Глава 17 Война, дезертирство, мятежи

Глава 17

Война, дезертирство, мятежи

Апрель – июль 1917 г.

Вдали от полей сражений и в ожидании американского влияния на ход событий двое из трех партнеров Германии – Австрия и Болгария – начали нащупывать пути заключения мира с союзниками. 12 апреля 1917 г. в Швейцарии через дипломатов эти страны предприняли попытку выяснить приемлемые условия перемирия. Но союзники были настроены бескомпромиссно: решение американцев о вступлении в войну, казалось, давало надежду окончательно склонить чашу весов на их сторону. Через пять дней на Эне произошло событие, которое предвещало надвигающуюся бурю: семнадцать французских солдат незадолго до намеченного наступления дезертировали из окопов.

На фланге фронта у Эны генерал Манжен совершил прорыв немецкой обороны на глубину в 6 километров, но 20 апреля, когда боевые действия приостановились, Нивель признал, что решительного прорыва не будет. В небе над Западным фронтом немцы продолжали сохранять превосходство: 21 апреля барон Рихтгофен отпраздновал свою восьмидесятую победу в воздухе. На следующий день немцы вступили в Хельсинки, еще недавно неотъемлемую часть Российской империи.

23 апреля на Западном фронте, рассчитывая снять нарастающее давление на французов и ослабить потенциально катастрофическое воздействие растущих мятежных настроений во французской армии, британские войска возобновили боевые действия к востоку от Арраса, в Монши-ле-Прё. Хейг сомневался в правильности возобновления наступления, которое он остановил восемью днями ранее по просьбе трех своих генералов, но французы были настойчивы. Среди погибших в первый день наступления был друг Веры Бриттен Джеффри. За две недели до этого другой ее близкий друг Виктор под Аррасом получил ранение в голову и потерял зрение. Как часто происходило на войне, письма от солдата доходили до адресата уже после его смерти. За три дня до гибели Джеффри писал, что надеется не подкачать в критический момент, хотя чувствует себя «ужасным трусом», и что ради своей школы хочет проявить себя лучшим образом. Письмо Джеффри заканчивалось так: «Если судьбе будет угодно, напишу еще».

Вера Бриттен впоследствии прокомментировала: «Видимо, судьбе оказалось неугодно, и я больше не увижу на конверте этот изящный, благородный почерк». Ее Джеффри был убит снайпером, когда пытался установить связь с батальоном на левом фланге за несколько часов до наступления. «Получив пулю в грудь, он умирал молча, пристально глядя на санитара. Место, где он остался лежать, было тщательно помечено, но, когда атака закончилась, оказалось, что тело исчезло, и его так и не нашли». Брат Веры Бриттен Эдвард, выздоравливающий после ранения, полученного на Сомме, написал с Западного фронта: «Дорогая детка, мне нечего больше сказать. Мы потеряли здесь почти все, что могли потерять, а что приобрели? Действительно, как ты говоришь, патриотизм очень и очень выдохся».

Хейг хотел продолжить наступление у Арраса. 1 мая обеспокоенный большими потерями Алленби попросил его остановиться. Несколько подразделений, которым мешала глубокая грязь и плохая видимость, продвинулись вперед без соответствующей поддержки и «оказались изолированы и потеряны вследствие своего геройства». Но Хейг был уверен, что может добиться большего. Через два дня была предпринята ночная атака, которая захлебнулась, потому что наступающие части в темноте потеряли контакт друг с другом. Попытки наступления продолжались еще шесть дней после первого предупреждения Алленби. 7 мая ему пришлось сообщить Хейгу, что резервы, которые ему направляются, представляют собой «полуобученных солдат, не способных правильно обращаться с винтовками».

В возобновленном по требованию Хейга наступлении британцы потеряли вдвое больше солдат, чем немцы. 10 мая в палате общин Черчилль, тогда представлявший оппозицию, указал, что американские войска до 1918 г. не будут готовы вести боевые действия, и задал вопрос: «Разве не очевидно, что мы не должны растрачивать остающиеся британские и французские армии в безрассудных атаках до того, как на полях сражений не почувствуется сила американцев?» Вопрос остался без ответа. До появления американцев будет проведено еще много атак. Протесты Алленби также оказались тщетными. Через несколько недель после предупреждения, сделанного им Хейгу, Алленби отозвали в Лондон, где он узнал, что больше не командует Западным фронтом. Он был уверен, что его уволили.

Пост Алленби передали победителю при Вими, генералу Бингу. Для Алленби нашлась должность в Каире – командующего Египетским экспедиционным корпусом. Части британских и имперских войск уже дважды пытались пробиться по Синайскому полуострову до Палестины, и дважды терпели поражение от турок на подступах к Газе. Впрочем, Алленби направили не просто удерживать линию фронта или провести третье неудачное наступление. Ллойд Джордж, не обескураженный двумя предыдущими неудачами, поставил перед ним задачу: «К Рождеству в Иерусалиме». Овладение Святым городом могло стать неожиданным и экзотическим подарком стране, уставшей от неудач и потерь на Западном фронте.

И в Британии, и на континенте ощущалась необходимость зафиксировать могилы погибших на войне, что привело к созданию 21 мая Имперской комиссии по воинским захоронениям. Королевской грамотой на нее возлагалась обязанность обнаруживать и обеспечивать уход за могилами всех участников боевых действий Британской империи, погибших во время войны, создавать кладбища и мемориалы и вести учетные записи. Вокруг самого Арраса, где в мае бушевали сражения, появилось более сотни кладбищ, отмечающих места потерь в этом конфликте. В двух километрах от станции Аррас возведен мемориал, на котором запечатлены имена 35 928 солдат, погибших в ходе боевых действий в этом регионе в 1917 и 1918 гг., а также всех британских летчиков, погибших на Западном фронте, тела которых не были обнаружены. На кладбище рядом с мемориалом более 2600 именных могил британских, канадских, южноафриканских, новозеландских, индийских, вест-индских и ньюфаундлендских солдат. Там есть и могилы одного француза, одного русского и двадцати восьми немцев.

24 апреля на Салоникском фронте британцы двенадцать часов штурмовали позиции болгарских войск в районе Дойранского озера. После двух суток артиллерийской подготовки считалось, что болгары должны покинуть окопы передней линии обороны, а затем, также с помощью артиллерии, планировалось выбить их и со второй линии обороны. Наступление предполагалось начать с наступлением темноты. За полчаса до назначенного срока болгары, включив прожекторы, начали свой артобстрел. Но наступление не отменили. Болгарские окопы были захвачены дважды, и оба раза оставлены.

Одно направление наступления проходило по узкому ущелью Жюмо. Здесь интенсивность артиллерийской стрельбы была столь высока, что людей буквально размазывало взрывной волной по скалам. Британцы проделали долгий путь от Девона и Уилтшира лишь ради того, чтобы оказаться в этой теснине и погибнуть от выпущенных с дальнего расстояния тяжелых снарядов немецкой морской артиллерии, всегда ужасающей на суше. Сражение продолжалось до рассвета. Некоторые подразделения были вынуждены вернуться в свои траншеи, другим удалось захватить первую линию болгарских траншей и закрепиться там, невзирая на неоднократные контратаки. Днем болгары позволили британским санитарам с носилками забрать раненых из ущелья. Одному санитару даже разрешили пройти через разрыв в колючей проволоке, чтобы забрать раненого, лежавшего всего в десятке метров от переднего бруствера болгарских траншей.

Одновременно планировалось провести наступление французов в районе Монастира, но его пришлось отложить из-за сильного снегопада. В сумерках 26 апреля наступление в ущелье Жюмо возобновилось. Британская бригада, очень быстро продвинувшаяся вперед, попала под огонь собственной артиллерии. В ходе этого сражения погибли или получили ранения более 5000 наступавших.

В Петрограде, несмотря на наличие настроенного на продолжение войны Временного правительства, Советы действовали одновременно как властная структура и антивоенный центр. На Восточном фронте антивоенное движение набирало силу, но еще не получило всеобщей поддержки. В начале апреля 109-я дивизия русских осуществила братание с противостоящими немецкими войсками. Лояльная Временному правительству артиллерийская часть открыла огонь по мятежникам, после чего ее командир, лейтенант Хауст, арестовал двух артиллерийских офицеров, отдавших приказ начать стрельбу.

20 апреля Хауст с десятком солдат своего полка появился на специально созванном совещании 12-й армии и потребовал немедленного заключения перемирия с одновременным сложением оружия обеими сторонами. Впрочем, совещание, в котором принимали участие одни солдаты, без офицеров, не поддержало его. Его «председатель», еврей Ром, вынужден был вмешаться, чтобы не допустить нападения недовольных на Хауста и его людей. Британский военный атташе в Петрограде полковник Нокс предложил арестовать Хауста и других агитаторов. Заместитель военного министра полковник Якубович сказал, что армия не может и не посмеет пойти на такой шаг даже при том, что недавно было публично заявлено об усилении дисциплинарных наказаний. Якубович также сообщил Ноксу, что из тысячи отправляемых из учебных тыловых частей до фронта добирается от 150 до 250 человек. На оружейных заводах повыгоняли всех специалистов. Большевики непрерывно вели антивоенную пропаганду. 23 апреля партийная газета «Правда» спрашивала русских солдат: «Хотите ли вы воевать за то, чтобы английские капиталисты могли грабить Месопотамию и Палестину?»

24 апреля состоялся беспрецедентный акт сепаратизма: Украина потребовала независимости от России. Забастовки на российских предприятиях привели к сокращению добычи угля почти на четверть по сравнению с предыдущим годом. 27 апреля Ленин, прибывший в Петроград одиннадцать дней назад, открыл Всероссийскую конференцию большевистской партии в Петрограде.

В этот день моряки Кронштадта выступили в поддержку большевиков и заявили, что не будут подчиняться приказам Временного правительства. Через два дня генерал Алексеев сообщил военному министру, что информация со всех сторон «указывает, что армия систематически разваливается». Глядя на ситуацию в России из Германии, генерал Хоффман на следующий день записал в дневнике: «Мы забрасываем русских газетами и листовками и пытаемся всеми способами достучаться до них». Русскую революцию, добавил Хоффман, «нам сам Бог послал». Но в начале мая более 50 000 раненых русских солдат вышли на демонстрацию в поддержку продолжения войны, а 4 мая Петроградский Совет, к разочарованию Ленина, незначительным большинством высказался в поддержку Временного правительства.

Восточный фронт оставался на месте, несмотря на резкое увеличение числа дезертиров. В начале мая их уже насчитывалось более двух миллионов. В Петрограде продолжалась ночная жизнь. «Театры и кабаре оставались открытыми, – писал историк Джон Уилер-Беннет. – В «Европе» Джимми, бармен из старой нью-йоркской «Уолдорф-Астории», продолжал подавать свои знаменитые коктейли. Балетный сезон был в полном разгаре, Карсавина продолжала восхищать публику, в опере был как никогда хорош Шаляпин»?[172].

Немцы с тревогой относились к решению Временного правительства не выходить из войны. «Мы даем русским очень хороший совет, – 12 мая записал в дневнике Хоффман, – мы говорим, чтобы они вели себя разумно и заключили мир, но они пока, похоже, в этом не заинтересованы». Председатель Думы Родзянко искал средства стимулировать военные усилия. В этом месяце он одобрил создание женского батальона. Его возглавила Мария Бочкарева, дочь сибирского крестьянина, бывшего крепостного, который участвовал в Русско-турецкой войне 1878 г. и дослужился до звания сержанта. В 1914 г. его дочери не позволили вступить в армию. Тогда она отправила петицию царю, и просьба, на удивление, была удовлетворена. Бочкарева три года провоевала на Восточном фронте, четыре раза была ранена и трижды награждена за проявленную храбрость. Создание женского батальона произвело столь сильное впечатление, что британская суфражистка Эммелин Панкхерст отправилась в Петроград, чтобы поддержать усилия Бочкаревой, против которой выступали большевики.

Боеспособность России подрывалась со всех сторон. В городе Пярну на берегу Рижского залива солдаты одного полка потребовали, чтобы их командир снял погоны со знаками различия «в знак сочувствия к нашим братьям из Балтийского флота», которые уже выступили в поддержку революции. Командир отказался и был убит. Все солдаты 120-й дивизии русских не только перешли в немецкие окопы, совершив акт массового дезертирства, но и указали немцам расположение русской артиллерийской батареи, которая им противостояла. 27 мая один командир батальона сказал полковнику Ноксу, что, хотя ни один из его солдат не дезертировал, «в тылу все разбежались, водители, работники складов и так далее. Его люди совершенно без обуви и выбывают из строя из-за болезней».

Со временем союзники поняли, что формальное вступление США в войну не отразится на полях сражений по крайней мере еще год. Это стало для них большим разочарованием, тем более что Германия, развязавшая неограниченную подводную войну, из-за которой американцы и решили воевать, продолжала относительно безнаказанно хозяйничать на море. В начале мая было объявлено, что в апреле союзники и нейтральные страны понесли самые тяжелые потери на море за всю войну: они потеряли 373 корабля общим водоизмещением 873 754 тонны?[173].

В числе немецких успехов этой весной было и торпедирование 15 апреля в Эгейском море военного транспорта «Аркадия», утонуло 279 британских солдат. Через десять дней в районе Дюнкерка ко дну был пущен французский эсминец «Этандар», весь экипаж погиб. 2 мая подорвался на мине британский эсминец «Дервент», погибло 42 моряка. 4 мая в Генуэзском заливе был торпедирован военный транспорт «Трансильвания». 413 человек погибли, но 2500 были спасены сопровождавшим его японским эсминцем «Мацу»?[174].

Более трех лет британское Адмиралтейство оставалось глухим ко всем призывам ввести систему конвоев, не желая отрывать свои боевые корабли от флотов или отвлекать от участия в крупных, пусть даже очень отдаленных морских сражениях. Но постоянный рост успехов немецких подводных лодок вынудил правительство Ллойд Джорджа обязать все торговые суда, пересекающие Атлантику, ходить группами под защитой боевых кораблей. Конвой 10–50 торговых судов, в состав которого по возможности входил военный транспорт, на всем маршруте сопровождался крейсером, 6 эсминцами, 11 вооруженными траулерами и 2 торпедными катерами с аэростатами, из корзин которых наблюдатели могли заметить вражеские лодки под водой и отследить направление пуска торпед.

После 24 мая, когда была введена система конвоев, урон от немецких подводных лодок стал сокращаться. В первом конвое, вышедшем из Хэмптон-Роудса, штат Вирджиния, в Британию, было потеряно только одно торговое судно, отставшее от общей группы. В июне конвой из 60 судов прошел через Атлантику без единой потери. Из 1 100 000 американских солдат, переправленных через Атлантику с мая 1917 до октября 1918 г., в результате атак немецких подводных лодок погибло только 637 человек. В феврале 1918 г. торпедной атаке подвергся военный транспорт «Тускания». Корабли конвоя, в котором он шел, смогли спасти 2187 человек из 2397, находившихся на борту.

После мая 1917 г. было создано семь сборных пунктов конвоев. В канадской провинции Новая Шотландия, в Галифаксе, – для судов из Великих озер и залива Святого Лаврентия. В Панаме – для судов из Австралии и Новой Зеландии. В Рио-де-Жанейро – для аргентинских поставок продовольствия и лошадей, от которых в значительной степени зависели военные усилия Британии. В Мурманске – для военной помощи, направляемой в Россию. В Порт-Саиде и Гибралтаре – для торговых и военных транспортов из Средиземноморья, Восточной Африки и Индийского океана. В Дакаре, на Атлантическом побережье Африки, – для промышленных и военных поставок из Восточной и Южной Африки и с Дальнего Востока.

Надежды Германии взять Британию измором, лишив ее поставок продовольствия, провалились. Но, несмотря на успех системы конвоев, жестокая война на море продолжалась. 26 мая немецкая подводная лодка у берегов Алжира торпедировала британский плавучий госпиталь «Дувр-Касл». Семь пассажиров утонуло. Через четыре года, в июне 1921 г., командир этой подводной лодки капитан Нойман по решению немецкого Верховного суда в Лейпциге был признан военным преступником и приговорен к четырем годам лишения свободы, однако с помощью тюремных служащих через шесть месяцев ему удалось бежать. Немецкая пресса приветствовала его побег, словно он был национальным героем.

На Западном фронте в районе Арраса британские экспедиционные силы, несмотря на тяжелые потери, за шесть недель боев на фронте протяженностью 30 километров вынудили немцев отступить на 3–8 километров, выпустив в общей сложности свыше шести миллионов снарядов. Половину немецких дивизий, участвовавших в боях, пришлось отвести в тыл на отдых и переформирование. В первую неделю мая британский поэт Исаак Розенберг, воевавший на Западном фронте, закончил набросок стихотворения, в котором описал, как везли артиллерийские орудия мимо колючей проволоки на передовую:

По мертвым телам проезжали колеса.

Хрустели их кости, но мертвым не больно.

Сомкнулись уста, и стенаний не слышно.

Рожденные женами и мужьями,

И други, и недруги – в общей могиле.

Над ними снаряды рвались и ревели

И денно и нощно, и нощно и денно.

Размылась земля, много лет ожидая

Взросления их, а потом и распада.

Теперь они в ней или с ней воедино.

У тех, кто воевал в окопах, случались длительные периоды бездействия, когда было достаточно времени для размышлений о целях и последствиях войны. 20 мая один молодой солдат написал своим родителям с Западного фронта: «Ничто, кроме невероятных изменений к лучшему, вовеки не оправдает все проклятые потери и несправедливости этой войны, я лишь надеюсь, что те, кто выживут, никогда, никогда не забудут, какими жертвами были завоеваны эти изменения». Этим солдатом был Норман Чемберлен, двоюродный брат будущего премьер-министра Британии. Время для размышлений, только в тюремной камере в Солсбери-Плейн, было и у Клиффорда Аллена, главы Антимобилизационного братства, который сидел в тюрьме с августа прошлого года, а 25 мая в третий раз предстал перед военным трибуналом. «Нет существенных причин, – сказал он суду, – препятствовать немедленному началу мирных переговоров».

Процитировав недавнее заявление кабинета министров о том, что «к настоящему времени во всех воюющих странах 7 миллионов убитых и 45 миллионов раненых», Аллен задал вопрос: «Будет ли принципиальным различие между миром сейчас и миром, скажем, через два года, которое оправдает принесение в жертву еще семи миллионов жизней?» В будущем «люди всех стран с изумлением будут оглядываться назад, когда осознают, как их правительства допускали и подстрекали к таким жертвам, чтобы добиться столь скромных результатов». Чем дольше люди, отказывающиеся от военной службы по идейным соображениям, будут сидеть в тюрьмах, добавил Аллен, «тем вернее вы укрепите в нас надежду, что дух русской свободы не ограничится Россией». Его приговорили к двум годам каторжных работ и отправили в тюрьму Винчестера.

К середине мая войска под командованием Хейга добились самых больших успехов за все два с половиной года окопной войны. Им удалось отвоевать 158 квадратных километров оккупированной немцами территории, взять более 20 000 военнопленных и 252 тяжелые пушки всего за месяц боев. Танк стал неотъемлемой частью наступлений британской пехоты. Немцы провели в Майнце первые испытания своего танка только 14 мая, за два дня до завершения битвы при Аррасе.

Вечером 8 мая на Салоникском фронте союзники предприняли еще одно ночное наступление, но оно, как и то, что состоялось двумя неделями ранее, захлебнулось под болгарскими прожекторами и артиллерийским обстрелом. На фронте шириной 3 километра удалось продвинуться всего на пятьсот метров. На следующий день в боевых действиях по всему фронту, особенно к северу и западу от Монастира, приняли участие русские, сербские, итальянские и французские части. В рядах последних сражались также аннамиты и сенегальцы. Небольшие достижения вскоре были утрачены, так как захваченные траншеи были уязвимы для огня болгарской, немецкой и австрийской артиллерии. Прорвать болгарскую линию фронта оказалось невозможно. Защищенные немецкими тяжелыми пушками, австрийскими гаубицами и болгарской артиллерией цели, намеченные на апрель и май, высокие пики со звучными названиями, оставались в руках болгар. Как писал один из историков этой кампании Алан Палмер, «ни один солдат союзников не приблизился и на пять километров к Гран-Куроне, наиболее укрепленной части цитадели Дьявола; на ее бастионах Глаз будет стоять на страже еще шестнадцать месяцев, наблюдая, считая и выжидая»?[175].

На равнине с наступлением лета британцы отошли за реку Струма, заняв ряд хороших позиций, которые могли быть быстро укреплены, если бы болгары начали проявлять признаки враждебной активности. Но болгары были рады возникшей передышке и даже выставили объявление со словами: «Мы знаем, что вы уходите в холмы. Мы тоже». Этим летом британский официальный военный корреспондент на Балканах Д. Уорд Прайс написал: «Единственной силой, которая всерьез владеет долиной Струмы, являются комары, и присутствие их исчисляется тысячами миллионов». На Балканах появился и другой враг: 18 мая командующий русскими войсками на Салоникском фронте генерал Дитерихс выразил озабоченность тем, как известия из России влияют на его людей. «Последние события в России, – писал он, – с учетом медлительности и ненадежности почтовых коммуникаций доходят до передовой в виде различных слухов и случайных сплетен, которые распространяют всякие бездельники, а это еще больше нервирует людей, волнует их и парализует волю».

Балканское бездействие продолжалось. На Изонцо итальянцы предприняли десятое наступление на позиции австрийцев. Артиллерийские батареи британцев, впервые задействованные на Итальянском фронте, удостоились лирического признания итальянского генерала Кадорны: «В рокоте битвы отчетливо слышался голос британских пушек». Сражение длилось восемнадцать дней. Хотя многие высоты, занятые итальянцами, в результате австрийских контратак пришлось оставить, оно считается победой итальянцев, захвативших 23 681 военнопленного, в том числе более 600 офицеров.

Итальянские солдаты не питали иллюзий относительно быстрого прорыва. Среди множества их песенок была и такая:

Il General Cadorna

Ha scritto alla Regina

‘Se vuoi Trieste,

Compra una cartolina’?[176].

Среди пленных, попавших к итальянцам, было много чехов, словаков, хорватов и даже итальянцев из австрийской Истрии. Часть из них вступила в итальянскую армию, чтобы сражаться против своих бывших имперских господ.

13 мая в Петрограде ушел в отставку военный министр Временного правительства генерал Гучков, заявив, что существует предел демократизации в армии, «за которым неизбежно начинается распад». 15 мая Петроградский Совет выпустил воззвание «К социалистам всех стран», в котором призвал к заключению «мира без аннексий и контрибуций». Временное правительство отвергало все призывы к миру. На следующий день после публикации воззвания социалистов портфель военного министра перешел к министру юстиции Александру Керенскому. Его целью было восстановление наступательных возможностей русской армии.

В этот же день в рейхстаге канцлер Бетман-Гольвег предложил русским заключить мир. Временное правительство отклонило предложение, но антивоенные силы укреплялись. В день предложения немцев в Петроград прибыл интернированный в Канаде на протяжении предыдущего месяца видный революционер Лев Троцкий. Тогда же Временное правительство включило в свои ряды шестерых умеренных членов Петроградского Совета, членов меньшевистской партии, которую некогда возглавлял Троцкий и с которой Ленин и большевики, входящие в Совет, непримиримо боролись.

Война и революция оказались неразрывно связаны. Один из наиболее активных членов Временного правительства, Александр Керенский, недавно назначенный военным министром, был решительно настроен положить конец анархии и движению к миру. 19 мая он заявил, что больше не будет приниматься отставка старших офицеров, а все дезертиры, которые не вернутся в свои части, будут наказаны. Через три дня он вместо нерешительного генерала Алексеева назначил на должность Верховного главнокомандующего русской армией победоносного Брусилова, и 25 мая издал приказ о наступлении. Но на следующий день стало известно, что ежедневно в Киеве появляется до 30 000 дезертиров с фронта, разбегающихся по домам.

В конце мая в Австрии впервые после марта 1914 г. собрался австрийский парламент – рейхсрат. Польские депутаты высказались в поддержку независимости Польши, сербские, хорватские и словенские депутаты объявили о создании Югославского парламентского клуба. На следующий день, надеясь притушить националистические разногласия, император Карл пообещал после войны принять новую конституцию, больше учитывающую национальные интересы.

Этой весной антивоенные настроения проявлялись не только в России. Во французской армии росло число дезертиров. 22 мая британский кабинет министров одобрил план «контрнаступления против пацифистского движения» в стране. Отказывающиеся от военной службы по идейным соображениям предпочитали длительные тюремные сроки отправке на фронт. Стихи фронтовых поэтов были проникнуты небывалой горечью. Зигфрид Сассун передал ощущение безнадежности, рассказав о солдате из рабочей команды, таскающем ночью мешки с песком на бруствер своего окопа и мечтающем вернуться, чтобы выпить глоток рома и завалиться спать.

Он потащил другой мешок на бруствер

И высунулся из окопа. Вспышка

Сверкнула над нейтральной полосой

И проволочным загражденьем.

Свинец прервал биенье этой жизни.

Он голову склонил, и все погасло.

18 мая в Британию прибыли первые 243 американских солдата. Это были медицинские работники и санитары для эвакуационного госпиталя. 26 мая первые боевые части американцев прибыли во Францию. К концу недели их уже насчитывалось 1308 человек.

Прибытие первых американских частей совпало с резким изменением обстановки на французском участке Западного фронта, где растущее число дезертирств 27 мая вылилось в мятеж. На фронте, вдоль дороги Шмен-де-Дам, около 30 000 солдат покинули свои траншеи и запасные квартиры и ринулись в тыл. В четырех городах за линией фронта войска проигнорировали приказы командиров, захватили здания и отказались отправляться на фронт?[177]. На следующий день на железнодорожной станции Фер-ан-Тарденуа мятежники попытались уехать в Париж, но поездам не дали сдвинуться с места. Двумя днями позже на фронте несколько сотен пехотинцев отказались выдвигаться в траншеи на передовую, где они были нужны для поддержки марокканских частей, уже занявших свои позиции.

28 мая, когда во французской армии второй день продолжались мятежи, командующий американским экспедиционным корпусом генерал Першинг со своим штабом отправился из Нью-Йорка в Ливерпуль на борту британского парохода «Балтик». Во время трансатлантического плавания Першинг разрабатывал план переброски во Францию армии численностью как минимум в миллион человек «как можно быстрее». Для французского Верховного командования, встревоженного ежедневными сводками из недовольных регионов, даже «как можно быстрее» казалось отдаленной перспективой.

1 июня в Мисси-о-Буа французский пехотный полк захватил весь город и установил антивоенное «правительство». В течение недели во всей зоне боевых действий французов царил хаос. Мятежники отказывались возвращаться на передовую. Военные власти предприняли срочные действия. Под руководством Петена начались массовые аресты и военно-полевые суды, которые вынесли мятежникам 23 385 обвинительных приговоров. Более четырехсот солдат были приговорены к смертной казни, пятьдесят из них расстреляны, а остальные отправлены на каторжные работы во французские колонии. Нескольким миллионам пехотинцев, часть которых воевала уже около трех лет, Петен немедленно улучшил условия, предложив более длительный отдых, более частые отпуска и лучшее питание. «Я намерен срочно подавлять серьезные случаи неповиновения, – докладывал он своему начальству 18 июня. – Я буду применять жесткие меры, но при этом не забывать, что речь идет о солдатах, которые вместе с нами провели в окопах три года, и что это наши солдаты». Через шесть недель с мятежами было покончено. «Они затихли с поразительной скоростью, – отметил один историк, – и остается только догадываться, какие из действий Петена заставили армию смирилась с бесконечным продолжением тоскливой и опасной войны»?[178].

Размах мятежей ясно дал понять французскому Верховному командованию, что солдаты больше не желают страдать во время нового наступления. Они будут держать фронт, но вперед не пойдут. Этот груз лег на плечи британских войск, которым вскоре придется взять на себя основную тяжесть боевых действий союзников во Франции и Фландрии. «Тяжелейшие потери, которые понесли британцы в Третьей битве при Ипре (при Пасхендале), – пишет ведущий британский военный историк, – возникли отчасти в результате усилий отвлечь внимание и силы немцев от ослабевшего французского сектора»?[179].

25 мая немцы продемонстрировали новый способ ведения войны в воздухе. Днем 23 бомбардировщика поднялись с двух аэродромов в Бельгии и взяли курс на Лондон. Самолеты назывались «Гота», и в самом этом названии было что-то наводящее ужас. Каждый нес по тринадцать бомб. Из-за облачности только две машины добрались до Англии, но пять бомб, сброшенных с одного из самолетов, нанесли больший урон, чем любой из предыдущих налетов «цеппелинов». 16 канадских солдат погибли в военном лагере в Шорнклиффе. В Фолкстоне жертвами стали гражданские лица: 16 мужчин, 30 женщин и 25 детей. В результате налета погибло 95 человек и 192 получили ранения. Война приобрела новое измерение, достигшее апогея спустя два десятилетия. «Древний Иегова до сих пор повсюду, – написал 3 июня Альберт Эйнштейн своему другу в Голландии. – Увы, он губит невинных наряду с виновными и набрасывается на них с такой слепой яростью, что они могут не ощущать чувства вины».

4 июня немцы совершили еще один воздушный налет на Британию. Погибло 13 гражданских лиц.

Война на полях сражений отныне представляла причудливый контраст. И на Восточном, и на Западном фронте беспощадность столкновений соседствовала с массовым дезертирством, мятежами и братанием войск. Генерал Хоффман, воевавший на Восточном фронте, записал 1 июня в дневнике, что «во многих местах» практически установлено перемирие. В других местах продолжались бои. «Поистине странная война!»

Мятежные французские войска всюду демонстрировали свою ненависть к войне. Через три дня военный министр Франции Пенлеве отметил, что между линией фронта и Парижем на расстоянии сотни километров находятся только две надежные французские дивизии. Стремясь изыскать дополнительные людские ресурсы и воскресить ненависть к Центральным державам, французское правительство 4 июня, в тот день, когда Пенлеве сделал свое предупреждение, санкционировало создание польской армии, которой предстояло сражаться бок о бок с войсками союзников на Западном фронте. В Польше студенты Варшавского университета устроили забастовку, демонстрируя националистические устремления.

В первую неделю июня в английском Лидсе прошла антивоенная акция. Одна из газет 4 июня отметила: «Лидс без особого радушия принял национальный съезд лейбористов и социалистов, который открылся этим утром в Колизее». Первой резолюцией, предложенной бывшим (и будущим) лидером Лейбористской партии Рамсеем Макдональдом, стало поздравление русскому народу, совершившему революцию. Прозвучал призыв, бурно поддержанный всеми участниками, «освободить Клиффорда Аллена – и сделать то, что сделали русские». Присутствовавший на съезде Бертран Рассел выступил в защиту пацифистов, которые, как и Аллен, сидели в тюрьме. Он заявил, что «своими действиями противники воинской службы по идейным соображениям показали, что отдельная личность в состоянии противостоять всей силе государства. Они сделали великое открытие, повысившее человеческое достоинство».

Среди отбывавших тюремный срок за отказ идти на военную или альтернативную гражданскую службу были Стивен Хобхаус, представитель состоятельной квакерской семьи, отказавшийся от наследства и работавший на пользу бедных в лондонском Ист-Энде, и Кордер Кетчпул, тоже квакер, который во время Второй мировой войны возглавит кампанию против бомбежки немецких городов.

5 июня в Соединенных Штатах во исполнение Закона о выборочной воинской повинности началась регистрация всех мужчин в возрасте от 21 года до 30 лет для прохождения воинской службы. Этот закон, как писала New York Times, «удовлетворил давнюю и острую потребность приструнить некоторые наглые иностранные элементы в нашей стране» – намек на американских евреев, среди которых пацифистов в процентном соотношении было не больше, чем среди прочих американцев. Всеобщая воинская служба, говорил один американский раввин, – это институт, восходящий к временам Моисея. В поддержку провоенных настроений приводились строки из псалмов, которые цитировали британские евреи двумя годами ранее как религиозное оправдание участия в войне: «Благословен Господь, твердыня моя, научающий руки мои битве и персты мои брани».

Через два месяца после принятия Закона о выборочной воинской повинности в американской армии было 6 % евреев, хотя они составляли всего 2 % населения страны.

На Западном фронте Хейг, избавленный от своего пессимистично настроенного командующего Алленби, сказал 5 июня своим генералам: «Сила и выносливость немецкого народа напряжены до такой степени, что вполне возможно достижение переломного момента уже в этом году». Через два дня британские экспедиционные силы предприняли второе за два месяца наступление на немецкие траншеи, окопы и другие фортификационные сооружения в районе хребта Месен – Витсхете. На рассвете атаке предшествовала серия феноменальных взрывов такой силы, что в занятом немцами Лилле, отдаленном на 25 километров, вспыхнула паника. Это была кульминация действий туннельных рот, которые прибыли во Францию два с половиной года назад.

Под передней линией обороны немцев было взорвано 19 зарядов общей взрывной мощностью 500 тонн. Британские, канадские и австралийские саперы более полугода рыли туннели, один из которых имел протяженность 600 метров. Самый глубокий заряд был размещен на глубине 30 метров под немецкими траншеями. В Спанбрукмолене от взрыва одного из зарядов образовался кратер диаметром 130 метров. Два заряда не взорвалось. Один из них подорвали в 1955 г., другой остается под землей где-то к северо-востоку от Плугстертского леса, его точное расположение неизвестно, что время от времени вызывает обеспокоенность среди местных жителей, чему я сам был свидетелем во время визитов в те места в 1970 и 1971 гг.

Эффект от этих взрывов оказался сокрушительным. Считается, что 10 000 немецких солдат погибло на месте или было погребено заживо, тысячи были оглушены и контужены, 7354 сдались в плен. Свое слово сказала и британская артиллерия: в артподготовке участвовало 2266 пушек. Среди британских офицеров, которые повели своих солдат вперед сразу же после подрыва зарядов, был и 20-летний Энтони Иден. «Как только начался артиллерийский обстрел, – писал он, – грохот пушек заглушил все мои команды, это крещендо перекрывали только вопли немцев, заваленных в кратере. Мы ничего не могли для них сделать: нам следовало любой ценой продвигаться за огнем нашей артиллерии». Продвигаясь вперед непосредственно за линией огня британской артиллерии, Иден и его солдаты захватили пулеметный расчет с исправным пулеметом. «Видимо, в тот момент они были слишком потрясены взрывами, чтобы заниматься своим делом».

В роте Идена этим утром погиб только один британский солдат. Он шел впереди других в поисках места, где можно прорвать позиции немцев. Иден вспоминал, как наткнулся на него: «Солдат лежал раскинув руки, смертельно раненный и уже без сознания. Я знал его как одного из самых надежных бойцов. Не могу объяснить почему, но меня на какой-то миг просто накрыло волной глубочайшей грусти. Может, из-за беспомощной позы, в какой лежало его тело, от внезапной и печальной утраты молодой жизни мальчика, готового исполнить свой долг. Вполне возможно, его поразил осколок нашего же снаряда, но это ничего не изменило. Он сделал то, что был готов сделать, и, проявив силу воли, многим помог сохранить жизнь, за которую заплатил своей собственной». Спустя шестьдесят лет Иден писал: «Моментальная картина этой сцены до сих пор свежа в моей памяти».

Взрывы зарядов под Месенским хребтом создали в Южной Англии то, что Вера Бриттен назвала «странным утренним толчком, похожим на землетрясение». На следующий вечер в госпитале умер ее ослепший друг Виктор. Брат Эдвард, находившийся дома в отпуске, уже стал совсем другим человеком, «незнакомым, пугающим Эдвардом, который никогда не улыбался и говорил только о тривиальных вещах. Казалось, ему нечего сказать мне. На самом деле он вряд ли замечал мое появление».

Через четыре дня после подземных взрывов немцы покинули Витсхете и Месен и отошли к востоку, на новую линию обороны. Отступление было грамотно и сознательно проведено под руководством принца Рупрехта Баварского. В ходе этого отступления 8 июня один 24-летний немецкий летчик одержал свою первую авторитетную победу. Вся его эскадрилья с земли и с воздуха наблюдала за тем, как он после продолжительного воздушного боя сбил самолет союзников. Этим летчиком был лейтенант Герман Геринг?[180].

В течение недели на передовой восстановилось затишье. В июне Т. С. Элиот переправил в журнал Nation письмо, полученное им от офицера, попавшего на фронт, когда ему еще не исполнилось и 19 лет. Офицер был в гневе оттого, что в тылу, как ему казалось, не представляют себе условий, в которых находятся люди на фронте. «Прокаженная земля, усеянная раздувшимися и почерневшими трупами сотен молодых людей. Ужасающий запах тления». Описание продолжалось: «Глина как каша, траншеи – как мелкие и осклизлые трещины в этой каше, каше, которая воняет на солнце. Тучи трупных мух роятся над ямами с потрохами. Раненые лежат в воронках от снарядов среди разлагающихся трупов, беспомощные под палящим солнцем, непрестанным обстрелом, замерзающие в холодные ночи. Люди с выпущенными наружу кишками, пробитыми легкими, ослепшие, с разбитыми лицами или оторванными конечностями. Стонущие или что-то бессвязно бормочущие. Раненые, висящие в агонии на колючей проволоке до тех пор, пока милосердная струя жидкого огня не скорчит их, как муху на свечке».

«Но это все слова, – заканчивал офицер, – и, вероятно, они передают лишь часть смысла тем, кто их слушает. Они содрогнутся и забудут».

Несмотря на реальные ужасы окопной войны, несмотря на хаос в России и мятежи во Франции, стремление правительств продолжать войну не ослабевало. Южноафриканский лидер генерал Смэтс, входивший в это время в состав Имперского военного кабинета, был сторонником скорейшего возобновления наступления британцев на Западном фронте. В ином случае, говорил он, Германия «получит время восстановить боевой дух… Если не можем сломить врага на фронте, постараемся сломить его волю».

Наступление под командованием Хейга было запланировано на 10 июня. За два дня до этого, 8 июня, Ллойд Джордж созвал срочное совещание кабинета министров, чтобы обсудить аргументы Смэтса. Кабинет уже был в курсе масштаба волнений во французской армии. Ллойд Джордж предложил немедленно отложить британское наступление. Он сказал, что вместо этого Британии следует изучить «возможность сепаратного мира с Австрией», что могло бы привести к изоляции Германии и подтолкнуть канцлера к прекращению войны. Ллойд Джордж сказал коллегам, что не видит смысла пытаться проломить немецкую линию фронта, если «французы затрудняются продолжать, а их резервы физически и психологически истощены». Смэтс, не желавший откладывать наступление, предложил проконсультироваться с Хейгом и выяснить перспективы успеха. С Западного фронта пришло лаконичное сообщение: «Хейг надеется». Его попросили приехать в Лондон и подробно изложить основания для надежд.

8 июня, в день заседания Военного кабинета, в Ливерпуль прибыл генерал Першинг со штабом. Приветствуя его прибытие, одна британская газета напомнила читателям, что если в 1776 г. Америка и Британия разошлись из-за «прусской политики» короля Георга III, то теперь пруссачество послужило объединению двух стран. Газета Graphic вспомнила по этому поводу Шекспира: «Зима тревоги нашей позади, к нам с солнцем (Нью-)Йорка лето возвратилось»?[181]. Это было сказано из лучших побуждений, хотя Першинг, как и будущий президент Трумэн, родился в штате Миссури.

На следующий день, беседуя с Першингом в Букингемском дворце, Георг V «упомянул об огромной цене войны, большом количестве мужчин, которых Великобритания уже направила в армию и на флот, и огромных потерях, которые она несет». Затем король поинтересовался, верен ли слух, что Соединенные Штаты вскоре смогут поднять в воздух 50 000 самолетов. Глубоко смущенный этим довольно типичным преувеличением американского военного могущества, Першинг сказал королю, что «такие сообщения крайне преувеличены, и мы еще некоторое время вообще не сможем поставлять самолеты». В тот момент у Америки было лишь 55 учебных самолетов, 51 из которых был устаревшим и 4 – устаревающими.

На второй день пребывания в Лондоне Першинг узнал, что за апрель и май немецкие подводные лодки пустили ко дну корабли союзников общим водоизмещением 1 500 000 тонн. Из-за этого у Британии не хватит судов, чтобы переправить во Францию американские экспедиционные силы и обеспечивать их поставками после прибытия. Пятнадцать судов были потоплены у берегов Британии только за те одиннадцать дней, пока Першинг пересекал Атлантику. На самом деле, чтобы избежать угрозы торпедной атаки, корабль, на котором он плыл, не откликался ни на какие сигналы о помощи, которые слышали его радисты.

9 июня русское Временное правительство отвергло предложение Германии о перемирии. В то же время в стремлении унять мятежи, которые продолжались уже почти месяц, во французской армии принимались различные, но не взаимоисключающие меры. 10 июня были приговорены к смертной казни и расстреляны первые два мятежника. Через девять дней после исполнения приговора генерал Петен приступил к задаче огромной сложности: он лично решил выступить в каждом мятежном полку. За два месяца он посетил более 80 дивизий. Это оказалось долгим и трудным делом. В этом же месяце префекты 83 департаментов представили министру внутренних дел Франции секретные доклады о настроениях в столицах их департаментов. Оказалось, что в 54 городах моральное состояние «плохое» или «индифферентное», а в 36 – «подпорченное».

10 июня на Итальянском фронте возобновилось крайне неудачное сражение за горные вершины в провинции Трентино. Итальянские дезертиры раскрыли австрийцам подробности наступления, и те смогли организовать успешную контратаку. Итальянцы штурмовали шесть вершин. Захвачена была только высота 2101 на горе Ортигаро. Австрийцы смогли удержать горный пик высотой 2105 метров. Бои за вершины становились все более тяжелыми. Итальянский штурм вершины горы Ортигаро в конце концов увенчался успехом, тысячи солдат противника попали в плен, но и при этом австрийцы продолжали удерживать соседнюю вершину высотой 2051 метр и другую важную для итальянцев цель – гору Камиголетти. Затем, к разочарованию итальянцев, австрийцы вернули себе потерянную двумя неделями ранее Ортигаро, и почти 2000 итальянских солдат оказалось в плену. Боевые действия прекратились через три недели. Линии на карте практически не изменились, но итальянцы потеряли 23 000, а австрийцы – 9000 убитыми и ранеными.

Утром 13 июня война вновь ворвалась в тихий мир горожан. 14 немецких бомбардировщиков появились над Лондоном на высоте 3600 метров. Они сбросили более сотни бомб, от которых погибло 162 мирных жителя. Город понес самые тяжелые потери за время войны. В лондонском Сити Вера Бриттен видела «несколько брошенных повозок торговцев со следами крови их владельцев». В школе в рабочем районе Попларе погибло 15 детей, 27 осталось калеками. «Такое «избиение младенцев» во время войны было до ужаса знакомо жителям городов и деревень на континенте, – написал историк Ист-Энда, – но в Лондоне ничего подобного не происходило 900 лет. Горе, шок и гнев снова вызвали обострение ксенофобии. Поскольку бомбы сбрасывали днем, люди предположили, что школа и была их целью»?[182]. На самом деле целью были расположенные неподалеку доки, склады и железнодорожные ветки. Некоторые родители настолько встревожились, что отправили детей подальше от Лондона. Это стало спонтанным предвестником организованных эвакуаций времен Второй мировой войны. Среди вывезенных в Райгет были и юные братья Виноградски?[183].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.