Жизнь в полку

Жизнь в полку

Напряжение последних лет вылилось в многочисленные пьянки, автомобильные аварии, дуэли, самоубийства и многие другие нарушения дисциплинарного устава.

На партийно-хозяйственном активе бригады были приведены сведения о том, что за первый год мирной жизни в Германии по разным причинам погибло советских военнослужащих больше, чем за советско-японскую войну 1945 года.

У парторга второй батареи первого дивизиона нашего полка капитана Хусаинова в Средней Азии жила старая мать. Служил Хусаинов исправно, с начальством не ссорился и одним из первых получил отпуск. По возвращении в часть капитана нельзя было узнать. Он был замкнут, буквально посерел, все время о чем-то думал и в конце концов пустил себе пулю в лоб. А перед этим Хусаинов рассказывал своим товарищам, насколько жизнь в родном, далеком от войны ауле отличалась от жизни в побежденной и разрушенной Германии.

Не поделив одну прекрасную даму, один из офицеров нашего полка вызвал другого на дуэль. На аллее парка секунданты отмерили пятнадцать шагов и с обеих сторон обозначили барьеры. Дуэлянтам предложили на выбор одинаковые пистолеты, в каждом из которых было по одному патрону. После сигнала и сближения почти одновременно прозвучали выстрелы. Итог? Двое раненых (один в плечо, другой в живот) отправлены в госпиталь, а после выздоровления все участники дуэли, включая секундантов и фельдшера, понижены в звании и демобилизованы.

В то время среди наших войск начали быстро распространяться венерические заболевания, и в Веймаре, на территории бывшего немецкого концлагеря, появился венерический госпиталь, который наши ребята назвали «Голубая дивизия».

Как-то раз после отбоя меня вызвал дежурный по части. Рядом с ним стоял незнакомый солдат, доставивший бумагу, в которой меня вызывали в отдел Смерша. До штаба бригады, где он размещался, нужно было пройти по городу несколько кварталов. Я шел впереди, а чуть сзади конвоир с карабином. По дороге напряженно соображал, что могло быть причиной ночного вызова. Но при любых обстоятельствах ждать ничего хорошего от военной контрразведки было нельзя. В здании штаба поднялись на второй этаж, где стоял часовой. Мне велели сесть на скамейку и ждать, а конвоир удалился куда-то по коридору.

Через полчаса меня вызвали. В комнате сидел лейтенант, который сразу же, не глядя на меня, начал задавать вопросы:

– Когда вы последний раз видели рядового Шилова?

Вопрос был неожиданным. Шилов был моим подчиненным. Его отправили в санбат с подозрением на заболевание сифилисом.

– Две недели назад. Из части он, по приказу командира дивизиона, отбыл в госпиталь, и больше я его не видел.

– Не видели? – переспросил лейтенант.

– Не видел! – твердо ответил я.

Лейтенант первый раз внимательно посмотрел на меня и сказал:

– Шилов в госпиталь не явился. Мародерствовал. Сейчас он арестован и просит принести ему туалетные принадлежности и личные вещи. Вот список. Вы свободны. Можете идти.

Спустя месяц над Шиловым состоялся показательный процесс военного трибунала, из которого стали ясны подробности его похождений.

В госпиталь он не пошел и некоторое время болтался по городу. Ночевал у разных женщин, а продукты и вино отбирал у продавцов небольших лавок. Пару раз его задерживали патрули, но на вопрос о документах он отвечал:

– Я – сифилитик. Сейчас как плюну!

И патруль немедленно исчезал.

Задержали Шилова случайно. Стоя на шоссе с пистолетом в руке, он остановил машину и потребовал отвезти его в город. Сидевший сзади майор, видя пьяного солдата, подвинулся и предложил сесть рядом. Через десять минут Шилов задремал, а майор юстиции, оказавшийся прокурором нашей бригады, доставил его в комендатуру. Военный трибунал, заседавший в нашей части, приговорил Шилова к пяти годам исправительно-трудовых работ. А мне надолго запомнился этот ночной вызов в отдел Смерша.

Я относился к тем людям, которые пили довольно много спиртного, но не выходили за рамки приличия и алкоголиками не стали, хотя иногда и попадали в глупое положение.

Как-то раз в выходной день, когда хозяйственные работы, которыми мы занимались последнее время, не велись, я решил надеть новый китель и прогуляться. Мои друзья куда-то ушли, и похвастаться было не перед кем. На дворе моросил дождь, я немного постоял и хотел было вернуться в помещение, но в это время из окна второго этажа нашей казармы выглянул автотехник первого дивизиона и позвал меня к себе. На столе стояла пол-литровая банка со спиртом, а в тарелке лежал соленый огурец. Китель лейтенанту понравился, и он предложил выпить. Налив каждому по граненому стакану, лейтенант разрезал огурец, выпил спирт, запил его парой глотков холодной воды и сунул в рот половину огурца. То же проделал и я.

Немного поговорив, мы вышли во двор. Дождь продолжался. В метре от крыльца находилась большая, но мелкая лужа. Было жарко, и мне захотелось в нее лечь. Но я, помня о новом кителе, ложиться в лужу воздержался. Оглянувшись и увидев, что лейтенант ушел, я стал на карачки и начал макать голову в лужу. Возвратившиеся ребята увидели эту картину, подняли меня, притащили в комнату и уложили в кровать. А вечером, когда я уже очухался, весело смеясь, рассказывали старшине, как спасали меня от утопления. И это действительно было смешно.

Несмотря на серьезные последствия от употребления спиртного, тяга к нему постоянно росла, а после окончания войны приобрела катастрофический характер. Этому в большей степени способствовало появление в воинских частях магазинов военторга, где можно было купить крепкие напитки.

После окончания войны в армии началась реорганизация. Для решения кадровых вопросов при штабе полка был создан специальный отдел. Особенно трудно решались вопросы со средним и старшим командным составом. Около дверей отдела постоянно толпились лейтенанты, капитаны, майоры и другие командиры. Офицеры, имевшие хорошее образование и гражданскую специальность, подавали рапорты об увольнении из армии, а те, у которых до войны не было опыта работы, принимали все меры, чтобы не увольняться и остаться служить в частях вооруженных сил. Чаще всего военные чиновники поступали наоборот. Одними из первых были уволены в запас лейтенант Малахов, майор Плющ и некоторые другие офицеры, не отличившиеся на военной службе. В то же время майор Леноровский и наш бывший парторг капитан Лубянов, несмотря на их просьбы об увольнении, были оставлены в армии еще на несколько лет.

В отличие от командного состава, рядовых и сержантов демобилизовывали по Указу Верховного Совета в зависимости от возраста. Первым в конце 1945 года уехал наводчик Гарош, которому к этому времени стукнуло сорок четыре года. Грустно было прощаться с этим замечательным человеком – главным хозяином нашего расчета. Во второй этап демобилизации попали Очкас и Станчиц – борцы с алкоголем, не выпившие за все время пребывания на фронте ни капли спиртного. Потом поехали домой заряжающий Хомяков и досыльный Егоров, от которого у нескольких наших офицеров остались неплохо сшитые им сапоги.

В конце следующей весны заместитель командира бригады по политчасти подполковник Ковалев, у которого почти одновременно демобилизовали ординарца и шофера, предложил мне перейти к нему. При этом он сказал, что собирается переехать на работу в Москву и возьмет меня с собой. Мне очень хотелось домой, и я, не раздумывая, согласился. Однако вскоре стало известно, что в Москву его не переводят, и Ковалев командировал меня в Баку, где он раньше служил, за женой и двумя сыновьями восьми и десяти лет. По дороге я два дня провел в Москве. Бабушка к этому времени уже умерла, и я останавливался у дяди.

В Азербайджане я сразу же ощутил трудности командировки. Ковалевы жили здесь много лет и накопили массу вещей, которые надо было упаковать, отвезти на станцию и отправить родственникам. При выполнении этой работы со мной никто из чиновников, включая военных, просто так разговаривать не хотел. Все требовали «даш баш», то есть взятку деньгами или вещами. Денег на это не было, а вещи без разрешения я отдавать не мог. Нина Васильевна – жена Ковалева – хорошо знала местную ситуацию, и в конце концов вещи, хотя и с некоторой задержкой, удалось отправить.

Следующая проблема возникла с билетами. В форме старшего сержанта пробиться к офицерской кассе я не мог даже при наличии соответствующих документов, а в солдатской даже плацкартных билетов не давали. Нас было четверо, и разместиться с багажом (шесть чемоданов и множество сумок) в общем вагоне было просто невозможно. Решение пришло случайно. Во время укладки вещей Нина Васильевна предложила мне померить старый китель мужа, который, по ее мнению, сейчас будет ему мал. На мне он сидел хорошо, да еще мои усы увеличивали возраст. Тут и возникла идея рискнуть и пойти за билетами в кителе майора. На вокзале у кассы, как всегда, беспорядочно толпились старшие офицеры, и я взялся устанавливать порядок. Зато домой вернулся с двумя купейными билетами (для жены подполковника и детей) и одним в общем вагоне для себя. Когда поезд тронулся, в купе оказалось еще два человека – пожилой полковник и его жена. Полковник долго смотрел на меня, а потом тихо спросил:

– Это вы утром брали билеты?

Мы уже ехали, и я сознался. Полковник расхохотался и после этого всю оставшуюся дорогу рассказывал нам анекдоты про жизнь в Баку.

С этой же командировкой связан еще один не очень приятный случай.

Во время остановки в Минске я встретил командира батареи из нашего полка капитана Гринева, возвращавшегося из отпуска. Узнав, что я сопровождаю семью Ковалева, он перебрался в наш вагон и во всем нам помогал. Мы вместе питались, ели из одной миски и пили из одной кружки. Пока я был в командировке, наша бригада переехала из Эрфурта в город Ратенов. Гринев знал об этом и помог нам туда добраться. В части нас радостно встретил подполковник, и мы разошлись по своим местам – Ковалевы в свой коттедж, Гринев к себе в комнату, где жил с другим офицером, а я в свою батарею.

На другой день мне позвонила жена Ковалева и взволнованным голосом спросила, прошел ли я медосмотр, которому подвергали всех командированных, вернувшихся в часть. Я ответил, что прошел без всяких замечаний. Однако она не успокоилась и попросила меня вечером зайти к ним. Я был несколько удивлен, но через пару часов меня вызвал к себе подполковник и снова задал тот же вопрос. Видя мое удивление, он сообщил, что при медосмотре у Гринева обнаружили сифилис второй стадии, при которой болезнью можно заразиться бытовым способом. Это была страшная новость. Оказывается, Гринев, уезжая в отпуск, уже знал о болезни, не поехал домой, а провел время у каких-то знакомых. В полку его сразу же отправили в госпиталь, а все мы, включая детей, три недели ходили под дамокловым мечом. Но, к счастью, все обошлось.

За время командировки подполковник нашел для меня новое место работы – шофером в отделе Смерша. После истечения инкубационного периода состоялся разговор с начальником этого отдела капитаном Ниловым, и вопрос был решен в течение десяти минут. Чем здесь занимались, я так и не узнал. Но один эпизод хорошо запомнился.

Как-то раз днем мне передали приказ подготовить машину к длительной ночной поездке. Около часа ночи в машину сели Нилов, незнакомый мне лейтенант и два солдата. И мы поехали, а за нами следом выехал служебный «Додж» с офицером и несколькими солдатами. Отъехав от города километров сорок, обе машины остановились на опушке леса. Нилов, выйдя из машины, прошел вперед. Навстречу ему из кустов вышел какой-то человек в гражданской одежде, и они о чем-то переговорили. Потом капитан вернулся и велел мне ехать дальше с выключенными фарами. Через некоторое время дорога привела нас к небольшому хутору, стоящему недалеко от леса. Мы остановились и пошли к дому, а солдаты, сидевшие в «Додже», его окружили.

В доме находились совершенно седой старик с небольшой бородкой и пожилая женщина, возможно, его жена. Ехавший с нами лейтенант на хорошем немецком языке сказал этим людям, что нам поручено произвести у них обыск, и показал им какую-то бумагу. Хозяин дома взглянул на нее и молча сел к столу рядом с женщиной. Капитан Нилов и я сели напротив, а лейтенант с солдатами принялись за работу. Примерно через полчаса лейтенант, осматривавший соседнюю комнату, принес и показал Нилову кинжал с дарственной надписью. На вопрос, кому он принадлежит, старик ответил, что это подарок его сыну, погибшему на русском фронте. Кроме кинжала, капитану были переданы еще какие-то бумаги.

Закончив обыск и взяв с собой старика, мы направились в Берлин. Остановились у комендатуры на Карл-Горст-штрассе. Все ушли и увели с собой старика, а я остался в машине. Часа через три появился капитан и пригласил меня в ресторан пообедать. Потом мы вернулись в часть, а лейтенант и солдаты, видимо работавшие в комендатуре, остались в Берлине.

По дороге Нилов все время о чем-то думал, а потом достал из офицерской сумки пакет, развернул его и показал мне седой парик и бородку. Оказалось, что мы арестовали не старика, а давно разыскиваемого немецкого контрразведчика.

После этой успешно проведенной операции Нилова перевели в Берлин, а мне по моей просьбе разрешили вернуться в свой дивизион.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.