БУДНИ СЕВАСТОПОЛЯ

БУДНИ СЕВАСТОПОЛЯ

Зимой 1854–1855 гг. в осаде Севастополя наступило относительное затишье. И союзники и русские в Крыму были заняты, прежде всего, наращиванием своих сил, готовясь с приходом теплого времени возобновить решительную борьбу. И здесь все более и более начинало сказываться экономическое преимущество противников России.

Флот Англии, Франции, Сардинии и Турции обеспечивал беспрепятственную и сравнительно быструю доставку и войск, и оружия с боеприпасами, и всего необходимого для осады под Севастополь. Правда, союзнический флот понес серьезные потери во время сильнейшего шторма 2 ноября, однако стабильная связь метрополий с экспедиционными силами не прерывалась ни на мгновение.

Буря нанесла ущерб и защитным сооружениям Севастополя. Она разломала затопленный у входа в Севастопольскую бухту корабль «Силистрия». Образовался широкий проход, через который можно было прорваться на рейд города. Однако пока союзники раздумывали, осажденные 5 ноября спешно заделали этот проход, потопив в нем свой линейный корабль «Гавриил».

Позже союзники даже построили узкоколейную железную дорогу от причалов Балаклавы к своим осадным батареям. Развитая военная промышленность Англии и Франции обеспечивала войска всем необходимым. Не знали союзники и недостатков в материальном снабжении.

По-иному обстояло дело у русских. К началу 1855 г. все острее становилась проблема боеприпасов. Их запасы были во многом израсходованы в1853–1854 годах, а маломощная военная промышленность страны все с большим трудом справлялась с пополнением этих расходов.

В донесениях все чаще писали: «Прекратили огонь за расстрелянием всех снарядов». С кораблей «обдирали всякую маленькую пластинку свинца, которая попадалась под руку».

Еще более серьезной проблемой стала доставка боеприпасов и всего остального необходимого для армии в Крым. Медленно по размытым непрерывными дождями южным дорогам двигались вереницы запряженных волами повозок с ядрами, порохом, свинцом и всем остальным. Обозы из центра страны в Крым шли месяцами (по 12–15 верст в сутки) — дольше, чем доставлялись все необходимые грузы неприятельским войскам морским путем из Марселя и Лондона Знаменитый хирург Н.И. Пирогов, участник обороны Севастополя, так описывал свой путь дороги на юг: «Дорога от Курска, где шоссе прекратилось, невыразимо мерзкая. Грязь по колени, мы ехали не более трех и даже две версты в час шагом: в темноте не было возможности ехать, не подвергаясь опасности сломить шею». Дальше дорога была еще хуже: «Они сделались чисто непреодолимым препятствием к достижению цели». 60 верст от Симферополя до Севастополя Пирогов ехал два дня.

В результате очень скоро севастопольские батареи были вынуждены отвечать одним выстрелом на три-четыре неприятельских. Бывало и хуже. Участник обороны П.И. Лесли писал: «Но досаднее всего то, что на каждый наш выстрел они отвечают десятью. Наши заводы не успевают делать такое количество снарядов, какое нужно выпускать, чтоб нести хоть какой вред неприятелю, и кроме того, подвоз на телегах гораздо неудобней, чем подвоз на пароходах, на которых неприятель доставляет все, что только нужно».

Чтобы хоть как-то восполнить недостаток, защитники начали использовать выпущенные врагом снаряды. Их собирали и солдаты с матросами, и мирные жители, поскольку за принесенное полагалась небольшая плата. Обычной картиной будней осажденного города стали стайки детей с тележками, собирающими ядра и пули и везущие их на бастионы. Юные защитники Севастополя нередко занимались этим нелегкими делом под обстрелом противника.

Были у защитников города трудности и со многим другим необходимым, в том числе и с обмундированием, продовольствием, топливом. Один из современников писал позже: «Зимняя одежда союзных войск… погибла во время бури 2-го ноября… О снабжении же наших войск теплой одеждой в это время еще никто и не помышлял, и когда, хоть и нескоро, из-за тридевять земель французам и англичанам была доставлена теплая одежда, даже теплые бараки, наши солдатики всю зиму пробавлялись в своих истасканных шинелишках, добавляя к ним, и то на собственные гроши, рогожи, которые и надевали на себя в виде ризы на плечи, а во время дождя даже на голову, образуя громадный башлык. Этот наряд, видимый издали, приводил в недоумение неприятелей, никак не могущих разрешить вопроса — что это за особый род военного костюма русской армии».

По поводу снабжения защитников города продовольствием тот же автор также приводил довольно курьезные замечания: «Солдат ел одну свою неизменную кашицу с мясом истощенного от бескормицы скота… Французская газета того времени, трактуя со слов своих корреспондентов о качестве русского солдата и упоминая о его любви к родине, пресерьезно уверяла, что каждый русский солдат носит в своем ранце мешочек с землей его родины, — ничему иному они не могли уподобить 3-дневный запас наших горелых сухарей, истолченный в порошок, для более удобного помещения их в ранце. Таким образом, традиционная кашица и весьма небезукоризненный сухарь были единственными элементами питания русской армии…»

«Как ни велика храбрость, покрывшая уже черноморских моряков вечною славою, — писал один из современников, — нельзя не упомянуть, что выше этой доблести должна быть поставлена та почти мученическая жизнь, к которой все служащие на бастионах осуждены уже более 8 месяцев… Нравственные мучения и физические лишения, которые наши моряки столь страшно долго переносят, превышают все то, что можно себе вообразить».

По всей России было широко известно о невероятном и наглом воровстве в интендантских ведомствах, призванных снабжать Севастополь. Немало дельцов в те годы создали сказочные состояния. Еще очень долго многие считали именно «крымских воров» главными виновниками поражения России в Крымской войне.

* * *

Однако, несмотря на все трудности, Севастополь продолжал героически сражаться. Душой обороны города по-прежнему был Нахимов. Он ежедневно бывал на всех севастопольских укреплениях, но особенно на ближайшем к позициям противника Четвертом бастионе. В первые дни осады Севастополя бастион представлял слабо прикрытую яму, укрепления которой разрушались неприятельскими бомбами. Казалось, привести бастион в порядок едва ли возможно из-за систематического огня французской артиллерии. Но по настоянию Нахимова на бастионе были сооружены блиндажи, в которых могли укрываться матросы и офицеры от неприятельского огня. После того как блиндажи были построены, а бастион очищен от разбросанных повсюду французских бомб, Нахимов сказал: «Теперь я вижу, что для черноморца невозможного ничего нет».

Не раз приходя на Четвертый бастион, Нахимов приносил отличившимся солдатам и матросам знаки отличия Военного ордена (солдатского Георгия). Отношения, сложившиеся у него с матросами на кораблях, были перенесены на севастопольские укрепления. Для матросов адмирал Нахимов оставался просто «Павлом Степановичем», а для того, чтобы он еще больше походил на них самих, его фамилию переиначили в «Нахименко бесшабашного». Самым страшным наказанием для матросов было увидеть недовольный взгляд адмирала. Свою квартиру Нахимов отвел под лазарет для раненых. Личные его деньги также шли на помощь семействам моряков.

Нахимов по-прежнему появлялся в самых опасных местах. Когда формальный во многом начальник обороны города генерал барон Д.Е. Остен-Сакен стал упрекать его за то, что он себя не бережет и что его жизнь нужна России, Нахимов отвечал: «Эх, ваше сиятельство, не то говорите вы. Севастополь беречь следует, а убьют меня или вас — беда не велика-с! Вот как убьют князя Васильчикова или Тотлебена, это беда». Бесстрашие Нахимова беспокоило всех защитников Севастополя. «Недавно, — писал в письме капитан 2-го ранга М.М. Коцебу, — матросы без церемонии сняли его с лошади и отнесли в место, более безопасное».

Вот что вспоминал позже Э.И. Тотлебен: «Нахимов ежедневно обходил оборонительную линию, презирая все опасности. Своим присутствием и примером он возвышал дух не только в моряках, благоговевших перед ним, но и в сухопутных войсках, также скоро понявших, что такое Нахимов. Всегда заботливый к сохранению жизни людей, адмирал не щадил только себя. Так, например, во время всей осады он один только всегда носил эполеты, делая это для того, чтобы передать презрение к опасности всем своим подчиненным. Никто лучше его не знал духа русского простолюдина-матроса и солдата, не любящих громких слов; потому он никогда не прибегал к красноречию, но действовал на войска примером и строгим требованием от них исполнения служебных обязанностей. Он всегда первым являлся на самые опасные места, где наиболее нужны были присутствие и распорядительность начальника. Боясь опоздать, он даже ложился спать ночью, не раздеваясь, чтобы не терять ни одной минуты на одевание. Что касается административной деятельности адмирала во время обороны, то не было ни одной части, о которой не заботился бы он более всех. Он сам всегда приходил к другим начальникам, хотя бы и к младшим в чине, для того, чтобы узнать, нет ли каких-либо затруднений, и предложить им свое содействие. В случае несогласия между ними он всегда являлся примирителем, стараясь направить всех и каждого единственно на служение общему делу. Раненые офицеры и нижние чины не только находили в нем опору и покровительство, но всегда могли рассчитывать на помощь из его собственного небогатого кармана».

Бесстрашие и самоотверженность руководителей обороны являлись примером для всех севастопольцев и вместе с тем выражали общий героический подъем людей, готовых до конца отстаивать родной город.

Но тот же Нахимов категорически запрещал лишнее удальство, зачастую проявляемое матросами едва ли не в массовом масштабе. В приказе, изданном после его вступления в должность командира порта и военного губернатора, он говорил о священной обязанности всех начальников «предварительно озаботиться, чтобы при открытии огня с неприятельских батарей не было ни одного лишнего человека не только в открытых местах и без дела, но даже прислуга у орудий и число людей для различных орудий были ограничены крайней необходимостью. Заботливый офицер, пользуясь обстоятельствами, всегда отыщет средства сделать экономию в людях и тем уменьшить число подвергающихся опасности… Жизнь каждого из них принадлежит Отечеству, и не удальство, а только истинная храбрость приносит пользу ему и честь умеющему отличить ее в своих поступках от первого».

В середине февраля 1855 г. матросы по приказу Нахимова, опасавшегося, что союзники могут воспользоваться повреждением заграждения из потопленных кораблей, затопили еще 7 судов. Эта мера пришлась как нельзя кстати, поскольку в лагере союзников вновь строились планы атаки города с моря. Теперь такая возможность была упущена

В конце февраля 1855 г. Нахимов издал приказ, устанавливавший общий порядок службы и деятельности на бастионах:

«Усилия, употребленные неприятелем против Севастополя 5-го октября и в последующие затем дни, дают основательный повод думать, что, решившись продолжать осаду, враги наши рассчитывают на средства еще более громадные; но теперь шестимесячные труды по укреплению Севастополя приходят к концу, средства обороны нашей почти утроились, и потому — кто из нас, верующих в правосудие Божие, усомнится в торжестве над дерзкими замыслами неприятеля?

Но разрушить их при большой потере с нашей стороны не есть еще полное торжество, а потому-то я считаю долгом напомнить всем начальникам священную обязанность, на них лежащую, именно, предварительно озаботиться, чтобы при открытии огня с неприятельских батарей не было ни одного лишнего человека не только в открытых местах и без дела, но даже прислуга у орудий и число людей для неразлучных с боем работ было ограничено крайней необходимостью. Заботливый офицер, пользуясь обстоятельствами, всегда отыщет средства сделать экономию в людях и тем уменьшить число подвергающихся опасности. Любопытство, свойственное отваге, одушевляющей доблестный гарнизон Севастополя, в особенности не должно быть допускаемо частными начальниками. Пусть каждый будет уверен в результате боя и спокойно останется на указанном ему месте; это в особенности относится к гг. офицерам.

Я надеюсь, что гг. дистанционные и отдельные начальники войск обратят полное внимание на этот предмет и разделят своих офицеров на очереди, приказав свободным находиться под блиндажами и в закрытых местах. При этом прошу внушить им, что жизнь каждого из них принадлежит отечеству, и что не удальство, а только истинная храбрость приносит пользу ему и честь умеющему отличить ее в своих поступках от первого.

Пользуюсь этим случаем, чтобы еще раз повторить запрещение частой стрельбы. Кроме неверности выстрелов, естественного следствия торопливости, трата пороха и снарядов составляет такой важный предмет, что никакая храбрость, никакая заслуга не должны оправдать офицера, допустившего ее. Заботливость об охранении города, вверенного Государем нашей чести, пусть будет ручательством за меткость и хладнокровие наших молодцов-артиллеристов».

Для связи с ключевыми районами обороны Севастополя — Малаховым курганом и Корабельной стороной — по приказу Нахимова был построен мост на бочках, резко сокративший время доставки туда подкреплений и боеприпасов.

Нахимов вникал во все дела обороны — следил за размещением у госпиталей палаток, занимался доставкой продовольствия и одежды для защитников города, как военных, так и чиновников, которые по его инициативе были приравнены к военным. По инициативе Нахимова один месяц за службу в осажденном Севастополе был приравнен к году.

13 января за отличие в обороне Севастополя он был награжден орденом Белого Орла, а в марте произведен в полные адмиралы.

Высочайший шеф российского флота великий князь Константин Николаевич писал ему: «Вменяю себе в удовольствие выразить вам личные чувства мои и флота Мы уважаем вас за ваше доблестное служение; мы гордимся вами и вашей славой как украшением нашего флота; мы любим вас, как почтенного товарища, который сдружился с морем и который в моряках видит друзей своих. История флота скажет о ваших подвигах детям нашим, но она скажет также, что моряки, современники, вполне ценили и понимали вас».

25 февраля Нахимов назначен командиром порта и временным военным комендантом юрода.

* * *

Каждый день Севастопольской обороны был ознаменован славными подвигами защитников города, причем многие из них считались настолько обычным делом, что никто в Севастополе не обращал на них внимания. Не щадя жизни, солдаты и матросы бросались на самые опасные участки борьбы, где от геройства одного зависела жизнь многих.

Боевое содружество солдат и матросов, совместно боровшихся с общим врагом, окрепло и закалилось под стенами Севастополя. С первых же дней обороны они вместе переносили все тяготы боевой жизни в осажденном городе, вместе сооружали укрепления, вместе отражали попытки врага овладеть Севастополем.

* * *

Подвиг

На бастионах города было необычайно развито чувство войскового товарищества. Во время одного из боев, например, матрос Е. Булынин бросился на четырех вражеских стрелков, пытавшихся увести в плен русского пехотинца. Одного вражеского солдата Булынин оглушил прикладом, другого заколол штыком, третий убежал, а четвертого прикончил освобожденный от плена русский пехотинец. 

Типичным, повседневным для осажденного Севастополя был отказ раненых и контуженых уходить со своих боевых постов на перевязочные пункты и в госпитали. В числе таких незаметных героев был, например, матрос С. Литвинов. Будучи контужен в голову, он не оставил своего орудия; через три дня он получил еще две раны, но, несмотря на боль, стоял на своем посту.

Нередко целые части и подразделения отказывались от смены и изъявляли желание остаться на передовых позициях. «Для отдохновения нижних чинов, днем и ночью действующих на батареях вверенной мне дистанции, — докладывал адмирал Ф.М. Новосильский, — из флотских экипажей им была назначена смена, но прислуга выразила единодушное желание остаться при своих орудиях, изъявляя готовность защищаться и умереть на своих местах».

«Рота моряков, — писал Л.Н. Толстой, — чуть не взбунтовалась за то, что их хотели сменить с батареи, на которой они простояли 30 дней под бомбами».

Участник обороны капитан-лейтенант П.И. Лесли писал: «Бывали дни, что на некоторых бастионах прислуга (у орудий) менялась несколько раз, но не от усталости, а от того, что перебивало всех… У нас три четверти офицеров и матросов уже выбыло из строя и в запасе уже никого нет». Пренебрежение к опасности было настолько велико, что адмирал Нахимов вынужден был отдать специальный приказ, в котором требовал от офицеров беречь людей, так как «жизнь каждого из них принадлежит отечеству».

* * *

Оборона города носила активный характер. Одним из эффективных способов борьбы с противником были вылазки — согласно словарю — «внезапное нападение осажденного на осаждающего». Первая вылазка была проведена еще 23 сентября 1853 г. Первоначально в рейдах против врага принимали участие от 10 до 40 человек, но со временем стали создаваться отряды до 500 и более человек. В основном в вылазках участвовали матросы или пехотинцы во главе с офицерами, формировались и объединенные группы из моряков, пехотинцев и казаков. В такие отряды позже в обязательном порядке стали включать саперов и артиллеристов. Со временем эти действия приобрели регулярный характер: в вылазках уже участвовали целые подразделения, а иногда до 10 батальонов из состава севастопольского гарнизона.

Как правило, добровольцы-охотники ночью проникали в расположение врага и наносили ему стремительные удары. Главной задачей нападений было разрушение неприятельских укреплений, захват и повреждение их оружия, захват пленных и трофеев, а также разведка Вылазки севастопольцев были направлены, прежде всего, против ближайших, передовых траншей и позиций неприятельской армии, но нередко русские отряды проникали в глубь расположения вражеских войск, удаляясь от своей оборонительной линии на несколько километров.

Со временем защитники города стали применять в вылазках подвижную артиллерию. Также стали одновременно производить несколько рейдов, часть из которых являлись вспомогательными, отвлекающими.

Вылазки наносили значительный урон противнику, тормозили осадные работы, но главное — подрывали моральный дух союзников. Контратаки севастопольцев держали врага в состоянии непрерывного напряжения, изматывали и ослабляли его силы. Иногда неожиданный ночной налет небольшого отряда русских смельчаков вызывал тревогу во всем неприятельском лагере.

Но главное значение вылазок состояло в поднятие духа обороняющихся. О любой вылазке уже на следующий день говорил весь Севастополь. Воины и жители города с огромным уважением относились к участникам этих нападений, знали имена их участников.

* * *

Подвиг

Так, лейтенант Бирилев во главе своего отряда совершил множество вылазок. Во время одного из ночных боев он едва не погиб. «Пятнадцать французских стрелков прицелились в него на самом близком расстоянии. Заметив это, матрос 30-го экипажа Игнатий Шевченко, сопровождавший Бирилева во всех вылазках, перекрестился, бросился вперед и заслонил его собой. Он «в одно мгновение локтем и плечом свалил Бирилева с ног и в ту же минуту упал, раненный пулей, которая попала ему в грудь и вылетела около крестцовой кости». Бирилев бросился к матросу, но он был уже бездыхан. Подвиг Шевченко был отмечен в приказе от 2 февраля 1855 г. Меншикова. В нем говорилось, что Игнатий Шевченко «явил особый пример храбрости и самоотвержения в вылазке».

В вылазках особенно отличались солдаты и матросы: Кошка, Заика, Елисеев, Димченко и многие другие. Одним из самых известных защитников Севастополя суждено было стать участнику десятков вылазок матросу 1-й статьи 30-го флотского экипажа Петру Марковичу Кошке.

* * *

Подвиг

Он славился замечательной ловкостью и неустрашимостью. Кошку называли «молодцом редкой отваги». Вот один из отрывков о нем из русской печати того времени: «В одной из вылазок он был в передовом отряде охотников; отделившись от своих и хорошо зная местность, Кошка незаметно прокрался к неприятельской цепи, бросился на трех стоявших в цепи французов и этой смелой выходкой взял их в плен, не встретив никакого сопротивления. Кошка несколько раз прокрадывался один к неприятельским траншеям и почти всякий раз возвращался с захваченным оружием или со сведениями о числе неприятеля». Постоянно находясь на передовых позициях или участвуя в вылазках, он умело сражался с противником. Он неоднократно захватывал в лагере противника ценные трофеи, добывал важные разведывательные сведения, постоянно оказывал поддержку своим товарищам, попавшим в тяжелое положение.

Постоянными участниками вылазок были пластуны — воины казачьего войска, несшие службу не в кавалерии, а в пешем строю. Эти части прибыли в Севастополь с Кавказа, имея огромный опыт борьбы в сложнейших условиях. Они обладали исключительной выносливостью, меткостью стрельбы, зоркостью, умением незаметно подобраться к противнику.

Появление пластунов в Севастополе было поначалу встречено многими его защитниками скептически. Слишком непривычным был их внешний вид в изношенных «полуазиатских» мундирах, лаптях; большинство их были немолоды, строем ходить не умели… Однако вскоре мнение о пластунах резко переменилось.

Они быстро изучили окрестности города и стали проводниками отрядов, идущих на вылазки. Они лучше всех теперь знали все тропы, укрытия и препятствия. Не было ни одного места, куда не могли бы проникнуть пластуны. Их поговоркой было: «Где сухо — там брюхом, где мокро — там на коленках». Действовали пластуны, как правило, ночью. Они стали непревзойденными мастерами разведки, докладывая о всех перемещениях союзников. Подкравшись незаметно, по-пластунски, к их позициям, они «высматривали, где французы работали, потом, возвращаясь на наши батареи и приблизительно называя расстояние, указывали место, куда нам стрелять, — писал один из артиллеристов. — Удивительно было, как они в темноте никогда не ошибались».

В вылазках часто возникали тяжелые моменты, но солдат и матросов никогда не покидала решительность, инициатива, готовность на самоотверженный подвиг.

* * *

Севастопольцы проявляли высокое мастерство в использовании артиллерии. Усиление обороны города достигалось не только увеличением числа орудий, но и применением наиболее целесообразных способов стрельбы. Защитники сосредоточивали огонь на наиболее важных направлениях и опережали противника в открытии огня. Благодаря активным, инициативным действиям русских артиллеристов «не осаждающий соображался с силой огня крепости, ему неизвестного, а осажденный старался противопоставить артиллерии союзников большее число орудий и, разметавши эти орудия по разным батареям небольшого протяжения, сосредоточить огонь их в одно место, чтобы в то же время развлечь огонь неприятеля так, чтобы постоянно иметь над ним превосходство огня». Так писал начальник штаба севастопольского гарнизона полковник В.И. Васильчиков.

В течение всей обороны существовало тесное взаимодействие между сухопутными батареями и кораблями, находившимися на рейде. После затопления нескольких кораблей у входа в Севастопольскую бухту в составе эскадры оставалось около 20 боевых кораблей, которые участвовали в артиллерийском обстреле вражеских позиций. Наиболее активно использовался отряд паровых судов, насчитывавший 6 пароходо-фрегатов и 4 малых парохода; на вооружении их было 84 орудия. Артиллерийская поддержка кораблей высоко оценивалась защитниками города, которые в минуты наибольшей опасности обращались к командирам пароходов: «Просим вашего огненного содействия».

Особенно большое значение имело действие морской артиллерии на левом фланге обороны. Здесь позиции противника были мало досягаемы для русской сухопутной артиллерии. Пароходы же, заходя в восточную часть бухты, обеспечивали поражение врага на дальних дистанциях.

Зачастую расстояние до позиций противника превосходило дальность огня корабельной артиллерии. Поразить эти позиции молено было с помощью увеличения угла возвышения орудий. Однако угол возвышения орудийных станков доходил лишь до 20 градусов. Тогда обычной практикой стал искусственный крен кораблей на один борт еще на 5–10 градусов. Этот прием прочно вошел в арсенал русских морских артиллеристов.

Во время первой бомбардировки Севастополя с суши и моря 5 октября войска гарнизона поддерживались эффективным огнем морской артиллерии с линейных кораблей «Гавриил», «Ягудиил», пароходо-фрегатов «Владимир», «Крым» и «Херсонес». Совместными усилиями береговой и корабельной артиллерии противнику был причинен большой ущерб. 24 ноября пароходо-фрегаты «Владимир» и «Херсонес», выйдя с Севастопольского рейда в море, обстреляли французский пароход и позиции противника в районе Стрелецкой бухты. В феврале 1855 г. линейный корабль «Чесма», пароходы «Громоносец», «Херсонес» и «Владимир» содействовали войскам гарнизона в отражении ночного нападения вражеских войск.

Артиллерийское воздействие по противнику проводилось пароходо-фрегатами с якоря и на ходу и днем и в ночных условиях. В зависимости от обстановки применялось групповое и одиночное использование пароходов, а открытие огня — одновременное и последовательное. В целях дезориентации противника русские пароходы маневрировали в самых различных районах бухты, вели обстрел с различных дистанций и подходили на сближение к назначенной позиции самыми различными курсами.

Впервые в истории русские моряки успешно применили корабельную артиллерию для стрельбы по невидимым целям. Это было достигнуто, во-первых, путем максимального увеличения углов возвышения орудий, что значительно увеличило дистанцию стрельбы. Во-вторых, были практически осуществлены новые методы корректировки артиллерийского огня, обеспечивавшие стрельбу по невидимым целям. Пароходы успешно обстреливали вражеские позиции, находившиеся на удалении 5 км от Севастопольского рейда.

В период обороны Севастополя русские моряки стали впервые блиндировать пароходо-фрегаты, защищая их от артиллерийского обстрела противника. На пароходах устанавливали блиндажи, ограждая ими машинные отделения и крюйт-камеры. Впервые в истории были осуществлены и водолазные работы для заделки пробоин паровых судов. Исправление повреждений при помощи водолазов осуществлялось в боевых условиях, под артиллерийским обстрелом противника, причем пароходы не покидали своих позиций и продолжали ответный огонь.

* * *

Борьба под Севастополем велась не только на суше и на воде, но и под землей. Расставшись с надеждой в ближайшее время взять город штурмом, союзники попытались продвинуться к нему под землей. Началась подземная минная война. В ноябре 1854 г. саперы заложили первую минную галерею в 150 м от Четвертого бастиона Вначале союзникам показалось, что это дело безнадежное, — грунт вокруг Севастополя был скалистый, труднодоступный для саперных инструментов. Но затем на глубине 6–6,5 м был обнаружен слой глины толщиной около метра, под которым вновь шли скалистые породы. В этом глинистом слое и стали рыть галерею к бастиону. В 90 м от первой галереи вскоре стали копать вторую.

Однако защитники Севастополя предвидели подобные действия противника. Еще в октябре они с помощью пробных колодцев обследовали грунт, а в декабре, обнаружив действия неприятеля, развернули контрминные работы. Навстречу галереям союзников в том же глинистом слое пошла русская галерея. Эти работы требовали огромного напряжения, усилий и мастерства. Общее руководство контрминной борьбой осуществлял Э.И. Тотлебен. Исполнителем работ стал инженер-полковник А.В. Мельников.

Русским саперам и приданным им солдатам пришлось работать на глубине 5–6 м под землей в течение многих часов каждый день. Сапер работал в галерее высотой ниже человеческого роста, копал глину согнувшись в кромешной тьме, так как свечи от недостатка воздуха не горели. Воздуха не хватало и людям, поэтому они периодически выходили из галерей подышать, а затем вновь спускались под землю. Нередко в галереи заливались грунтовые воды, которые откачивали помпами.

В ходе работ Мельников выявил необходимость искать второй глинистой слой — ведь противник мог найти его раньше. После тяжелейших работ обнаружили такой слой на глубине 12 м и там также приступили к рытью галерей. Кроме того от основных галерей надо было копать рукава, поскольку точное направление всех вражеских галерей было неизвестно. Копая, саперы одновременно чутко прислушивались ко всем подземным звукам с целью вовремя обнаружить работы врага.

18 января 1855 г. в одной из контрминных галерей стали явственно слышны работы саперов союзников. Теперь необходимо было действовать очень осторожно. Нельзя было спешить со взрывом, ведь тогда он мог оказаться безвредным для врага, но нельзя было и опоздать, так как, услышав работу конртминеров, союзники могли сами произвести взрыв. Было заложено четыре бочки с порохом, а галерея забита на несколько метров глиной, чтобы взрыв был направлен только в сторону неприятеля.

22 января, когда во французской галерее послышался скрип тележки для вывоза породы, Мельников приказал замкнуть провода, шедшие от гальванической батареи к пороховому заряду. Неожиданность взрыва для осаждавших была столь велика, что находившиеся в траншее французские солдаты высунулись из-за бруствера и были тут же сметены залпом русской картечи. Подземная галерея союзников была разрушена на 28 м. На земле образовалась воронка, которую тут же заняли и укрепили русские стрелки.

Так началась минная борьба вокруг Севастополя. За первым взрывом последовали десятки других. Русская контрминная система оказалась настолько разветвленной, что куда бы ни копали свои галереи союзники, их всюду ждал взрыв. Союзники также производили подземные взрывы, стремясь разрушить галереи севастопольцев. Однако победа в подземной войне осталась за защитникам города. Оказалось, что первая галерея, взорванная 22 января, подошла к укреплениям ближе, чем все остальные. Ни взорвать, не повредить укрепления союзники так и не смогли.

Мельников не только постоянно находился в галереях, организуя все работы, но и жил в землянке на глубине 5 м. Защитники города называли его «обер-кротом». Подземная жизнь подорвала его здоровье, однако он не думал о лечении. Лишь в марте 1855 г., получив тяжелую контузию от взрыва вражеской бомбы, Мельников покинул Севастополь.

* * *

Каждодневные обстрелы, постоянные схватки с врагом вели к огромному количеству раненых. Особенно их численность возрастала во время бомбардировок и крупных военных операций. Перед войной такого количества санитарных потерь никто не предполагал. Поэтому катастрофически не хватало мест в госпиталях и перевязочных пунктах. Под эти пункты переоборудовали казармы, здания театра, благородного собрания, библиотеки и т.д. Однако часто эти пункты вместе с находившимися в них ранеными вынуждены были перемещаться с места на место из-за разрушений, пожаров, вызванных обстрелами. Очень скоро стал сказываться и недостаток медикаментов, перевязочных материалов.

Многие раненые не могли сразу получить помощь и ждали своей очереди, иногда поступали в госпиталь спустя несколько дней после ранения. Так, свыше ста солдат после Инкерманского сражения ждали помощи три недели.

Очевидец писал: «Трудно себе представить терпение и спокойствие, с которым многие переносили свое страдание. Раз отнимали руку у одного матроса, а он просил доктора поаккуратнее зашить кожу, чтобы не было складок».

В подобных тяжелейших условиях множество воинов было спасено благодаря самоотверженным действиям тех, кто оказывал медицинскую помощь. Помимо военных медиков в Севастополе этим делом занялись мирные жители, прежде всего, женщины как из самого города, так и со всей России.

Именно во время Севастопольской обороны появились первые в мире сестры милосердия, принявшие на себя тяжелый труд по уходу за ранеными. И первой из них стала Дарья Александрова — простая севастопольская девушка, за которой в истории прочно укрепилось имя Даши Севастопольской.

С первых дней осады она полностью посвятила себя помощи раненым, постоянно находясь в госпиталях, на перевязочных пунктах, на поле боя. Многие жительницы города последовали ее примеру. Сведения о них стали широко известны по всей России и вызвали приезд в Севастополь женщин со всей страны. «Ни гангрена, ни тиф, ни холера, которая стала было появляться, — писал один из офицеров, — ничто не страшило этих женщин. С необыкновенной кротостью и терпением отвечают они на капризы больных, успокаивают их ласковой речью; утешают скорым выздоровлением; с особенной заботой подают им то, что надо, помогают повернуться… Многие женщины платились смертью на местах своих человеколюбивых подвигов; сколько еще их погибло в домах своих от неприятельских выстрелов».

Большой известностью, например, пользовалась П.И. Графова, приехавшая из Петербурга для ухода за ранеными. Эта жизнерадостная, бодрая пожилая женщина постоянно находилась на Малаховом кургане, где защитники оборудовали для нее специальный блиндаж. За свои средства она приобретала не только медикаменты и бинты, но и лакомства для раненых. Один из защитников писал о Графовой: «Как странно видеть под ядрами женщину, которая их нисколько не боится. Просто молодец!» Во время одного из штурмов она перевязала на передовой 180 раненых, в то время как перевязка даже 50 человек считалась трудным делом.

В ноябре 1854 г. в Севастополь прибыл выдающийся хирург профессор Н.И. Пирогов. Используя свои познания и авторитет, он принял энергичные меры по улучшению медицинского дела в гарнизоне. Он стал руководителем целой группы врачей. В наиболее тяжелые дни бомбардировок, штурмов, сражений он делал сотни сложных операций. Так, однажды он и его помощники прооперировали в течение полутора суток около 600 человек.

В Севастополе Пирогов впервые применил свой метод обезболивания (анастезии) при помощи паров эфира. Тогда же он начал широко применять гипсовые повязки при лечении переломов и ранений. Все это сохранило немало жизней. Хирург стремился предотвратить инвалидность раненых, делая ампутации только в исключительных случаях, что было новостью для тогдашней военной медицины. Позже опыт Севастопольской обороны лег в основу работы Пирогова «Начала общей военно-полевой хирургии» — первого классического труда в данной области.

Большое значение для медицинской помощи сыграло создание госпитальных судов. Это было также новацией того времени. Госпитали на кораблях, остававшихся в Севастопольской бухте, отличались лучшими условиями перед тесными импровизированными медицинскими помещениями на берегу. Один из врачей так описывал деятельность этих госпиталей. «Благодаря удобству помещений, чистоте воздуха с моря, отличной опрятности, покою и питательной пищи раненые вскоре стали поправляться; даже армейские раненые, сверх нашего ожидания, очень скоро свыклись с этим родом жизни на судах. Результат врачебного действия был так счастлив и удачен, что из 1600 раненых, поступивших в продолжение апреля, мая и июня месяцев на корабли, выздоровела большая часть; из вышеупомянутого числа умерло всего на эскадре 5 и отправлено в госпиталь 150 человек. Единственной причиной непродолжительности существования перевязочного пункта на эскадре было то, что неприятели начали все более и более направлять свои выстрелы на эскадру».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.