«Мы знаем, где Кремль, мы найдем цель»

«Мы знаем, где Кремль, мы найдем цель»

22 июня 1941 г. нацистская Германия напала на Советский Союз. В соответствии со стратегией блицкрига большая часть ударной авиации была сосредоточена на границе СССР. В том числе 27 бомбардировочных авиагрупп из разных эскадр и две отдельные эскадрильи. Все эти соединения к началу войны располагали в общей сложности 673 боеготовыми двухмоторными бомбардировщиками, в том числе в составе 1-го воздушного флота – 210, 2-го воздушного флота – 192 и 4-го воздушного флота – 271. По типам самолетов имелось: 411 Ju-88, 215 Не-111 и 47 Do-17. Во Франции и на Средиземном море в тот момент оставалось всего 12 групп.

В течение первого месяца практически все бомбардировщики в основном выполняли тактические задачи по поддержке наступления, атакуя мосты, железные дороги, войсковые колонны и артиллерийские батареи.

19 июля Гитлер подписал директиву ОКХ № 33, в которой предусматривалось воздушное наступление на Москву, после которого должны были последовать удары по Ленинграду, Горькому, Рыбинску и другим промышленным центрам. Когда командование люфтваффе в ответ посетовало на недостаток сил, фюрер распорядился перебросить на Восточный фронт несколько авиагрупп из Бельгии и Франции. Первый удар по советской столице был запланирован на 21 июля. По сути, это была первая по-настоящему стратегическая операция на Восточном фронте, получившая название «Клара Цеткин», в честь немецкой коммунистки, основательницы Коммунистической партии Германии. Цели операции носили явно политический характер. Нацистское руководство считало, что бомбардировка Москвы станет «народным бедствием» и «ускорит катастрофу русских».

Накануне налета на Москву германская бомбардировочная авиация получила значительные, по ее меркам, подкрепления. На аэродромы в Восточной Пруссии и Восточной Польше прибыли шесть авиагрупп: I./KG28, III./KG26, KG4 в полном составе, а также KGr.100, располагавшие в общей сложности 90 исправными бомбардировщиками Не-1 II[90]. Надо сказать, что большинство указанных соединений являлись специализированными, к примеру, KGr.100 выполняли роль цельфиндеров, II./KG4 в основном занималась минными постановками, III./KG26 славилась атакой точечных целей и кораблей.

Общее оперативное руководство операцией было поручено командиру II авиакорпуса генералу Бруно Лepцеру.

20 июля командующий 2-м воздушным флотом генерал-фельдмаршал Кессельринг провел совещание с командирами в связи с предстоящим авиаударом. Фельдфебель Людвиг Хавигхорст из I./KG28, вспоминал: «Накануне удара по русской столице на аэродром Тересполь, где находились две наших эскадрильи, прибыл генерал-фельдмаршал Кессельринг. Он обратился к экипажам:

– Мои авиаторы! Вам удавалось бомбить Англию, где приходилось преодолевать сильный огонь зениток, ряды аэростатных заграждений, отбивать атаки истребителей. И вы отлично справились с задачей. Теперь ваша цель – Москва. Будет намного легче. Если русские и имеют зенитные орудия, то немногочисленные, которые не доставят вам неприятностей, как и несколько прожекторов. Они не располагают аэростатами и совершенно не имеют ночной истребительной авиации»[91].

Правда, некоторые летчики по-иному передавали суть воззвания Кессельринга. В частности, по воспоминаниям экипажей KG53 «Легион Кондор», на указанном «брифинге» им, наоборот, было сказано, что русские будут отчаянно защищать свою столицу и там ожидается сильное противодействие ПВО[92].

Летчиков KG53 «Легион Кондор» приказ о большом налете на Москву застал в палатках возле аэродрома, в которых они за москитными сетками скрывались от необычайной жары и комаров. Командир 1-й эскадрильи обер-фельдфебель Вилли Хауг вспоминал: «Это была вторая половина дня воскресенья. Экипажи находились в своих палатках. Солнце буквально сжигало нас здесь, на русской земле. Это 21 июля 1941 г. на нашей авиабазе Минск – Дубинская. Весь день в нашем палаточном городке царило торжественное молчание. Мы слушаем концерт по заявкам по радио, который связывает нас с домом.

В полдень нас посетил командир группы оберст-лейтенант Кауфманн, который объявил нам, что сегодня начнется нечто важное…»

Была объявлена готовность № 3, означавшая, что вылет последует через несколько часов. После этого летчики начали готовиться к вылету: складывали в свои бомбардировщики парашюты, шлемофоны и запас воды. Хауг приступил к изучению карт и маршрута полета. Тем временем бортмеханик Ханнес Дюнфельдер пожарил для всего экипажа картошечки. Эта идиллическая картина: полураздетые летчики, кушающие на траве, и мирно стоящие на летном поле «Хейнкели» – сильно контрастировала с тем, что вскоре им предстояло делать.

Пока Хауг и его члены экипажа ужинали, по аэродрому прозвучал сигнал «готовность № 2», означавший, что вылет начнется примерно через полчаса. Пилот продолжал свой рассказ: «Как только мы поужинали, пришел командир эскадрильи гауптман Аллмендингер и объявил, что нам предстоит ночная атака в составе большого соединения на Москву («Клара Цеткин»)… Вскоре мы уже бежим по аэродрому. Унтер-офицер Ретчек сообщает, что машина готова к вылету.

Мы с моим экипажем летаем уже с начала войны (Польша, Франция) и стали дружным коллективом. Можем полагаться друг на друга на 100 %. Мы первыми выруливаем на старт. Бросаем взгляд на часы, и началось. Двигатели взревели, и наш Не-111 «А1+АВ» покатился по взлетно-посадочной полосе»[93].

В 18:00 по берлинскому времени, то есть когда в Москве было уже восемь часов вечера, с аэродромов начали один за другим взлетать немецкие бомбардировщики. В общей сложности в воздух поднялось 127 самолетов из девяти эскадр. Это была примерно четверть всех бомбардировщиков, которыми располагали люфтваффе на Восточном фронте. Собравшись в боевые порядки, группы «Хейнкелей», «Юнкерсов» и «Дорнье» взяли курс на Москву.

В тот момент, впервые пролетая над бескрайними русскими просторами, немецкие летчики не подозревали, что им придется провести здесь несколько долгих лет. В одном из «Хейнкелей» в составе KGr.100 летел и 27-летний обер-лейтенант Ханс Бётхер, которому впоследствии было суждено стать лучшим пилотом бомбардировочной авиации в мировой истории.

С детства мечтавший стать летчиком, Бётхер еще в 1935 г. поступил в люфтваффе. Его боевая карьера началась во время Польской кампании, правда, начинал он ее не пилотом, а штурманом на одном из Не-1111./KG27 «Бёльке». Только следующей зимой он прошел курс «слепых» полетов и был допущен к полетам уже в качестве пилота. Однако карьера летчика в первое время складывалась неудачно. 5 июня 1940 г. его «Хейнкель» был сбит над Францией истребителем «Моран», после чего молодой летчик попал в плен. После капитуляции французов Бётхер был освобожден, но потом в течение года по разным причинам не участвовал в боевых вылетах.

Только 1 июля 1941 г. он уже в составе специализированной группы цельфиндеров KGr.100 «Викинг» совершил налет на Англию. Ночью 9 июля в районе Кардиффа Не-111 Бётхера был атакован английским ночным истребителем и подбит. При этом из состава экипажа был убит бортмеханик, а бортрадист тяжело ранен. И тем не менее Бётхер на одном двигателе с поврежденными навигационными приборами смог дотянуть до аэродрома в Шартре и совершить посадку на брюхо[94].

Командование высоко оценило летное мастерство пилота, и 15 июля Ханс Бётхер был назначен командиром 1-й эскадрильи вместо обер-лейтенанта Шмидта, которого перевели в школу «слепых» полетов в качестве инструктора[95].

А уже вскоре группа перелетела на Восточный фронт, где Бётхер узнал, что его следующей целью будет Москва. KGr.100 снова выполняла роль цельфиндеров и шла первой в растянутом эшелоне бомбардировщиков. В районе захваченной немцами Орши был установлен специальный радиомаяк, посылавший узконаправленный сигнал точно в направлении Москвы. Держась в его створе, «Хейнкели» следовали строго определенным курсом и при достижении цели должны были сбросить контейнеры с осветительными ракетами.

Вилли Хауг продолжал свой рассказ: «Смоленск – позади нас. Мы летим вдоль шоссе, которое ведет в Москву. Пролетаем Вязьму. Наши «Хейнкели» идут своим курсом на восток над широкими русскими равнинами… Наш фронтовой опыт внушает нам некоторую степень уверенности, тем не менее мы всегда внимательны и тщательно выполняем свою работу. Напряженно всеми глазами мы осматриваем небо в поисках истребителей противника. Но пока мы видим только красивый закат»[96].

Примерно то же самое наблюдали и другие экипажи. Людвиг Хавигхорст: «Наш Не-111 «1T+IK» шел в эскадрилье Хеллмана. Горящий Смоленск являлся хорошим навигационным ориентиром. Четким белым штрихом просматривалась дорога Смоленск – Москва».

Примерно в 21:00 по московскому времени самолеты Бётхера, Хауга, Хафигхорста и других прошли линию Рославль – Смоленск, где немецкие бомбардировщики и были замечены многочисленными советскими постами ВНОС.

Последняя представляла собой службу воздушного наблюдения, оповещения и связи, основанную на наблюдательных постах. Она состояла из фронтальных полос наблюдения, идущих параллельно государственной границе, и радиальных полос, идущих от границы в глубь страны. Расстояние между полосами было 60–80 км. Таким образом, создавалась сетка со сторонами квадратов в десятки километров, дистанция между наблюдательных постами в ней составляла 10–12 км.

Вокруг важных центров страны, в том числе Москвы, система ВНОС состояла из трех – пяти круговых полос. Первая полоса наблюдения отодвигалась от зоны огня зенитной артиллерии на 15–20 км, а вторая, третья и четвертая полосы располагались друг от друга в 20–30 км. Пятая же полоса, называвшаяся «полосой предупреждения», находилась в 50–60 км от четвертой. РЛС только еще принимались на вооружение, и система ВНОС в Советском Союзе являлась основой предупреждения о воздушной угрозе.

В результате своевременного оповещения за оставшиеся полтора часа силы ПВО сумели основательно подготовиться к отражению налета. На тот момент защищавший Москву 1-й корпус ПВО имел 796 орудий среднего калибра, 248 пушек малого калибра, 336 счетверенных пулеметных установок, 618 прожекторов и 124 аэростата заграждения. 6-й иак располагал почти 500 истребителями, в том числе 127 высотными перехватчиками МиГ-3, а также двумя эскадрильями, укомплектованными летчиками-испытателями. Однако многие самолеты находились в неисправном состоянии, а летчики-ночники составляли не более трети от всего личного состава.

Основу советской зенитной артиллерии составляли 76-мм зенитки образца 1931 г. и 85-мм пушки 52-К. Первая стреляла снарядами массой 6,5 кг на высоту до 9000 м. Ко второй были разработаны семь видов боеприпасов, но для стрельбы по самолетам в основном применялся унитарный патрон 53-УО-365 весом 9,5 кг с осколочной зенитной гранатой и дистанционным взрывателем Т-5. Разрывной заряд снаряда состоял из 660–740 г тротила. Кроме того, он снаряжался специальной шашкой ТДУ, дававшей при разрыве яркую световую вспышку и густое облако коричневого дыма. Это обеспечивало хорошую видимость разрыва на расстояниях до 10 км как днем, так и ночью. Поражение самолета достигалось за счет разлета примерно 500 осколков или, в редких случаях, прямым попаданием.

Для стрельбы по низколетящим и пикирующим самолетам имелась автоматическая 37-мм зенитная пушка 61-К со скорострельностью около 60 выстрелов в минуту. Для управления огнем на ней устанавливался прицел АЗП-37-1, который автоматически вырабатывал вертикальные и боковые упреждения и позволял наводить пушку непосредственно на цель. При совмещении перекрестия визира прицела с самолетом ствол оказывался направленным в точку упреждения, в которой самолет должен был встретиться со снарядом. В качестве боеприпасов к 37-мм пушке использовались осколочно-трассирующие снаряды весом 0,7 кг.

В 1940 г., то есть накануне войны, была принята на вооружение 25-мм автоматическая зенитная пушка 72-К скорострельностью 70 выстрелов в минуту. Она предназначалась для стрельбы снарядами весом 0,28 кг на высоту до 2000 м. Кроме того, на вооружении ПВО по-прежнему находилось большое количество зениток образца 1914–1915 гг., а также трофейные финские «Бофорсы» и «Эрликоны», захваченные в ходе Зимней войны 1939–1940 гг. Для стрельбы по самолетам на малых высотах имелись еще счетверенные пулеметные установки «Максим-4М», обычно устанавливавшиеся на шасси грузовика ГАЗ-АА.

Приборы управления артиллерийским зенитным огнем ПУАЗО-2 образца 1934 г. и более новые ПУАЗО-З позволяли вырабатывать координаты упрежденной точки в пределах по дальности 700—12 тысяч м и по высоте до 9600 м.

До 1940 г. советская авиапромышленность практически не занималась выпуском специальных истребителей-перехватчиков. Поэтому на вооружении полков, предназначенных для ПВО, стояли самые разные типы самолетов. Основную массу (66 %) составляли И-16 самых разных модификаций, от прошедших несколько капитальных ремонтов типов 4 и 5, выпущенных на Горьковском авиазаводе еще в 1935–1936 гг., и до последней серии тип 29. Эти истребители, имевшие разные моторы и множество всевозможных вариаций вооружения, летали со скоростью не более 400–430 км/ч на высотах до 9500 м, хотя последнее во многом представлялось проблематичным из-за отсутствия закрытой кабины. Теоретически И-16 мог бороться с бомбардировщиками, но перехват был задачей весьма трудной для его пилота.

Второе место занимали бипланы И-153 «Чайка». Только накануне войны в войска ПВО поступили высотные перехватчики МиГ-3. Мотор мощностью 1200 лошадиных сил позволял самолету разгоняться до 640 км/ч при крейсерской скорости 500 км/ч. Истребитель был вооружен одним 12,7-мм и двумя 7,62-мм пулеметами и обладал рекордным по тем временам радиусом действия – 600 км от аэродрома.

Уже перед самым началом войны в войска ПВО начали поступать и первые новые истребители ЛаГГ-3. Их производство после долгих проволочек было начато на Горьковском авиазаводе № 21 в январе 1941 г. Из-за сложности перехода с дюралюминиевого И-16 на деревянный ЛаГГ производственные планы первых месяцев не выполнялись, и итоге до начала лета удалось выпустить лишь 130 самолетов. Кроме того, первые истребители имели огромное количество дефектов: крайне ненадежная работа шасси, самопроизвольная раскрутка винта при пикировании, плохое крепление фонаря кабины и т. п. Большинство новых самолетов в 1941 г. поступило в 6-й истребительный авиакорпус (иак) ПВО, прикрывавший Москву.

Первыми над городом появились «Хейнкели» из KGr.100, сбросив на него осветительные и зажигательные бомбы, четко обозначив цель для последующих бомбардировщиков. Объекты и сектора столицы были поделены между эскадрами. Так, KG55 «Грайф» бомбила Кремль, здание ЦК ВКП (б) и МОГЭС, KG53 «Легион Кондор» – Белорусский вокзал, один из авиационных заводов, центральный аэродром и фабрику имени Клары Цеткин, KG4 «Генерал Вефер» наносила удар по западным и северным районам столицы. Бомбардировщики шли над городом на высоте 2000–4000 м и даже ниже. В итоге многие из них попали в самую гущу световых прожекторных полей, после чего долгое время обстреливались зенитками и подвергались атакам истребителей. Неожиданностью было также большое количество висящих повсюду аэростатов. Однако все это производило скорее большой зрительный эффект, нежели свидетельствовало о сильной ПВО.

Вилли Хауг так описывал происходящее: «Перед нами в темноте раскинулась Москва. Альтиметр показывает высоту 1200 м. Оборона оказалась слабее, чем мы ожидали. Первые прожекторы на подступах к Москве. Они, как пальцы, шарят через темную ночь. Тем не менее лучи прожекторов не затронули нас… Я насчитал где-то 50– 100 огней. Это не то, что мы ожидали и про что нам говорили на брифинге перед полетом, однако мне все равно неприятно это скопище лучей… А это что такое перед нами? Прожекторы ярко освещают какой-то самолет. Сразу несколько лучей поймали машину. Взяв бинокль, я увидел, что это Не-111 с нашими товарищами на борту. Он делает дикие оборонительные маневры, чтобы вырваться из тисков «светильников». Но напрасно.

Тем временем мы поднялись до 1700 м и достигли окрестностей Москвы. Внизу мы видим страшные пожары и зенитный огонь из всех стволов. Вот один прожектор затрагивает нас, но вскоре теряет. По нам стреляют зенитки. Впереди, слева и справа совсем рядом взрываются зенитные снаряды»[97].

Советские зенитчики умели стрелять в основном методом заградительного огня, то есть не целясь в конкретный освещенный самолет, а попросту беспорядочно палили в тот или иной сектор неба. Тем не менее огромное количество разрывов на разных высотах производило сильное впечатление, особенно на малоопытных пилотов.

Низ фюзеляжа и плоскостей у Не-111 «А1+АВ» Хауга, как и все у всех самолетов группы, специально перед налетом на Москву был окрашен в черный цвет. Пролетая между лучами прожекторов, пилот не раз мысленно поблагодарил гауптмана Будера, который инициировал подобную окраску. Хауг считал, что именно благодаря ей прожектористы не могли поймать его. Сбросив бомбы на цель, пилот перевел «Хейнкель» в пологое пикирование. Скорость при этом возросла до 500 км/ч, а двигатели начали буквально «скулить». Снизившись до 300 м бомбардировщик, пролетая прямо над крышами домов, вскоре вышел из зоны зенитного огня. После пяти минут подобных виражей опытный Хауг развернул машину и вскоре лег на западный курс.

Фельдфебель Хавигхорст вспоминал: «Скоро мы увидели 10–20 прожекторов, создававших световое поле. Попытки обойти его не удались: прожекторов оказалось много слева и справа. Я приказал поднять высоту полета до 4500 м и экипажу надеть кислородные маски. Внезапно по нашему самолету открыла огонь русская зенитная артиллерия. К счастью, она стреляла неточно, но плотность разрывов была высокой.

Когда наш самолет вплотную подлетал к Москве, мы увидели под собой Ju-88 из другого соединения – он готовился пикировать на город. Собирались освободиться от своего бомбового груза и мы. В это время раздался взволнованный голос радиста:

– Внимание, аэростаты!

Я приказал сбросить бомбы, и, как только мы повернули обратно, радист сообщил о приближении вражеского истребителя. Русский ночной истребитель (у них вообще не должно было существовать подобных) атаковал нас сверху слева. Радист открыл огонь, и к нему тотчас присоединился бортмеханик. Тогда истребитель был подбит и, загоревшись, перешел в пикирование. Это был первый истребитель, сбитый нашим экипажем»[98].

Однако, несмотря на то что налет пошел не совсем по плану, многие экипажи все же выполнили поставленную задачу. При этом «Юнкерсы-88», невзирая на зенитный огонь, даже атаковали цели с пикирования. В ходе бомбардировки в Москве возникло 1166 пожаров, в том числе на оборонных объектах – 36, на объектах военных ведомств – 70, на объектах железнодорожного транспорта – 8, на хозяйственных объектах – 241 и в жилом секторе – 660. Пострадали и такие важные заводы, как авиационный № 1, на территорию которого упали 4 крупные фугасные бомбы и 173 зажигалки.

II./KG55, невзирая на сильный зенитный огонь, все же смогла поразить Кремль. Ее командир Эрнст Кюль лично контролировал работу экипажей, описывая на высоте 1500 м круги над центром города. При этом летчики отчетливо видели, как по ним с земли стреляют четырехствольные пулеметы «Максим», не причинявшие, впрочем, никакого вреда «Хейнкелям». Одна бомба SC500, сброшенная с Не-111 из II./KG55, попала в Большой Кремлевский дворец, пробила перекрытие в Георгиевском зале, воткнулась в пол и не взорвалась. В 30 м от здания, в Тайницком саду, взорвалась вторая бомба. Кроме того, в разных частях Кремля попадали термитные зажигалки типа В1. Фугасная бомба крупного калибра попала в дом № 10 на улице Моховой, недалеко от Кремля. В результате один подъезд полностью обрушился, в подвале были завалены несколько десятков людей.

Во многих местах города были выведены из строя водопровод, газопровод и линии электросети. Бомба, сброшенная «Хейнкелем» из KG53, разрушила водопровод большого диаметра на площади Белорусского вокзала. Вода мощным потоком устремилась к станции метро, где укрывалось несколько тысяч женщин и детей. Люди вынуждены были в панике выбегать на улицу и искать другие укрытия. На самом вокзале и прилегающих железнодорожных путях возникли огромные очаги пожаров, полыхавшие до утра. На всю столицу разносился ужасающий грохот взрывающихся вагонов с боеприпасами и цистерн с горючим.

Всего в ходе первого налета на Москву были сброшены 104 т фугасных бомб, в том числе несколько SC2500, а также 46 тысяч килограммовых зажигалок. По официальным данным, пострадали 792 человека, из них 130–150 погибли. Противовоздушная оборона столицы оказалась более или менее эффективной. Зенитная артиллерия выпустила 29 тысяч снарядов всех калибров, а ночные истребители совершили 173 самолето-вылета. В итоге были сбиты, по разным данным, от пяти до семи немецких бомбардировщиков, один из которых не смог дотянуть до линии фронта и совершил вынужденную посадку в районе Витебска.

Но большинство самолетов благополучно вернулись на свои базы. Вилли Хауг заканчивал свой рассказ о первом рейде на советскую столицу: «Мы вздыхаем с облегчением, когда пересекаем линию фронта. После почти пяти часов полета мы в конечном итоге безопасно приземляемся обратно в Минске – Дубинской»[99].

Потери люфтваффе составили три бомбардировщика, еще несколько получили повреждения, но все же смогли дотянуть до своей территории. Ночными истребителями был сбит Не-111 командира 4-й эскадрильи KG55 обер-лейтенанта Хармса. Do-17Z «5К+ЕТ» лейтенанта К. Кухна из 9-й эскадрильи KG3 был подбит летчиком-испытателем Марком Галлаем из 2-й отдельной истребительной авиаэскадрильи ПВО Москвы. Он несколько раз атаковал в ночном небе «Дорнье», после чего противник с резким креном вывалился из лучей прожекторов и устремился к земле. Кухну удалось дотянуть до Витебска, однако до линии фронта бомбардировщик все же не долетел и совершил вынужденную посадку на советской территории. Летчик попал в плен. На допросах Кухн сделал все возможное, чтобы скрыть выполнявшееся им задание, заявив, что в задачу экипажа входила только разведка. Пилот также заявил, будто в их отряде настолько все засекречено, что он не знает даже, кто командует группой[100]. Еще один Не-111, сбитый зенитками, рухнул на Красную Пресню.

Готовясь к следующему удару, немцы быстро изменили тактику. Высота полета была увеличена настолько, чтобы бомбардировщики проходили над поднятыми над столицей аэростатами и на максимальной дальности действия прожекторов, что должно было непременно снизить эффективность последних.

В ночь на 23 июля люфтваффе совершили второй массированный налет на Москву, в котором участвовали 115 бомбардировщиков. На город были сброшены 98 т фугасных бомб и 34 тысячи килограммовых зажигалок. На сей раз зенитная артиллерия и ночные истребители сбили пять самолетов, что составило 4,3 % от участвовавших в налете. Однако помешать удару они не смогли, все бомбардировщики прошли над целью в боевом порядке и поразили большинство из намеченных объектов. От взрывов и возникших пожаров пострадали 63 предприятия и 96 жилых домов. Сильные разрушения получили фабрика имени Свердлова, Пресненский машиностроительный завод, завод газоаппаратуры и др. Сильные пожары полыхали в столице до самого утра. Одна фугасная бомба пробила перекрытие тоннеля на перегоне «Смоленская» – «Арбат», другая попала в эстакаду метромоста неподалеку, а третья разорвалась у входа в вестибюль у Арбатской площади. Наибольшие жертвы вызвала паника, возникшая на лестнице эскалатора. II./KG55 снова наносила удар по Кремлю и Красной площади. На сей раз цель поразили 76 бомб различного типа, загорелся один из корпусов больницы имени Боткина.

В ночь на 24 июля немцы произвели третий и последний массированный налет. 125 самолетов сбросили около 140 т фугасных и зажигательных бомб. На этот раз пострадали такие важные промышленные объекты, как авиационный завод № 1 имени Авиахима, машиностроительный завод № 4, завод № 28 и др. Прямыми попаданиями фугасок были разрушены Театр имени Вахтангова и фабрика «Мосфильм». Бомбы попали даже в расположенный на Красной площади ГУМ, а также в Кремлевскую больницу. При этом, несмотря на сильный заградительный огонь и многочисленные вылеты ночных истребителей, все «Хейнкели», «Юнкерсы» и «Дорнье» вернулись на свои аэродромы.

Командование люфтваффе не испытывало особого энтузиазма от налетов на советскую столицу. Армейские части, рвавшиеся в глубь страны, буквально заваливали штабы воздушных флотов заявками на уничтожение тех или иных целей. Бомбардировщики требовались повсюду, а в то же время атаки Москвы не приносили никакой ощутимой пользы, кроме пропагандистского эффекта. Поэтому собранная с большим трудом авиационная группировка стала постепенно растаскиваться, а предназначенные для нее экипажи часто отвлекались для других целей.

Иногда вылеты выполнялись, по сути, одиночными машинами. Так, в ночь на 25 июля три Не-111 из I./KG28 сбросили на Москву семь фугасных бомб. В результате был разрушен дом № 24 на Большой Коммунистической улице. При этом летчики 6-го иак ПВО доложили о трех сбитых самолетах, а зенитчики еще о двух. Получалось, что немцы потеряли больше машин, чем участвовало в налете! Однако на самом деле все «Хейнкели» благополучно вернулись на свои базы.

В ночь на 26 июля в налете на Москву приняли участие только I./KG28 и II./KG3 – всего не более десяти машин. По данным службы МПВО столицы, на город было сброшено 22 фугасные и 100 зажигательных бомб. В результате были разрушены железнодорожные пути и платформа на станции Сортировочная, а также сгорел склад толевого завода. Людские потери составили 13 человек убитыми и 26 ранеными. Как и в прошлый раз, части ПВО намного преувеличили и масштабы налета и собственные достижения. Согласно им в налете участвовало 120 самолетов, «следовавших восемью эшелонами», но к городу якобы «прорвалось» не более шести – восьми машин[101]. Это была в общем-то стандартная схема приписок, когда брали примерно реальное число пролетевших над объектом самолетов, потом прибавляли к ним сто – сто двадцать, после чего вырисовывалась «победа».

Во время налета вблизи Ju-88A-5 Вильгельма Бендера из 5-й эскадрильи KG3 «Блиц» разорвалось несколько зенитных снарядов. При этом сам пилот получил осколочные ранения в спину и левое плечо. Подбитую машину с парашютами в панике покинули командир-штурман обер-лейтенант Р. Гуль и радист. Однако Бендер, несмотря на серьезное ранение, все же сумел справиться с управлением и, преодолев немалое расстояние, утром 26 июля приземлился на брюхо на своем аэродроме Орша-Зюд[102].

В ночь на 27 июля на задание отправились 65 бомбардировщиков, которые сбросили на Москву тяжелые фугасные бомбы и порядка 150 зажигалок разной конструкции. Ими были полностью или частично разрушены обувная фабрика, электромашиностроительный завод «Динамо», заводы № 93, 239, ремонтная база Наркомата обороны № 1 и 10 жилых домов[103]. 31 человек погиб, почти 300 получили ранения и контузии. Этот факт, во-первых, лишний раз показывает, что целями авиаударов были только военные объекты, попадания в жилой сектор носили случайный характер. Во-вторых, несмотря на сильный заградительный огонь, экипажи самолетов сбрасывали «груз» не по площадям, а на конкретные цели в черте города. Вылет прошел без потерь.

На следующую ночь во время очередного налета на Москву разбился Не-111 лейтенанта Шварца из 3-й эскадрильи KG55. Правда, причиной значится отказ двигателя[104].

В ночь на 1 августа небольшая группа немецких самолетов в условиях сильной облачности совершила очередной налет в рамках операции «Клара Цеткин». При этом если в предыдущие дни самолеты шли на столицу с северо-западного, западного и юго-западного направлений, то в этот раз заход на цель осуществлялся с юго-востока, со стороны Коломны. В 22:43 в столице была объявлена воздушная тревога, однако ни прожектористы, ни поднятые по тревоге 23 истребителя ПВО не смогли обнаружить противника. Целью налета был Государственный подшипниковый завод ГПЗ-1, расположенный на юго-востоке Москвы недалеко от ЗИСа. Это был единственный в СССР производитель подшипников для всей авиационной и танковой промышленности. Таким образом, маршрут полета был выбран не случайно!

Директор ГПЗ-1 A.A. Громов вспоминал: «В одну из последних июльских ночей вражеские самолеты сбросили на завод тяжелые фугасные бомбы. Одна из них упала где-то вблизи главного корпуса. Последовал оглушительный взрыв, и все кругом окуталось едким дымом. Взрывной волной разрушило одну из стен. Из разорванных водонапорных труб хлынула упругая струя воды. Мы устремились к месту взрыва. Под ногами хрустели осколки стекла. Бездыханная женщина лежала неподалеку. Эта была первая жертва фашистской бомбардировки. В те дни все мы стали солдатами одного фронта…» От возникших пожаров также пострадали жилые бараки и овощехранилище, расположенные рядом с предприятием[105].

Самолеты эскадры KG53 «Легион Кондор», базировавшейся в Орше, чаще других продолжали участвовать в налетах на Москву. Причем 4 и 5 августа «Хейнкели», согласно хронике эскадры, атаковали некие «зондерцели». В первом случае таковой, вероятно, являлся авиазавод № 1 имени Авиахима. Во всяком случае, все сброшенные «Хейнкелями» зажигательные бомбы упали на территорию расположенного бок о бок с ним завода № 32 НКАП, занимавшегося выпуском авиационного вооружения, а также на соседние жилые кварталы.

Вечером 6 августа часть экипажей KG55 «Грайф» получили приказ совершить очередной налет на Москву. Альфреду Штробелю, летавшему на Не-111 «1G+CC», сообщили, что целью авиаудара снова будет Кремль, а ему самому предстоит лететь к объекту атаки в первой волне бомбардировщиков. Кроме того, среди целей налета значились промышленные и коммунальные предприятия «политического центра Советского Союза».

Полет над Березиной и Смоленском проходил в условиях плотной облачности, и у летчиков даже возникло сомнение, что им удастся выполнить задачу. Однако как только «Хейнкели» подошли к Москве, облака неожиданно рассеялись, и немцы отчетливо увидели перед собой огромный, скрытый во мраке затемнения город.

Альфред Штробель рассказывал: «Наш метеоролог снова был довольно точен в своих прогнозах, предсказав хорошую видимость над целью. Мы пролетаем над темным силуэтом Москвы. Нам надо отыскать красную штаб-квартиру в сети кварталов и улиц. Красные артиллеристы ставят перед нами железный занавес из снарядов. Не имеет значения! Мы поразим его!

Сейчас мы находимся на окраине города. Мы летим в первой волне. Три тяжелые зажигательные бомбы, которые мы сейчас сбросим, обладают очень большим эффектом. В них содержится лишь немного взрывчатки для разбрызгивания горючей жидкости. Две большие магистрали в Москве ведут от западной окраины до центра города и являются хорошим ориентирами. Мы знаем, где Кремль, мы найдем цель, обозначенную в полетном задании. Даже если мы над бурлящим котлом, а вокруг проходят очереди из блевотины[106] и лучи прожекторов». Вскоре впереди, прямо над центром Москвы, между аэростатами заграждения вспыхнули осветительные ракеты, сброшенные с цельфиндеров.

«Сейчас наши самолеты сбрасывают фугасные бомбы тяжелого калибра, и сразу же после этого следуют зажигательные бомбы для новых разрушений, – писал в рапорте Штробель. – Мы разворачиваемся домой, меняя курс, но нам еще приходится проходить через зенитный заградительный огонь, который предназначен уже для следующей волны немецких бомбардировщиков»[107].

Эскадрилье Штробеля действительно удалось поразить Кремль. Согласно советской сводке МПВО, в ночь на 7 августа на его территории разорвалось 67 тяжелых зажигательных бомб. Возникло несколько больших очагов пожаров, потушить которые удалось только к утру. Кроме того, в Москве были полностью или частично разрушены 4 предприятия и 15 жилых домов[108].

Среди многочисленных пилотов ночных истребителей, поднятых по тревоге в эту ночь, был и И-16 лейтенанта Виктора Талалихина из 177-го иап ПВО. Последний представлял собой типичный образ сталинского авиатора.

Начав в 1934 г. на Московском мясокомбинате, он быстро понял, что его призвание – быть летчиком. В ту эпоху это было обычное дело. Тысячи мальчишек и подростков, видя в небе пролетающие во время воздушных парадов самолеты, сразу представляли себя в их кабинах. Именно летчики в середине 30-х были главными героями и идеалами для подражания. Мечта Талалихина сбылась. В 1937 г. в возрасте 19 лет он поступил в Борисоглебскую военную авиационную школу летчиков, где и получил звание младшего лейтенанта. Во время советско-финской войны Талалихин совершил 47 боевых вылетов, и за ним числилось четыре финских самолета. Вскоре была и первая награда – орден Красной Звезды.

Войну с нацистской Германией Виктор Талалихин встретил на службе в 177-м иап, защищавшем Москву. Когда начались налеты люфтваффе, летчик много раз вылетал на задания, но всякий раз возвращался ни с чем. Впрочем, это и неудивительно, так как советские ночные истребители отличались от дневных только тем, что летали по ночам. Никаких приборов, РЛС и даже раций на них не было. Пилоты могли полагаться лишь на собственное острое зрение и иногда на лучи прожекторов.

Поэтому, когда в ночь на 8 августа Талалихин вдруг увидел перед собой силуэт бомбардировщика, он решил, что такой шанс упускать нельзя. После короткой атаки и обмена очередями между ним и бортстрелками летчик пошел на таран. От удара немец получил сильные повреждения хвоста и сразу начал падать.

Сбитым самолетом, по всей вероятности, оказался Не-111 лейтенанта Й. Ташнера из 7-й эскадрильи KG26 «Лёвен», пропавший без вести в эту ночь. И-16 Талалихина упал в лес вблизи деревни Мансурово Домодедовского района, а сам он на парашюте приземлился в речку Северку. И уже на следующий день летчику было в срочном порядке присвоено звание Героя Советского Союза.

Советская пропаганда извлекла максимум из тарана Талалихина, порой явно перегибая палку. «Фашистский стервятник был сражен сталинским соколом, – писала пресса. – При осмотре трупов на месте падения «Хейнкеля» оказалось, что экипажем руководил подполковник, награжденный Железным крестом…» Больше всех старалась журналистка Елена Кононенко: «Бомбардировщик тяжело плыл по небу. Холеный гитлеровский подполковник, командир экипажа, матерый фашистский волк, злобно предвкушал, как он будет бомбить столицу Советского Союза… Охваченный жарким пламенем и дымом, «Хейнкель» рухнул вниз… Виктор напрягает всю волю, все силы и выбрасывается с парашютом. Приземляется в небольшое озеро. Он жив. Он полон счастья, любви к родной земле, к Москве, к советским людям. Вот они бегут прямо к берегу, прямо к нему. Родные руки обнимают его, родные губы целуют его мокрые, грязные щеки…»[109]

Впрочем, германская пропаганда в эти дни тоже буйствовала. Берлинское радио сообщало: «Люфтваффе подвергают Москву уничтожающей бомбардировке… Заводы и фабрики, расположенные вокруг Москвы, настолько разрушены, что всем иностранцам запрещен выезд за пределы Москвы. Кремль и почти все вокзалы разрушены, Красной площади не существует. Особенно пострадали промышленные районы. Москва вступила в фазу уничтожения».

Как видно, в большинстве вылетов против советской столицы люфтваффе не несли никаких потерь либо теряли максимум по одному самолету. Таким образом, противовоздушная оборона Москвы была сильной только в количественном отношении. Зенитные батареи и ночные истребители вроде обычных И-16 и МиГ-3 оказались совершенно бесполезны против мелких групп немецких бомбардировщиков, действовавших на большой высоте.

Из трудов некоторых авторов, описывавших налеты на Москву, складывается впечатление, что немецкие летчики на аэродромах пребывали в унынии и обсуждали ужасы противовоздушной обороны. Однако не стоит забывать, что подобные вылеты были для большинства из них привычным делом. На фронте все жили одним днем и впечатления от бомбежек быстро сменялись бытовыми проблемами.

Так тот же Альфред Штробель, накануне организовавший пожары в Московском Кремле, на следующий день столь же «драматично» описывал, как они со своим экипажем «Цезарь-Цезарь» поймали в окрестностях аэродрома свинью и жарили ее. Среди обслуживающего персонала эскадрильи оказался опытный забойщик Хубер, который сначала оглушил животное молотком по голове, а потом, неторопливо сходив за ножом, зарезал его. В результате перед очередным вылетом летчики хорошенько поужинали жарким[110].

В ночь на 10 августа был произведен очередной авиаудар по Москве. На сей раз целью атаки стал расположенный на юго-востоке столицы металлургический завод «Серп и Молот», на который было сброшено 30 фугасных и около 1000 зажигательных бомб. В результате был поврежден прокатный цех, а в районе предприятия разрушены 13 жилых домов. Поданным службы МПВО, во время бомбежки погибли 48 человек, еще 83 было ранено[111]. При этом огнем зенитной артиллерии был сбит Не-111Н-5 W.Nr. 4520 унтер-офицера Освальда Шлиманна из 1-й эскадрильи KG53. Согласно немецким документам, весь экипаж пропал без вести[112].

В следующую ночь 83 Не-111 из KGr.100, III./KG26 и KG53 совершили последний массированный налет. По донесениям постов ВНОС, самолеты шли к цели двумя маршрутами: одна группа летела через Вязьму, Гжатск, Можайск, остальные со стороны Сычевки на Волоколамск. При подходе к линии световых прожекторных полей самолеты набрали высоту 6000–7000 м, после чего начали планировать с приглушенными моторами.

Основными объектами атаки были авиазаводы в пригородах столицы, на которые немецкие самолеты сбросили 49 фугасных и 14 тысяч зажигательных бомб. В результате серьезно пострадали корпуса авиазавода № 240 и сборочный цех авиазавода № 22 имени Горбунова (сгорели три только что построенных бомбардировщика). Однако одними авиазаводами дело не ограничилось. Согласно данным МПВО, получили повреждения 32 промышленных предприятия, в том числе фанеролесопильный завод, Бутырский химический завод и др. Пожары уничтожили пять складов и магазинов. Людские потери составили 54 убитых и 298 раненых[113].

Это был крупный успех люфтваффе, стоивший им одного бомбардировщика. Не-111Н-3 «6N+MN» из 1-й эскадрильи KGr.100 столкнулся с аэростатом заграждения и упал в Москву-реку. Другой самолет из 3-й эскадрильи той же группы был поврежден зенитным огнем, но все же смог дотянуть до своего аэродрома и благополучно приземлиться. В этом налете группа, как обычно, выполняла роль цельфиндеров, двигаясь в первом эшелоне и обозначала цели осветительными и зажигательными бомбами.

Для 53-й эскадры «Легион Кондор» это был последний, девятый налет на Москву. Больше «Хейнкели» с эмблемой в виде пикирующего с бомбой в когтях кондором в небе столицы не появлялись. «Викингам» же из 100-й авиагруппы, напротив, предстояло еще не раз делать это. Командир 1-й эскадрильи KGr.100 обер-лейтенант Ханс Бётхер вспоминал: «Из всех вылетов, которые я совершил на Востоке, самыми трудными оказались ночные налеты на Москву. Зенитный огонь был очень интенсивным и велся с пугающей кучностью».

Между тем сама операция «Клара Цеткин» подходила к концу. В ночь на 12 августа около 30 самолетов сбросили на Москву 55 фугасных бомб, в том числе большое количество SC1000. Один из таких боеприпасов разорвался на площади у Никитских ворот на Красной Пресне. В брусчатке образовалась воронка глубиной 12 м и диаметром 32 м, погибли зенитчики расположенных неподалеку батарей, а главное – был сброшен с постамента памятник К.А. Тимирязеву. Бомба большого калибра попала в здание Арсенала Московского Кремля, полностью его разрушив и повредив многие близлежащие постройки, включая здание комендатуры. Кроме того, в столице были повреждены два моста через реку[114].

Учитывая относительно небольшое число участвовавших бомбардировщиков, можно констатировать, что операция «Клара Цеткин» закончилась успешно. В ходе только первых трех массированных налетов в Москве были полностью или частично разрушены 85 промышленных предприятий, 147 жилых домов и множество других объектов. При этом, по официальным советским данным, погибли 336 человек, еще 1360 получили ранения и контузии. Общие же потери немцев за три недели операции, с 21 июля по 12 августа, составили 8 бомбардировщиков. Это не шло ни в какой сравнение с потерями, понесенными год назад над Англией.

Бомбардировки Москвы часто сравнивают с налетами на Лондон, Ковентри и другие английские города осенью 1940 г. Дескать, советская противовоздушная оборона не позволила немцам сделать то же самое с советской столицей. В действительности сделать этого и не пытались. Следует напомнить, что только за один день 7 сентября 1940 г. немецкие бомбардировщики произвели 625 самолето-вылетов для авиаударов по Лондону. За полуторамесячную операцию «Клара Цеткин» же не набралось и шестисот.

Что же касается целей, поставленных фюрером, то они не были выполнены. Чтобы действительно «сровнять с землей» такой огромный город, как Москва, силами 100–120 бомбардировщиков требовались по крайней мере десятки непрерывных налетов. Однако в условиях продолжавшегося блицкрига немцы просто не могли позволить себе такой роскоши. Самолеты требовались ежедневно по всему фронту для атак самых различных целей.

Посему, как это часто бывало, командование люфтваффе и 2-го воздушного флота приняло компромиссное решение: большую часть бомбардировщиков снова привлечь к поддержке сухопутных войск, одновременно продолжая эпизодические налеты на Москву небольшими группами «Юнкерсов» и «Хейнкелей». Однако эти авиаудары, начавшиеся в ночь на 18 августа и продолжавшиеся затем до самого Нового года, уже носили не стратегический и политический, а чисто тактический, беспокоящий характер.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.