Глава 27 Последнее перемирие

Глава 27

Последнее перемирие

9–11 ноября 1918 г.

Утром 9 ноября 1918 г. немецкая делегация на переговорах о перемирии добралась до Компьенского леса. Представитель немецкой армии в составе делегации, генерал-майор фон Винтерфельд, был сыном человека, который разрабатывал условия капитуляции Франции в 1870 г. Французы недоумевали, почему выбор пал именно на него. Но, когда генерал Вейган привел немцев в железнодорожный вагон Фоша, стало ясно, что они не принесли с собой ничего, кроме духа поражения. «Когда я увидел их перед собой, – писал он впоследствии, – выстроившихся вдоль стола, то сказал себе: «Вот она, Германская империя!»

В Спа правитель этой империи боролся за свое будущее. «Мой дорогой адмирал, флот бросил меня в беде», – язвительно отреагировал он в то утро на появление адмирала фон Хинце. Кайзер наконец осознал, что лишился поддержки флота, который он создавал в надежде сокрушить Британию. Но что с армией, которой он командовал с 1887 г., спрашивал он, и которая теперь терпела поражение? Можно ли еще использовать ее для восстановления порядка в самой Германии и таким образом сохранить монархию? Он поведет армию, но не на развалившийся Западный фронт, а на Киль, Мюнхен и Берлин, чтобы подавить бунт и революцию. Над одиннадцатью немецкими городами, включая главные порты, реяли красные флаги. При поддержке Гинденбурга он восстановит порядок в рейхе.

Кайзер поинтересовался мнением генерала Грёнера. Тот не стал уклоняться от ответа. Любая военная операция внутри Германии обречена на неудачу. Многие солдаты присоединились к революции. Ближайший немецкий город Экс-ла-Шапель (Ахен) в 32 километрах от Спа находится в руках бунтовщиков. Как и бельгийский город Вервье, до которого около 15 километров. Сражаться армия не может. Резервов больше нет.

Похоже, кайзер не понимал трагизма ситуации, в которой оказался. Сначала он предложил немедленную военную экспедицию против мятежников в Вервье и Ахене. Затем решил, что нужно тихо сидеть в Спа, пока не будет заключено перемирие, после чего вернуться в Берлин во главе армии. Фантазиям кайзера положил конец Грёнер: «Армия пойдет домой, спокойно и дисциплинированно, под началом своих генералов, но не под началом вашего величества, поскольку она больше не верна вашему величеству». Кайзер запротестовал, а затем потребовал, чтобы все высокопоставленные генералы письменно подтвердили это. Они отказались. «Разве они не приносили мне присягу?» – спросил кайзер Грёнера. «Сегодня клятвы верности ничего не значат»?[277], – отвечал тот.

В этот момент принесли телеграмму от коменданта Берлина: «Все войска дезертировали. Полностью вышли из-под контроля». Это было в одиннадцать часов утра 9 ноября. После полудня пришли другие телеграммы, каждая из которых грозила катастрофой для власти кайзера и его будущего. В Берлине принц Максимилиан, пытаясь сохранить монархию, объявил об отречении кайзера и о введении института регентства. Затем подал в отставку сам принц Максимилиан, и на посту канцлера его сменил лидер социал-демократов Фридрих Эберт. Еще одна телеграмма сообщала, что спартаковцы захватили императорский дворец, и Карл Либкнехт с его ступеней провозгласил создание Германской Советской республики. В ответ лидер социалистов Шейдеман объявил со ступеней рейхстага о создании Социалистической республики. Дорога в Германию была блокирована революционерами. Даже в самом Спа солдаты создавали большевистский Совет.

Затем в Спа появился еще один визитер. Это был адмирал Шеер, который попытался вселить решимость в государя и заявил, что в случае его отречения Имперский флот будет обезглавлен. «У меня больше нет флота», – с горечью заметил Вильгельм. «В этих словах звучало глубокое разочарование», – впоследствии вспоминал Шеер. Этот разговор состоялся в пять часов вечера. Кайзер принял решение. Утром он отправится в изгнание в Голландию.

В Компьенском лесу весь день шли переговоры. Эрцбергер попытался объяснить масштаб революционных настроений в Германии и опасность большевизма, который проник в Центральную Европу и угрожал Западу, и использовал этот аргумент для смягчения условий перемирия. Фош ответил ему: «У вас болезнь побежденного. Я ее не боюсь. Западная Европа найдет способы защиты от этой опасности». Эрцбергер еще раз повторил просьбу немецкого правительства о прекращении огня на Западном фронте на время переговоров об условиях перемирия. «Нет, – ответил Фош. – Я представляю правительства союзных держав, которые согласовали свои условия. Боевые действия не прекратятся, пока не будет подписано перемирие».

Таким образом, бои продолжались, но Германия уже не могла влиять на результат переговоров своими действиями на полях сражений. За сто дней, прошедших после того, как в начале августа началось наступление союзников, мощь Германии была подорвана – не разногласиями или революцией в тылу, не политическими интригами, как впоследствии утверждали националисты и нацисты, а военным превосходством армий союзников. За эти сто дней британская армия вместе с войсками доминионов захватила 186 000 пленных и 2800 орудий. Французы взяли в плен 120 000 человек и захватили 1700 орудий, американцы – 43 000 человек и 1400 орудий, бельгийцы – 14 000 человек и 500 орудий. Всего было захвачено 363 000 пленных и 6400 орудий, четвертая часть личного состава действующей армии и половина артиллерии. Возможности Германии вести войну даже для защиты собственных границ через несколько дней будут исчерпаны.

На море также шли последние сражения. В районе Гибралтара британские корабли отправили на дно немецкую подводную лодку U-34, которая с 1915 г. торпедировала 121 торговое судно союзников. У мыса Трафальгар немецкая субмарина UB-50 потопила британский линкор «Британия», в результате чего погибли 40 моряков?[278].

На суше 9 ноября американцы немного продвинулись вперед в Лотарингии. Однако даже при отступлении немцы оставляли небольшие мобильные пулеметные подразделения, которые задерживали противника у каждой возвышенности. Потери на поле боя были невелики. Но в тылу тысячи людей умирали от инфлюэнцы – в том числе французский поэт Гийом Аполлинер.

В тот день Франклин Рузвельт, восстанавливавшийся у себя дома после тяжелой пневмонии, которой он заболел во Франции, размышлял о том, чтобы покинуть пост помощника морского министра и пойти служить простым моряком. Поездка в Европу, инспекция американских военных кораблей и военно-морских баз в Северном море и на Атлантическом побережье Франции – все это пробудило в нем жажду действия. Он сомневался, что немцы примут условия перемирия, выдвинутые союзниками. «Все полагают, что бошам приходится несладко, и они примут все, что им предложат, – писал он 9 ноября товарищу по комнате в Гарварде, – но лично у меня нет такой твердой уверенности, как у остальных. Если переговоры сорвутся и война продолжится, я думаю, что мне нужно пойти на флот – вне всякого сомнения».

10 ноября канадцы вошли в Монс, где четыре года назад ветераны британских экспедиционных сил впервые вступили в бой и были отброшены назад. На других участках фронта американские войска форсировали Мёз и сражались против немцев, все еще оказывавших сопротивление в районе Брие. В этом последнем столкновении тяжелые потери понесла американская Черная дивизия. В тот же день у северо-восточных берегов Англии минный тральщик Королевских ВМС «Аскот» был торпедирован немецкой подводной лодкой, в результате чего погибло 53 члена экипажа.

Война продолжалась, но кайзер уже покинул штаб-квартиру в Спа и отправился в изгнание в Голландию. По пути он так и не ступил на немецкую землю. Предупрежденный, что немецкие части в Льеже могут восстать, он вышел из поезда, который вез его в Голландию, и продолжил путешествие на машине по второстепенным дорогам и проселкам.

Ночью 10 ноября в Компьень из Берлина пришло известие, что немецкое правительство приняло условия перемирия. Германия незамедлительно выведет войска из Бельгии, Франции, Люксембурга, Эльзаса и Лотарингии. Армия сдаст 5000 артиллерийских орудий, 25 000 пулеметов, 3000 минометов и 1700 самолетов. Немецкие войска покинут, а войска союзников займут запад Германии вплоть до левого берега Рейна и возьмут под контроль три моста через Рейн: у Майнца, Кобленца и Кельна. Союзники получат 5000 немецких паровозов и 150 000 железнодорожных вагонов, а также 5000 грузовиков, которые должны быть переданы «в хорошем состоянии в течение шестидесяти дней». Все немецкие войска на востоке, в том числе в России, выводятся за границы Германии 1914 г. Должны быть возвращены все порты на Черном море, а также все захваченные торговые суда. Сдаче подлежали все подводные лодки, 6 крейсеров, 10 линкоров, 8 легких крейсеров и 50 эсминцев. Германию также обязали выплатить «репарации за причиненный ущерб» в Бельгии и на севере Франции.

Немецкие делегаты в Компьене всю ночь обсуждали последние детали этих условий, а затем подписали соглашение о перемирии; это произошло в десять минут шестого утра 11 ноября 1918 г. «Семидесятимиллионный народ будет страдать, но не погибнет», – заявил глава немецкой делегации Маттиас Эрцбергер, отвечая на обвинения в том, что условия перемирия приведут к голоду и анархии в Германии. Это было четвертое, и последнее, перемирие в этой войне. Фош немедленно отправил сообщение (телефонное и телеграфное) всем командующим армиями союзников: «Боевые действия прекращаются по всему фронту 11 ноября в 11 утра по французскому времени». Когда наступит этот момент (11 часов 11-го дня 11-го месяца), бои на Западном фронте прекратятся. Кайзер, которого многие считали главным поджигателем войны, был уже в Голландии, на нейтральной территории.

Утром 11 ноября бои продолжались. В штабы 1-й и 2-й американских армий известие о перемирии пришло в 6:30 утра. Командующие приказали не прекращать огонь до одиннадцати часов. «Смерть и страдания солдат, убитых и покалеченных за эти часы, были бессмысленными, – писал один из американских историков, – и после войны это стало причиной расследования конгресса»?[279]. В то утро к востоку от Вердена у деревни Эрмевиль в боевых действиях участвовала батарея Гарри Трумэна. «Батарея вела огонь до 10:45, – впоследствии вспоминал он, – когда я сделал последний выстрел». Он использовал новый вид снарядов с дальностью 11 000 метров. Обычно максимальная дальность 75-миллиметровых пушек составляла 8800 метров. Даже в эти последние часы союзники по-прежнему совершенствовали свои средства ведения войны.

Одной из целей британской бригады, которая за пять недель прошла от Лиса до Шельды и приблизилась к Дандру, был мост через Дандр у города Лессин, который требовалось захватить до того, как его взорвут немцы. Приказ поступил в 9:30 утра, и выполнить его следовало к 11:00. Его выполнил прославленный генерал Фрейберг. Когда он вел своих людей в атаку, по нему открыли огонь с немецкого аванпоста, и одна из пуль пробила под ним седло. Мост удалось захватить и сохранить, в плен были взяты три немецких офицера и сто солдат. За эту операцию Фрейберг был награжден нашивкой к ордену «За безупречную службу», в его честь назвали улицу в Лессине. Бой закончился почти в одиннадцать часов утра.

В деревне Виль-сюр-Эн к востоку от Монса канадский рядовой Джордж Прайс, как и миллионы его товарищей по оружию, ждал окончания войны. Было без двух минут одиннадцать. Прозвучал выстрел немецкого снайпера, пуля попала в Прайса; он стал одной из последних жертв на Западном фронте и последним из 60 661 канадцев, погибших на этой войне.

«У офицеров были наручные часы, и войска ждали – с той же мрачной сосредоточенностью, с какой сражались, – писал Джон Бакен. – Без двух минут одиннадцать напротив Южно-Африканской бригады, на восточной оконечности британских позиций, немецкий пулеметчик, выпустив за один раз всю ленту патронов, встал рядом со своим пулеметом, снял каску, поклонился и медленно пошел в тыл».

Через несколько мгновений стрелки часов показали 11:00. Бакен, брат которого погиб в бою двумя годами раньше, вспоминал: «За секундой напряженной тишины последовал странный прерывистый звук, который наблюдатели далеко за линией фронта сравнили с шумом легкого ветра. Это были крики радости от Вогезов до моря»?[280]. В американской эскадрилье, где служил Эдди Рикенбекер, один из летчиков принялся плясать от радости, восклицая: «Я выжил на войне!» Другой крикнул в ухо Рикенбекеру: «В нас больше не будут стрелять!»

«Все закончилось, мир подписан, – объявил сержант солдатам одной из рот британской 8-й дивизии (командир роты был ранен в голову предыдущей ночью). «Что такое перемирие, приятель?» – спросил одни из рядовых. «Время хоронить убитых», – ответил другой.

Война закончилась. Под Монсом лейтенант У. Мерхэд увидел тела трех британских солдат «с ленточками медали за участие в Бельгийской кампании 1914 г. Все они погибли этим утром от пулеметного огня. Когда мы вошли в Монс, на улицах лежали тела врагов, убитых в этот день… Мальчишки пинками сталкивали их в канавы… Колокола на колокольне исполняли солдатский марш «Типперери».

На борту «Мавритании», в двенадцати часах хода от Нью-Йорка, 4000 американских военнослужащих направлялись в Европу, чтобы принять участие в боях. Когда стюард объявил о том, что скоро будет заключено перемирие, некоторые солдаты выразили свое разочарование – они опоздали. В Лондоне момент начала перемирия отметили выстрелами из пушек. Сотни тысяч человек высыпали на улицы. Вера Бриттен, все еще слишком опечаленная гибелью брата и жениха, чтобы присоединиться к общей радости, вышла на улицу вслед за своей подругой, медсестрой в госпитале в Миллбэнке. «Я автоматически последовала за ней. И, стоя на тротуаре, по-глупому нерадостная, когда триумфальные залпы со стороны Вестминстера уже сменились нарастающими вдали криками толпы, я увидела, как со стороны набережной в сторону больницы быстро свернуло такси. Тут же раздались крики прохожих, зовущих докторов и медсестер: такси сбило на углу маленькую старушку, слушавшую, как и я, этот безумный шум мира, избавленного от кошмара, и не заметившую приближавшуюся машину. Поспешив к ней, я поняла, что она уже отошла в мир иной»?[281].

Среди тех, кто оказался в Лондоне в момент объявления перемирия, был полковник Алан Брук. «Этот невероятный вечер обнажил мои чувства, – впоследствии вспоминал он. – Я ощущал непередаваемое облегчение оттого, что наконец все закончилось, но меня захлестывали волны воспоминаний о годах войны. В тот вечер меня переполняла тоска, и я рано отправился спать». Его брат Виктор погиб в бою на Западном фронте более четырех лет назад, в самый первый месяц войны.

В Рочестере звонили колокола собора, празднуя окончание войны, а Люси Сторз дома благодарила Бога, что все четверо ее сыновей остались живы. Зазвонил телефон. Это была подруга; она сообщила, что Фрэнсис, второй сын Люси, прошлым вечером умер от ран. В Северном Уэльсе Роберт Грейвз только что узнал о гибели двух друзей. Два месяца назад был убит его зять. Услышав новость о перемирии, впоследствии вспоминал он, «я долго бродил в одиночестве по дамбам над болотами Рудлана (древнее поле битвы), шепча проклятия, всхлипывая и думая о мертвых».

В Шрусбери у границы с Уэльсом родители Уилфреда Оуэна слушали колокола собора, звонившие в честь перемирия, когда пришла телеграмма, извещавшая о смерти их сына.

Бурное, пьянящее ликование время от времени омрачалось печальными воспоминаниями. Улицы были заполнены людьми – они пели и танцевали от радости. В Лондоне огромная толпа собралась на Трафальгарской площади; другие отправились на прилегающую улицу Мэлл. Вместе с известием о мире радость распространялась по всем городам и деревням Европы. 11-летний Десмонд Флауэр вспоминал, как «мы маршировали по саду в ночных рубашках, дули во все, во что можно дуть, и молотили по всему, что попадалось под руку, например по чайным подносам».

Победа вызвала бурный всплеск радости во всех столицах союзников. «Кто пожалеет об этих чувствах или захочет осмеять их несдержанные проявления? – спрашивал Черчилль десять лет спустя. – Эти чувства разделяли все союзные страны. В каждой столице, каждом городе стран-победительниц, на всех пяти континентах по-своему повторялись сцены, происходившие в Лондоне. Недолго длились эти часы триумфа, и воспоминание о них скоро исчезло. Они оборвались так же внезапно, как и начались. Слишком много было пролито крови, слишком много затрачено жизненных сил, и слишком остро ощущались утраты, понесенные почти каждой семьей. Вслед за торжествами, радостными и в то же время печальными, которыми сотни миллионов людей отметили осуществление своих задушевных желаний, наступило тяжелое пробуждение и разочарование. Правда, безопасность была обеспечена, мир восстановлен, честь сохранена, промышленность могла отныне развиваться и процветать, солдаты возвращались на родину, и все это приносило известное удовлетворение. Но торжество отступало, сменяясь болью за тех, кто никогда не вернется». В тот вечер за ужином на Даунинг-стрит, 10, Ллойд Джордж сказал гостям, что, будь его воля, он бы повесил кайзера. Присутствовавший на обеде Черчилль с ним не согласился.

Во Франции Першинг был раздосадован тем, что к его совету не прислушались и война не продолжилась до тех пор, пока немцы не сложат оружие на поле боя. «Полагаю, наши операции закончились, – заметил он, – но еще несколько дней могли бы очень многое изменить… Боюсь, Германия не понимает, чего избежала. Будь у нас еще неделя, мы бы их проучили». Немцы не сложили оружие, не оставили позиции, их пулеметы были на месте, а солдаты по-прежнему находились на французской и бельгийской земле. Поэтому они считали, что их предали те, кто подписал перемирие, за столом переговоров отдав победу союзникам. В тот день генерал фон Эйнем, командующий немецкой 3-й армией, сказал своим солдатам: «Огонь прекращен… Непобежденные… вы заканчиваете войну на вражеской земле».

Солдаты союзников отмечали победу тем, что было под рукой. «Вечером, – вспоминал Гарри Трумэн, – вся французская батарея была пьяной от вина, которое пришло вместе со скудным пополнением боеприпасов. Каждый из них считал своим долгом подойти к моей койке, отдать честь и крикнуть: «Да здравствует президент Вильсон, да здравствует капитан американской артиллерии!» Ночью я не спал. Пехота стреляла в воздух из ракетниц Вери, израсходовав весь запас, а также из винтовок и пистолетов, и всю ночь производила шум с помощью всего, что попадалось под руку».

В Соединенных Штатах в городе Сидар-Рапидс, за тысячи километров от Франции, старшеклассник Уильям Л. Ширер, уже записавшийся на школьные курсы подготовки офицеров, разочарованно наблюдал за тем, как все радуются миру. «Молодой врач, женатый на нашей двоюродной сестре, – впоследствии вспоминал он, – ушел на войну и недавно вернулся из Франции с сожженными газом легкими; теперь он медленно умирал. Тем не менее мне было трудно примириться с тем, что мне уже не придется воевать, поскольку президент Вильсон сказал – а я ему верил, – что демократии в мире ничего не угрожает»?[282].

Война закончилась. В стихотворении, посвященном только что подписанному перемирию, Томас Гарди писал:

Мы пережили подлинные Страсти.

Отчаянье, вскипавший гнев и холод.

Тревоги неослабные и скорби

Не обошли ни молодых, ни старых.

«Зачем?» – шептал дух кроткий состраданья.

Но люди медлили с ответом. Враг

Разил народы слепо и жестоко.

Забыли мы о мудрости веков,

Не думали о самоотреченье,

Встречали милосердье криком: «К черту!»

Потом на нас пролилась Божья милость:

Мир на земле и тишина на небе.

Все, как могли, с себя стряхнули беды.

Зловещий дух ехидно усмехался:

«И поделом вам всем!»

«За что, зачем?» —

Опять шептал дух кроткий состраданья.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.