовку в Советском Союзе и на Кубе на специализированных курсах военной разведки. Некоторые до этого служили в боевых подразделениях
МК, другие были бывшими солдатами южноафриканских вооружённых сил. Руководитель нашей аналитической группы, мягкий и умный молодой человек по имени Билл Андерсон, служил в южноафриканской армии в Намибии и Анголе в 1975-76 годах. В возрасте 21 года, будучи солдатом-призывником, он был свидетелем систематических пыток, применявшихся южноафриканцами против мирного населения Намибии в период усиления партизанских действий. Немедленно после окончания срока службы, не дожидаясь нового призыва, он уехал из Южной Африки в Англию, где выступил в газете «Гардиан» с разоблачением жестокостей, творимых южноафриканской армией в Намибии.
Представляясь директором сельскохозяйственного исследовательского проекта, я снял в Лусаке для подразделения Билла дом в глубине тихой улицы. Мы были готовы в любой момент заменить карты на стенах на сцены из сельской жизни в Замбии, если бы только владелец дома решил посетить нас. На этой территории действовали строгие меры безопасности. О её существовании знали только Джо Модисе и Крис Хани.
Основная часть разведывательных данных обычно поступает из опубликованных материалов. Поскольку Южная Африка является современной индустриальной страной, то мы могли получать информацию практически обо всей её инфраструктуре. Она включала в себя всё, начиная с шоссейных и железных дорог, линий электропередачи, до экономических и стратегических объектов государственной важности. Пристрастие Претории к пропаганде предоставляло богатые возможности, чтобы черпать информацию из военной и политической литературы.
Одним из наших основных инструментов был Боевой план Южноафриканских сил обороны (САДФ). Этот документ определяет расположение подразделений и, используя его как исходную точку (и подкрепляя это сообщениями наших агентов на местах), мы стремились следить за местонахождением вражеских сил, за тем, где они были в настоящее время и куда они намерены были направиться дальше.
САДФ, как вооружённые силы прежде всего белого населения, основанные на концепции обязательной воинской службы, опирались на систему периодических призывов ранее подготовленного контингента. Многие из этих «солдат на полставки» испытывали недовольство необходимостью защищать апартеид, и мы устанавливали с ними контакты. Мы создали систему связи, включающую автоответчики, многие из которых находились в тихих пригородах, населённых англичанами, и простые коды для наших друзей с тем, чтобы они могли быстро сообщать об их призыве на службу и передвижениях.
У нас были карты, фотографии и схемы практически всех баз САДФ. Некоторые наши наиболее находчивые агенты сумели похитить крупномасштабные настенные карты из командных пунктов в Фортреккерухте и в армейском военном училище в Лохатла на севере Капской провинции.
Ещё одним крупным призом был полный набор крупномасштабных топографических карт страны. Джек Ходжсон начал покупать их в 60-х годах в магазине «Стандфордс» в лондонском районе Ковент Гарденз. Нам удавалось держать их в состоянии, соответствующем текущему моменту. По экономическим причинам и по причинам безопасности многие принадлежащие белым фермы в пограничном районе на северо-западе провинции Трансвааль были заброшены. Биллу Андерсону пришла в голову идея нанести эти фермы на нашу карту.
Первым шагом по определению, какие фермы пустуют, было знакомство с местными телефонными справочниками. Каждый номер в справочнике в сельских районах, расположенных вдоль границы, который сопровождался названием фермы в качестве её адреса, заносился на карточку. Вторым шагом был поиск этих ферм на наших картах. Тысячи карточек перетасовывались до тех пор, пока мы не определяли, какой ферме принадлежит какой номер телефона.
Наша теория заключалась в том, что фермы без телефонов были заброшенными, и мы попытались проверить это. Мы подписались на «Фермерский еженедельник» и на местные сельские газеты, в которых изучали объявления о продаже ферм. Мы посыпали наших оперативников для поездок на своих машинах и пешеходных вылазок в эти районы. Они изображали из себя потенциальных покупателей, собирали информацию, делали фотографии и снимали на киноплёнку окружающую местность. Через несколько месяцев упорной работы Билли и его команда создали систему карт с указанием маршрутов проникновения через границу, которая в оптимальной мере использовала заброшенные фермы и удобную местность. Мы направили разведывательные группы по этим маршрутам и обнаружили, что можно добраться из Ботсваны практически до самой Претории, не выходя из буша.
Кроме создания многих новых маршрутов проникновения, это открытие позволило нам совершить качественный скачок. Мы несли большие потери около наиболее удобных мест пересечения границы, на остановках автобусов и такси, или когда использовали машины, чтобы добираться до надёжных мест в городах. Мы убеждали товарищей, что где только возможно, проникновение должно осуществляться пешком, и что товарищи должны идти через буш в течение по крайней мере трёх ночей, отдыхая днём, за исключением тех случаев, когда они должны были базироваться именно в сельских районах. Такой подход должен был позволить нам повысить степень проникновения и, возможно, впервые за 25 лет решить проблемы подготовленных бойцов, «загнивавших» от долгого сидения в лагерях и транзитных домах.
Волнения в Южной Африке продолжались, не утихая. Военная штаб-квартира сформулировала программу проникновения внутрь страны, основанную на нашей информации. Она получила название «Операция Зикомо». Это слово на языке племени ньянджа означало «Спасибо» и это была благодарность за гостеприимство и поддержку, которые предоставляли нам президент Каунда и народ Замбии.
Один из первых бойцов, которые пересекли границу таким образом, осуществил в 1985 года на Рождество расстрел свазилендского полицейского Шибы, находившегося на содержании Претории. Его имя было Раймонд Молапо или Клемент. Он прибыл в Лусаку в середине 1985 года после того, как был депортирован с большой группой других товарищей из Свазиленда в Танзанию. Я не знал, как он выглядит. «Вон товарищ Клемент, — сказали мне, когда я спросил о нём, — моется вон там».
Я повернулся и увидел молодого худенького парня, который обливал обнажённый торс водой из садового крана. Его брюки были закатаны до колен. Живой человек совсем не соответствовал мысленной картине, которую я создал для себя об этом храбром молодом человеке. Он вытерся полотенцем и когда повесил его на веревку, я неторопливо подошёл, чтобы поговорить с ним.
Мы обменялись рукопожатиями. Я смотрел в лицо сдержанного человека с ясными безмятежными глазами. Мягким голосом он рассказал, как он «убрал» Шибу без всяких попыток объяснить необходимость этого акта. Шибе, перед тем, как он повалился, удалось один раз выстрелить. Клемент показал мне, где пуля вошла в руку и вышла около локтя. «К счастью, это была левая рука, на которой лежал мой АК-47. Но сейчас всё в порядке».
Его интересовало то, что было общим стремлением — как вернуться домой, чтобы бороться. Он спросил меня о возможностях для этого.
— Я приехал именно для того, чтобы поговорить с тобой об этом, — ответил я. — Мы сейчас достигли заметного успеха в разработке более безопасных путей назад в Южную Африку, вне прежних маршрутов. Мы ищем товарищей, которые были бы способны обойтись без общественного транспорта и могли бы отдыхать в буше в течение дня. Но мы ожидаем также поступления средств, чтобы предоставить товарищам по две тысячи рандов на первое время после прибытия на операционные базы.
— Мне не нужно много денег, — быстро ответил он. — У меня есть знакомые, которые позаботятся обо мне. Если только у меня будет оружие, я смогу действовать.
Его самообладание и отсутствие претензий произвело на меня глубокое впечатление. Я немедленно рекомендовал его руководителю операций. Он был одной «капелькой» в потоке бойцов, которые проникли в страну в течение нескольких последующих лет. В 1987 и 1988 годах проводилось более трёхсот операций МК в год. Это было самое высокое число операций в нашей истории. Более трети этих атак были направлены против полиции и армии. Число бойцов МК, захваченных силами безопасности, после 1987 года снизилось. В 1989 году, когда операции МК попрежнему шли на высоком уровне, количество погибших и попавших в плен составляло 75 человек. Эта цифра в то время, когда темпы проникновения в страну возросли, была свидетельством более надёжных маршрутов возврата домой, возросших возможностей подполья, более тесных связей с сельским населением и более грамотной, с точки зрения безопасности, поддержки бойцов МК. Мы доказали, что, несмотря на трудные условия, МК обладал способностью преодолеть ошибки и слабости прошлого. Вооружённая борьба в том виде, в котором вёл её МК, обещала стать в 90-х годах гораздо более эффективной. Это было одним из факторов, оказавших воздействие на настроения режима и вынудивших правителей страны принять решение пойти на урегулирование через переговоры. Подразделение Клемента в Западном Ранде было одним из наиболее активных. Он участвовал во многих перестрелках с полицией. Он уничтожил более дюжины полицейских до того, как сам погиб в бою. Они погибли вместе с молодой женщиной, которую звали «Зоя», в засаде, напоминавшей известную историю о Бонни и Клайд. Только наши бойцы руководствовались не целями личных выгод.
До того, как Билл Андерсон приехал ко мне в Лусаку, основная часть наших исследований проводилась в Лондоне.
До 1987 года Билл работал в квартире за железнодорожным вокзалом Кинг Кросс. Для соседей этот молодой человек с хорошими манерами был вежливым квартиросъемщиком, несмотря на его страсть до глубокой ночи слушать рок-музыку. Однако внутри квартиры две самые большие комнаты были превращены в настоящие командные пункты. Стены (и даже окна) одной из комнат были полностью завешены стендами, на которые крепились карты и схемы размещения войск. Комнату заполняли ящики для карт и чертёжные столы. Во второй комнате хранились картотеки. Вдоль стен стояли книжные полки, заполненные военными журналами из Южной Африки и со всего мира. Когда командующий вооружёнными силами АНК Джо Модисе посещал эту квартиру, то он не только знакомился с делами, но и осматривал жилые помещения, требуя, чтобы кровати были заправлены должным образом и чтобы поддерживалась армейская чистота.
Наша работа по изучению вооружённых сил врага была похожа на решение очень большой головоломки, в которой нужно сложить мелкие кусочки, чтобы получилась картинка. На её создание ушли годы. Каждое имя, подразделение и база, упоминавшееся в южноафриканских армейских или полицейских журналах, получало индекс и перекрёстную ссылку. Телефонные справочники со всей страны исследовались в поисках малейших ссылок на сотрудников сил безопасности. Мы расспрашивали дезертиров из САДФ, разочарованных наёмников и солдат спецназов. Мы получали документы от наших оперативников, действовавших внутри САДФ. Особенно крупным достижением было получение справочника телексов САДФ, в котором не только было названо каждое подразделение, но и через совместные каналы шифросвязи выявлялись основные организационные взаимосвязи между подразделениями. Ещё одним достижением было получение справочника для операторов компьютерной системы военной разведки. По мере того, как наша головоломка обретала форму, у нас возрастала уверенность в том, что мы знали почти всё необходимое о размещении армейских и полицейских подразделений по всей стране от штабных структур до уровня взводов. Эта информация была использована для подготовки мини-справочника для командиров, руководящих операциями на местах. Нам удалось добиться того, что начиная с 1987 года большинство наших подразделений имело подробную информацию о расположении и тактике сил противника в тех районах, где они действовали.
Ещё одним важным полем деятельности было изучение целей для атак. Сначала выделялись потенциальные цели в зависимости от их политического и экономического значения. Затем создавались предварительные карты для того, чтобы оценить характер местности и окружающих районов в целом. Оперативники из разведывательных подразделений получали задание провести изучение этих целей. Их доклады, фотографии и схемы собирались вместе, составляя описание цели для Оперативного управления МК.
Наши оперативники имели самое разное прошлое. Это были бойцы МК, проникшие в страну для создания разведывательных сетей; это были солдаты-призывники; это были люди, которые пошли на службу по контракту в Постоянные силы САДФ (один из них сумел закончить элитную Военную академию в Салданья Бэй); журналисты; архитекторы; преподаватели университетов, выявлявшие нужных нам людей среди их студентов; симпатизирующие нам иностранцы, работающие в том или ином районе; и значительное число не вполне понятных личностей, которых приходилось держать на расстоянии вытянутой руки и проверять на тщательно подобранных заданиях на предмет выявления их истинных намерений.
Информация о сухопутных и военно-воздушных силах САДФ также сводилась воедино. Хотя она представляла мало пользы для наших партизанских частей, эта информация была бесценной для наших союзников в «прифронтовых государствах». Мы внимательно следили за созданием систем оружия южноафриканской армии, которая, несмотря на достижения в некоторых областях, очень сильно страдала он международного бойкота на поставки вооружений и от общей отсталости южноафриканской промышленности, особенно с точки зрения производства современных самолётов. Мы предсказали, что торжественно принятый на вооружение новый реактивный истребитель «Чита» (который представлял собой модернизированный французский «Мираж») не сможет сравниться с советскими МИГ-23.
Мы также узнали о создании беспилотного разведывательного самолёта (БРС), основанного на израильском проекте. Он имел на борту телевизионное оборудование, которое посылало сигнал назад, в центр управления. Билл создал подборку документов об этом радиоуправляемом разведывательном самолёте ещё в 1983 году и мы передали её нашим друзьям в «прифронтовых странах».
Как только я передал эту подборку мозамбикским военным, БРС появился над Мапуту в апреле того же года. Когда он был замечен над столицей, на улицах воцарилось замешательство. Товарищи из представительства АНК, располагавшегося рядом с Авенидой Мао Цзедуна, заняли позиции на крыше здания, надев каски и взяв АК-47. Люди разбегались в поисках убежища, поскольку за неделю до этого южноафриканские самолёты бомбили и обстреливали Матолу — пригород Мапуту. Они хотели нанести удар по АНК, а вместо этого убили четверых рабочих на фабрике, производящей джем.
Я смотрел в чистое голубое небо и хотел, чтобы мозамбикская система ПВО открыла по нему огонь, и, чтобы беспилотный самолёт ушел без повреждений в сторону моря. БРС представляет собой металлический корпус одноразового использования с парой крыльев и системой связи. С южноафриканской границы за ним следили внимательные глаза, наблюдающие за его полётом, только и ждущие появления вспышек огня с земли, которые они надеялись заметить и зафиксировать. «Не стреляйте», — бормотал я про себя, когда внезапно над головой появился дымный след, а затем раздался громоподобный звук. Ракета поразила этого «шмеля». Под крики радости, включая и мои, он рухнул в Индийский океан. Ну ладно, размышлял я, по крайней мере это предоставило ракетным батареям мишень для тренировок, даже если им теперь придётся сменить позиции.
Битва за Квито-Кванавале на юго-востоке Анголы, начавшаяся в октябре 1987 года, показала ценность информации, которую мы были в состоянии предоставить нашим союзникам. Мы постоянно следили за программой празднований 75-й годовщины САДФ, намеченной на 1987 год. Одним из основных мероприятий года должны были стать широкомасштабные учения сухопутных войск в армейском военном училище в Лохатла, в северной части Капской провинции. Такие дивизионные учения ранее использовались для акклиматизации и подготовки армейских бригад, состоящих из резервистов, к участию в агрессии против Анголы.
Мы с Биллом изучали эту информацию в нашем доме в Лусаке. Это был май 1987 года, и я собирался побывать в Анголе.
— Это должно заинтересовать наших ангольских товарищей, — сказал я, — но помимо простого привлечения их внимания, насколько весомый акцент мы должны делать на возможности вторжения?
Билл задумчиво почесал голову.
— Всё зависит от ситуации в той части лесов, которую контролирует Савимби. Буры постоянно бывают в южной части Анголы, обычно используя 32-й батальон. Может быть, с этими июльскими маневрами они используют возможность для чего-то более крупного и пошлют свои бригады внутрь Анголы.
К тому времени, когда в резиденции президента Анголы началась моя встреча с одним из руководителей ангольской разведки, я уже принял решение.
Передавая ему информацию об июльских учениях САДФ, я сказал, что, по нашему мнению, вторжение в Анголу из Намибии неизбежно. Мы сидели в кабинете полковника, оснащённом кондиционером, и он очень заинтересовался моим сообщением. Мы сотрудничали два года, обмениваясь информацией об УНИТА и САДФ. Ему было около сорока лет, он был исследователем и спортсменом, учился в католической семинарии и в камуфляжной форме и в зелёном берете ФАЛЛА представлял собой броскую фигуру.
Сидя за большим столом кабинета, стены которого были завешаны оперативными картами Анголы, он проницательно посмотрел на меня сквозь стёкла очков и заявил на хорошем английском: «Должен сказать Вам вот что: в настоящее время мы готовимся к наступлению против УНИТА на юго-востоке, в направлении их базы в Джамба. То, что Вы сказали мне, означает, что южноафриканцы также наращивают численность своих войск. Спасибо за своевременное предупреждение».
В этот период времени я часто бывал в нашем основном учебном лагере около Маланже, в пятистах с лишним километрах к востоку от столицы. Прохладная атмосфера внутреннего плоскогорья была приятным отличием от жаркой влажности Луанды. Для экономии времени я летал на попутных советских транспортных самолётах, которые ежедневно совершали полёты во все уголки страны. Из-за угрозы диверсий со стороны УНИТА мы резко снижались с большой высоты по узкой спирали в аэропорт, охраняемый кубинскими подразделениями. Самолёты МИГ-23 постоянно тревожили отряды УНИТА, попрежнему засевшие на другой стороне реки Кванза. Однажды я провёл интересный день, наблюдая за взлётом ангольских пилотов и возвращением их с заданий.
Маленькая колония советских специалистов, некоторые из них с жёнами, располагалась в двух покрытых гирляндами бугенвилей виллах в симпатичном, хотя и обшарпанном городке. Они обучали радиооператоров МК, которые обслуживали наш центр связи в Маланже, связывавший Луанду с Лусакой. Они также обучали и наставляли наших инструкторов в основном лагере, находившемся в 60 километрах, неподалеку от кучки обмазанных глиной хижин, которые были известны, как деревня Какулама.
Положение в наших лагерях улучшилось после тяжёлого времени мятежа. Советские инструктора помогали в программах подготовки. Это повышало уровень обучения и высвобождало многих из наших наиболее подготовленных людей для «домашнего фронта»[66].
Я иногда ночевал на одной из советских вилл, наслаждаясь домашней пищей, включавшей борщ, чёрный хлеб, колбасу, солёные огурцы и шпроты. Всё это сопровождало аппетитное второе блюдо и запивалось большим количеством водки. Я особенно ценил такие походы в гости после недельного пребывания в Какуламе и с нетерпением ждал возможности расслабиться в маленькой деревянной бане, которую они построили около нашего центра связи. Там с потом выходила пыль и въевшаяся в кожу грязь лагерной жизни, там мы поднимали тонус уставших мышц, исхлестав свои тела эвкалиптовыми вениками, и возвращали телу жидкость, распивая свежезаваренный грузинский чай и принимая по стопке водки.
Это были офицеры, направленные из Москвы в командировку продолжительностью в 2–3 года. Я знал некоторых из них по поездкам в Советский Союз с Модисе или Крисом Хани. Мы часто обсуждали экономические проблемы, стоявшие перед их страной, и они спорили, проявляя стоицизм и ироническое остроумие.
«Tovarish Khumalo (Товарищ Кумало), — говорил мне с основательным славянским акцентом коренастый инструктор тактики с добрыми глазами, — единственный способ заставить производство двигаться — это пойти на фабрики с нашими АК-47 и сказать нашим рабочим, чтобы они оторвали от лавки свои задницы». Однако, прежде, чем мне удалось ответить, он наклонился вперёд на деревянной полке в бане и с хитрой искоркой в глазах и смехом добавил: «Но именно поэтому мы утверждаем, что армия вторична по отношению к партии и она не должна вмешиваться в политические вопросы».
Несмотря на сухой расслабляющий жар бани, вспыхнул ожесточённый спор, который продолжался во время ужина, относительно глубинных причин экономических проблем. Кроме недостаточной производительности, которая, как утверждалось, была вызвана чрезмерной защитой трудящихся, основным виновником были расходы на оборону. Война преподала советским людям суровый урок. Я не встречал когда-либо советского офицера, который бы радовался тому, что оборонные расходы были столь высокими. Приводились расчёты, которые показывали огромную цену расходов на защиту СССР от НАТОвских крылатых ракет и «Першингов». Тот же самый инструктор тактики, быстро производя вычисления на калькуляторе, подсчитал, что Советский Союз должен был тратить в десять раз больше на защиту своих протяженных сухопутных границ против крылатых ракет, чем нужно было тратить Западу за свою защиту.
— Потом это вопрос научно-технической революции, — добавил инструктор по имени Борис. — Мы можем быть первыми в космосе и в некоторых военных областях, но в обществе в целом, в сельском хозяйстве и промышленности мы отстаём. Мы сделали крупную ошибку в 60-х годах, когда сознательно отказались от крупных капиталовложений в новые компьютерные науки. Мы должны были выплачивать целые состояния на импорт этих знаний с Запада.
Когда Борис произнес слово «импорт», он поднял брови и криво усмехнулся. Он, конечно, имел в виду контрабанду такого оборудования.
Я рассказал им о том, как в 1979 году, проведя два года в Анголе, я пришёл с моими маленькими сыновьями в центр развлечений в Лондоне и впервые увидел самые последние компьютерные игры. Мальчики набирали впечатляющее количество очков в «Космических пришельцах» и когда Эндрю закончил игру, компьютеризированный голос объявил, что он показал самый высокий результат в этом месяце.
— На следующий день, — сказал я своим советским хозяевам, — я наткнулся в лондонской газете «Таймс» на объявление размером в целую страницу, приглашающее молодых людей с навыками компьютерных игр подумать о достоинствах карьеры в Королевских военно-воздушных силах и послать запрос о дополнительной информации об этой карьере. Для военных это было очень выгодно. «Это был для меня способ сказать: «Какого чёрта вы не предоставляете ваши космические достижения в распоряжение всего остального общества?».
Моя ирония вызвала новое ироническое замечание со стороны Бориса.
— Да, — покачал он головой, — а наши ребята, когда приходят в армию, зачастую даже не знают, как выглядит копировальная машина.
Я захохотал вместе с ним, когда он упомянул копировальную машину. Он работал в учебном центре для группы бойцов МК, когда мы с Модисе побывали в Москве за год до этого. Из-за бюрократических проволочек потребовалось несколько дней, чтобы скопировать некоторые документы. Модисе шутил, что, может быть такой аппарат рассматривался, как «секретный объект». Мы знали, что советские товарищи всегда были готовы посмеяться над собственными недостатками.
Моё понимание марксизма учило меня тому, что социализм означал шаг вперёд от капиталистической экономической системы. Ленин суммировал это в тезисе, который мне нравился: «Социалистическая революция должна доказать свою пользу через повышение производительности труда». Надежды Хрущёва в 1961 году к 1981 году обогнать Запад были весьма опрометчивыми. Но я никогда не ожидал, что советская экономика начнет снижать темпы.
Если человек видел недостатки советской экономики, его система взглядов подвергалась испытанию. Меня беспокоило то, как Запад к концу ХХ-го века добился технологических достижений, опережая социалистическую систему, производительные силы которой к тому времени должны были быть более развитыми. Конечно, было несложно дать рациональное объяснение, что мы попросту недооценили возможности капитализма и переоценили стадию развития, достигнутую социализмом. По крайней мере, в то время.
Проще было также умиляться коммунистической риторике, революционному наследию и прошлым достижениям, чем видеть внутренние проблемы, присущие этой системе. Октябрьская революция 1917 года, конечно, преобразила отсталую царскую Россию в мощную мировую державу. Только позже стало ясно, что на определённой стадии развитие замедлилось, и попытки создать социалистическое общество подвергались убийственному искажению.
Много надежд возлагалось на горбачёвские реформы. Те военные и представители партии, с которыми мы сотрудничали, в то время были ещё полны оптимизма и решимости продолжать оказывать нам помощь.
Нашим лучшим советским другом был товарищ, с которым мы сотрудничали много лет в Москве, который сначала представлял Комитет афро-азиатской солидарности, а затем Центральный Комитет партии. Его имя было Владимир Шубин. Он был похож на медведя, с громыхающим голосом и сокрушающими кости объятиями. Хотя он был примерно одного возраста со мной, он был для всех нас как дядюшка и особенно заботился о здоровье более старших лидеров, таких, как Мозес Мабида и Оливер Тамбо. У него был острый, как бритва, ум и прекрасная память, удивительное понимание ситуации в Южной Африке и впечатляющее чувство того, что правильно, а что нет. Это относилось и к политическим, и к личным вопросам. Я иногда задумывался над тем, было ли это последнее качество проявлением его крестьянского происхождения или марксизма. Для Шубина никакая задача, большая или маленькая, не была слишком сложной. Некоторые из нас с уважением называли его «Tovarish Mozhna», что означало «Товарищ Можно». Он никогда не отказывал в разумной просьбе, но покачивая в размышлении своей большой головой, обычно отвечал: «Да, да… можно… можно».
Вопреки западным представлениям времён «холодной войны», Советский Союз не контролировал и не направлял нас. Представление о многочисленных русских заговорщиках, в глубокой ночи в Кремле при свете ламп вырабатывающих планы захвата Южной Африки, могло только вызвать смех. Это не означает, однако, что как люди, имеющие собственные традиции революционной борьбы, они не делились с нами своим историческим опытом и идеями о том, как свергнуть диктатуру. Шубин был одним из небольшой группы товарищей, которых было меньше, чем пальцев на руке, и которые занимались поддержкой нас — это прежде всего включало в себя военную помощь, предоставление стипендий и гуманитарную помощь. Компартия Советского Союза, естественно, имела тесные связи с Южноафриканской компартией и, конечно, была бы счастлива увидеть победу социализма в Южной Африке. Но КПСС не пыталась манипулировать Южноафриканской компартией и не пыталась сделать ЮАКП посредником в отношениях с АНК. Конечно, АНК пользовался плодами отношений, существовавших между СССР и ЮАКП. Ещё в 1963 году Оливер Тамбо приехал в Москву вместе с Котане, чтобы договориться о подготовке бойцов АНК в Советском Союзе. Но Москва предоставляла такие же возможности для обучения и тем освободительным движениям, которые не были связаны с коммунистическими партиями. Иными формами помощи со стороны СССР и других социалистических стран были предоставление авиабилетов, приём на отдых и лечение и оказание небольших бытовых услуг. Всё это не было связано с какими-либо условиями. Я никогда не встречался со случаями и не слышал о таких случаях, когда предоставление помощи ЮАКП или АНК оговаривалось бы какими-нибудь условиями или попытками направить наши действия на что-либо, не связанное с первоочередными целями борьбы за свободную, нерасовую и демократическую Южную Африку. Во время пребывания в изгнании мы имели возможность пользоваться возможностями социалистических стран для проведения встреч и конференций в безопасности. И всё это было бесплатно.
Мы проводили шестой съезд ЮАКП в ноябре 1984 года в одном месте неподалеку от Москвы. Это мероприятие начиналось как конференция. Предыдущий съезд нашей партии проходил в 1962 году в Южной Африке в условиях подполья. Уставные мероприятия последующих лет проходили как расширенные заседания Центрального Комитета или как специальные конференции. Во время перерыва в заседании я встретился с Шубиным, которые возглавлял небольшую группу людей, оказывавших нам техническую помощь.
— Скажи мне, — спросил я, — сколько делегатов было на первом съезде вашей партии в 1903 году?
— Тринадцать, включая Ленина, — ответил он.
— У нас здесь сорок делегатов. Я собираюсь предложить проект резолюции, объявляющей это мероприятие съездом. Это будет гораздо более важное событие для учебников истории, не так ли?
— Неплохая идея, — засмеялся он. — Одна из подпольных партий в Латинской Америке в прошлом году проводила съезд в микроавтобусе «Фольксваген».
Съезд решительно подтвердил курс на вооружённую борьбу и заявил о необходимости укреплять как подполье, так и нарождающееся профсоюзное движение.
Лагерь в Какуламе когда-то был базой ЗАПУ. Он располагался на обширной территории в буше и в нём было до пятисот новобранцев. Это были «молодые львы» из чёрных посёлков, которые продолжали потоком уходить из Южной Африки, чтобы вступить в МК. Крис Хани стал начальником штаба МК и мы часто вместе выступали в этом лагере. Крис — сильная и жизнерадостная личность, был самым энергичным из всех нас, входивших в Штаб военного командования. Он постоянно бывал в лагерях и неутомимо работал над тем, чтобы облегчить процесс возвращения бойцов в Южную Африку. Он был вдохновляющей силой и одновременно чрезвычайно тёплым и заботливым человеком, обладающим многими замечательными качествами, включая заразительное чувство юмора. Но больше всего поражала его память на имена товарищей, его глубокое знание их личных проблем и готовность заниматься этими проблемами. Это было отнюдь немаловажно в условиях, когда личный состав постоянно менялся: люди прибывали, убывали, появлялись вновь, иногда через несколько месяцев, а иногда и лет. Всегда была длинная очередь товарищей, которые хотели обсудить с ним волновавшие их вопросы. Поэтому куда бы он не приезжал, Крис работал чуть ли не круглосуточно.
Мы начали сотрудничать с ним в Танзании почти 25 лет назад. Было очень увлекательно наблюдать за его политическим и человеческим ростом. В лагерях он чувствовал себя как дома и напряжённо работал над тем, чтобы восстановить моральный дух нашей армии. «Времена мятежа, — сказал он мне, когда мы обсуждали нынешний высокий дух в Какуламе, — были самым тяжёлым и требующим сосредоточенности испытанием, через которое я когда-либо проходил». Он был человеком, лёгким в общении. Мы разговаривали и о чувствах, которые он испытывал, когда лагерь Панго был отвоеван у мятежников и начались массовые казни.
— Мятежники вели себя, как звери. Когда мы увидели, как хладнокровно они расправились с некоторыми из наших товарищей, я был полон ярости, как и все наши. Но после того, как были казнены семь человек, я подумал о двадцати других, ожидающих расстрела: некоторых из них я знал ещё молодыми новобранцами в Лесото, они явно были введены в заблуждение. Я подумал, что нам нужно остановиться. Я обратился через головы местных командиров, которые были полны решимости привести в исполнение приговор трибунала, к Тамбо, находившемуся в Лусаке.
Он явно получал удовольствие от дискуссии, с благодарностью используя повод для размышлений и для того, чтобы изучить под микроскопом различные подходы к этим сложным проблемам.
— Какая жалость, что жизнь стала такой сумбурной и мы почти не имеем времени для размышлений. Такие, как мы с тобой, — тут он засмеялся в своей обычной манере, как всегда, когда собирался поделиться личными наблюдениями, — люди в основном мягкосердечные, мы вместе с такими товарищами, как Слово и Палло, являемся совестью Движения. Вот почему мы с тобой не могли позволить себе разрешать и дальше держать этих женщин в «Куатро».
Условия в лагере АНК для заключённых в «Куатро» были ещё одним вопросом, который постоянно беспокоил его. Через несколько лет, когда Крис вернулся в Южную Африку, он дал откровенное интервью о роли наших структур безопасности. «Да, в то время преобладала культура нетерпимости, но именно ведущие члены Коммунистической партии критически относились к этой культуре. Мы никогда больше не должны предоставлять неограниченную власть службе безопасности. Мы должны избегать повторения тех вещей, которые происходили в очень незначительной мере в АНК и в очень значительной степени внутри сил безопасности режима.»
Мы вместе выступали перед личным составом лагеря Какулума и были очень тепло приняты бойцами, выстроенными на плацу. Звучный голос Криса гулким эхом отдавался в лагере, когда он подробно рассказывал о положении в Южной Африке и призывал бойцов максимально использовать возможности для подготовки. Он обладал способностью обращаться непосредственно к чувствам людей — надежде, гневу, страху — и мог убедительно говорить о страданиях людей дома, в Южной Африке, опираясь на воспоминания о том, как сам он рос в бедной деревне Кофимваба в Транскее. Он добавлял в свои выступления перец остроумия, высмеивая, под радостный рёв голосов, правительство апартеида и его марионеток.
Одним из молодых курсантов в лагере был мой сын Эндрю, который после периода юношеской неопределённости о национальной принадлежности его родителей, работал на АНК в Лондоне печатником, а затем изъявил желание вступить в МК. Крис Хани помнил его маленьким ребёнком в Лондоне. Эндрю пользовался уважением в лагере, но использовал вымышленное имя, чтобы скрыть наше родство. Он был приглашён к нам в один из вечеров, и мы втроём сидели, вспоминая те времена. Крис был в отличной форме, его звенящий голос и весёлый смех эхом отражались от стенок нашей землянки. Он напомнил Эндрю о том, как он нечаянно напугал его и его младшего брата, когда они пришли домой из школы (а дома, по-видимому, никого не было), и обнаружили его сидящим на кухне — с внешностью, изменённой в порядке эксперимента.
— Те годы после арестов в Ривонии в 1963 году и восстания в Соуэто в 1976 году были самыми тяжёлыми, — говорил Крис, — но мы продолжали бороться и сейчас ничто не может остановить нас.
Обращаясь прямо к Эндрю, он засмеялся:
— Как можно остановить нас, если даже маленькие дети-кокни, как ты, стали молодыми львами!
Эндрю ещё предстояло участвовать в боях, сопровождая в качестве бойца охраны колонны машин МК, направлявшиеся в наши лагеря. УНИТА активировала свои действия на северо-востоке в стремлении оттянуть силы ФАПЛА из района Квито-Кванавале. Потери МК в 1987-88 годах были самыми тяжёлыми в нашей истории. Мы потеряли примерно сто бойцов в дюжине засад на дороге из Кашиту и Кибаше. Но в этих боях мы нанесли УНИТА гораздо большие потери.
Тимотфи Мокоена часто был в самом центре боя. Его нога была раздроблена пулей в одном из столкновений, но, к счастью, он вылечился в госпитале в Москве. Мы потеряли многих замечательных молодых людей в боях против попыток заблокировать пути снабжения наших лагерей. Среди них был Нджобе — сын семьи членов АНК, которая жила в Лусаке. Погиб также доктор Хьюго, врач, получивший образование в Советском Союзе. Его настоящее имя было Тамсанка Фихла. Он мог сделать карьеру в любой стране мира или вернуться в Южную Африку. Но он выбрал работу в лагерях МК. Тот факт, что мы могли выдержать такие тяжёлые потери, не утрачивая боевого духа, показывал, насколько хорошо МК восстановился от потрясшего нас мятежа 1984 года. Многие из негативных проявлений, которые вызвали мятеж, были устранены. Тимотфи Мокоена придерживался мнения, что большую роль сыграло ускоренное направление бойцов для действий внутри Южной Африки.
К тому времени, когда я покинул Анголу, наступление ФАПЛА против УНИТА на юге началось. Но моя голова была занята нашей собственной задачей — продвижением внутрь Южной Африки специально подготовленной группы, которая пока находилась неподалеку от Маланже.
Мы готовили эту группу в эвкалиптовом лесу за городом. Она состояла из четырёх белых мужчин, трое из которых были жителями Лондона. Их командиром был симпатичный и решительный парень по имени Дамьен Де Ланге, который был инструктором в наших лагерях. Тройка из Лондона уклонилась от призыва в Южной Африке, включилась в антиапартеидную деятельность и выразила желание вступить в МК. Они были прекрасными пловцами и жили около озера, в котором тренировались каждый день. У нас были большие планы и, среди прочего, мы намеревались использовать их для подрыва портовых сооружений и судов.
В самом городе Маланже подруга Дамьена — живая и привлекательная рыжеволосая девушка по имени Сюзанна Весткот проходила подготовку в качестве их радиста. Её обучали работе на маленьком передатчике, который должен был связать группу с Лусакой. Мы выяснили, что часть нашей разведывательной информации была бесполезной для подразделений, разбросанных в посёлках и сельских районах. Модисе считал необходимым иметь особую группу, надёжно обосновавшуюся в белых районах, которая действовала бы под непосредственным управлением Лусаки.
Пока я летел в Лусаку и оттуда на юг в Ботсвану, эта четвёрка следовала по пятам за мной — инкогнито, с фальшивыми паспортами и изменённой внешностью. Сюзанна улетела в Англию, где ей должны были изменить внешность. Далее ей нужно было вступить в фиктивный брак с одним из друзей, что позволило бы законно изменить фамилию и получить новый британский паспорт. Затем она должна была приобрести и подготовить дом в Южной Африке, после чего брак был бы аннулирован.
В это время несколько бригад ангольской армии начали наступление на УНИТА на юг, в самые неисследованные и отдалённые районы страны, называемые бывшими португальскими колониальными правителями как Куандо Кубанго — «место на конце земли». Со своей стороны, южноафриканская армия на своих базах в Намибии и вдоль полосы Каприви готовилась к действиям в поддержку их марионеток из УНИТА. 7-я дивизия проводила учения в северной части Капской провинции вблизи от границы с Ботсваной и на пути в Намибию. Наша телефонная система в Англии гудела от телефонных звонков от резервистов южноафриканских вооружённых сил, призываемых в армию.
Винсент, который изменил фамилию после его перевода в Свазиленд, подготовил конспиративный дом в Габороне. Через неделю после выезда из Маланже группа Дамьена собралась под крышей этого дома.
Наш план состоял в том, чтобы отправить группу в Лесото самолётом, откуда бы они спустились с Драконовых гор, изображая из себя группу альпинистов, и незаметно проникли бы в один из природных парков Наталя. Наш связной должен был встретить их в гостинице, а затем они соединились бы с Сюзанной. Однако в Лесото прошли сильные снегопады и их отъезд туда пришлось отложить. Затем пара ботсванцев, у которых Винсент снимал дом, неожиданно вернулась из-за границы. Они согласились подождать месяц и в течение этого времени жили у родственников, но постоянно наезжали в свой дом. Их явно смутило, когда они обнаружили свой дом наполненным бородатыми белыми мужчинами, которые вполне могли оказаться наемниками, намеренными дестабилизировать Ботсвану. Винсент объяснил им, что мы были группой его друзей из Великобритании, которое путешествовали по Югу Африки. Я был представлен как издатель и ботсванская пара привела знающего друга, который устроил мне настоящей экзамен по каждому аспекту издательской деятельности. «Винс, — сказал, наконец, я, — скажи своему приятелю, что ты увозишь нас на сафари. Нам лучше начать двигаться».
У нас был подержанный «Лендровер» и в течение нескольких месяцев мы с Винсентом изучали маршруты на запад через пустыню Калахари и затем на юг к отдалённой северной границе Капской провинции с Намибией. Мы набили машину продовольствием и оружием и отправились в путь, объезжая заградительные посты, постоянно выставленные Силами обороны Ботсваны вдоль единственной национальной автострады, которая идёт как позвоночный столб вдоль восточной границы страны с Зимбабве и Трансваалем. Это был основной маршрут проникновения МК и товарищи зачастую начинали путь домой, тайно пересекая реку Замбези на лодках около города Ливингстон. Джо Модисе дал мне поручение исследовать альтернативный путь через пустыню Калахари.
Я чувствовал себя лучше всего «в поле», вдали от штаб-квартиры с её бесконечными заседаниями. После жизни взаперти в доме в Габороне, все в машине были в приподнятом настроении и я скоро уже сигналил гогочущим страусам, которые удирали, показывая нам пятки, по пыльной просёлочной дороге. Ботсвана — это широко раскинувшаяся безводная страна с редкими деревнями. Загадочная бескрайняя пустыня Калахари простирается к западу от горстки городов, расположенных вдоль автострады, которая идёт с севера на юг.
Мы разбили лагерь на краю пустыни около центра добычи алмазов, города Джваненг. Когда спустились сумерки, мы оказались в объятиях звёздного неба, отдыхая с кружками кофе около костра, и, ощущая внутреннее чувство уверенности, беззаботно подначивали друг-друга. Через несколько дней, вернувшись назад в Габороне, я прочитал в местной газете о том, что Пик Бота, министр иностранных дел Южной Африки, посетил в Джваненге брата премьер-министра Ботсваны именно в тот же вечер, когда мы расположились лагерем неподалеку от этого города.
На следующий день, ближе к вечеру, после целого дня рискованной езды по бесконечным колеям, оставленным в песках огромными грузовиками-скотовозами, с редкими остановками для того, чтобы полюбоваться призрачными высохшими соляными озерами, мерцающими от жара пустыни, мы добрались до отдалённой точки, заранее намеченной, как место перехода границы. Высохшее ложе реки Молопо является южной границей Ботсваны с ЮАР. Вдоль неё идёт прочный пограничный забор. Низкая растительность в этом районе дополняется бахромой высокого кустарника, растущего вдоль берега реки и предоставляющего дополнительное укрытие. Мы оставили машину примерно в километре от точки пересечения границы. Мы находились приблизительно в двухстах километрах к северо-западу от училища сухопутных войск в Лохатле, и я подумал, что было бы интересно узнать, как идут учения 7-й дивизии. Если они намереваются усилить соединения на намибийско-ангольской границе, то через несколько недель их самолёты начнут полёты над местом нашего расположения и войска пойдут по шоссе Упингтон — Виндхук, расположенному к югу от нас.
А тем временем я вёл наши собственные силы вторжения через кустарник и деревья-колючки к месту пересечения границы. Мы лежали на животах и в угасающем свете наблюдали через бинокли, как полицейская машина ехала по гравийной дороге на южноафриканской стороне границы.
— Это последний патруль, — сказал я Дамьену и остальным. — Какой-нибудь случайный фермер, может быть, проедет здесь вечером — и всё.
Как только стемнело, мы двинулись в путь и начали перебираться через забор. Я оставил Винсента с АК-47 на границе, чтобы прикрыть нас, и пригнувшись, пошёл вместе с группой к гравийной дороге, находившейся в полукилометре. Мы были вооружены автоматами Калашникова и гранатами и готовы были к любому повороту событий. Я поставил две пустых банки от кока-колы на обочине дороги в сорока метрах друг от друга, что было сигналом для машины, которая должна была появиться через десять минут. Я раньше связался с нашим оперативником в Йоханнесбурге, с которым разработал такой план «подхвата» в чрезвычайных условиях. Пройти пешком 600 километров до Йоханнесбурга по такой местности группа не смогла бы ни при каких обстоятельствах. У нас не было контактов с местными жителями, хотя после снятия запрета с АНК в 1990 году я обнаружил, что население северной части Капской провинции и других сельских районов было настроено по-боевому. Мы разделились на две группы и стали ждать.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.