Глава 4. Когда бывший союзник становится потенциальным противником

Именно так произошло летом 1940 года с капитуляцией французской армии после Дюнкерка и приходом к власти правительства Виши во главе с престарелым маршалом Петеном, из героя Первой мировой превратившегося во Второй мировой в предателя собственной страны. Его ближайшим помощником в событиях на Средиземном море становился морской министр адмирал Дарлан, роль которого лидер британского военного кабинета охарактеризовал так: «Адмиралу Дарлану стоило отплыть на одном из своих кораблей в любой порт за пределами Франции, чтобы стать хозяином всех французских владений, находящихся вне германского контроля. Он не оказался бы, подобно генералу де Голлю, обладателем лишь непобедимого сердца и окруженного всего небольшим числом близких ему по духу людей. Он увел бы с собой за пределы досягаемости немцев четвертый в мире по значению военно-морской флот, офицеры и матросы которого были лично преданы ему. Поступив так, Дарлан стал бы во главе французского движения Сопротивления, имея мощное оружие в своих руках. Французские золотые запасы в Соединенных Штатах обеспечили бы ему после признания обширные ресурсы. Вся французская империя сплотилась бы вокруг него. Ничто не могло ему помешать стать освободителем Франции» (Черчилль. Т. 2. С. 219–220). Однако, ссылаясь на готовность немцев соблюдать договоренности, достигнутые в Компьене, Дарлан выбрал иной путь.

Его коллега, первый лорд британского Адмиралтейства Г. Александер, пытался вразумить Дарлана, хотя и напрасно: «Торжественные декларации германского правительства… не имеют значения, как все обещания, сделанные ранее Австрии, Чехословакии, Норвегии, Голландии и Бельгии. Вот почему мы настоятельно просим вас продолжать борьбу вместе с нами и направить флот в наши порты». В таких условиях британское правительство принимало решение об операции «Катапульта», которое его глава посчитал как «самое ужасное, противоестественное и мучительное… Но на карту было поставлено само существование нашего государства и спасение всего нашего дела».

Этим столь непредвиденным событиям первостепенной важности предшествовали на первый взгляд не столь значительные. Еще 29 апреля последовал приказ Адмиралтейства о переносе морских коммуникаций транспортного флота на Александрию из акваторий Средиземного моря в обход Африки с юга вокруг мыса Доброй Надежды. При этом англичанам приходилось считаться с наличием баз флота Муссолини на берегах Красного моря в пределах расположенных там итальянских владений, ликвидация которых вместе с фашистскими кораблями становилась неизбежной. С учетом того, что эти вражеские территории находились в окружении британских, по мнению Адмиралтейства, решение этой проблемы не внушало опасений.

Одновременно последовало усиление британского Средиземноморского флота четырьмя линкорами и авианосцем «Игл», а его командующий адмирал Э. Кэнингхэм перенес свой флаг с Мальты на линкор «Уорспайт», с базированием на Александрию (Египет). Однако главной «его целью было вырвать контроль над центральным бассейном у противника, чтобы сделать невозможной доставку снабжения итальянским войскам в Африке, а также обеспечить морские коммуникации английской армии Нила <…> Географическое положение баз сильно сокращало наши шансы на перехват вражеских конвоев. Также невелика становилась возможность навязать бой вражескому флоту, если он не пожелает этого. Единственным вариантом оставалось использование Мальты, господствовавшей над узостями» (Роскилл. С. 176). В связи с последними свидетельствами напомним читателю, что расстояние между основными базами итальянского флота в Европе и Африке достигало 300 миль, тогда как расстояние до Александрии превышало эту величину примерно вдвое, и даже наличие у Кэнингхэма двух авианосцев («Илластриес» и «Игл») не устраняло этот недостаток, несмотря на уверенность адмирала связать итальянцам руки, чему способствовал также перевод соединения Эйч (командующий адмирал Д. Сомервилл) в Гибралтар.

До Компьена сходным образом также действовали и французские моряки: с конца апреля 1940 года в ожидании активных действий Италии французские линкоры «Страсбург» и «Дюнкерк» были переведены в базу Мерс-эль-Кебир (район Орана, Алжир) в сопровождении эсминцев, еще три линкора («Лорень», «Бретань» и «Прованс») стали на якорь в Александрии, хотя два последних позднее также перешли в Мерс-эль-Кебир. Таким образом, общая численность британского флота в это время на Средиземном море составила четыре линкора, один авианосец, семь крейсеров, 22 эсминца и 12 подводных лодок, из которых половина базировалась на Мальту. Казалось бы, союзный флот превосходил флот Муссолини, однако такое соотношение уже в самом ближайшем будущем оказалось нарушенным.

На этом фоне приказ британского Адмиралтейства досматривать все итальянские суда начиная с 23 мая в поисках военной контрабанды стал событием второго порядка, но вызвал ответные меры Муссолини, который с 6 июня объявил воды за пределами 12-мильной прибрежной зоны опасными для плавания. В полночь с 11 на 12 июня Италия объявила войну Англии и Франции. Она сделала это, дождавшись окончательного поражения Франции и эвакуации войск союзников из Дюнкерка, опасаясь при победе Германии остаться без трофеев. Обычный артиллерийский офицер с одного из рядовых эсминцев нашел достойное определение для такого деяния: «Именно здесь Муссолини продемонстрировал свою шакалью натуру» (Дивайн. С. 261). Рядовой боевой офицер мог позволить себе образные сравнения, в отличие от дипломатов.

Но перед британским правительством во главе с Черчиллем после капитуляции Франции в Компьене и прихода к власти правительства Виши во весь рост встала перспектива перехода флота бывшего союзника под контроль Гитлера, что создавало совершенно новую обстановку. Требовалось найти немедленный ответ самым решительным и бескомпромиссным образом. Так в недрах Адмиралтейства родился план «Катапульта», текст которого, выдержанный в самой ультимативной форме, был вручен командующему французскими кораблями в Мерс-эль-Кебире 3 июля 1940 года адмиралу Жансулю:

«А. Идти с нами и продолжать сражаться против Германии и Италии.

Б. Направиться под нашим контролем в один из английских портов, имея на борту экипажи уменьшенного состава…

В. В противном случае, если Вы считаете себя обязанным поставить условие, что Ваши корабли не должны использоваться против Германии или Италии, так как это нарушило бы перемирие, пусть Ваши корабли с экипажами уменьшенного состава отправятся с нами в какой-либо французский порт в Вест-Индии, например, на Мартинику, где их можно будет разоружить или передать под охрану Соединенных Штатов, где они и останутся в безопасности до конца войны, а их экипажи будут репатриированы.

Если Вы отвергнете эти справедливые предложения, я должен с глубоким прискорбием потребовать, чтобы Вы потопили свои корабли в течении шести часов. И, наконец, если это не будет выполнено, я имею приказ правительства Его Величества применить любую силу, которая может показаться необходимой для того, чтобы Ваши корабли не попали в руки немцев или итальянцев» (Нимиц, Поттер. С. 743).

Наверное, спустя почти столетие одинаково трудно представить, как мог появиться «Германо-советский договор о дружбе» от 28 сентября 1939 года с фашистской Германией, так и обмен залпами бывших союзников на рейде Мерс-эль-Кебира в июле 1940-го, но что было, то было! Вот и приходится ломать голову историкам разных стран под поросячий визг пропагандистов в стане былых союзников и противников. Такова «се ля ви», как говорят французы, хотя и по другому поводу.

О серьезности намерений англичан свидетельствовал состав эскадры под командованием вице-адмирала Соммервила: линкоры «Вэлиент», «Худ» и «Резолюшен», авианосец «Арк Ройял», два крейсера и 11 эсминцев. Французские экипажи находились в боевой готовности, но корабли под парами стояли у причалов, лишенные возможности маневра, тогда как британская эскадра за пределами гавани этой возможностью обладала. Переговоры с Жансулем затянулись, и британский адмирал спустя несколько часов получил следующее подтверждение, не оставлявшее сомнений: «Французские корабли должны либо принять наши условия, либо должны быть потоплены нами до наступления темноты». Этот приказ сделал трагедию неизбежной, и она не заставила себя ждать, хотя большая часть британских командиров считала, что при ином раскладе времени они могли бы договориться с французским командованием, несмотря на проявленную им первоначальную неуступчивость, в которой сыграла свою роль давняя неприязнь старых противников на море. Примерно в 18.00 командующий британской эскадрой адмирал Сомервилл приказал открыть огонь.

Спустя пятнадцать минут взорвался старый линкор «Бретань», постройки 1913 года, пораженный четырьмя 381-мм снарядами линкора «Резолюшен», от которых детонировали кормовые погреба – на нем погибли 977 моряков, уцелело лишь 145 человек экипажа. Однотипному с ним «Провансу» повезло больше – он получил лишь два попадания 381-мм снарядами, от которых погибли два моряка, и были затоплены кормовые орудийные погреба. Во избежание гибели был посажен на мель своим экипажем другой линкор – «Дюнкерк», также получивший попадания британских снарядов главного калибра, от которых погибли 56 моряков. Чуть позже он получил дополнительные повреждения при атаке торпедоносцев «Свордфиш». Пяти эсминцам и линкору «Страсбур» удалось вырваться из бухты и добраться до Тулона.

В ответ правительство Виши провело весьма слабыми силами бомбардировку Гибралтара, разорвало дипломатические отношения с Лондоном, но объявлять войну бывшему союзнику не стало, понимая, что не получит поддержки в собственном народе. «Чрезвычайно дорогой ценой Англия гарантировала себя от возможного использования противником значительной части французского флота. Риск был колоссальный. Чем бы всё кончилось, если бы англичане не пошли на него – неизвестно» (Нимиц, Поттер. С. 76). В том же духе высказывается и сам Черчилль, взваливший на свои плечи ответственность за это рискованное и непопулярное решение, предельно четко высказался по поводу операции «Катапульта»: «Англия нанесла жестокий удар по своим лучшим вчерашним друзьям и обеспечила себе временное господство на море. Стало ясно, что английский военный кабинет ничего не страшится и ни перед чем не остановится. Так оно и было» (Черчилль. Т. 1. С. 407).

Важно, что оно было правильно понято рядовыми моряками. Не случайно по поводу «Катапульты» замечание одного из участников событий на Средиземноморье лета 1940 года: «Оран и Дакар – это не те операции, которыми нам следует гордиться. Они никогда не будут вписаны золотыми буквами в книгу славы Королевского флота. Однако они были необходимы, более того – неизбежны. Эти операции следовало провести. Однако с любой точки зрения они были горестными для нас» (Дивайн. С. 263). Такая точка зрения морского офицера, вынесшего на своих плечах тяжесть событий, гораздо более заслуживает уважения, чем словопрения послевоенных деятелей пропаганды, активно выступающих по принципу «и мы пахали!».

К счастью, события в Александрии пошли по другому пути, хотя от Дарлана Р. Годфруа получал распоряжения того же характера, что и Жансуль в Мерс-эль-Кебире. Уже зная о событиях в Мерс-эль-Кебире, Годфруа получил распоряжение из столицы: «Немедленно сниматься с якоря. При необходимости примените силу». Однако повторение Абукира не устраивало французского адмирала. С французских кораблей было слито горючее, замки с орудий были сданы на хранение во французское консульство в Каире, желающие из экипажей получили возможность вернуться во Францию. На кораблях было оставлены все средства ПВО. Таким образом, был найден выход из достаточно сложного положения, когда чувствительные к правилам воинской чести французы (совсем не горевшие желанием сражаться вместе с немцами против англичан) получили возможность выбора на будущее.

Со своей стороны с объявлением войны итальянцы потеряли 130 000 тонн торгового флота, который нужен был им для перевозок мимо Мальты в Ливию. Эти суда, оказавшиеся в портах, контролируемых англичанами, были интернированы. Правда, первая потеря в боевых кораблях произошла у англичан – итальянская подводная лодка потопила легкий крейсер «Калипсо» южнее Крита. Разумеется, потеря боевого корабля означает существенное поражение, однако по своим последствиям эти потери оказались несопоставимыми.

Тем не менее такой разворот событий для британского Адмиралтейства не снял серьезные сомнения в возможности удержать Мальту в ближайшие месяцы, тем более что существовавшая к тому времени оборона острова оказалась не просто слабой. Предназначенные первоначально для Мальты самолеты и орудия теперь приходилось использовать совсем в других местах, прежде всего в воздушной Битве за Англию. Близость Мальты к итальянскому побережью заведомо обрекала ее на удары авиации противника, но, с другой стороны, позволяла держать под контролем итальянские коммуникации в направлении Ливии.

Не случайно первыми оценили значение Мальты сами итальянцы, обрушившие в течение июля тридцать шесть налетов своих ВВС на ее военные и гражданские объекты. Англичанам в срочном порядке пришлось эвакуировать семьи военнослужащих и другое гражданское население, в основном на базы в Египте. Дальше хуже – пришлось выводить и свои подводные лодки. Такое начало не сулило Мальте на будущее пока ничего героического.

Обеспечивая эти сугубо оборонительные мероприятия, английский флот под командованием адмирала Э. Кэнингхэма впервые столкнулся 8 июля у Калабрии с кораблями итальянского флота (два линкора, 6 тяжелых и 12 легких крейсеров, 15 эсминцев, главнокомандующий адмирал Кампиони), возвращавшимися от берегов Ливии. После этого столкновения англичане наглядно убедились в справедливости русской поговорки «не так страшен черт, как его малюют».

Хотя успех англичан был ограниченным, он позволил покинуть Мальту сразу двум конвоям на Александрию, включая тот, что доставил эвакуируемых с Мальты женщин и детей. Это дало ценный опыт на будущее, тем более что Кампиони не использовал преимущества своей эскадры в огневой мощи. Одновременно стало ясно, что при равенстве сил итальянцы будут избегать боя, что и подтвердили последующие события (сражения у мысов Спартивенто и Спадо, и ряд других). В бою у берегов южной Калабрии 8–9 июля англичане лишний раз убедились в скверной подготовке итальянских авиаторов, когда те отбомбились по собственным кораблям, правда, не попав ни в один из них.

Чтобы удержать Мальту в своих руках, англичанам предстояло опираться на Гибралтар на западе Средиземного моря и Александрию на востоке, что можно было сделать с широким использованием авианосцев. Уже только это обстоятельство отводило Мальте важнейшую роль из-за ее стратегического положения на путях снабжения итальянских войск в Ливии. Сложилась ситуация, когда роль Мальты в одинаковой степени определяла судьбу войны для обеих сторон – по крайней мере до нападения Германии на Советский Союз в 1941 году.

Это показали события в Ливии, где итальянцы сгоряча предприняли дерзкое наступление в направлении Суэцкого канала, что позволило англичанам лучше оценить боевые качества своего противника на суше, а также собственные возможности в условиях зависимости армейских подразделений на суше от их снабжения морем. Что в морских просторах, что в Ливийской пустыне вооруженные силы Муссолини продемонстрировали одинаковые качества. Правда, на первом этапе своего наступления за неделю итальянцы значительно продвинулись от исходных позиций, захватив портовый город Сиди-Баррани, одновременно подставив левый фланг своих войск под артиллерийские и авиационные удары английского флота. Одновременно выяснились ограниченные возможности британских подводных лодок в условиях прибрежного мелководья. Определенно перед авиацией открывались широкие возможности, но как раз ее и так не хватало на Мальте из-за битвы за Англию, которая, как известно, проходила в воздухе. Она-то и позволила итальянцам перебросить из своих портов в Ливию только до конца года 700 000 тонн военных грузов, не потеряв ни одного транспорта.

Определенно из создавшегося положения надо было делать выводы и Адмиралтейству, и Комитету начальников штабов, и правительству во главе с Черчиллем. Много позже он изложил свою точку зрения следующим образом: «Адмиралтейство с глубокой тревогой взирало на тот риск, которому подвергались наши корабли в Средиземном море, и у него был большой соблазн избрать строго оборонительную тактику в Гибралтаре и Александрии. Я, напротив, не мог понять, почему большое число кораблей, сосредоточенных в Средиземном море, не должно было с самого начала играть активную роль. Мальту надо было укрепить, как авиаэскадрильями, так и войсками. Хотя всякое коммерческое судоходство было прекращено, а это я считаю совершенно правильным, и все крупные переброски войск в Египет производились вокруг мыса Доброй Надежды, я не мог согласиться с полным закрытием этого внутреннего моря. Я даже надеялся, что, организовав несколько специальных караванов, мы сможем вызвать на бой итальянский флот и даже померяться с ним силами. Я рассчитывал, что сделать это и обеспечить Мальту надлежащим гарнизоном, самолетами и зенитными орудиями удастся до появления немцев на этом театре военных действий, чего я уже тогда опасался» (Черчилль. Т. 1. С. 497). Прозорлив был это мудрый англичанин, в отличие от Муссолини, несмотря даже на известное пристрастие к сигарам и коньяку… Как мы видим на примере того же Нельсона, некоторые жизненные слабости выдающихся людей позволяют им оставаться на уровне в других отношениях: очевидно, Черчилль и Нельсон были из одной породы, хотя каждый по-своему.

На востоке Средиземноморья английскому флоту, базировавшемуся на Александрию (командующий адмирал Э. Кэнингхэм), поручалось уничтожение итальянских сил на этом ТВД. На западе специальное военно-морское соединение Н (Эйч) под командованием адмирала Сомервилля, контролируя вход в Средиземное море, одновременно должно было наносить удары непосредственно по самой Италии, а также, по мере необходимости, привлекаться для операций в Атлантике. В его состав первоначально входили линкоры «Худ», «Резолюшен», «Вэлиент», авианосец «Арк Роял», два крейсера и одиннадцать эсминцев – уже известные читателю корабли, «покрывшие себя неувядаемой славой» в Мерс-эль-Кебире: увы, война, как продолжение политики, не всегда гарантирует ее участникам славу и восхищение читателей на страницах истории.

Флот Кэнингхэма вышел из Александрии тремя группами: авангард в составе пяти легких крейсеров (командующий Д. Тови) и флотилией эсминцев, за ним следовал флагман «Уорспайт» в окружении пяти эсминцев и, наконец, главные силы с двумя старыми линкорами – «Малайя» и «Ройял Северин», авианосец «Игл» с 19 самолетами, в сопровождении 10 эсминцев. В операции принимала участие ударная группа Эйч из Гибралтара (командующий адмирал Сомервилл) с целью отвлечения сил противника. На пересечку им из Бенгази возвращались солидные силы итальянского флота (командующий адмирал И. Кампиони) в составе двух линкоров («Джулио Чезаре» и «Конте ди Кавур»), шести тяжелых и 12 легких крейсеров, помимо 24 эсминцев, поскольку итальянский командующий предвидел попытку перехвата противником при возвращении. Казалось, столкновения сторон избежать невозможно, тем более что воздушная разведка противников вовремя предупредила своих о складывающейся обстановке, что позволило итальянцам усилить свой корабли дивизионом крейсеров и такими же силами эсминцев.

Преимуществом итальянцев (включая поддержку авиацией) оказалась близость к базам, и, чтобы помешать этому, самолеты с «Игла» предприняли неудачную попытку торпедировать противника. Во второй половине дня 9 июля с крейсера «Нептун», флагмана Тови, увидали корабли итальянцев и вскоре были ими обстреляны. Приближение Кэнингхэма заставило итальянцев отступить, причем «Джулио Чезаре» в этом боестолкновении получил попадание 381-мм снаряда в районе первой трубы. Опасаясь за его судьбу, Кампаниони, поставив дымовую завесу, одновременно приказал своим эсминцам атаковать англичан, что привело к расстройству их боевого строя. Приблизившись к итальянскому побережью на 25 миль, Кэнингхэм повернул обратно к своему конвою, идущему с Мальты, чем отвлек на себя итальянские самолеты. По сути, это боестолкновение закончилось вничью, и все же проиграли в нем итальянцы, продемонстрировавшие стремление избежать боя при каждом удобном случае. Как и их авиаторы, отбомбившиеся по собственным кораблям, к счастью, не добившись ни одного попадания. Определенно англичане имели основания весьма снисходительно оценить достоинства противника, хотя и сами продемонстрировали в целом ряде случаев отсутствие опыта.

Кроме того, в значительной мере по итогам этого первого боя Кэнингхэм предпринял целый ряд мер организационного характера, которые уже в обозримом будущем принесли ему успех. В частности, он потребовал у Адмиралтейства замены старых линкоров типа «Ройял Соверин» более быстроходными типа типа «Куин Элизабет», один из которых – «Вэлиент» – имел радиолокационную установку, новинку по тем временам. Уже от одного этого возможности его сил значительно повысились, тем более, что противник пока еще не имел радаров. Одновременно Кэнингхэм убедился в роли авианосцев, которым предстояло сыграть свою роль уже спустя два месяца. Соответственно, в помощь слабосильному «Иглу» (всего-то девятнадцать самолетов) он добился передачи ему «Илластриаса» с его бронированной палубой, позволявшему смело действовать у вражеского побережья.

Тем самым на первое время выходили мероприятия по усилению обороны Мальты в процессе операции «Хэтс», которую Черчилль описал следующим образом: «Операция Хэтс была проведена успешно и без потерь между 30 августа и 5 сентября. Адмирал Кэнингхэм вышел из Александрии 30 августа, вечером 31-го его самолеты сообщили о приближении вражеского соединения в составе двух линкоров и семи крейсеров. Появилась надежда на то, что завяжется бой; но итальянцы, очевидно, избегали неприятностей, и ничего не произошло. Вечером следующего дня наши самолеты снова обнаружили противника, который теперь отходил к Таранто. С этого момента корабли Кэнингхэма двигались совершенно свободно к востоку и югу от Мальты и вражеская авиация не особенно им досаждала. Караван благополучно достиг Мальты, только один корабль получил повреждение во время воздушного налета. Тем временем подкрепления, включавшие “Вэлиент”… авианосец “Илластриес” и два крейсера ПВО в сопровождении соединения Эйч адмирала Сомервилла, приближались со стороны Гибралтара. “Вэлиент” и крейсера беспрепятственно выгрузили крайне необходимые орудия и боеприпасы на Мальте и 3 сентября присоединились к силам адмирала Кэнингхэма… Отряд адмирала Сомервилла без всяких помех вернулся в Гибралтар» (Черчилль. Т. 2. С. 498).

Мальта вовремя получила всё необходимое, чтобы выстоять в обозримом будущем на фоне следующих важных обстоятельств: во-первых, англичане не предвидели масштабов применения авиации противником, и, во-вторых, в это время происходила воздушная битва за Англию, до завершения которой было еще далеко. В этой ситуации направлять средства ПВО, в которых отчаянно нуждалась метрополия, на другие удаленные объекты было совсем непросто. «Мучительно было также отнимать у английских городов, подвергавшимся бомбардировкам, у важнейших портов и военных заводов зенитные орудия и снаряды, необходимые для их защиты… и посылать их с огромным риском на Мальту» (Черчилль. Т. 1. С. 499). В этом отношении рискованные действия Черчилля и его предшественника де Валетта были схожи в выборе главного стратегического звена, что само по себе во все времена было непростым делом.

В августе произошли события в местах, весьма далеких от Мальты и Средизнемноморья, но которые со временем докатились и до них: Соединенные Штаты в обмен на базы в Вест-Индии и на Бермудах (то есть в местах, представляющих интерес для обороны для них самих) согласились передать англичанам 50 эсминцев постройки времен Первой мировой. Тем самым Соединенные Штаты продемонстрировали очевидный отказ от былого нейтралитета, но Гитлер был явно не готов объявить им войну. Но прошло еще много времени, прежде чем «звезды и полосы» во всей красе осенили собой просторы Средиземноморья. Но уже в декабре президент Рузвельт выступил с идеей ленд-лиза, что для участников Второй мировой имело не меньшее значение.

Сентябрь принес определенные усложнения обстановке в Северной Африке, в связи с наступлением маршала Грациани, в результате которого ему удалось продвинуться до городка Сиди-Баррани, одновременно подставив свой левый фланг под артиллерийские удары англичан с моря. Правда, у британских подлодок были ограниченные возможности в условиях мелководья. Однако это оказался поправимый недостаток. Тем не менее всего за вторую половину 1940 года итальянцы доставили в Африку до 700 тыс. тонн грузов, не потеряв ни одного транспорта, с чем англичане, разумеется, не могли смириться, и что было учтено ими в ближайшее время в полной мере. Что касается суши, то там военные успехи воинства Муссолини оказались вполне под стать тем, что они продемонстрировали на море.

Для усиления обороны Мальты от воздушного противника потребовалось усиление ПВО не только зенитными орудиями, но и новыми самолетами типа «Харрикейн» и «Спитфайр», которые доставлялись авианосцами из Гибралтара. На некотором расстоянии от острова они выпускали свой «груз» в небо, и дальше, добравшись по назначению, эти самолеты уже садились на отведенные им ВПП на острове. Первую операцию такого рода выполнил авианосец «Аргус» в начале августа 1940 года – еще одно новшество, продемонстрированное англичанами, когда приходилось учитывать множество обстоятельств, которые не всегда можно было предвидеть. Первый опыт, однако, оказался успешным, тем более что на Мальте к тому времени оставалось всего три стареньких «гладиатора», заслуживших почетные наименования «Вера», «Надежда» и «Любовь», не совсем подходящие для суровых военных условий. Правда, с других жизненных позиций, именно они позволяют выжить военнослужащему в испытаниях войны.

Внимание немцев к Средиземноморью возрастало по мере того, как перспективы высадки на берега Англии с каждым месяцем отодвигались всё дальше и дальше. В ноябре 1940 года командующий кригсмарине (германские ВМС) гроссадмирал Эрих Редер поделился с фюрером следующими откровениями: «Англичане всегда рассматривали Средиземное море как центр своей мировой империи… Италия, окруженная британской мощью, быстро становится главным объектом нападения… Итальянцы еще не осознали этой опасности, когда отказывались от нашей помощи… Однако Германия должна вести войну против Великобритании всеми имеющимися в ее распоряжении средствами, прежде чем Соединенные Штаты окажутся в состоянии эффективно вмешаться… Гибралтар должен быть захвачен. Канарские острова должны быть захвачены… Суэцкий канал должен быть захвачен» (Ширер. Т. 2. С. 200). В известной мере подобные заявки напоминали речь Ноздрева при демонстрации своих владений Чичикову, хотя в гораздо более мирных условиях. Многократное повторение «должен быть захвачен» наводит на мысль, что командующий кригсмарине испытал повреждение мыслительного аппарата, если бы не аналогичные явления у других представителей гитлеровского руководства, причем с теми же последствиями. Поэтому по истечении времени трудно понять, где в этом высказывании соображения, отвечающие реалиям войны, а где плод воспаленного воображения. Тем более что первые же попытки обзавестись союзниками встретили у кандидатов более чем прохладное отношение.

Так, обсуждение этой проблемы с Франко, без которого был невозможен захват Гибралтара, принесли Гитлеру сплошное разочарование. Каудильо всеми силами, по опыту собственной гражданской войны 1936–1939 годов, старался избежать участия в новом военном конфликте, чем вызвал характерную реакцию главы немецкого дипломатического ведомства: «Неблагодарный трус! Он обязан нам всем, а теперь не хочет присоединиться!» Реакция Петена (опять таки на уровне обещания) внешне выглядела более благоприятной: «Французское правительство будет поддерживать в пределах своих возможностей те меры, которые намерены предпринять державы оси». Но не более того…

Между тем в водах Средиземноморья дела шли своим чередом, пока без особых надежд на будущее, для обеих сторон. Второй рейс «Аргуса», предпринятый в ноябре, привел к трагедии: уже в полете ветер сменился на встречный и из поднявшихся с авианосца четырнадцати самолетов у девяти не хватило горючего, и доблестные пилоты нашли смерть в море – перемена в погоде оказалась страшнее огневого вражеского противодействия.

Правда, Мальта не ограничивалась только собственной обороной. Когда англичане убедились, что итальянцы старательно избегают боестолкновений, Кэнингхэм принял решение навязать им свое, причем в ситуации, которой они не могли избежать. Лучше всего для этого подходила главная база итальянского флота в Таранто, доступная для самолетов разведчиков с Мальты, которые успешно провели аэрофотосъемку, обнаружив стоявшие в ней на якорях пять линкоров противника. Определенно такого случая нельзя было упускать, и адмирал Кэнингхэм принял верное, хотя и рискованное решение, тем более что это была первая атака с воздуха авианосным соединением с применением торпед на бипланах «Свордфиш». Успешно выполненная атака в ночь с 11 на 12 ноября была произведена самолетами авианосца «Илластриесс» («Игл» из-за механического повреждения не принял участия в этой операции, выделив для нее часть своих самолетов с наиболее опытными экипажами).

Авианосец «Илластриес» покинул Александрию 6 ноября и спустя пять дней в сопровождении отряда прикрытия в составе четырех эсминцев и четырех крейсеров в 18 часов 11 ноября прибыл в назначенную точку в 130 километрах к юго-востоку от Таранто, не будучи замеченным итальянской воздушной разведкой. С наступлением темного времени в 20.40 авианосец начал выпускать самолеты, среди которых 11 машин несли торпеды, а 10 – бомбы и специальные осветительные устройства, которые с воды освещали цели и одновременно играли роль маяков при выходе на вражеские корабли. Применение этих средств оправдало себя, тем более, что полная луна и возникшие на берегу пожары освещали вражеские линкоры, которых оказалось шесть вместо пяти. «Свордфиши», вооруженные торпедами, в темноте заходили с берега на малой высоте, чтобы избежать столкновения с аэростатами, прикрывавшими стоянку с моря. В полном смысле цели атак оказались как на ладони, что в значительной степени обеспечило их успех, тем более что огонь зенитных средств носил плотный, но настолько бессистемный характер, что потери в летных экипажах оказались минимальными. Новейший «Литорио» получил три торпеды, «Кавур» – одну-единственную, которой хватило, чтобы этот корабль уже ни разу не вышел в море. Еще одна поразила «Дуилио».

Проведенная на следующий день аэрофотосъемка показала, что все линкоры затонули на своих стоянках, причем «Литорио» осел носом так, что его винты поднялись над поверхностью воды, а остальные погрузились до верхней палубы. На подъем поврежденных кораблей и последующий ремонт потребовалось полгода. Новое средство войны на море блестяще оправдало себя, так что историк войны на море с полным основанием мог констатировать: «Это был важный вклад в новые способы и методы морской войны. Атака Таранто полностью оправдала веру в авианосные самолеты, как наиболее мощное оружие новой эпохи» (Роскилл. С. 149). Правда, наиболее полные выводы из событий в Таранто сделали японцы, в чем весь мир убедился год спустя на примере Пёрл-Харбора.

У нашего современника при виде скромного биплана «Свордфиш» возникают аналогии с нашим знаменитым У-2, что едва ли справедливо, прежде всего, из-за разной мощности моторов: соответственно 700 и 150 л.с. Глядя на фото британской машины, трудно представить, что этот скромный аэроплан способен был нести торпеду. Способен, и не только нести, что он доказал своим участием в атаке Таранто, но спустя полгода в погоне за «Бисмарком» на просторах Атлантики еще раз продемонстрировав роль авиации в морских сражениях. Очевидно, новые времена требовали новых решений старых проблем в попытке обеспечить господство на море.

Определенно к исходу 1940 года обстановка в Средиземном море изменилась в пользу английского флота, хотя доставка грузов и вооружения в Египет, тем не менее, происходила в обход мыса Доброй Надежды. Но на будущее стало ясно, что необходимо удерживать Мальту во чтобы то ни стало, для чего и продолжалась не просто проводка отдельных конвоев, но взаимодействие сил как с запада (соединением Эйч под командованием адмирала Сомервилла), так и с востока (Средиземноморским флотом под командованием адмирала Кэнингхэма). И убрать препятствие в виде итальянских кораблей (шесть эсминцев, двух торпедных катеров и восьми подводных лодок) из Красного моря, что понадобилось очень скоро.

Одна совместная операция привела 27 ноября к весьма показательному бою у мыса Спартивенто вблизи южной оконечности острова Сардиния, восприятие которого дается глазами одного из участников, артиллерийского офицера с эсминца «Файрдрэйк». Для понимания складывающейся обстановки лишь отметим, что от соединения Эйч в сражении участвовали линкор «Ринаун», авианосец «Арк Роял», пять крейсеров и девять эсминцев, а от эскадры из Александрии – линкор «Рамилес», крейсера «Бэрвик» и «Ньюкэстль», а также пять эсминцев. Указанные подразделения после встречи должны были обеспечить проводку девяти транспортов на восток, из которых часть предназначалась со своим грузом на Мальту, а остальные – в Александрию. Когда конвой с запада оказался на меридиане острова Гулета, воздушная разведка итальянцев с аэродромов Сардинии обнаружила его присутствие, и адмирал Компаниони во главе сильного соединения (два линкора, пять крейсеров и 12 эсминцев) отправился на пересечку (или, по-сухопутному, – на перехват), как ему показалось, своей потенциальной добыче. Дальнейшее описание развития событий приводим глазами англичан с борта одного из эсминцев охранения соединения Эйч, моряки которого были единодушны в своем желании в ожидании встречи, тем более после погрома в Таранто.

«Ровно в полдень мы заметили первый столб дыма, поднимающийся на горизонте, а затем восточнее показалась одиночная мачта. Она находилась прямо к северу от нас. Мы подняли сигнал: “Дым и мачта по пеленгу 00 в 12.03”.

Мы видели мачты итальянского флагмана. Нам не требовалось менять курс или перестраиваться. Мы встретили противника именно там, где рассчитывали его встретить, и он шел нам навстречу… Мы шли навстречу эскадре, в состав которой входили два линкора, в том числе один новейший типа “Литторио”. (По позднейшим сведениям, “Литторио” после побоища в Таранто оказался на грунте, а навстречу англичанам выступал “Витторио Венето”. – В. К.). Другим был линкор типа “Конте ди Кавур”, который закончил капитальную модернизацию накануне войны. Противник имел также 4 тяжелых и 3 легких крейсера и 12 эсминцев.

Мы уступали противнику в количестве, уступали в артиллерийской мощи, и итальянцы шли нам навстречу. Однако я мог видеть, как ведут себя артиллеристы, которые сейчас стояли у орудий, сигнальщики и наблюдатели на мостике, я видел лица офицеров. Все были рады предстоящему бою, но особого волнения никто не испытывал. Мне приходилось видеть больше возбуждения во время учебных стрельб, когда на кону стоял кубок флотилии!

Мы не могли слышать звук авиационных моторов, но глаза обнаружили самолеты – ведь мы продолжали бдительно следить за морем и воздухом, особенно за разрывами среди туч. И мы увидали, как от одного облака к другому крадутся 11 самолетов. С помощью биноклей мы установили, что это наши собственные самолеты “Свордфиш” с “Арк Ройяла”, которые намеревались атаковать противника торпедами среди бела дня. Самый тихоходный самолет собирался атаковать противника, который его ожидал. Кто-то рядом со мной произнес: “Бедняги!” И всё. Потом другой голос искренне добавил: “Хорошо, что я не летун!” Тучи поглотили торпедоносцы, летевшие в идеальном строю.

Тогда мы перевели бинокли на итальянский флот. Тонкие спички мачт превратились в массивные надстройки, окрашенные в серо-стальной цвет, более светлый, чем наша боевая раскраска. Они ясно выделялись на светлом горизонте. Затем они повернули. Насколько мы могли видеть с мостика “Файрдрейка”, итальянцы шли теперь на восток или чуть-чуть склоняясь к югу. Все ближе и ближе… Голос с КДП (командный дальномерный пункт. – В. К.) передавал дистанцию. Но большие числа означали, что противник находится слишком далеко для наших орудий. Ближе и ближе… Ветер, треплющие наши сигнальные флаги, засвистел более весело. Тонкие призрачные серые струйки, которые вылетали из труб крейсеров, показывали, что они увеличивали свою скорость.

Ближе, ближе… Крейсера открыли огонь! Это произошло в 12.20 по моим часам. Мы увидели облачко коричневого дыма, вырвавшееся из их орудий, мигнули вспышки. А затем ветер донес до нас отдаленный грохот. И тут же далеко на горизонте мы увидали ответные вспышки. Итальянцы тоже открыли ответный огонь. 12.21 – я никогда не забуду тех долгих секунд, которые прошли с момента первого залпа и до падения первых снарядов.

Легкие крейсера шли строем фронта у нас справа по носу и вели огонь. “Бервик” находился еще правее и чуть позади них. Первый итальянский залп лег за кормой наших крейсеров. “Перелет!”

Наши дали еще один залп, и на горизонте выросли белые, искрящиеся на солнце колонны. Наши снаряды накрыли итальянцев. “Бервик” тоже открыл огонь, и глухой грохот 203-мм перекрыл более высокий треск залпов легких крейсеров. А затем за кормой у нас бухнули орудия “Ринауна”, вплетая свой голос в безумный оркестр. “Рэмиллис” тоже начал стрелять. Однако линкор находился слишком далеко позади и отставал всё больше, так как не мог развить необходимую скорость.

Начали стрелять эсминцы. Высокая нота их орудий была заметна на фоне басовитого грохота. Но это было бессмысленно. Между нами и противником встала стена всплесков. Мы не могли достать противника и не могли выполнить главную задачу эсминцев – провести торпедную атаку.

А потом мы увидали, как небо к юго-востоку от итальянской эскадры покрылось коричневыми и белыми клубками, маленькие мячики, похожие на белые головки одуванчиков на летнем лугу. Это вышли в атаку “свордфиши”. Итальянцы тут же поставили огневую завесу, но при этом меткость стрельбы их тяжелых орудий заметно снизилась. Мы не видели никаких попаданий. Мы не видели сбитых самолетов. Мы даже не заметили зловещих следов дыма.

Не было сомнений, что итальянцы бегут на восток. Сначала эсминцы, а потом и крейсера начали ставить дымовую завесу. Тяжелые черные облака потянулись над морем, закрывая всё и вся, лишь где-то в дыму мелькали красные вспышки выстрелов. Над головой у нас со свистом летели снаряды. За кормой поднялись высокие столбы воды. Но мы тут же увидели, как впереди, подобно исполинским деревьям, выросли фонтаны разрывов снарядов “Ринауна”.

Наши крейсера дрались отлично. Они сражались эскадрой, которая действовала, как единое целое. Их маневры были настолько скоординированы, что эскадра напоминала живое существо. И это при том, что “Шеффилд” постоянно действовал в составе соединения Эйч, а остальные корабли только что прибыли из Англии или с востока. “Ньюкасл” вообще только вообще присоединился к нам только сегодня утром. Они не имели времени сплаваться, но великолепный уровень подготовки кораблей Королевского флота позволил им добиться идеальной гармонии. Это было “классно” во всех смыслах этого слова. Они повернули, так как итальянский флот пересек им линию курса, пытаясь удрать на восток в более безопасные воды. Крейсера пошли на сближение под углом около 45 градусов. Это позволяло им вести огонь из кормовых башен. Они постепенно увеличивали темп стрельбы, но и противник тоже стрелял всё чаще и чаще.

Мы внезапно увидали красную вспышку на “Бервике”, которая не была выстрелом. Одновременно всплески закрыли корму крейсера. Когда столбы воды опали, мы увидали, что за кораблем волочится хвост коричневого дыма. На какой-то момент крейсер словно приостановился, оторвавшись от остальных кораблей. Но затем он вернулся в строй, ведя огонь, но только из трех башен. “Бервик” получил попадание, – сказали мы.

Вдалеке между флотами противников внезапно мы увидали тонкий столб брызг, который не был похож на падение снаряда. Это могло быть… Мы подождали секунду, чтобы удостовериться, что это не перископ. Затем фонтан взлетел еще раз. Между сражающимися эскадрами резвился кит! Мы решили не идти на таран. Бой продолжался. Дистанция сокращалась очень медленно, так как итальянцы сначала повернули на восток, а потом на северо-восток. Они бежали!

“Ринаун” постепенно отставал, так как не мог состязаться в скорости с итальянцами. Его орудия продолжали стрелять. Время от времени мы видели белые столбы воды среди итальянских кораблей. Однако противник уже вышел за пределы эффективной дальности орудий “Ринауна”, хотя они были подняты на предельный угол.

Стрельба постепенно прекратилась, прекратился и свист снарядов у нас над головой. Всплески рядом с нашими кораблями стали реже. Еще один или два залпа легли между легкими крейсерами, но мы находились неподалеку и не заметили никаких повреждений. Зато над итальянской колонной мы увидали белый дым, стелившийся поверх черного. Расчет орудия В разразился радостными криками, заметив это. Он был похож на пар (видимо, это был результат попадания в эсминец “Лансиере”. – В. К.). Сказать это уверенно мы не могли, поэтому оставалось гадать, получил ли кто-то из неприятелей повреждения или нет. Но итальянцы все больше отклонялись к северу, торопясь укрыться среди минных полей. Мы погнались за ними.

“Ринаун” прекратил огонь. Теперь огонь вели только легкие крейсера и “Бервик”. Четыре британских легких крейсера и один подбитый тяжелый гнали половину итальянского флота в его базы. Это не было похоже на погоню собачьей своры за усталой лисой. Тут вообще не было лисы. Были трусливые морские шакалы.

Мы с мостика только могли следить за происходящим. Боя не было. Итальянский адмирал не попытался бросить свои эсминцы в атаку, чтобы вырвать у нас победу. Мы не могли сражаться на дистанции, которую он выбрал. Мы могли только смотреть. Я в очередной раз спустился вниз, чтобы найти чего-нибудь перекусить. Командир проголодался, хотя было всего лишь время ланча. Я нашел закутанного в асбест содержателя корабельной лавочки на подаче снарядов. Он сидел вместе с санитаром и жарко обсуждал, как мне показалось, женские прелести. Он открыл ради меня свою лавочку, и я ушел, нагруженный бисквитами и шоколадом, который так любили матросы.

Мы на мостике расхватали бинокли и штурманские визиры, чтобы как-нибудь следить за ходом боя. Командир излагал свою теорию относительно итальянцев как нации, не говоря о них как о бойцах. Если мне не изменяет память, мы даже начали обсуждать цветочные клумбы. Бой замирал. Наши легкие крейсера один раз слегка изменили курс, чтобы сбить противнику прицел, но потом продолжили погоню. Стрельба итальянцев стала редкой и беспорядочной. Их дым затянул всю северную половину горизонта. Они уже далеко оторвались от нашего авангарда. Итальянцы имели длинные ноги, и ничто их не могло остановить, даже утерянная честь.

Бой у мыса Спартивенто закончился в 13.20. Прошел всего лишь 1 час и 20 минут с того момента, как мы заметили на севере мачты. Итальянский флот подошел к границе своих минных заграждений, которые прикрывали с юга берега Сардинии и порт Кальяри. Мы не могли рисковать, заходя на мины. Мы гнались за итальянским адмиралом, пока не подошли на 30 миль к их берегам и на 35 миль к их аэродромам. Последнюю фазу этого странного боя вели один тяжелый и четыре легких крейсера. После того как командир крейсерской эскадры приказал прекратить огонь, мы сыграли “Отбой боевой тревоги”.

Бой завершился. Старший помощник спустился из командно-дальномерного поста и кисло заметил: “Теперь мы можем пойти и пожевать сэндвичей с ветчиной”» (Дивайн. 2005. С. 308–313). При всем риске морского боя, британцы даже не потеряли аппетита! Теряли ли его в руководстве итальянского флота, неизвестно, но череда отставок и перемещений там оказалась весьма внушительной, что мало пошло ему на пользу. По каким причинам адмирал Кампиони не использовал близость своих аэродромов для разведки противника, так и осталось загадкой, хотя всем участникам баталии было ясно, что ситуация на штабных картах совсем не соответствовало тому, что офицеры наблюдали со своих кораблей. Командование эскадрой принял адмирал А. Якино, ранее командовавший крейсерской бригадой.

В процессе описанного сражения корабли из Александрии встретили около 17 часов транспорты и сопутствующее им охранение, чтобы начать их сопровождение по назначению, что и было благополучно осуществлено. По итогам этого боя Адмиралтейство создало специальную комиссию для разбора его итогов, поскольку у некоторых представителей этого учреждения возникли сомнения, в правильности действий адмирала Сомервилла, не пожелавшего подставлять свои корабли под атаки самолетов с аэродромов Сардинии. В своем решении адмирал был полностью оправдан, хотя сама эта затея, по мнению участников операции, оставила у моряков чувство раздражения к проискам штабников, остававшихся вдали от боя.

Описанное выше сражение у южного побережья Сардинии вблизи мыса Спартивенто примечательно по многим причинам, позволяя сделать целый ряд выводов даже на основе приведенного выше текста артиллериста с эсминца «Файрдрейк». Во-первых, ожидать особой прыти от остатков итальянского флота спустя две недели после погрома в Таранто не приходится, что совершенно ясно. Скорее логично ожидать стремления сохранить то, что осталось, на плаву, что и демонстрировал Кампиони. Тогда возникает вопрос во-вторых: какова была цель броска Кампиони на перехват эскадры из состава соединения Эйч во главе со «старичком» «Рамиллесом» и последующего боя крейсеров во главе с «Бьервиком»? Скорее всего, это была неудачная попытка мести (явно неудавшаяся) за Таранто, предпринятая после передачи транспортов на Мальту и Александрию, сорванная присутствием «Арк Ройяла». Однако здесь сказалось отсутствие опытных летных экипажей на авианосце (в отличие от «Илластриаса» двумя неделями раньше в Таранто), что подтверждается описание двух неудачных воздушных атак самолетов с «Арк Ройяла», приведенных выше. Компаниони просто не ожидал такой результативности после Таранто. Чтобы ее повысить, понадобилось полгода, что пилоты «свордфишей» с «Арк Ройяла» продемонстрировали в атаках на «Бисмарка». Таким образом, итальянский командующий просто не учел того, чего, скорее всего, не мог учесть, что и стало для него причиной осторожности, которая была воспринята англичанами как проявление трусости. Сложное это дело – морская тактика, когда невозможно учесть все обстоятельства, приводящие к победе или поражению, как это показали события у мыса Спартивенто.

Отметим, что атаки «свордфишей» с «Арк Ройяла» выглядят существенно иначе, чем с мостика «Файрдрейка», что следует из следующего описания: «“Арк Ройял” поднял ударную группу из одиннадцати торпедоносцев 810-й эскадрильи, чтобы постараться замедлить итальянскую эскадру… Самолеты растаяли в голубом небе, направляясь к мысу Спартивенто. В 12.20 наши головные корабли открыли огонь по западной группе итальянских крейсеров, но итальянский адмирал приказал им не вступать в бой. Поэтому крейсера прикрылись дымовой завесой и начали отходить к своим линкорам. Перестрелка продолжалась на большой дистанции. В 12.40 итальянские линкоры были замечены торпедоносцами “Арк Ройяла”. Это был один из великолепных, ясных средиземноморских дней. Солнце ярко светило в безоблачном небе, море было гладким, как кусок сатина. Ударная группа имела не больше укрытий, чем пехотный батальон, марширующий по пастбищу… И вот одиннадцать самолетов ползли в этом бескрайнем голубом небе к “Витторио Венето”. Пилоты прорвались сквозь опаляющую завесу зенитного огня и атаковали линкор, заявив, что добились двух попаданий. Стрелки пулеметным огнем перебили иллюминаторы на мостике итальянского флагмана. Но ударная группа была слишком мала, чтобы нанести противнику серьезные повреждения. Они не сумели притормозить итальянцев (а как же попадания двух торпед? – В. К.). Адмирал Сомервилл решил, что не может слишком отрываться от оставленного позади конвоя, особенно потому, что начинался самый опасный отрезок пути. Поэтому в 13.12 он прекратил погоню. Вскоре после этого он получил сообщение, что поврежденный итальянский крейсер стоит без хода у берегов Сардинии. С “Арк Ройяла” была поднята группа из девяти торпедоносцев с приказом атаковать его, а также остальные корабли отходящей итальянской эскадры. Самолеты не сумели обнаружить поврежденный корабль, однако атаковали остальные крейсера, которые в это время шли на север вдоль побережья Сардинии. Летчики также заявили, что они попали еще в один крейсер, который снизил скорость. После этого все самолеты вернулись на авианосец» (Пулмэн. 1995. С. 137–138).

Сравнивая оба приведенных текста, читатель легко обнаружит в них существенные расхождения как по фактическим событиям, так и по восприятию событий обоими авторами. Однако в главном оба источника дают одинаковую картину – потерь среди отважных «авосек» не было, и не потому, что им не хватало отваги, а потому, что в сочетании со скверной подготовкой итальянских зенитчиков пилотам «свордфишей» самим недоставало опыта. Во многом это определило неясный исход самого боя у Спартивенто, тогда как главная задача английского конвоя была выполнена – он доставил всё, что надо, и на Мальту, и в Александрию.

Для нас важно, что бой у берегов Калабрии на будущее ознаменовал взаимодействие сил Сомервилля и Кэнингхэма в защите Мальты, что требовало взаимопонимания, продемонстрированного с самого начала. К тому времени Муссолини без согласования своих намерений с немцами (которые считали их «прискорбной ошибкой») в полном смысле вляпался в очередную авантюру, напав в последних числах октября на Грецию. Очень быстро он получил там заслуженный отпор, при котором даже утратил часть оккупированной им Албании. Дела в Африке шли настолько плохо, что Гитлеру пришлось срочно оказывать помощь своему легкомысленному союзнику, несмотря на то, что он был по уши занят подготовкой вторжения в СССР по плану «Барбаросса» и дорожил каждым самолетом и танком.

В целом же итоги военных событий на Средиземноморском ТВД 1940 года в полной мере подтвердили роль Мальты на все последующие военные годы. Остров рассматривался в качестве непотопляемого авианосца и незаменимой военной базы на коммуникациях потенциального противника. Однако к этому выводу ее обладатели пришли не сразу, на что им понадобилось значительное время. Но, уяснив это, англичане с присущим им упорством принялись отстаивать ее, не жалея ни сил, ни средств, что подтверждает статистика потерь вражеских перевозок. В первой половине 1940 года из общего количества перевезенных грузов почти 2 млн 700 тыс. тонн было потеряно только 80 тыс. или 3,4 %. Во второй половине года из 1,7 млн тонн перевезенных на дно пошло почти 400 тыс., или почти четверть всех перевозок, в чем была немалая заслуга Мальты. Это означало, что «наверху» были сделаны правильные выводы о значение архипелага не только в происходящих событиях, но и на будущее.

«Когда 1940 год близился к завершению, стало ясно, – считает Роскилл, – что наши успехи… превысили самые смелые ожидания. Мы полностью оправились от последствий выхода Франции из войны. Адмиралы Кэнингхэм и Сомервилл господствовали на море. Мальта несколько раз получала подкрепления и возродилась к жизни. Она была лучше подготовлена к осаде. Наши морские и воздушные силы нанесли тяжелые потери итальянскому торговому флоту… Генерал Уэйвелл в Ливии наголову разгромил и практически уничтожил итальянскую армию» (Роскилл. С. 152–153).

Последнее событие, несомненно, показательно, прежде всего по соотношению сил. Войска генерала Арчибальда Уэйвела, общей численностью 31 тыс. солдат, начав наступление 7 декабря, спустя несколько дней захватил в плен уже 38 тысяч «воинов» маршала Грациани. Планируя первоначально всю операцию с ограниченными целями всего на пять суток, после такого достигнутого успеха англичане пошли на запад, заплатив за этот промежуточный успех со своей стороны жизнями 133 погибших, 387 раненых и 55 пропавшими без вести. Что на суше, что на море вояки Муссолини показали себя одинаково, поэтому вмешательство Гитлера ради избавления союзника от неминуемого краха становилось неизбежным.

В целом для англичан и итальянцев 1940 год на Средиземном море оказался учебным, при определенном преимуществе «царицы морей», продемонстрировавшей в Мерс-эль-Кебире и Таранто готовность действовать самым неожиданным образом, способным привести друзей и врагов одновременно в изумление и восхищение, порой с оттенком сожаления. Однако на войне как на войне, сказали бы на основе своего опыта умудренные французы…