18. Уроки “Цесаревича”

18. Уроки “Цесаревича”

Первые выводы их доставшегося слишком дорогой ценой боевого опыта содержала уже телеграмма. Отчасти оправившийся от ран контр-адмирал Матусевич направил ее наместнику 10 августа 1904 г. Этот редкий в ту пору бюрократического многословия предельно сжатый документ содержал по существу программу экстренного обновления тактики и техники флота. Ее строгое осуществление могло, бесспорно, повысить боеготовность и боеспособность готовившейся в поход на восток новой эскадры.

Многое на ней можно было сделать по пути. Ничто не мешало принять к неукоснительному исполнению и развернутые рекомендации, которые к концу сентября составили офицеры "Цесаревича" и миноносцев. Это был ответ на предписание командующего флотом в Тихом океане, Н.И. Скрыдлова от 18 сентября. Адмирал требовал описать "действия эскадры" и сделать выводы в материальном и организационном отношениях.

30 сентября Н.А. Матусевич переслал во Владивосток результаты двух выполненных работ. Первая (16 машинописных листов) была сводной, составленной офицерами всех четырех кораблей, вторая (6 листов) обобщала опыт собственно миноносцев. Сводная записка включала два отдела. В первом давались оценки и рекомендации по материальной части, сгруппированные по разделам (корпус, артиллерия, минное вооружение и электротехника, штурманская часть, механизмы и системы). Второй отдел включал две части. Одну составляли рекомендации и замечания по обслуживанию техники, оружия и управления кораблем, сделанные "с технической стороны". Другая составляла тактические и стратегические обобщения ("с практической стороны"). Так впервые, пожалуй, было проведено жесткое различие между постоянно и невообразимо смешивавшихся в то время тактикой и техникой.

Тактика, несмотря на великий без преувеличения труд С.О. Макарова, считалась неким Божьим даром, которым каждый флагман распоряжался по своему усмотрению. Никакая наука здесь решительно не признавалась, и адмиралы довоенной формации больше всего не терпели того, что кто-то пытался бы их ей учить. Назывались и причины неудачи эскадры в бою 28 июля. Многих миллионов рублей стоили эти 22 машинописных листа, в которых уместились обе записки. Будь они со вниманием и всерьез рассмотрены в верхах, прими власть по ним действенные и оперативные меры — и Цусимский разгром мог быть безусловно предотвращен. Многие корабли были бы избавлены от гибели, а тысячи человек — от смерти.

Надо было только отречься от гнилостного чиновного скепсиса, с которым министерство за прошедшие десятилетия встречало, как правило, поступавшие снизу инициативы и предложения офицеров. Надо было уметь почувствовать сердечную боль души, истинный долг службы и чувство патриотизма, которыми были пронизаны составленные в Циндао документы.

В первую очередь указывалось на решающее значение скорости, без которой никакой прорыв невозможен, а все надежды на успех тщетны. Этих надежд 28 июля лишили эскадру почему-то оказавшиеся тихоходными, хотя далеко еще не старые броненосцы "Севастополь" и "Полтава". Они едва "выжимали" 14 уз, тогда "как остальные корабли могли уверенно поддерживать скорость до 17 уз. Японцы в течение боя маневрировали на скорости (оценки расходятся) 15–16 узлов. И эта разница в эскадренной скорости на 1 узел и решила исход боя. "Преимущество эскадренного хода неприятеля давало ему громадный перевес над нашей эскадрой, позволяя управлять ведением боя и выбирать как расстояния, так и положения, выгодные для него". Это заключение прямо предостерегало от включения в состав второй эскадры тех кораблей, которые не способны достигать 16 уз скорости.

Из второго вывода следовало, что "японцы поразительно хорошо" стреляют до 75 каб. Это объяснялось "как постоянной практикой в такой стрельбе в мирное время, так и имением необходимых приборов". Отмечалось наличие у японцев оптических прицелов у всех пушек, начиная с калибра 75 мм.

Предполагалось также, что они имеют "усовершенствованные дальномеры". Вывод о формировании японцами особого метода массирования огня сделан еще не был. Оценить это новое для всего мира явление никому еще не удалось. Напоминалось и о том, что на малых расстояниях (до 40 калибров), на которых, как и весь мир, готовились до войны стрелять русские корабли, они достигали удовлетворительной меткости. У японцев же на этих расстояниях меткость (в сравнении с дальними дистанциями) не повышалась. Более того, все признавали, что в бою на ближних дистанциях, японцы, как правило, "страшно горячатся" и меткость их огня явно падает.

Все это означало, что и 2-й эскадре во всех случаях следовало стремиться к бою на ближних дистанциях, а, значит, как следовало понимать, обязательно обладать превосходством в скорости. В противном случае вставал вопрос (прямо это не говорилось) о необходимости экстренного овладения искусством стрелять на предельных расстояниях. Этот вывод предстояло (если бы он был на это способен) сделать уже командующему 2-й Тихоокеанской эскадрой З.П. Рожественскому.

К четвертому выводу следовало бы отнести сделанное уже до войны полковником В.А. Алексеевым (в работе "Скорость стрельбы") предостережение о явном отставании русского флота по этому показателю от английского и следовавшего ему во всем японского флотов. Работа В.А. Алексеева (если бы на нее было обращено должное внимание) подсказывала пути устранения этого, также оставшегося неоцененным бюрократией, изъяна в боевой подготовке флота.

Вера в вековую мудрость дедовских заветов ("стреляй редко, да метко") нанесла флоту непоправимый вред. Здесь рутина опиралась еще на "экономию", а потому на преодоление застарелого забвения важнейшего показателя артиллерийского искусства предстояло приложить особо титанические усилия. Этот вывод также предстояло сделать в верхах.

Вместе с интенсификацией тренировок помочь делу могло и увеличение комплектации орудийных расчетов (а их на кораблях, заметим, не хватало со времен адмирала Ф.Ф. Ушакова), назначение офицеров в каждую башню и на каждый из жизненно важных постов, предоставление возможности комендору делать выстрелы сразу из обоих орудий и самому корректировать свою стрельбу. Для этого первых комендоров следовало бы назначать "из сверхсрочно служащих и наиболее интеллигентных".

Для устранения отравляющего действия газов при стрельбе предполагалось устанавливать в башнях нагнетательные вентиляторы. Указывалось на малую тренированность прислуги башен и орудий. Виной тому было отсутствие практики стрельбы при маневрировании. Прямо указывался огромный вред малых скоростей в мирное время, отчего рулевые, не имея практики на скоростях более 10 уз, в бою не справлялись с удержанием корабля на курсе, отчего он часто рыскал и сбивал стрельбу.

Сильно вредила боевой подготовке и постоянная занятость комендоров и прислуги подачи работами по установке орудий на сухопутных укреплениях. Из всего этого делался вывод о том, что успех боя решает прежде всего особое и неусыпное внимание к артиллерии и тренированность ее прислуги. Обращалось внимание на ненадежность сигнализации и недоработанность условных сигналов.

В принятой на эскадре однофлажной сигнальной книге не нашлось места флагу о передаче командования, отчего сигнал этот очень долго пришлось набирать из трех и пяти флагов по двум книгам. Японцы, что также было замечено всеми, пользовались однофлажными сигналами и применяли полотнища непривычно (для русских) больших размеров. Но и этот способ не признавался надежным: в бою на "Цесаревиче" были перебиты все фалы, а флаги сожжены.

Кардинального обновления и усовершенствования требовала и радиосвязь. Ее станции предлагалось устанавливать только под защитой брони и в удалении от больших орудий. Объяснялось это тем, что в бою от сотрясения при первых же выстрелах регулировка аппаратов нарушалась и пользоваться ими было нельзя. Для возможности одновременных переговоров и с эскадрой, и с берегом предлагалось иметь на кораблях двойной комплект станций. Ссылаясь на опыт японцев, командиры миноносцев настаивали на установке радиостанций и на кораблях этого класса.

Телефонная связь признавалась весьма полезной, но нуждалась в повышении надежности. Случалось, что какой-нибудь забытый в горячке боя штифт выводил из действия всю станцию. Телефоны должны позволять отдавать приказания в разные места, для чего имевшиеся аппараты были слишком маломощны. Совершенно необходимой считалась боевая цепь телефонов, полностью независимая от обиходной.

Восьмым выводом могла быть выявившаяся исключительная роль базисных дальномеров и чрезвычайная важность умения правильно оценивать их возможности. Из приложенной к работе записке мичмана Дарагана (он в бою на "Цесаревиче" заведовал дальномерными станциями) следовало, что при гарантированной дальности до 3000 м (16 каб.) и предельной 5000 м (28 каб.) дальномеры приходилось применять до расстояний 70 каб. Опыт же доказывал, что даже при 50 каб. расстояния погрешность прибора доходила до 5 каб. Поэтому, видимо, в работе прямо указывалось, что для дистанций, на которой шел бой 28 июля, дальномеры оказались малополезны. Из этого верхам, надо понимать, следовало сделать вывод о необходимости применения более точных приборов с увеличенной базой (которые, по-видимому, и имели японцы) или о разработке новых методов стрельбы, в которых дальномерам отводилось лишь вспомогательная роль.

В Циндао

В то же время для уверенной стрельбы (на случай нарушения внутренней связи с постами управления) дальномерами предлагалось оборудовать каждый пост. Их базу, по мнению мичмана Дарагана, следовало увеличить до 4 м., и совместить с боевыми указателями, чтобы расстояние можно было передавать, не отрываясь от окуляров дальномера. Опыт "Варяга", "Полтавы", "Аскольда", где были убиты дальномерные офицеры, подсказывал необходимость защиты дальномеров. Устанавливать их следовало на специальных площадках в удалении от больших орудий.

Признавалось необходимым главный командный пункт отделить от помещений адмирала и его штабных чинов. Для адмирала предлагали установить кормовую боевую рубку. Лучшей конструкцией для боевой рубки были бы не бруствер с приподнятой над ним крышей, а глухой цилиндр со смотровыми прорезями в броне. Тяжелые мачты с громоздкими боевыми марсами признавались совершенно ненужными, так как их мелкая артиллерия в бою применения не имела. Шлюпки предлагалось применять только стальные. Для затопления и откачивания воды из отсеков вместо переносных шлангов следовало применять штатные трубопроводы с клапанами. Электродвигатели водоотливных насосов должны быть изолированы от воды, а их посты управления вынесены на вышележащую палубу.

Мелкая артиллерия калибром менее 75 мм признавалась совершенно неэффективной, но и 75-мм орудия многих не удовлетворяли. На "Цесаревиче" их расположение было исключительно неудачным. При перекладке руля даже в тихую погоду вода начинала захлестывать порты. Для отражения минных атак нужны пушки, стреляющие фугасными снарядами, то есть калибром не менее 120 мм. 152-мм пушки на броненосцах считались также недостаточно эффективными. Калибр средней артиллерии следовало увеличить.

Миноносцы должны иметь на вооружении две 75-мм пушки (на носу и на корме). 47-мм пушки как совершенно бесполезные предлагалось снять. Трудно было ожидать быстрого исполнения всех этих пожеланий, но непостижимо и то, что даже рекомендации о 75-мм артиллерии услышаны не были. Новые корабли следовало вооружать не менее чем 100-мм пушками. Еще более решительно в своем донесении о бое высказывался лейтенант Н.В. Иениш с "Беспощадного", напоминавший, что в стычках с японскими миноносцами на их огонь всем бортом из 76-мм и 57-мм пушек наши миноносцы могли отвечать только из 75-мм пушки. 47-мм пушки при этом "почти всегда бездействовали". Вместо трех одиночных аппаратов надо иметь два двойных. Совершенно необходимо обеспечить возможность установки глубины хода торпед от 1 до 5 м, не вынимая их из аппаратов.

Из целого ряда предложений по механизмам указывалось на необходимость бронирования оснований дымовых труб и установки надежных броневых решеток. Этого требовали защита людей и котлов. С той же целью дымовые трубы следовало отводить от котлов. Весьма важной для 2-й эскадры была рекомендация об устранении в дымовых трубах наружных кожухов. Это меняло картину повреждения: при взрыве снарядов листы обшивки трубы выворачивались бы наружу, а не внутрь, как это происходило на "Цесаревиче" и других кораблях. (Так находила практическое обоснование конструкция ступенчатых дымовых труб на броненосце "Ретвизан" и крейсере "Варяг"). Для сохранения необходимой тяги при разбитых трубах следовало иметь более мощные вентиляторы. Подтвердилась и необходимость увеличения комплектации машинных команд — в бою приходилось ставить на- вахту 2/3 ее полного состава. Для неотложных ремонтных работ на кораблях следовало иметь матросов, владеющих рабочими специальностями.

Не меньшую ценность имели и частные донесения, приложенные к донесению контр-адмирала Матусевича командующему флотом от 30 сентября. Особенно показательны были сведения, полученные от офицеров, оказавшихся в роли зрителей боя на миноносцах и крейсерах.

Лейтенант Н.В. Иениш отмечал громадную разницу в уровне артиллерийского искусства японцев в боях 27 января и 28 июля. Явно уступая русским в первом бою (в тот день был упущен шанс если не разгромить японцев, еще не имевших "Ниссин" и "Кассугу", то нанести им серьезное поражение. — P.M.), японцы затем времени даром не теряли. Теперь их стрельба "была очень хороша, видна была дисциплина огня и вполне умелое им управление. По-видимому, было корректирование стрельбы, так как вслед за перелетом, следовала группа снарядов (это и следовало бы классифицировать как проявление первого опыта нового метода массирования огня, в полную меру осуществленного при Цусиме. — P.M.), падавших уже очень близко у корабля, иногда совершенно у борта, и по направлению японские снаряды ложились очень хорошо".

Этого нельзя было сказать о стрельбе наших кораблей: она была "плоха по направлению, а ошибки в расстоянии были громадны, доходя до 15–20 каб. Систематического корректирования совсем не было заметно, так как снаряды в большинстве случаев ложились группами в одно место, и место это передвигалось сообразно движению японской эскадры лишь по направлению".

Непостижимо, как на это замечание не мог обратить внимание З.П. Рожественский, который должен был принять все меры, чтобы стрельба его эскадры не была такой, как здесь описывалось. Однозначно подтверждался и тот явственно проявившийся в войне факт, что для одиночного боя русские корабли обладали вполне достаточным уровнем артиллерийской подготовки. И когда "Ретвизан" во время своего героического маневра сильно вырвался вперед и мог вести с японцами по существу одиночный бой на малом расстоянии, то его огонь "отличался редкой выдержкой, снаряды около "Миказы" ложились великолепно, падение большинства из них не было видно — мы предполагали, что это были попадания. Японский же огонь по "Ретвизану" был заметно нервным, и снаряды ложились плохо".

Определенно подтверждалось третье главнейшее обстоятельство той войны — освоение японцами искусства ведение огня на таких дальних расстояниях, на которых даже самые светлые умы русского флота стрелять и не рассчитывали. "Правилами артиллерийской службы" (1901) к дальним расстояниям, словно дело было в Крымской войне, относили те, которые превышали 15 каб. Между тем, на такой дистанции умел тогда стрелять и пароход "Владимир". Общепринятым был взгляд, что дальняя дистанция может доходить лишь до 38–45 каб. По мнению С.О. Макарова, очень дальней следовали считать дистанцию 42–57 каб., а предельной 58–70 каб.

Японцы, как в Киао-Чао узнали русские моряки от итальянских, еще до войны у о. Цусима практиковались в стрельбе на расстояния 80 каб. Знали об этом будто бы и офицеры других стран. Известно ли это было в России — историкам предстоит еще выяснить. Подобной же практикой под Порт-Артуром Н.В. Иениш должен был теперь и объяснить доносившиеся иногда с моря "в течение долгого промежутка времени звуки выстрелов больших орудий".

Подтверждался и тот общеизвестный факт, что японские снаряды обладали втрое большей разрывным зарядом, чем наши. Н.Л. Кладо еще в 1901 г. сообщал об этом (в русских фугасных снарядах 2–3%, взрывчатого вещества от его веса, английских 8-13, французских 10–20 %). Этому, впрочем, находилось весьма странное оправдание: это-де даже очень хорошо — малый вес "начинки" гарантирует русским снарядам "большую надежность" в пробивании брони. Теперь и Н.В. Иениш напоминал, что и японцы "заметили относительную слабость действия наших фугасных снарядов". Но рутина была приучена пропускать мимо ушей инициативы лейтенантов (история полна тому примеров), к тому же приходится подозревать, что предложения офицеров из Циндао в силу очередных бюрократических неувязок при смещении Н.И. Скрыдлова с поста командующего флотом, могли затеряться где-то "в делах". Но если бы они и дошли до З.П. Рожественского, трудно рассчитывать, чтобы этот выдающийся самодур мог заинтересоваться мнением и выводами лейтенантов.

Конечно, свое слово мог бы сказать и МТК, и даже государь император. Но он в то же лето был поглощен своим несказанным счастьем рождения (30 июля) после четырех дочерей долгожданного наследника. Заботы войны и флота его почти не трогали. МТК же нашел нужным отозваться только на один сугубо технический урок войны, но и тот сумел провалить самым постыдным образом. Заготовленные и выданные на корабли эскадры козырьки-ограничители не проверили стрельбой на полигоне. Работа по их установке проведенная на кораблях в походе оказалась бесполезной. Взрывами японских снарядов в Цусиме эти козырьки с легкостью "счищались".

На “Цесаревиче” во время ремонтных работ

Об экстренной же разработке (может быть с помощью французов) новых фугасных снарядов хотя бы для 305-мм и 254-мм орудий броненосцев (за время похода эскадры при желании можно было провести все необходимые опыты и успеть произвести замену боеприпасов в море) бюрократия не могла и думать. Ведь достойный продукт режима вице-адмирал Ф.В. Дубасов (1845–1912), председательствуя в МТК, успел провалить уже немало инициатив, включая и исходившую даже от его недавних ближайших сотрудников. Его не тронула даже идея торпедных катеров капитана 1 ранга В. А. Лилье.

Свое стойкое неприятие (или даже презрение) опыта 1-й Тихоокеанской эскадры З.П. Рожественский подтвердил и полным отсутствием ссылок в своих приказах на этот опыт (включая и "Инструкцию для похода и боя" С.О. Макарова) и недостойным обвинением 1-й эскадры в том, что она "проспала лучшие свои корабли". По-видимому, не дошли до адмирала и те выводы об опыте войны, которые уже в пути следования 3-й Тихоокеанской эскадры успел передать возвращавшийся из японского плена командир броненосца "Севастополь" Н.О. Эссен. Эти выводы были объявлены штабом 3-й эскадры в циркуляре № 147 от 16 марта 1905 г.

Без ответа остается и главный в судьбе "Цесаревича" вопрос — почему министерство, не моргнув, согласилось разоружить корабль. Какие, казалось бы, энергичнейшие усилия следовало приложить к тому, чтобы сберечь для войны великолепный, с обстрелянной командой новейший броненосец! А вместо этого вышел вызвавший общую оторопь нелепый приказ о разоружении.

Герои этой темной истории своих объяснений не оставили. Обошел ее в своей работе ("Значение и работа штаба на основании опыта русско-японской войны") и лейтенант А.Н. Щеглов (1874–1953). Но нет сомнения в том, что и здесь проявился результат деятельности ГМШ, все военные распоряжения которого, по мнению А.Н. Щеглова, "были не обоснованы и прямо вредны". В итоге" флот погиб от дезорганизации, и в этом всецело вина Главного Морского штаба, которому по праву принадлежит 90 % неудач нашего флота". Можно не рискуя сильно ошибиться, предложить следующие объяснения судьбы "Цесаревича" в Циндао! которые вполне согласуются с тем "хаотическим" характером деятельности штаба, о которой столь откровенно говорится в названной работе лейтенанта Щеглова.

Обращаясь к мотивам, хоть как-то позволявшим понять решение петербургских стратегов, нельзя уйти от ощущения их причасти или прямой принадлежности к некому виртуальному миру, где законы логики и здравого смысла не действуют. Ибо как иначе объяснить, что, находясь вроде бы в смертельной схватке с донельзя деятельным, активным и предприимчивым противником, терпя при этом постоянные неудачи, бездарнейшим образом потеряв первую эскадру и готовя к походу вторую, столь беззаботно отказались от опыта войны и от двух новейших, как воздух необходимых собственных броненосцев, от "Славы", несмотря на возможность успеть ввести ее в строй, и "Цесаревича", который вполне мог избежать разоружения. И при этом — вот сюжет для захватывающего документального детектива — предпринимались отчаянные, хотя и заведомо обреченные на неудачу (вся сделка не могла состояться без ведома Англии, находившейся тогда в союзе с Японией) попытки контрабандного приобретения пресловутых "экзотических крейсеров".

На глазах всего мира и ему на посмешище в течение более года разыгрывался спектакль многоходовых интриг с множеством слетевшихся на поживу, обещавших "устроить" покупку "посредников", в котором главную роль с фальшивым паспортом, в парике и с накладной бородой играл уже знакомый нам давний адъютант великого князя Алексея Александровича контр-адмирал A.M. Абаза. К этой авантюре мог примыкать и блеф императора, который несмотря на неудачи, продолжал свысока или даже презрительно относиться к противнику (известно, что в резолюциях он позволял себе выражения вроде "макаки"). А потому демонстративный отказ от "Цесаревича" мог бы изображать широту русской души и бескрайние возможности России, способной сокрушить врага, не считаясь с числом броненосцев.

Могла проявиться и внутренняя антипатия начштаба к броненосцу, столь долго вызывавшего его праведный гнев и негодование. Вывод броненосца из игры мог каким-то образом совместиться в больном воображении Зиновия Петровича с торжеством над своими противниками в вечной подковерной бюрократической борьбе.

Всецело поглощенный и в самом деле труднейшим делом формирования 2-й Тихоокеанской эскадры (чем он ставил на карту всю свою карьеру), З.П. Рожественский мог совершенно сознательно отмахнуться от столь мелкого в его карьерных планах пустяка, как застрявший где-то в Циндао подбитый броненосец. Это был "не его корабль", ему он не был нужен, ведь существуют весомые подозрения, что адмирал идти в бой не собирался, а потому от подкреплений открещивался.

Для задуманной им "операции" построения дальнейшей карьеры ему вполне хватало наличного состава кораблей. Все в те дни находилось в руках Зиновия Петровича. Ни управляющий Авелан, ни великий князь, ни сам император в предначертания и планы начштаба (он же и командующий эскадрой) предпочитали не вмешиваться. Могло быть и более прозаическое, но также не украшающее действий наших персонажей объяснение: это боязнь (или устроенная З.П. Рожественским спекуляция на этой боязни) поссориться с Англией. "Владычица морей" все неопределенности в международном праве умела однозначно толковать в свою пользу и свою правоту никогда не стеснялась подкрепить военным давлением. Этому извечному стилю действий Запада можно и нужно было противопоставить твердость позиции, заблаговременную подготовку мирового общественного мнения и квалифицированное дипломатическое обеспечение действий русских крейсеров.

На “Цесаревиче" во время ремонтных работ

Англии и всем другим державам, допускавшим доставку стратегических грузов в Японию, следовало безоговорочно разъяснить, что Россия в случае войны считает себя вправе перехватывать все пароходы с такими грузами. Это была неоспоримая норма международного права, и следовало лишь подтвердить ее специальной декларацией. Но русские власти — МИД и ГМШ— и здесь не справились со своими обязанностями: декларация запоздала. Это дало английским газетам возможность развивать бешеную пропагандистскую кампанию против незаконных будто бы задержаний первых контрабандистов (преимущественно английских) крейсерами отряда А.А. Вирениуса, и слабонервные русские правители, не умея пользоваться международным правом, тотчас же струсили. Арестованные и уже направленные в Россию первые пароходы-контрабандисты было приказано освободить.

То же произошло с вполне казалось бы обоснованными операциями в июне-августе 1904 г. крейсерами Добровольного флота "Петербург" и "Смоленск". В Красное море и Индийский океан они прошли черноморскими проливами под флагом своей компании.

Новая вспышка бешенной истерии английской прессы, угрожающие заявления британского кабинета — и Россия, несмотря на международное право, вновь отступила. Отказались и от широко планировавшихся операций в океане русских вспомогательных крейсеров, которые готовились под руководством великого князя Александра Михайловича. Эти операции могли бы оказать прямое содействие и "Цесаревичу", и остальным кораблям, которые решились бы отказаться от грозившего им разоружения в нейтральных портах. Операции были скомканы, и опять по той же причине — боязни тех препятствий, которые Англия в отместку за аресты ее контрабандистов могла создать на пути следования на Восток эскадры З.П. Рожественского.

И угрозы и боязнь этих угроз были, бесспорно, дутыми. Искусно играя на слабеньких нервах русских правителей, английский кабинет не мог позволить себе пойти на прямое нарушение международного права (это подтвердил впоследствии и известный "гулльский инцидент"), пытаясь силой воздействовать на русские крейсера. Это грозило бы столкновением с Германией и с Францией.

Синдром страха перед кознями Англии был в значительной мере создан и самим З.П. Рожественским. Он помог ему не допустить (в угоду генерал-адмиралу) чрезмерного роста влияния великого князя Александра Михайловича (в случае полного осуществления руководимых им широких крейсерских операций) и сохранить за собой полное верховенство во всей деятельности Морского министерства.

Отказавшись от широкого пресечения устремившегося в Японию потока военной контрабанды, З.П. Рожественский по существу помогал противнику. На его совести должны остаться и те 33 парохода, которые за неполный первый месяц войны благополучно проследовали из Европы в Японию. Туда же сотнями устремились и другие. "Как бы нарочно," — писал А.Н. Щеглов, — из-за границы через Министерство иностранных дел приходили самые точные и подробные сведения о движении из Европы и Америки японской контрабанды. Штаб был буквально засыпан телеграммами, извещавшими названия пароходов и день выхода в Японию, но ему ничего не оставалось делать, как только писать письма нашему министру иностранных дел и благодарить за присылку столь ценных сведений".

"Крейсерскими операциями — писал он далее — русский флот должен был и мог "зажать Японии ее жизненные артерии". Но вместо этого Россия на полях Манчжурии и на море одной рукой как бы учиняла Японии "легкое кровопускание", а другой рукой старательно поддерживала ее "жизненные силы". Но превыше интересов отечества З.П. Рожественский (как впрочем и все в царском окружении) ставил продвижение своей карьеры и ради блестящих успехов своего похода в глазах императора он устилал путь своей эскадры забвением стратегических интересов России.

В угоду своим ничтожным амбициям он не задумался принести в жертву и судьбы тех кораблей, которые (и прежде всего "Диана", "Аскольд" и "Цесаревич"), будь на то желание начштаба, вполне могли бы избежать разоружения и еще принять участие в войне и в крейсерских операциях до подхода 2-й Тихоокеанской эскадры. Но "гений" З.П. Рожественского, неотступно преследовавший "Цесаревич" со дня его вступления в строй, сумел столь же эффектно покончить и с участием корабля в войне и с его боевым опытом.

18 июля 1999 г.

P.M. Мельников, С.-Петербург.