СЛУЖБА ОФИЦЕРОМ

Прикрытие пусковых шахт на Волыни

По окончанию военного училища я в звании лейтенанта был распределен во 2-й зенитный ракетный дивизион Луцкого зенитно-ракетного полка, который входил в 8-ю отдельную армию ПВО. Дивизион располагался на 42-м километре трассы Луцк — Владимир-Волынский. Основной задачей дивизиона было прикрывать пусковые шахты Луцкой ракетной дивизии стратегического назначения, и вместе с ними и все остальные объектов военного и народного хозяйства Волынской и Львовской областей.

Лейтенант Дьяков В. В., г. Острава, 1968 г.

Здесь хочу дать небольшую справку о том, что из себя тогда представляли войска ПВО. В Советском Союзе в их состав входило: два округа ПВО, восемь отдельных армий (территория Украины и Молдавии была в сфере ответственности киевской армии) и один отдельный корпус ПВО, которые замыкались на главное командование войск ПВО во главе с главнокомандующим. Войска ПВО состояли из трех основных родов войск: радиотехнических, зенитных ракетных и истребительной авиации и войска. Также в состав войск ПВО входила армия противоракетной и противокосмической обороны (ПРО-ПКО), станции предупреждения о ракетном нападении (СПРН) и станции слежения за космическими объектами.

Почти все воздушное пространство СССР и прилегающих стран контролировалось радиотехническими войсками. Зенитно-ракетные войска и истребительная авиация находились в пятиминутной готовности действовать дежурными силами и в 15-минутной готовности к пуску дежурных ракет. Дивизионы и эскадрильи несли боевое дежурство тоже по графику. Вот в таких войсках я прошел службу от солдата до офицера.

Луцкий полк состоял из 4 ЗРДн, каждый был вооружен зенитно-ракетным комплексом С-75В. Что очень сильно удивило по прибытию в дивизион, так это большой некомплект офицеров. В стартовой батарее один комбат, ни одного командира взвода. В радиотехнической батарее из 8 офицеров только 5. Как поддерживать комплекс в боевом состоянии — непонятно. Некомплект офицеров дивизионов составлял 40–45 %. Нагрузка особенно на начальника 2 отделения и командира стартовой батарее была неимоверная. В стартовой батарее находилось 6 пусковых установок, 6 заправленных и заряженных на пусковые установки дежурных ракет, система управления стартом (СУС). Технологический поток по сборке и заправке ракет — 6 тягачей с транспортно-заряжающими машинами и седьмое сооружение (хранилище) с 18 ракетами. Все это надо было поддерживать в боеготовом состоянии, настраивать и обслуживать. Плюс, наряды, и, главное, готовиться и проводить занятия по всем предметам боевой и политической подготовки. Во втором отделении радиотехнической батарее, кроме начальника, на 4 системах кабины «А» был один офицер на СДЦ. На приемо-передающей системе кабины «П» вообще офицера не было. О настройке систем речи не было. Он успевал только проверять параметры, определяющие боевую готовность систем и всего. На остальное ни времени, ни сил не хватало.

Когда дивизион заступал на боевое дежурство, выделялись оперативные дежурные, которые сутки несли боевое дежурство на дивизионном командном пункте (ДКП) и должны были обеспечивать приведение дивизиона в боевую готовность в течение пяти минут.

Условия службы были тяжелейшие, на износ. Про такую службу в армии писатель Владимир Войнович говорил: «Кто в армии служил, тот в цирке не смеется».

Такая ситуация с некомплектом офицерского состава сложилась из-за того, что начали поступать на вооружение новые комплексы дальнего действия С-200. Офицерские кадры перераспределили за счет дивизионов С-75 и С-125 — подразделения с новой техникой укомплектовывались офицерами на 100 %. При этом в военных училищах, которые перешли на обучение новой технике, первый выпуск ожидался лишь через четыре года.

Когда дивизион не нес боевое дежурство, тогда каждый офицер, за исключением командира дивизиона и его заместителя, согласно графика заступал в наряд дежурным по дивизиону (по части) на сутки. Он отвечал за несение службы внутренних нарядов и караулов. В среднем, даже при таком некомплекте в наряд заступал один раз в неделю.

При заступлении дивизиона на боевое дежурство, продолжительность дежурства — один месяц, предшествовала проверка готовности дивизиона. Создавалась комиссия из офицеров управления полка, которая прибывала в дивизион. Начиналось с проверки перевода дивизиона в готовность № 1 по временному нормативу, затем наносился удар воздушного противника (имитированными или реальными целями). Плотность удара была не ниже огневых возможностей дивизиона, а то и превышала. На всех системах проверялись параметры определяющие б/г, операторы PC проверялись на точность сопровождения целей, стартовые расчеты — на заряжание ПУ. Переводился ЗРК в «боевой режим», проверялись ответчики дежурных ракет. Заканчивалась проверка принятием зачетов у офицеров по проведению контроля функционирования ЗРК (норматив 4; 4,5, 5 минут, соответственно, оценка «отлично», «хорошо», «удовлетворительно»). Кто выполнил норматив, допускался к несению боевого дежурства в качестве начальников дежурных смен. Начальниками сокращенных боевых расчетов назначались командир дивизиона, начальник штаба и заместитель по вооружению. Лишь заместитель командира дивизиона по политической части никуда не назначался и не был задействован в выполнении боевой задачи. Даже подстраховать в экстренных случаях кого-нибудь из номеров боевого расчета не мог, так как не знал ни боевой техники, ни порядка ее применения.

По результатам проверки отдавался приказ по части «О несении боевого дежурства зенитно-ракетным дивизионом», где перечислялись сроки перевода в дивизионную боевую готовность, отдавались приказам начальники сокращенных боевых расчетов и начальники дежурных смен.

Первого числа текущего месяца в дивизион прибывал командир части или один из его заместителей со знаменем части. Проводился ритуал, зачитывался приказ о заступлении на боевое дежурство, назначался сокращенный боевой расчет и дежурная смена. Поднимался флаг на флагштоке под исполнение гимна. После слов командира: «Сокращенному боевому расчету на боевое дежурство заступить» дивизион проходил торжественным маршем.

Сокращенный боевой расчет прибывал на дивизионный командный пункт, проверялась готовность техники, и начальник смены докладывал оперативному дежурному полка, оперативный дежурный полка ПВО докладывал оперативному дежурному КП корпуса ПВО, тот докладывал оперативному дежурному КП армии ПВО, оперативный дежурный, КП армии — дежурному генералу ЦКП войск ПВО страны, где высвечивался красный флажок на карте страны. И так по всему Союзу первого числа каждого месяца происходила смена дежурных зенитных ракетных дивизионов. Так что при боевом дежурстве на офицеров нагрузка увеличилась вдвое. Плюс, занятия с личным составом по боевой подготовке. Особенно выматывало то, что на каждое занятие с личным составом, а это и техническая подготовка, и специальная, и физическая, и строевая, и стрелковая, и защита от ОМП — нужно было писать план-конспект. Комбаты проводили еще занятия по политподготовке дважды в неделю — на них тоже конспект. Кроме того, у каждого офицера отрабатывался план личной подготовки, где в специальных рабочих тетрадях отрабатывались темы этого плана. Вся литература и рабочие тетради хранились в секретной библиотеке. Утром после развода офицеры получали секретную литературу и шли на занятия в классы, или на материальную часть проводить занятия, или настраивать техники.

При таком некомплекте офицеров служить было очень тяжело. Но нагрузку это выдерживали, наверное, за счет хорошей физической подготовки.

Каждый офицер после училища имел высокий разряд по какому-то виду спорта. Плюс занятия по физподготовке три раза в неделю. Через каждые полгода обучения проводилась плановая проверка по всем дисциплинам курса боевой подготовки ЗРВ.

Волей-неволей, но приходилось держать себя в тонусе. Я после училища был кандидатом в мастера спорта по офицерскому многоборью. Участвовал в соревнованиях на первенство Вооруженных сил, но там команды по уровню подготовки были не очень сильные, особенно из военных округов. А вот на первенстве военных учебных заведений ВС там уровень команд курсантов и служащих был очень высокий. Во всех командах были мастера спорта и кандидаты в мастера спорта, перворазрядников почти не было. Там боролись за каждую секунду и сотую балла. Так что к нагрузкам было не привыкать.

Вопрос некомплекта офицерского состава касался не только войск ПВО, но и других видов ВС. И решался он на правительственном уровне: было принято решение призывать офицеров запаса, окончивших военные кафедры при вузах. В основном это был добровольный призыв офицеров на два года. Многим выпускникам это было выгодно — не приходилось ехать по распределению «в Тьмутаракань», да и денежное довольствие было намного выше, чем у новоиспеченного инженера.

В войска ЗРВ поступали лейтенанты-выпускники Харьковского и Ленинградского политехнических институтов и Бауманского училища, электронщики и радиоинженеры, военные специалисты по ЗРК С-75В, С-125 и С-200А. Подготовка была у них очень высокая, и они быстро осваивали систему, на которую попадали служить. За полгода становились специалистами 1 и 2 класса. Такой подход сразу поднял уровень боевой готовности войск.

По прибытию в дивизион я хотел стать на должность офицера наведения, но она уже была занята выпускником Ордженикидзевского военного училища (кстати, кандидатом в мастера спорта по штанге). Тот в часть прибыл раньше меня — похоже, он даже отпуск свой полностью не отгулял. Меня назначили старшим техником координатной системы — я эту должность знал, выполнял на ней боевую задачу на полигоне.

1969 год для нашего дивизиона был стрельбовой. Стрельбы спланированы на апрель месяц на полигоне «Ашулук». Нам повезло, мы начинали стрельбы. Это был конец март — начало апреля. Полигон был не загружен, нам не надо было разворачивать палаточный городок. Нас поселили в казармы, питание личного состава было организовано в полигонных столовых, развернули только автопарк и площадку для техники. Полигон за 3 года изменился, развернуты были командные пункты полков, бригад, оснащенных автоматизированной системой АСУРК-1М, добавились площадки ЗРК С-125 и подготовлены площадки для стрельб ПВО сухопутных войск, ЗРК «Круг».

Отстрелялись на оценку хорошо, снижена была оценка за учебную стрельбу. При отражении удара воздушного противника, с имитированными пусками ракет, было пропущено несколько целей.

В 1969 году наш дивизион был укомплектован офицерами уже на 100 %.

Капитан Лаба

Из 15 офицеров дивизиона нас было трое, лейтенантов холостяков. Для нас в качестве общежития была выделена двухкомнатная квартира, где с нами жил четвертый — капитан Лаба, начальник первого отделения радиотехнической батареи.

Семья его жила в Луцке, и когда дивизион не дежурил, он на субботу и воскресенье уезжал в город, а в понедельник утром прибывал на службу. Ему было уже за сорок, и называли мы его «карьеристом» — к 45 годам, как раз к увольнению, с выслуги больше 25 лет он дослужился лишь до капитана. Судьба его очень удивительная. В армию его призвали в начале 1945 года, попал в пехоту, сразу отправили на фронт. Как участник ВОВ, при увольнении в запас в 1972 году он получил звание майора.

Дед Лаба, как мы его называли, на службу приезжал в полевой форме — в гимнастерке, с портупеей, в брюках, заправленных в яловые сапоги, которые он почему-то носил с портянками. Мы все ходили в более легких и удобных хромовых сапогах и в носках. Лабу я ни разу не видел в кителе, не говоря уже о рубашке с галстуком. В полевой форме он ходил зимой и летом, у офицеров она полушерстяная. Получилось так, что мы жили с ним в одной комнате.

Во время обеденного перерыва, а у нас он длился два часа, Лаба ложился в форме на кровать, не снимая ни сапог, ни портупею, — только загибал только матрас под сапогами — и читал газету. Все его движения по занятию койки были отработаны до автоматизма.

Когда мы возвращались из столовой, мы все переодевались — кто в спортивную форму, кто вообще в трусах и майке, читал прессу или книгу, кто смотрел телевизор, если было, что смотреть, потому что телеканал был один, а может два, но второй включался только вечером. Я ему как-то сказал:

— Дед Лаба, вы хоть сапоги снимите и отдыхайте нормально!

На что он отвечает:

— Молодой, офицер должен быть все время одет по форме.

Ну, думаем, мы тебя заставим хотя бы снять сапоги! Дело было в начале декабря. Натопили печку (она была обложена кафельной плиткой, одна сторона ее была недалеко от его кровати). Температура в комнате была больше 25 градусов. В рубашках было жарко. Приходим с обеда, Лаба автоматически ложится на кровать в своей любимой позе и разворачивает газету. Мы застыли в ожидании, что будет дальше. Выдержал он минут 10, встал со словами «Ну и натопили». Ну, думаем, все — сейчас форму снимет. Он расстегнул две верхние пуговицы на гимнастерке, снял сапоги, размотал портянки, опять надел сапоги и улегся обратно на кровать читать газету. Мы выскочили из общежития и долго не могли прийти в себя от смеха.

Интересное было то, как Лаба попал в зенитно-ракетные войска, имея семь классов образования. В армию его призвали в начале 1945 года, он попал в пехоту и сразу отправился на фронт. Бои уже шли в Германии. Как он рассказывал, во время его первого боя нужно было занять какой-то хутор из трех или четырех домов. Роту, которая вся из необстрелянного нового пополнения по 18–19 лет, подняли в атаку. Солдаты метров 100 пробежали и залегли под огнем, потом стали отползать назад, прикрываясь саперными лопатками, как щитами. Командир роты стал их подымать пинками, сам даже не пригибался. Солдаты под его пинками ползли вперед, а как только он отходил к другим, ползли назад от страха. Так целый день атаковали этот хутор, пока к вечеру не сообщили, что соседнее подразделение заняло этот хутор.

После этой атаки Лаба понял, что долго здесь не протянет. Когда войска наступают и ночью привал, после команды «Подъем, вперед!», тех, кто не поднимался, никто не проверял. Просто утром комендатура подгребала всех отставших и проспавших и отправляла на сборный пункт, куда после боя прибывали «офицеры-покупатели» и забирали для укомплектования своих подразделений. Танкистов к танкистам, артиллеристов в артиллерию, а так как Лаба был с пехоты, то ему было все равно, в какие войска, то попал он в противотанковую артиллерию. А там — еще хуже: когда танки наступают и ведут огонь со всего вооружения, ты один на один с ними. Наводчик и заряжающий хотя бы за щитом пушки, а подносчики вообще на открытой местности, бегают к ящикам со снарядами и обратно к пушке. В пехоте хоть в окопе можно спрятаться, а здесь все на виду и такое впечатление, что все танки стреляют именно в тебя!

Как я понял из его рассказа, трюк с «засыпанием» после привала Лаба делал не раз, пока не попал в авиацию, обслуживать самолеты и подвешивать боеприпасы. После войны он остался на сверхсрочную службу, там были организованы курсы по подготовке техников самолетов. Лаба был дисциплинированным и исполнительным сержантом сверхсрочной службы и его, как говорится, «по путевке комсомола» отправили на эти курсы. По окончанию курсов присвоили звание младшего лейтенанта, и так он прослужил в авиации до начала 1960-х, дослужившись до старшего лейтенанта.

В то время образовывался новый род войск — зенитные ракетные, он на первых порах укомплектовывался офицерами со всех видов и родов войск ВС Советского Союза. И как всегда, когда командиру нужно отправить кого-то служить в другие части, то посылают самых «лучших». Так Лаба попал в ЗРВ. Переучивали всех на ЗРК С-75Д в учебном центре в г. Улан-Уде. Я удивлялся, как он смог освоить обязанности офицера наведения и изучить материальную часть кабины «У», с его-то семью классами образования и курсами техника, ну точно, как маршал Жуков. Когда послужил с Лабой, то понял, что работу комплекса он не знал, а порядок настройки и проверки техники просто-напросто зазубрил… Зато охотником он был превосходным — в лесу мог жить месяцами, как говорится, на подножном корму, и никогда он не возвращался с охоты без дичи. Знал все ягоды, грибы. Даже знал, как готовить вредные мухоморы, которыми нас и угощал. Но говорил об этом, когда мы грибы уже съели. Вот с таким своеобразным человеком довелось мне служить.

Подготовка к стрельбам и ночное родео

В конце 1971 года меня назначили на должность офицера наведения ЗРК С-75В. В 1972 году полк должен был выполнять тактические учения с боевой стрельбой в составе командного пункта, двух ЗРДН С-75 и технического дивизиона. При этом ни командир дивизиона, ни я ни разу не выполняли боевые стрельбы на этих должностях. И нам приходилось проводить вдвое больше тренировок по-боевому слаживанию дивизионного командного пункта (ДКП), чтобы при отражении удара воздушного противника стреляющий офицер наведения, операторы ручного сопровождения (PC) и оператор системы управления стартом (СУС) работали, как одно целое. В этом нам сильно помогла появившаяся в начале 70-х тренажерная аппаратура «Аккорд», которая могла имитировать удары воздушного противника, в несколько раз превышающие огневые возможности дивизиона. На базе нашего дивизиона командир полка полковник Демченко В. В. Создал так называемый учебно-тренировочный центр (УТЦ). В дивизион был прикомандирован боевой расчет первого дивизиона во главе с командиром дивизиона подполковников Царюк и офицером наведения — начальником отделения старшим лейтенантом Николайчук Р. С Николайчуком Р. мы были друзья, оба холостяки. На всех сборах и командировках в свободное время отдыхали и проводили вместе. А познакомился я с Ростиком на «Дне младшего офицера». Сборы были трехдневные. Первый день в техническом дивизионе, второй день — занятие проводилось на первом дивизионе, где служил Николайчук офицером наведения. Дивизион находился в 4–5 км от поселка Колки, Волынская область. Вечером после занятий нас, молодых лейтенантов, было 25 человек. Ростик предложил пойти в Дом культуры в Колки. Там должен был быть концерт, а потом танцы. Пошли в основном холостяки, человек 10–12.

В поселок нас подбросили на машине из дивизиона. В центре — двухэтажный универмаг, где на втором этаже сделали кафе, рядом комбинат бытового обслуживания и дом культуры.

Мы посидели в кафе, потом пошли в Дом культуры на танцы. Договорились, что после танцев встретимся на улице, которая выходит на дорогу дивизиона. Но так получилось, что встретились лишь мы вдвоем со старшим лейтенантом Николайчуком. Постояли, подождали — никого больше нет. Ростик говорит, мол, идем, хватит ждать, завтра (то есть уже сегодня) подъем в 6:00. Третий день занятий — в управлении полка, начало занятий в 9:00, а ехать до Луцка километров 50, т. е. выезд где-то в 7:30.

Мы пошли по дороге пешком, прошли не больше километра. Ростик говорит, кажись, лошадь пасется, давай мы на ней поедем до дивизиона. Говорит, что он из села, пас коней и знает, как с ними обращаться. Я, правда, засомневался, потому что знал, что пасут коров, и то днем, а не ночью. Но, думаю, что все равно на лошади доехать лучше, чем топать пешком 5 км по песку.

Подошли к лошади, я помог Ростику взобраться, сам разогнался, подскочил, плюхнулся животом на лошадь, взобрался сзади, держусь за него. Он держится за гриву, ногами дернул и крикнул «но». Лошадь с места как скакнет, и мы с Ростом как мячики шмякнулись об землю. Хорошо, что там был песок. Еле нашли фуражки — ночь безлунная была.

Говорю Ростику, чтобы вскачь не гнал, пусть лошадь шагом идет. Он говорит: «Я ее не гнал, я не знал, что она такая прыткая». Опустили мы на фуражках ремни, затянули на подбородке — Ростик говорит, что мы сейчас, как донские казаки. Подсадил его, сам запрыгнул сзади, взялся за него и говорю, давай потихоньку. Рост опять ногами дрыгнул: «Пошла!». Лошадь подняла передние ноги и опять как прыгнет, притом так сильно, что я перелетел и через Ростика, и через коня. Поднялись, полный рот и глаза песка, хорошо, что ремешками пристегнули фуражки, и синяков нигде нет. А то хороши были бы на утреннем построении, в синяках и без фуражек. Заместитель командира полка, он был руководителем занятий, сказал бы, ну лейтенанты и погуляли. А конь стоит и не уходит.

Послал я Ростика с его конем куда подальше и пошли мы пешком. Рост всю дорогу объяснял, что это конь какой-то не такой.

Утром, когда мы ехали нашим автобусом в управление полка, не доезжая до поселка Колки, увидели несколько коней, которые паслись, и на одном из них мы хотели доехать до дивизиона. У всех этих лошадей передние ноги были связаны «путами», чтобы они не могли далеко уйти, а могли передвигаться мелкими шажками.

Я не мог удержаться и говорю Рост, ну ты и «сельский специалист по лошадям», как мы только себе кое-что не поотбивали. Рассказал на весь автобус, как мы с Николайчуком добирались в дивизион после танцев. Автобус весь трясло от смеха до самого Луцка.

Тяжело в учении

После каждой тренировки начальник «Аккорда» капитан Животовский проводил подробный разбор. Мы находились на рабочих местах, и он по громкоговорящей связи (ГГС) рассказывал, какие цели пропущены, какие обстреляны с неполными огневыми возможностями комплекса. У него на аппаратуре высвечивались все режимы работы ЗРК при обстреле каждой цели, кроме того, все записывалось на видеомагнитофон, от команд и кто какие переключения делал. На основании этого мог провести качественный разбор каждого противовоздушного боя.

Когда прибывал расчет командного пункта (КП) полка, то после каждого налета мы с командиром дивизиона приходили на ДКП, туда же прибывал расчет соседнего дивизиона. Мы выстраивались возле планшета, разбор делал командир полка, в основном все недостатки были нашего дивизиона, так сказать, учили «молодых». То же самое было и при проверке предстрельбовой подготовки, когда приезжала комиссия корпуса, во главе с начальником ЗРВ. Единственное, меньше было недостатков при подготовке техники, т. е. регламентных работ, так как руководил этим заместитель по вооружению, командир первой батареи майор Копейкин И. М., грамотный и опытный офицер. Кстати, он при боевой работе, особенно, при сложной воздушной обстановке, садился между оператором PC по углу места и мной и помогал при боевой работе. Так продолжалось весь зимний период обучения. Хотя уже в апреле начальник «Аккорда» утверждал, что по подготовке операторов PC мы уже на несколько голов выше всех дивизионов, которые он когда-либо тренировал. Но нас все равно продолжали «чихвостить». Особенно, когда приезжала комиссия с корпуса во главе с заместителем начальника ЗРВ. Начальник ЗРВ убыл уже на полигон, где выполняли полки корпуса боевые стрельбы. Заместитель начальника ЗРВ корпуса, полковник, я не помню его фамилию, очень интересно делал разбор боевой работы. Выстраивал расчеты двух дивизионов возле планшетов на ДКП, и начинал с того, что «как можно с таким уровнем подготовки ехать на полигон», костерил нас в хвост и в гриву, чуть ли не матом. Хотя конкретно не говорил, сколько мы целей пропустили и по чьей вине, какие обстреляны с нарушениями, все в общем. Я один раз не выдержал и сказал: «Товарищ полковник, что конкретно наш расчет неправильно делал?». Так он еще больше разозлился и говорит: «Он еще ни разу не стрелял, а уже разговаривает». На что командир полка рассмеялся, а командир дивизиона сказал: «Стой и молчи».

Немного легче стало, когда за два месяца до выезда на полигон командование 8-й ОА ПВО проводило тактические учения с нашим 28-м корпусом ПВО (Львов). Во все части корпуса прибыли посредники, в том числе и в наш дивизион. После выполнения всех мероприятий по переводу частей высшей степени боевой готовности и отмобилизования. Венцом учений, а проходили они в течение недели, было отражение удара воздушного противника. Столько реальных целей никто из нас еще не видел: на больших, малых и предельно малых высотах, с огромной плотностью (в помехах). При том, плотность была такая, что работать надо было с переносом огня, используя глубину зоны поражения. После удара была заполнена карточка обстрела целей, заполнял посредник, который потом убыл в управление полка и в дальнейшем в штаб корпуса. Но главное, все обстрелы мы должны были подтвердить документами объективного контроля, т. е. фотографиями АФК и экраном офицера наведения. Для этого давалась ночь. Но с этим справились благодаря начальнику штаба дивизиона майору Чкалову Г. А. Опытнейший профессиональный офицер. Кроме того, на нем лежала вся организация жизни дивизиона, это и внутренний порядок, и служба войск, внутренний караул, несение боевого дежурства. Я такого подготовленного начальника штаба дивизиона за всю свою службу не встречал.

После учений весь руководящий состав полка с командирами дивизионов убыли во Львов в управление корпуса на разбор. Командир нашего дивизиона майор Кобяков вернулся поздно вечером и сразу ушел домой, хотя начальник штаба, оба комбата и я ждали его в канцелярии. Ну, думаем, ничего хорошего он не привез. На следующее утро на разводе личного состава дивизиона командир сказал, что дивизион с выполнением боевой задачи в основном справился, а по отражению удара воздушного противника наш дивизион обстрелял больше всего целей среди всех полков и дивизионов корпуса. А меня еще и признали лучшим офицером наведения корпуса по результатам учений и вручили грамоту. А среди четырех дивизионов нашего полка хуже всех отработал дивизион п/п-ка Царюка вместе с Николайчуком Р., хотя до учений их все хвалили, а недостатки находили у нас.

После этого сразу стало легче дышать и при разборах боевого слаживания расчетов ДКП больше доставалось соседнего дивизиону.

Полигон, где впервые сбили межконтинентальную баллистическую ракету

Боевые стрельбы для нашего полка были запланированы на август на полигоне «Ашулук». Примерно, за полмесяца до погрузки с нами руководство корпуса провело первый этап ТУ с БС, согласно «Курса стрельб». Поставили нам заслуженную тройку, потому что перед стрельбой больше никто не ставил. Перед выездом на полигон «Ашулук» мы уже знали, какие площадки мы получим и какую задачу будем выполнять при боевой стрельбе, т. е. по каким мишеням проводить пуски ракет. Откуда это было известно. В отделе ЗРВ нашего корпуса был такой офицер, подполковник Фарфел В. П. По войскам он не ездил, ни в составе групп по проверке боевой готовности, ни в составе комиссии. Он занимался только боевыми стрельбами. Он выезжал на полигон до прибытия туда первых частей корпуса и уезжал с последней частью. Он знал уровень подготовки каждого функционера боевого расчета, от командиров частей, дивизионов, офицеров наведения и пуска. Но, главное, он знал каждого начальника полигона, старших технических руководителей и инструкторов на системах лично. На полигонах Капустин Яр, Ашулук, Балхаш, Телемба. Через него узнавали и налеты авиации (учебные стрельбы) и задачу на боевую стрельбу. Хотя все это могло измениться перед стрельбой, по техническим условиям, состоянию мишеней и пусковых столов.

За неделю до погрузки нам сообщили, что Ашулук закрыт на карантин по причине инфекционной дизентерии и полк будет выполнять задачу на полигоне «Балхаш» (Сары-Шаган). Он находится в Казахстане и предназначен для испытательных стрельб противокосмической и противоракетной обороны (до сих пор это — единственный во всей Евразии полигон для испытаний ПРО). Полигон был огромный от озера Балхаш он уходил в пустыню на несколько сотен километров в западном направлении. Первая площадка ЗРВ, там был развернут в конце 60-х годов, комплекс С-200А с дальностью стрельбы 180 км.

Если на Ашулук в Астраханскую область эшелон доходил за 3–5 суток, то до станции Сары-Шаган — от 10 до 14 суток. Прибыли на полигон, разгрузились и по бетонке двинулись на первую площадку, а это сотня километров по темно-серой пустыне. В одном месте дорога проходила между двумя небольшими скальными горами, на одной из них краской было написано: «Здесь в 1961 году впервые в мире была сбита межконтинентальная баллистическая ракета». Где-то на 70-м км по указателю «первая площадка» мы свернули налево, а бетонная дорога пошла дальше и уходила за горизонт.

Через 40 км от поворота прибыв на полигон, мы развернули палаточный городок, кухню со столовыми, автопарк. Учебный центр, жилой городок, штаб, учебные классы, казармы, были огорожены деревянным забором. Дальше, километрах в пяти, был оборудован командный пункт центра (КПЦ), оттуда руководил запуском мишеней начальник полигона со своим штабом.

Впереди КПЦ развернуто два канала ЗРК дальнего действия С-200А, а за территорией полигона две позиции ЗРК С-75В. На позициях стояло по одному кунгу для начальника площадки. Учебных корпусов с классами для проверки личного состава не было, как на полигоне Ашулук. Все было в стадии оборудования, строительства, элементов полигона.

В четверг впервые увидел пуски ракет ЗРК С-200. Впечатление неописуемое, когда две громадные ракеты одна за другой уходят в небо.

В пятницу мы приняли технику и по типовой неделе стали готовить технику и сдавать зачеты. В четверг учебные и боевые стрельбы. Задача на боевые стрельбы полку получили: стрельба по высотно-скоростной ракеты РМ-205, сосредоточением огня двух дивизионов расход ракет по одной. Мишень стартует на удалении 150 км, с набором высоты до 20 км при скорости до 800 м/с.

Не буду расписывать все перипетии. Особенно, если учесть, что мы были на этом полигоне впервые, и начальник площадки и старшие технические руководители для нас новые, так же как и мы для них. И все они в один голос говорили: «Здесь вам не „Ашулук“! Мы вам покажем настоящие требования к войскам!»

Добавлял нагрузку тот факт, что днем температура доходила до +45° в тени. Кабины накалялись, аппаратура грелась немилосердно. Штатная вентиляция не спасала — воздух горячий что снаружи, что внутри. Немного спасало, когда открывали обе двери в кабине, немного продувало, но при настройке и боевой работе приходилось закрывать двери, от света на экранах ничего не было видно. Особенно доставалось стартовым расчетам при сдаче норматива по заряжанию ракет в химкомплектах и с «подбегом». Из противогазов и химкомплектов они выливали по полведра воды. Ночью же пустыня очень быстро остывала- это не песок, а камень. В палатках холод пробирал даже через матрас. А днем в палатку зайти нельзя — дышать нечем. Бока палаток подымали, чтобы немного продувало.

Вторая неприятность: здесь тоже свирепствовала дизентерия! Притом в тяжелейшей форме — помимо расстройства желудка она давала температуру до +42° и обезвоживание организма. Первым заболел замполит дивизиона капитан Панов. Он не был занят ни в боевом расчете, ни в обеспечении, а к вечеру, когда мы приезжали в палаточный городок, уже был под мухой. Хотя все знали, что до конца учений сухой закон. Конечно, запасы у всех были, да и спирта для обслуживания техники хватало.

Утром после развода пошли к санитарной палатке проведать замполита. Когда подошли к санитарной палатке, перед входом стояла воткнутая лопата. На наш вопрос начмед сказал, что они не успевают добежать до туалета, поэтому бегут в пустыню с лопатой. Когда мы зашли в палатку, там лежало 3 человека, замполит лежал и улыбался. На наш вопрос о самочувствии только рукой помахал. Мы спрашиваем врача: раз улыбается, значит идет на поправку? Но врач ответил: «Да нет. Это произошло такое обезвоживание организма, что кожа на лице стянулась и оголила зубы». С ума сойти! Командир дивизиона спрашивает: «Где он мог заразиться?» На что комбат старта, капитан Деркач Г. М. Сказал: «Наверное, в тот день не выпил, потому и заболел». Но мне было не до шуток. Я боялся, чтобы не заболел кто-то из операторов PC, хотя взяли двоих запасных, но эти были лучшие. За соблюдением санитарного режима следили и медицинский персонал, и командиры. Перед приемом пищи контролировали мытье рук, после — полоскание в хлорном растворе. В столовой устроили проволочные каркасы, обтянутые марлей, чтобы накрывать хлеба от мух. В кухнях все протравлено хлоркой. Самое главное, после завтрака, весь личный состав под контролем подходил к бочкам и наливал во фляги чай, заваренный с колючкой от дизентерии. Вот так и спасались. Всего из полка заболело три человека.

В среду вечером нас собрал командир полка: командиров дивизионов п/п-к Царюка и м-р Кобякова, и два офицера наведения: ст. лт. Николайчук и я. Сначала разобрали учебную стрельбу. Хорошо, что разведка доложила примерный налет (подполковник Фарфел). И перешли к боевой стрельбе. Нарисовали схему полета мишени, сделали расчет и решили, что встреча ракет с мишенью должна произойти на дальности 30 км в середине зоны поражения. Ближняя граница зоны поражения 20 км. На высоте 20 км и дальняя 40 км. В середине зоны вероятность поражения цели равна почти единице. Значит, пуск ракет должны провести на дальности 60–65 км. Решили, что пуски обоих ракет произвести на дальности 65 км, на этом и разъехались по своим позициям.

В стрельбовый день мы были на стартовой позиции в 7 утра, еще раз проверили готовность ЗРК к боевой работе. В 9:00 прибыли инструкторы с начальником площадки, подключили к комплексу контрольно-записывающую аппаратуру (КЗА). В районе 11:00 объявили готовность № 1 по отражению удара воздушного противника, с имитированными пусками ракет. По окончании учебных стрельб был небольшой перерыв. Зарядили боевые ракеты на пусковые установки. Была объявлена часовая готовность к боевой стрельбе. В это время весь сектор стрельбы облетел вертолет, проверив местность. Весь личный состав, не задействованный на боевой работе, убирался в укрытие.

Для меня наступил момент истины: от результатов стрельбы зависела моя дальнейшая судьба и, главное, оценка годового труда всего личного состава дивизиона. Все зависело в этот момент от пяти человек: стреляющего (командир дивизиона), офицера наведения и трех операторов ручного сопровождения. И особенно от меня — сумею ли я обнаружить цель, отдать ее на сопровождение, произвести вовремя пуск и уничтожить.

Средства разведки и зенитно-ракетный комплекс работают на излучение, развернуты в сектор стрельбы, ракеты прошли цикл подготовки. Ракеты две, вторая на подстраховке. В кабине управления тишина неимоверная, слышно только гул работы дизелей.

Стараюсь какими-то командами приободрить операторов PC, хотя у самого ноги трясутся. В этот момент по громкоговорящей связи звучит команда «Старт РМ». Включаю передатчик, масштаб станции наведения ракет 150 км, режим излучения «узкий луч».

Отметка от цели появилась на экране «ВИКО» командира дивизиона. Дальность 145 — считывает командир, дальность 140, дальность 135, а я цели на своих экранах не наблюдаю! Хотя по углу места антенну выставляю на высоте с упреждением. Дальность 130 — не вижу, 125 — не вижу, 120… «Вот цель» — говорит командир батареи майора Копейкина, который всегда помогает мне при боевой работе. Но я не вижу ни на одном экране, спрашиваю: «Где?» Он показывает на угломестный экран. Вижу светлую узкую дорожку на всю ширину экрана.

Дело в том, что в «широком луче» (основной режим работы станции) экраны светятся зеленоватым, а отметка от цели — белым цветом. В «узком луче» экран темно-серый цвета и отметка от цели узкая дорожка через всю ширину экрана, но светится чуть темнее, чем весь экран, и с непривычки не сразу распознаешь. Подвожу горизонтальную метку на эту дорожку, командую операторам ручное сопровождение (PC). Мои штурвалы были отданы на ручное сопровождение еще до начала боевой работы. Как только те берут цель на ручное, а затем на автоматическое сопровождение (АС), цель за счет системы АРУ стала нормального вида. После взятия цели на АС, переходим в «широкий луч», привычный экран и привычная отметка от цели.

На дальности 7 5 км пора переключать масштаб экранов с 150 на 75 км. Командую «Масштаб 75», а сам дрожу, чтобы при переключении масштаба не сорвало с автоматического сопровождения. Но все нормально. При достижении целью дальности 65 км, командир дивизиона дает команду «Пуск», я командую «первая пуск» и нажимаю кнопку пуска первого канала. Погасло табло готовности ракеты и загорелось табло пуска. И все тихо, старта ракеты не слышно. Смотрю на табло и думаю, может нажал кнопку пуска не того канала? Оказывается, для меня секунды перед стартом превратились в вечность. Но вот послышался грохот, кабина заходила ходуном — хорошо, что мы все приборы пристегнули, не то все бы свалилось нам на голову.

Все внимание на экран. На дальности 5 км появилась отметка от ракеты и сразу щелчок, строб первого канала прилип к отметке от ракеты. Докладываю: «Есть захват!» И сейчас самое главное, наводится ли ракета. Смотрю траектория полета ракеты стала загибаться к центру экрана. Докладываю: «Наведение устойчивое». Теперь ждем встречи ракеты с целью. В кабине тишина. В этот момент на удалении километров 10 между нашей ракетой и целью сбоку угломестного экрана появилась отметка, прошла в перекрестии сквозь цель, пошла дальше и скрылась с экрана. «Что это?» — спрашиваю. «Ракеты соседнего дивизиона», — слышу от майора. Размышлять некогда, в этот момент ракета подлетает к цели и одновременно звучат доклад мой и операторов PC: «Есть подрыв!».

На экранах разлетались обломки, но операторы до того натренированы, что захватили самый большой обломок и довели его до земли. Когда прозвучал доклад оператора PC «Нижний упор». Я докладываю командиру дивизиона: «Цель уничтожена, расход одна». И опять в кабине тишина, слышно только, как начальник площадки по телефону разговаривает с КПЦ полигона.

Вдруг кто-то толкает меня в плечо, чувствую, что меня за плечо разворачивают, повернулся, а это командир стартовой батареи капитан Деркач Г. М. Протягивает мне руку, и говорит: «Поздравляю, Володя!». И сразу в кабине поднялся шум, крики «Ура!». Я не помню, как снимал питание с ПУ, переключал режим комплекса в КС. Все расчеты поздравляли друг друга и делились впечатлениями. Я ушел в курилку в полной апатии, не мог ни радоваться, ни веселиться.

Потом подошли все офицеры дивизиона — как мол, так, мы договорились пуски ракет произвести на дальности цели 65 км, условием стрельбы было уничтожение цели сосредоточением огня ракет двух дивизионов, при расходе по одной ракете. Они пустили раньше, таким образом, если бы их ракета уничтожила цель, то мы бы в лучшем случае работали по обломкам, а в худшем ракета прошла бы без подрыва. Они бы получили пятерку, а мы — двойку, в лучшем случае тройку. Получилось наоборот: у оператора PC азимута произошел срыв автоматического сопровождения цели, он несколько раз пытался перейти с PC в АС, но не получалось. Он так и сопровождал мишень в режиме PC, а та летела не в лоб к дивизиону, а с левым параметром, т. е. с большими угловыми перемещениями по азимуту. Получились большие ошибки наведения, радиовзрыватель ракеты не сработал по причине большого промаха, и ракета прошла без подрыва.

Не знаю, как там разбиралось командование полка и командиры дивизионов. Я больше командира того дивизиона Царюка не видел, да у меня и не было желания с ним встречаться. Николайчуку Р. я сказал: «Бог, шельму метит», правда, в других выражениях. На этом пути наши разошлись, я ушел служить в другой полк. Он получил назначение в третий дивизион, город Броды командиром батареи. Хотя в конце его службы мы пересеклись. Я был заместителем начальника ЗРВ армии, а он прибыл по замене с Дальнего Востока в Ковельский полк заместителем командира полка, оттуда и уволился.

В итоге мы получили общую оценку за ТУ с БС «отлично». Соседи за боевую стрельбу получили «неуд», общую же оценку натянули с помощью подполковника Фарфела «удовлетворительно».

Так я получил опыт реальных пусков ракет и того, чего можно ожидать от своих так называемых однополчан.

Особенности жизни военнослужащих в отдаленных гарнизонах

Кроме полигонов в повседневной жизни в войсках ЗРВ тяжесть службы, особенно для молодых офицеров и семей военнослужащих, состояла в отдаленности дивизионов от населенных пунктов, так называемой цивилизации. Я не знаю, чем руководствовались государственные деятели, когда разворачивали зенитные ракетные войска, но только не принципами максимального прикрытия объектов и максимальной возможности по обнаружению воздушного противника.

Дивизионы «засовывали» в леса, болота, пески, без дорог, без воды. Недостатки размещения наглядно показал пролет в 1960 году самолета-разведчика U-2, пилотируемого Пауэрсом. После вылета из базы в Пакистане, его маршрут проходил через всю страну с юго-востока на северо-запад, и летел он не через пустыню и тайгу, а над промышленными и военными объектами, используя дыры в системе зенитно-ракетного огня. Это показала проявленная фотопленка с фотоаппаратуры самолета. Причем, до него уже было несколько успешных подобных полетов.

В конце 1960-х, когда разворачивали зенитные ракетные комплексы дальнего действия С-200А и В, ситуация с размещением лучше не стала. Хотя была отработана вся наука по выборам позиций: идеолог ЗРВ, доктор военных наук, генерал-майор Неупокоев Ф. К. и его кафедра в Военной Командной Академии войск ПВО издала труды, выпустила учебник… Так опираясь на так называемую науку, пятиканальную группу дивизионов С-200А Кировского полка (а таких групп было в Советском Союзе всего две или три) разместили близ поселка Мураши, в болоте. Нормальные дороги там — только зимой, когда подмерзнет и мало снега, и летом один-два месяца, когда нет дождя. В остальное время проехать можно было только на тягаче КрАЗ-255.

До ближайшей станции, откуда можно уехать, — 25–30 км. И если не попал на машину, которая возила детей в школу, то добраться не на чем. Мой однокурсник по академии капитан Шклярик, служивший там, рассказывал, что если срочно надо было ехать, офицер седлал лошадь с хоздвора и доезжал на ней до станции. Назад лошадь возвращалась сама, так как знала дорогу. И это во второй половине XX века!

Видимо, хитрый замысел состоял в том, чтобы скрыть группировку ЗРВ от врага, чтобы сложно было обнаружить стартовые позиции. А мы должны были нанести неожиданный сокрушительный удар по передовому отряду империализма. Хотя скрыть это было невозможно: как только комплексы включались на излучение, все засекалось со спутников, определялись координаты…

Отдаленность особенно сильно действовала на молодых офицеров: хотелось же погулять. Как проводили свободное время? До ужина — футбол/волейбол отделение на отделение, взвод на взвод, батарея на батарею. После ужина смотрели телевизор. А в основном — преферанс. Была своя компания, специальный стол сделали с расчерченной пулей. Уровень у нас четверых был примерно одинаковый, так что играть было нормально. Иногда приходил поиграть лейтенант Прохоров, двухгодичник из Харькова, когда сбегал от жены. Но это был профессионал, было чему научиться, но он и сам говорил, что когда был студентом, то подрабатывал на этом.

Мне с досугом было немного легче, так как я играл в футбол за сборную полка, а команда наша была заявлена на первенство области от автозавода ЛУАЗ. Я, правда, на том заводе никогда не был, даже не знал, где он находится.

Поездили мы с командой по всем районам области. Да и, Председатель спорткомитета района сам был заядлый футболист, отпрашивал меня у командира дивизиона, чтобы отпустил играть за них на первенство района. Не говоря уже за соседний подшефный колхоз — там вообще почти вся, команда была из солдат нашего дивизиона.

Когда дивизион не дежурил, на субботу и воскресенье мы выезжали в Луцк (полчаса на автобусе) и там отрывались по полной. А в понедельник, как штык, стояли на разводе.

Но была одна проблема — в Луцке свирепствовала комендантская служба. С нарушением в форме одежды им на глаза лучше было не попадаться. Особенно это была проблемой для двухгодичников: пока они разобрались в форме одежды — полевая, повседневная, повседневная для строя, парадная, парадно-выходная.

Если офицеру надо было поесть, то только в военторге в столовой или в ресторане. В руках офицер мог нести только портфель или дипломат. Если сверхсрочника видели в рабочее время в магазине или, как говорил комендант, болтающегося на улице, патруль немедленно задерживал. Начальниками патрульной службы комендант требовал, чтобы назначались только старшие офицеры.

У нас в части был курьезный случай. Проводили «День младшего офицера» — на эти сборы прибывали все лейтенанты, которые служили первые два года после училища или института. В обеденный перерыв группа лейтенантов двухгодичников пошла в универмаг, который был в ста метрах от КПП. Их останавливает патруль и спрашивает, почему нарушается форма одежды, и нет монотона. Они посмотрели друг на друга, а лейтенант Соколов, шустрый такой москвич говорит: «А нам его не выдавали!». Начальник патруля, чего не выдали, почему носки не синего цвета. А дальше все по накатанной схеме: забираются удостоверения, и ты должен прибыть к 14 часам в комендатуру за документами.

Всех выстраивают на плацу по отделениям в соответствии с званиями и, не разбираясь за что задержан, четыре часа строевая подготовка. К 18:00 прибывают патрули, сдают дежурному по комендатуре документы задержанных с запиской, кто за что задержан. Если за нарушение формы одежды — идешь здесь же рядом в военторг, устраняешь недостаток, получаешь удостоверение и можешь быть свободен. За более крупные нарушения можно было загреметь и на гауптвахту. Но это еще не все. В конце месяца, в каждую часть прибывает ведомость за подписью начальника гарнизона, кто и за что был задержан и какие части отмечаются в худшую сторону по состоянию воинской дисциплины в гарнизоне. Здесь уже получаешь от своих начальников.

Я за всю свою службу такого коменданта больше не встречал. Хотя в Львове, говорят, комендант был похлеще нашего, ему домой офицеры даже траурные венки присылали.

Знакомство с женой

Однажды, когда командир дивизиона дал мне выходной, я в междугородном автобусе Владимир-Волынский — Луцк познакомился со своей будущей женой. Хотя, познакомился — это сильно сказано. Дело было так. Я зашел в автобус возле поворота на наш дивизион, смотрю — в проходе стоит красивая девчонка, в большой шляпе, с зонтиком от солнца и в юбке с широкими белыми и черными полосами. Думаю, надо как-то познакомиться, мы же едем вместе в Луцк.

Я лейтенант, как говорится, чисто выбрит и поглажен, расправил грудь, правда без орденов и медалей, потому что у меня их не было, подошел к ней и начал что-то лепетать. Она посмотрела на меня, как на муху, и прошла к передней двери. Пока я соображал, что к чему, автобус остановился и она вышла. Я подумал, неужели из-за меня? А следующий автобус — минимум через час.

Но нет, она пошла по центральной улице вглубь села. Подумал, неужели она здесь живет? Ни разу ее не видел, хотя мы иногда ходили сюда в клуб на танцы. На следующую субботу мы с лейтенантом Юрой Соколовым пошли в клуб, чтобы ее найти. На входе встретили капитана местной футбольной команды Александра — заводилу среди парней этого села. Говорю, Саша, в прошлую субботу здесь была такая-то девчонка, как бы нам ее найти. Он говорит, сейчас найдем, и стал приводить в клуб девчонок. Где он их находил — не знаю, но той, что нужно, среди них не было.

Подарок судьбы, Новосад Л. Г. и Дьяков В. В.

Саша сказал: она у нас не живет, мы с парнями все село перешерстили. Может, приезжала к кому-то в гости. Давай, найдем, к кому она приезжала и через них мы выйдем на нее. В следующую субботу встречаемся.

На неделе ко мне в дивизионе подходит прапорщик Васюра — он из этого села, служит у нас химиком-дозиметристом. Говорит, что девчонка, которую вы ищете, — его двоюродная сестра Люба. Она учится в Любомльском медицинском училище и приезжает домой только на праздники и каникулы.

В общем, в итоге мы познакомились. А в 1971 году, после окончания медицинского училища, мы поженились, и Любовь Новосад стала Дьяковой. Прошли мы с ней все гарнизоны от лейтенанта до лейтенанта, делили, как говорится, все радости и невзгоды. Не всегда, как говорят, все было «безоблачно», по причине, у нас с женой разные характеры и на возникающие проблемные вопросы у нас у каждого было свое мнение. Как говорил, один начальник, когда его заслушивали по какому-то вопросу на Военном совете. Командующий сказал: «Товарищ полковник, у Военного совета по вашему вопросу вот такое-то мнение, а у вас есть по этому вопросу свое мнение?» — «Так точно, товарищ командующий, есть. Но я с ним не согласен». Так и я, заходил домой со своим мнением, а выходил с мнением жены. Вырастили двух дочек, Ольгу и Галинку, имеем трех внуков и одну внучку. Как говорил Сухов в фильме «Жаркое солнце пустыни», что еще нужно для счастливой старости.

Организованный отдых в дивизионе

Еще был у нас так называемый организованный отдых — охота. У всех офицеров были ружья, в основном на птицу и зайца. Охотились в лесах и полях вокруг дивизиона. После удачной охоты готовили дичь. Для этого было оборудовано место рядом с домами офицеров, там стоял большой стол, врытый в землю, лавки, место для костра, вкопан диск от колеса КАМАЗА. Отдыхали до утра, а утром приходили жены, и все быстренько разбегались по домам.

Был интересный случай в августе, перед 13 числом (а 13 число в Вооруженных Силах, это день зарплаты). Наши охотники набили рябчиков и решили вечером душевно посидеть. Дичь всегда готовил старшина дивизиона старший сержант сверхсрочной службы Ковбан Н. Н., он в этом деле был специалист.

После обеда офицеры собрались за тем длинным столом в лесу на совет, чтобы решить главный вопрос дня — по спиртным напиткам. Как я уже говорил, день был перед зарплатой, и ни у кого денег нет. А пойти домой и попросить денег на водку у жены, да еще перед зарплатой, никто не решался. Да, еще если жены узнают, что собирается пьянка, то, как говорили декабристы, всю каторгу испортят. Но, выручил старшина: он утром ходил к молочнице в село и заказал трехлитровый бутыль самогона.

К вечеру собралось человек десять, пригласили командира дивизиона майора Кобякова. Каждый принес из дома закуски, зелень, поставили полный противень обжаренных рябчиков, расставили стаканы — не стол, а загляденье. Старшина ставит бутыль с самогоном, открывает — запах характерный пошел. Кто пил самогон, тот знает, с непривычки можно поперхнуться.

Тут встает лейтенант Кукса, командир стартового взвода, и говорит, что после школы работал в химической лаборатории и знает, что этот запах дают сивушные масла, и он знает, как его убрать. Сбегал домой, принес таз, фильтрующую коробку от противогаза и воронку. Взял фильтрующую коробку, вставил воронку, подставил таз и говорит старшине: «Лей самогон!». Когда тот вылил почти весь самогон из бутля, из коробки появилась небольшая струйка грязного цвета, а когда бутыль опустел — из коробки еще немного покапало, и все. Немая сцена…

Потом все вскочили и стали эту коробку трясти, стучать, сдавливать, но результата никакого — не вылилось ни капли. Бросили коробку и уставились на лейтенанта Куксу недобрым взглядом. Он оценил ситуацию, лихо развернулся и, не разбирая дороги, драпанул в лес. Все сели за стол. Посидели, помолчали, командир дивизиона изрек: «Это же надо испортить такой вечер!» На что командир стартовой батареи капитан Деркач Г. И. заметил — когда лейтенант Кукса прибыл к нему в батарею, он сразу почувствовал, что есть в нем что-то такое, нехорошее. Правда, нашли потом бутылку спирта, но это уже был, как говорил старшина Ковбан, не тот коленкор.

С лейтенантом Куксой всегда происходили какие-то истории. Как-то у нас в полку проходили занятия по командирской подготовке с командирами дивизионов, и их заместителями, офицерами управления под руководством командира полка. На базе 4-го дивизиона под Нововолынском проводились показные занятия по накоплению ракет на стартовой позиции. До этого с каждого дивизиона собрали учебно-заправочные ракеты, а их в каждом дивизионе было не менее двух. Одна — под заправку горючего и одна — под заправку окислителя. Отрабатывался полностью технологический поток (ПТОР) со стыковкой крыльев и стабилизаторов и с реальной заправкой ракет, и с накоплением одного боекомплекта на стартовой позиции (СП) в соответствии с нормативами. Из нашего дивизиона тоже отправлялось две ракеты. Я как раз в 18:00 заступил дежурным по дивизиону. Колонна выстроена была еще с вечера, две транспортно-заряжающие машины с ракетами и тягачом в прикрытии. Старшим колонны назначен лейтенант Кукса.

В то время вся военная техника, а особенно ракеты, передвигались только ночью. В 23:00 я выдал оружие личному составу колонны во главе с лейтенантом Куксой и доложил оперативному дежурному полка, что колона с двумя ракетами во главе с лейтенантом убывает на «Полушарие» (такой позывной был у 4-го дивизиона). В 2 часа ночи мне звонок от ОД полка: «Где ваша колонна с ракетами?» Я говорю, я же вам доложил в 23:00, что колона вышла. ОД говорит, что ее до сих пор нет. А туда езды час, максимум полтора. От нашего дивизиона до г. Владимир-Волынского 30 км, и еще 13 — до г. Нововолынск, где находится 4 дивизион. Итого, где-то 50 км.

В 4 часа звонок от оперативного дежурного полка — нет колоны. В 5 утра слышу возле КПП сигналят машины, я еще подумал, наверное, кто-то прибыл с полка разбираться, где колонна. Выхожу к воротам — стоит наша колона во главе с лейтенантом Куксой. Я сразу поднял начальника штаба и командира стартовой батареи капитана Деркача. Спрашиваем у Куксы, в чем дело, он говорит — заблудился. Тебе же маршрут нарисовали: до Владимир-Волынска прямая трасса, а на перекрестке налево и через 10 км Нововолынск. Где там можно заблудиться?!

Разворачиваем колонну на кольцевой дороге СП, капитан Деркач сам погнал ее в 4 дивизион, потому что в 9:00 начались занятия по ПТОРу, во главе с командиром полка полковником Демченко. Через час Деркач Г.М. доложил, что колонна с двумя ракетами уже в 4-м дивизионе, так что занятия мы не сорвали.

Тем временем начальник штаба майор Чкалов начал разбор с лейтенантом Куксой, как тот ехал и где мог заблудиться. Ночью трасса чистая, нет ни машин, ни каких-либо помех, ехать всего час. Кукса говорит: «Доехав до Владимир-Волынского, я повернул налево, проехал по трассе километров 10–12, стоит небольшой мостик с бело-зеленым шлагбаумом. Подошли с водителем — шлагбаум не закрыт на замок, мы его подняли и поехали дальше, проехали километров 4–5 — ж/д переезд. Я зашел в дежурную, там женщина в форме, он такой формы раньше не видел. Спрашиваю, как проехать на „Полушарие“? Она отвечает: „Пан офицер, я не знаю где тут ваше полушарие, но это Польша“. Я выскочил из дежурки, машины развернулись, благо, что тягачи трехосные, пролетели под шлагбаумом (хорошо, что не закрыли его), не стали искать дорогу дальше, а вернулись в дивизион».

Мы с начальником штаба чуть не попадали под стол. «Полушарие», говорим, это же позывной 4-го дивизиона! А Кукса думал, что это название населенного пункта возле Нововолынска. Оказывается, они пропустили нужный поворот и пошли на Устилуг, а там сразу польская граница. Начштаба, что теперь делать? Надо докладывать наверх. Если поляки утром узнают, что мы нарушили границу, да еще и военная техника с ракетами, еще наши погранцы будут разбираться — это же международный скандал! С нас головы полетят. Доложили начальнику штаба полка.

Утром, приехал особист полка, взял объяснительную записку у л-та Куксы. В тот же день лейтенанта отправили за молодым пополнением, кажется, в Армению. Водителей и расчет, которые участвовали в той поездке, распределили по дивизионам. Вот такой служил у нас специалист по ЧП.

Образованный старшина

Несколько слов о старшине дивизиона ст. с-те Ковбане. Образования, я думаю, у него никакого не было, но иногда он выдавал настоящие перлы.

Старшина любил, когда прибывало новое пополнение. После распределения по подразделениям, ст. с-т Ковбан выстраивал их возле каптерки и, прохаживаясь вдоль строя, поправляя при этом кому головной убор, кому ремень, кому погон говорил: «Вот сейчас вы на людей похожи! У человека должно быть все прекрасно: кокарда, погоны, исподнее, а у кого их нет, тот не человек, а млекопитающее». После этого солдаты по одному заходили в каптерку, где он на каждого заполнял карточку 5У, куда заносилось ФИО, год рождения, национальность, и главное, размеры головного убора, одежды и обуви. По этим размерам он получал обмундирование, и раз в полгода переодевал солдат.

В одном призыве он заполнял карточку рыжеволосого солдата, как сейчас помню, из Черновцов по фамилии Ванштейн. На вопрос старшины о национальности, тот ответил «еврей». Старшина уточняет: «Жид?» «Нет, еврей». Старшина: «Какой еврей? Жид!» Хорошо, что мимо проходил замполит майор Попов. Узнав в чем дело, майор велел солдату выйти, говорит старшине: «Какой еще жид? Ты что, очумел? Национальность-еврей». Старшина говорит: «Я думал, что их так дразнят „еврей“, а национальность — „жид“».

Как-то я, капитан Деркач и старшина Ковбан сидели в канцелярии перед вечерней проверкой, и разговор зашел о каких-то растениях. Капитан Деркач говорит, что надо знать, какие семена выбирать по каталогу. Старшина говорит, что как раз нужный журнал выписывает, «Семена». Капитан Деркач говорит, что нет такого журнала. Может «Смена»? Старшина: «Да я, два года его выписываю, они у меня в каптерке лежат». «Ну, пойди принеси». Приносит журнал, бросает на стол, и говорит: «Точно „Смена“, а я два года думал, что „Семена“»…

Вот и закончилась служба в Луцком полку

После выполнения боевых стрельб на «Балхаше» в 1972 году, мне позвонил подполковник Фарфел В. И. и спрашивает: «Ты начальником I отделения радиотехнической батареи пойдешь?» Я спросил куда. Он говорит, это уже другой вопрос, ты не ответил на первый. Я, конечно, дал согласие. Через месяц пришел приказ командира корпуса, что я назначен начальником первого отделения, офицером наведения в 521-й ЗРП в городе Борщев Тернопольской области, в 4-й дивизион, который расположен в 5 км от села Шупарка.

Этот дивизион разительно отличался от всех остальных дивизионов Львовского корпуса ПВО. Во-первых, там не было водопровода — воду раз в сутки привозили водовозкой за 30 км. Семьи офицеров брали по два ведра в день, остальная вода шла в столовую и в казарму. В субботу в банный день можно было израсходовать два тазика горячей и холодной воды на человека.

Во-вторых, выехать из дивизиона невозможно. Если ты не успел на школьный автобус, который уходил в 7 утра, то оставалось только идти пешком 5 км до с. Шупарка. Туда автобус приходит один раз в сутки из райцентра Борщева без расписания, т. е. можешь попасть, а можешь не попасть, и придется возвращаться назад в дивизион. Первый раз я столкнулся с тем, как местные жители относятся с неприязнью к военным. В селе, кстати, большинство жителей носят меховые бараньи жилетки — я такие видел в кино, где показывают послевоенную Западную Украину.

В селе растет очень много грецких орехов. И если ты идешь по улице и подобрал несколько валяющихся орехов, тут же открывается калитка и какая-то старуха начинает орать, чтобы не трогали орехи. В общем, обстановка в селе была гнетущая.

В-третьих, школьников возили в единственную русскую школу во всем районе — в военный городок ракетных войск стратегического назначения. Ехать надо было через г. Борщев в поселок Скала-Подольская, поездка занимала около полутора часов.

Зимой школьники выезжали в 7:00 утра — темно, приезжали около 17:00 — тоже уже темно. Ну и самое хорошее: раз в месяц в воскресенье вывозили жен офицеров в Черновцы на базар, почему-то на еврейский. Старшим в автобусе ехал замполит. Единственное, что радует: в том дивизионе я прослужил лишь немногим более года. После Борщевского полка и был назначен начальником штаба в пятый дивизион возле Каменец-Подольска. Это — уже майорская должность.

Старлей — начальник штаба

Немаловажную роль в моем назначении, сыграло то, что когда я прибыл в Борщевский полк, то беседовал со мной не командир полка, а начальник штаба подполковник Вербат В.А. Первое, что он спросил, знаю ли я последние доработки, которые прошли в ЗРК. Доработки эти в основном касались координатной системы в кабине «А», которые расширяли возможности комплекса по работе в «узком луче». Я доложил, в каких блоках, какие добавлены схемы и физический смысл этих доработок. Он удивился, что я офицер наведения совсем с другой системы и кабины, но так хорошо знаю доработки. Но я ему конечно не сказал, что был техником этой системы. И при назначении меня начальником штаба решающее слово было за подполковником Вербатом В. А.

Должность начальника штаба я освоил быстро. В первую очередь нужно было освоить специальность стреляющего, т. е. руководить боевой работой дивизиона: это целераспределение, контроль боевой работы стартовой батареи, подготовка ракет к пуску. А после введения нового руководства по боевой работе — это и контроль за воздушной обстановкой по данным разведывательно-информационного центра (РИЦ) корпуса ПВО. Мне понадобилось всего две тренировки, и «все стало на свои места». Разобрался с планирующими документами по боевой подготовке и ее учета, секретная комната с ее документами, с ежемесячной ее проверкой, а остальное — это служба войск, планирование нарядов, караулов и их проверка. Время для вхождения в должность мне не дали.

Командиром дивизиона был подполковник Евланов М. А. опытнейший офицер, на должности уже около десятка лет, дивизион держал в хорошем состоянии. Уникальность его была в том, что в училище Верховного Совета, он, имея рост около метра девяносто, все время назначался ассистентом знаменосца. Из-за этого у него вся левая кисть в шрамах. Дело в том, что при выполнении упражнения с шашкой ее надо, не глядя, резко вложить в ножны, при этом сжатая кисть играет роль направляющей шашки в ножны. Естественно, она травмируется. А в парадном расчете идешь, не шелохнувшись, несмотря на кровь.

Он был сибиряк с Алтая. Как-то принес нам районную газету со статьей, что будучи курсантом в летнем отпуске у себя в колхозе, он накосил косой сена больше, чем сенокосилки, установив рекорд района. Евланов говорил, что у него коса была метровка, и при его размахе рук скошенная дорожка составляла около трех метров.

У нас в дивизионе было футбольное поле и неплохая команда. Поле было нестандартное, немного меньше, а если его не косить, оно так зарастало травой, что не только с мячом, но и просто не побегаешь. Когда он рассказал это, мы с сержантами стали думать, как командира привлечь к покосу поля и придумали.

График проверки караула составлял я, в какой день проверять караул идет командир дивизиона. А он проверял караул в самое тяжелое время для часовых — с 4 до 6 утра. Я в этот день вставал с сержантами, с зам. командира взвода управления и старшиной первой батареи, и в четыре утра мы вышли косить футбольное поле. Косари из нас понятно — никакие…

Появляется подполковник Евланов М. А., видит, как мы косим, плюет и идет проверять караул. Мы продолжаем косить. Он возвращается с караула, останавливается возле поля, посмотрит, опять плюнет и говорит, ну-ка дайте мне косу. Снимает китель, берет косу, посмотрит на нее, опять плюнет, говорит, дайте оселок. Я не видел ни до того, ни после, чтобы кто-то так затачивал косу: искры летели снопом с обеих сторон. Когда он начинал косить, мы только стояли и смотрели, открыв рты. Через полчаса поле было выкошено, валки лежали ровно, как под линейку. Отдавая косу, приговаривал: «Учитесь, салаги! Валки до вечера полежат, а к вечеру сгрести в стог».

К концу 1973 года, начальник штаб полка подполковник Вербат В. А. был назначен командиром полка в г. Надворный, Ивано-Франковской области. Вместо него прибыл майор Рувимов Владимир Сергеевич, мой новый непосредственный начальник. После его объезда всех боевых порядков полка (три ЗРДн С-75, группа дивизионов С-200А, КП), через неделю у меня произошла первая встреча или беседа с новым начальником штаба.

Я прибыл в управление полка (г. Борщев) с какими-то документами по планированию. Обычно начальники штабов подразделений прибывали в штаб, шли к заместителю начальника штаба и решали там все вопросы. Ко мне перед поездкой в штаб подошел замполит и попросил передать какие-то документы в политотдел.

Поднявшись на второй этаж в штабе, я по простоте душевной собирался отдать документы в политотдел, а потом заняться своими вопросами. Кабинеты расположены так, что с правой стороны по коридору расположена приемная, где кабинеты командира полка, и начальника штаба. С левой стороны напротив расположена приемная, где находятся кабинеты начальника политотдела и его зама.

Я стою в приемной начальника политотдела, в это время по коридору шел начальник штаба, майор Рувимов В. С. Увидев меня, спрашивает, что я делаю в приемной политотдела. Я начал объяснять, что надо передать документы, он прервал меня и спросил, ты что политработник? Я ответил нет, я начальник штаба дивизиона. Так вот, он сказал, прибыв в штаб, ты должен в первую очередь прибыть ко мне, доложить с какой ты целью прибыл, что собираешься делать, и какая тебе от меня нужна помощь, развернулся и пошел к себе в кабинет. Я бросил бумаги на стол в приемной политотдела, вышел в коридор и думаю, вот это попал. Первая встреча, какое у начальника штаба создалось впечатление обо мне.

Учитывая, что все начальники штаба дивизионов — майоры, а начальник штаба группы дивизионов С-200 вообще подполковник, а я лишь старший лейтенант. Сейчас начальник штаба наверно думает, кто поставил этого бестолкового старшего лейтенанта на должность начальника штаба дивизиона.

Я зашел к заместителю начальника штаба и рассказал ему о своей встрече с «шефом». Он ответил, не переживай, он нормальный мужик. Впоследствии начальник штаба полка и в самом деле ко мне предвзято не относился, но я и повода старался не подавать.

Я тогда даже не мог предположить, какую роль сыграет в моей судьбе Рувимов В. С.

За полгода я переоборудовал дивизионный командный пункт в соответствии с новым руководством по боевой работе. Убрал со связной машины «Радиан» радистов. Пересадил их на командный пункт. Это улучшило нанесение воздушной обстановки на планшет управления огнем, непосредственно от радиста уменьшило время запаздывания. И главное, исключили пропуски контрольных сигналов, по этому показателю мы были на последнем месте в полку. Оборудовал место оперативному дежурному для несения дежурства и отдыха. Переоборудовал караульный городок в соответствии с руководством.

Также оборудовал систему наземной обороны, особенно со стороны так называемого диверсионно-опасного направления. Отрыли траншею полного профиля, в центре ДОТ для пулемета ДШК, на флангах — ячейки для ручных пулеметов. Траншея оббита бревнами, сделаны водосборники. При любой погоде там сухо.

Я удивляюсь сегодняшним командирам в так называемой АТО, когда показывают по телевизору полуобвалившиеся блиндажи, закрытые тряпками, и окопы в которых при дожде по колено грязи. И рядом еще и казан стоит, такой, на котором еще запорожские казаки варили кулиш. Туда ездят все эти проверяющие из Генерального штаба во главе с начальником и даже с верховным главнокомандующим, интересно с какой целью? Отправить бы туда их сынков, чтобы они там посидели по пояс в грязи, а если голову высунешь, сразу же отстрелят. И главное, что отстреляться нечем, и пацаны гибнут. А в это время верховный главнокомандующий с надутым пастором ходят на выставки вооружения, которые организовывают «Укроборонпром», где им показывают броневики, сделанные из мусорных контейнеров, которые пробивает не только снаряд, а и пуля, выпущенная из винта (СВТ). Их покупают по накрученной цене, за деньги, выдранные у народа, даже с пенсией. Это так, к слову, потому что смотреть и слушать уже невозможно.

Новая ступенька: командир дивизиона

В мае 1974 года мне позвонил полковник Вербат В. А., командир Надворнинского полка, и предложил мне должность командира дивизиона. Я дал согласие. Прошел беседы и аттестационную комиссию корпуса ПВО, и беседу с командиром корпуса генерал-майором Абрамовым Е. В. 30 июня 1974 года пришел приказ о назначении меня командиром дивизиона в 312-й ЗРП г. Надворная Ивано-Франковской области.

В июле я прибыл в управление полка, представился командиру и его заместителям. Командир полка представил меня личному составу дивизиона. Расположен дивизион в пгт Солотвин, в 30 км от г. Надворный, Ивано-Франковской области.

Боевой расчет кабины «У», ЗРК-С-75В.

Стандартный дивизион: щитовая казарма, четыре четырех квартирных дома офицеров, дивизионный командный пункт (ДКП). Вооружение: ЗРК С-75В, 24 ракеты с обычным зарядом и три ядерных ракеты, незаблокированные. Принял по актам дивизион у предыдущего командира, подполковника, который увольнялся в запас по возрасту.

Командир полка рассказал, что дивизион запущенный, и в полку я не видел кандидатов, кто мог бы поднять дивизион. Мол, на тебя надеюсь.

Я даже растерялся с чего начинать. В казарме голые стены, кровати, табуретки и тумбочки, столовая такая же. Каптерка разобранная. Из трех классов только один радиотехнической батареи, где можно проводить занятия, в остальных столы, табуретки и кое-где плакаты начала 60-х годов. ДКП: голые стены, планшет, в углу стол с коммутатором и радиостанцией, возле которого дежурят радист и телефонист. Второй зал — запасной командный пункт полка (ЗКП). Там то же самое. Справа герметичная дверь в убежище для личного состава первой батареи. Самое страшное: это сооружение протекало.

Первый заместитель командира полка еще при представлении просил сделать что-нибудь, чтобы не протекал ЗКП, он с расчетом прибывает туда по боевой тревоге, невозможно открыть журнал, везде капает. Учитывая, что в Прикарпатье лето дождливое, а зима мягкая, то на ДКП и ЗКП весь год капает на голову.

Претензий предъявлять некому — командир дивизиона готовился на пенсию, ему все было до одного места. К тому же и дисциплина в дивизионе, как бы по мягче сказать, не на должном уровне, особенно в стартовой батарее. Командир батареи капитан Емельяненко, конечно был не на своем месте.

В первый же месяц работы я понял, что от управления полка мне помощи ждать нечего, я ниже остановлюсь, почему. Рассчитывать нужно только на себя и свой коллектив. С офицерским коллективом интересно получилось. В дивизионе было два старших лейтенанта — я и начальник разведки, три майора моих заместителя, остальные — капитаны и лейтенанты.

Сначала я представился первому секретарю райкома КПСС Богородчанского района т. Лукьянчуку В. И. В районе военная часть была одна — мой зенитно-ракетный дивизион. Заручился его поддержкой, через него познакомился с директором подшефного лесокомбината, Мыслиборским М.С. Завод выпускал материалы для всех мебельных комбинатов Украины и шпон для полированной мебели, орех, дуб, бук, красное дерево, которое приходило из Аргентины. Имелся свой небольшой мебельный цех, оборудованный современнейшими по тем временам импортными станками с электронным оборудованием. Мебель там делали на заказ. Также в его состав входил как филиалы весь Прикарпатский лес, со всеми лесничествами и заповедниками. Завод был богатый и оказал мне величайшую помощь в оборудовании дивизиона. Но это было потом.

У меня начались настоящие армейские будни. Проверки пошли по всем службам, по результатам проверок — одни недостатки, ничего положительного. На ежемесячных подведениях итогов в полку — весь доклад по недостаткам моего дивизиона.

В какую службу не зайду, чтобы решить какой-то вопрос, мне сразу начинают: а вот вы не выполнили то-то, не отчитались по тому-то и так везде. Как-то зашел в автослужбу решить вопрос по резине на ГАЗ-69 — колеса лысые, ездить нельзя. Мне ответили, что им срок эксплуатации не вышел и вообще у вас на ГАЗ-69 перерасход километража и его надо поставить на колодки.

А то, что в дивизионе нет школьной машины, и школьников возят на ГАЗ-52 бортового типа, на котором стоит будка на полкузова и длинные лавки поперек. На этой же машине возили и продукты, и все материалы, белье в прачечную, и когда некуда посадить школьников, приходится везти, на ГАЗ-69. 35 км туда и обратно. Я нашел в подшефном колхозе, где мы с председателем подружились, два колеса подходящего размера от комбайна хотя бы на передок машины, чтобы не было аварии. Когда я приехал в управление полка, заместитель начальника автослужбы, сказал, что на таких колесах ездить не положено, машину арестовать и не выпускать из управления. Я не выдержал, пошел к командиру полка и высказал все, что о нем думаю. Немножко притихло.

Еще случай: приехал в мой дивизион начальник химической службы, походил с моим прапорщиком химиком-дозиметристом и написал недостатков на четыре листа в форме 4У. Я не выдержал и спросил у него, вы раньше в дивизион приезжали? Приезжал, месяц назад при старом командире. И этих недостатков не было, а через месяц все плохо? Я ему даже руки не подал при его отъезде.

Все это передается на коллектив дивизиона, само уже настроение гнетущее. Единственное, что меня поддержали в этот момент, мои заместители — начальник штаба майор Грицак Ю. И. и заместитель по вооружению майор Денисов А.И. Большое им за это спасибо.

Однако, при всех проверках боевой готовности дивизиона, проверяющие, никак не смогли признать дивизион не боеготовым, это бы была последняя капля, и меня можно было снимать с должности. Но я со своими замами еженедельно проверял боеготовность комплекса по всем системам, по всем параметрам, два раза в неделю проводил боевое слаживание дивизиона с тренировкой расчетов по заряжанию ракет и ПТОР.

Конечно, я понимал, почему такое отношение ко мне. Во-первых, я новый человек, знаю, что на эту должность претендовало несколько человек в полку. Многие выросли в этом полку от лейтенанта до подполковника. А тут вдруг приходит какой-то старший лейтенант на должность подполковника, с учетом того, что остальные командиры дивизионов все за 40 лет и подполковники. Ну и обиду за всю эту не справедливость, как они считали, выплескивали на меня.

Обживаем дивизион, создаем уют

При всей этой неразберихе мы с офицерским коллективом делали свое дело. Первое, что я сделал, это оборудовал школьную машину. Нашел будку в подшефном колхозе, из полка с помощью командира выделили ГАЗ-66, закрепили будку, покрасили в зеленый цвет, внутри белый, сделали сидения, закрыли поролоном, благо были списанные поролоновые матрасы, обтянули синим кожзаменителем, сделали выводы подключения печки на зиму и сигнализацию. Школьники, женщины и все, кому нужно было ехать в город, ездили на этой машине, благо она утром выезжала, а в обед возвращалась в дивизион. Грузовая машина высвободилась, только для перевозки имущества, продуктов и материалов.

Параллельно стали оборудовать казарму и ДКП. В казарме начали с ленкомнаты, покрасили стены в белый цвет, стенды сделали из полированных плит. Плиты ДСП брали на заводе, покрывали шпоном и заливали бесцветным лаком. Все это делалось на заводе. В стенд закручивались четыре болта с дюралевыми шайбами и гайкой, в них вставлялось два стекла. Стенд крепился к стене и так по кругу. Потолок подбили материалом из стекловолокна белого цвета — осталось несколько рулонов после строительства сооружения 7А под ядерные ракеты, им покрывали сооружение и заливали бетоном. Этим же материалом потом подбивали потолок на ДКП и ЗКП. Подшивали деревянными рейками, их морили в темный цвет и ламинировали и делали большие квадраты, вешали плафоны. Стало красиво и, самое главное, практично. Когда надо было менять информацию на стенде, снимали двойное стекло, меняли содержание и опять закрепляли на болтах, получалось, что стекло весело в воздухе. Я думаю, что такая ленкомната была лучшей даже в корпусе. В итоге политработники стали меньше писать недостатков. Обновили документацию также у дневального и дежурного по дивизиону.

В казарме, кроме покраски полов и стен, закрепили полированный сплошной карниз по всей стене над окнами, повесили занавески, на тумбочки положили салфетки. И казарма приобрела совсем другой вид. Всем этим занимался старшина, хотя он говорил, что ему надо переоборудовать каптерку или, как правильно она называлась, «комната для личных вещей солдат и сержантов». Я ему сказал, что каптеркой будешь заниматься в последнюю очередь.

Начальник продовольствия, прапорщик, занялся оборудованием столовой и кухни. Переделали комнату, где питались офицеры, сделали на заводе небольшой красивый посудный шкаф, на стены повесили пару картин, нарисованных солдатом. Улучшили питание офицерам: в меню вареную картошку на ужин через день заменяли жареной, на завтрак жарили яичницу вместо каши ячневой, в армии она называлась «кирза».

Сам вместе с заместителем по вооружению занимался переоборудованием ДКП и ЗКП. Все это надо было делать, не снижая условия боевой готовности и боевой подготовки.

Но все равно было очень тяжело не столько физически, сколько морально. Хотя приходилось и не досыпать, и мотаться в горком, оттуда по предприятиям доставая материал. На подведение итогов в полк ежемесячно ездил, как на каторгу. Состояние такое, что еще какая-то проверка и снимут с должности.

В феврале 1975-го стало немного легче, когда в полк прибыл заместитель командира полка по вооружению подполковник Копейкин И. В., — мой бывший командир батареи из Луцкого полка. Теперь можно было «решать вопросы» и в службе ракетно-артиллерийского вооружения и автослужбы. Да и вообще зайти к нему и, как говорится, «поплакаться», все-таки свой человек появился в полку.

С ДКП мы сняли всю земляную обваловку, расчистили до бетонных плит, закрыли рубероидом, засыпали шлаком, утрамбовали катком. Поехал в район на асфальтный завод, договорился на две машины асфальта, причем порошкового, а директор лесокомбината оплатил. Заасфальтировали крышу ДКП и ЗКП. Сказал обваловывать не надо, если где-то будет течь, можно быстрее устранить, не надо ничего раскапывать, накрыли масксетью и все в порядке, с воздуха не наблюдается. С крыши начали, потому что внутри что-то делать бесполезно, когда сверху течет. Все это надо было сделать до зимы, когда начнутся ливни и мокрый снег.

Также нужно было решать самый главный вопрос с дисциплиной. Я по опыту знал, что никакие планы по укреплению воинской дисциплины, никакие политзанятия не действенны — как мертвому припарки — пока не будет создан коллектив сержантов, отделенных от рядовых и наделенные правами и обязанностями.

Это те младшие командиры, которые круглые сутки находятся в своем коллективе и руководят ним. Но быстро такое дело не делается. Пока в конце 1974 года не уволили призыв, в котором переплетены были старослужащие рядовые и сержанты, непонятно было, кто кем руководит. К началу 1975-го прибыли сержанты из учебки. Своих сержантов тщательно отбирали из солдат, которые хорошо подготовлены технически и имеют лидерские качества. Проводили еженедельные совещания с сержантами, где спрашивали не только за личные упущения, а за дела в отделении и взводе. Поощряли лучших увольнениями, отпусками, званиями и всем набором поощрений из дисциплинарного устава. И к концу зимнего периода обучения 1975 года дисциплина стала выравниваться, а к концу года, я уже был спокоен, зная, что в казарме есть старшины батарей и заместитель командира взвода управления, первые помощники командиров батарей и старшины дивизиона, никаких ЧП не допустят.

За зимний период 1975 мой дивизион, как и положено, занял последнее место в полку с общей оценкой «удовлетворительно». На подведении итогов почти весь доклад был о недостатках моего дивизиона. Главное, что меня возмутило: в дивизионе 50 % тягачей ЗИЛ-131В не боеготовы. Начальник автослужбы знал о том, что я ни одной запчасти со склада части не получил. Один тягач я восстановил только благодаря тому, что переманил к себе из погранвойск прапорщика-автомобилиста.

После подведения итогов я зашел к полковнику Вербату В. А. и рассказал, что я за год из полка даже ржавого гвоздя не получил, мне уже стыдно ездить по предприятиям района, выпрашивать банку краски. Вы же отбиваете охоту что-нибудь делать. На что он ответил, что видит, как у меня дела движутся в лучшую сторону. На этом разговор и закончился.

В июне или в июле 1975 года пришел приказ о назначении полковника Вербата В. А. заместителем командира дивизии на Чукотку. И вместо него назначили командиром полка подполковника Рувимова В. С. При прибытии его в дивизион, я ему доложил, состояние дел в дивизионе, что сделано и что планирую сделать. Он обошел позицию, ДКП, ЗКП, казарму, жилой городок. На построении личного состава дивизиона, поставил задачу на летний период обучения.

Смена командиров полка, нижний ряд, второй слева п-к Вербат В. Л., п-к Рувимов, командир дивизиона к-н Дьяков В. В.

Через месяц на подведении итогов весь доклад был построен на работе начальников отделов и служб, несколько раз поднимал даже начальника штаба и заместителя, не говоря об остальных. Дивизионы затронуты были по несению боевого дежурства и работе по контрольным целям. Некоторым объявил взыскания, а одному начальнику «служебное несоответствие». Сказал, что этот начальник не только ничего не делает, а недостатки по своей службе переписывает с предыдущего доклада. После этого зашевелились все начальники! А меня командир предупредил, я понял, как самого младшего: если что-то не решается — немедленно ко мне на доклад.

Первый раз я вдохнул полной грудью. Прибыв в дивизион с замполитом, подвели у себя итоги, и, как говорится, работа закипела.

Первый раз я обратился к командиру, когда не мог месяц вывезти плиты ДСП для обшивки стен на ДКП и ЗКП. Плиты большие, по несколько метров, а обращаться к шефам уже неудобно. Скажут: вам выписали плиты, оплатили, а вы вывезти не можете. Только я сказал командиру, на следующий день пришел КамАЗ. Часть плит завезли сразу на завод, покрыли шпоном красного дерева и залакировали. Оббили стены ДКП и ЗКП этими плитами и покрасили белой водоэмульсионкой. Из полированных плит на ДКП оборудовали помещение для радиста и коммутатора. На ЗКП сделали кабинки для направленцев, застеклили. Из большой плиты поставили стол для боевого расчета ЗКП во главе с заместителем командира полка, по средине вырезали большой круг и поставили вынос «ВИКО» от станции разведки П-18.

Подшили потолок, я уже говорил, как, поставили потолочные плафоны. Это уже был совсем другой вид, но общую обстановку портили планшеты, они уже были старые, матовые, не просвечивались. Когда мы закончили оборудование ДКП и ЗКП, приехал командир и сказал, что надо поменять планшеты и поставил задачу начальнику штаба полка, это уже был октябрь.

Через некоторое время мне позвонил начальник штаба и сказал, что планшетов нет ни в корпусе в Львове, ни в Киеве. Ты их разбирай, они состоят из четырех частей, привози в управление, мы в мастерской будем полировать.

Когда я связался с начальником мастерской, он сказал, что мы отполируем, но планшет будет волнистый из-за разной глубины царапин, он будет прозрачный, но наносить обстановку будет очень трудно, мы уже пытались полировать планшеты на КП полка. Я доложил это начальнику штаба. Он говорит, а что делать? Командир поставил задачу, надо выполнять. Поехал в горком партии ко второму секретарю, он дал команду и мне через ОРС выписали три стекла 25 см толщиной и размером 3 на 2 метра. Опять проблема — как привезти, чтобы не побить. Грузили в машину краном, везли в ящике в вертикальном положении.

Привезли в дивизион — как их затащить в помещение? Пришлось вытаскивать из капонира кабину «У». В общем, целая эпопея. Когда поставили их, подсветили с четырех сторон, два планшета на ЗКП, дальней воздушной обстановки и управление огнем и один на ДКП. Нанесли сетку ПВО, и остальные формуляры согласно «Руководства по боевой ракете ЗРВ» разным цветом.

Включили планшеты, выключили верхний свет — красота в зале неописуемая. Первому я позвонил начальнику штаба как ответственному за командные пункты и доложил, что ЗКП к работе готов. Когда он приехал и посмотрел все, говорит, надо и мне, наверное, такое сделать на КП полка. Я говорю, есть один недостаток: когда холодно, стеклограф не пишет по планшету, невозможно наносить обстановку. Нам то здесь легче, мы с кабины «У» и «А» вытаскиваем 6-квт печки, воздух направляем на планшет, стекло нагревается и стеклограф пишет. Он сказал, что подумает.

С начальником штаба дивизиона сменили ограждения территории. Дивизион стоял вдоль трассы Богородчаны — Солотвин, из двух рядов ограждений, поломанных и порванных, сделали в один ряд, особенно на лицевой стороне. Поставили бетонные столбы, натянули колючей проволокой с козырьком — сразу стало видно, что здесь военная часть. Ограждение ровное, под линейку, КПП, ворота со звездами.

Присвоение досрочного звания

Командир нам много помогал, но и спуску не давал. Постоянные внезапные проверки боеготовности, полигонные учения со сменой позиции, да еще и зимой, с отражением удара реальных целей на месте постоянной дислокации и на запасной позиции. При том, что авиация наносила удар по запасной позиции по времени, и если мы не успели бы совершить марш и развернуть комплекс — пропустил бы все цели и получили бы за ТУ «неуд». Но по итогам 1975 года наш дивизион занял первое место. Вручили вымпелы, грамоты для офицерского и личного состава.

На подведении итогов за 1974 год, в конце ноября я зашел к командиру полка и говорю: «Товарищ полковник, у меня уже срок на звание вышел два месяца назад, может отправите представление?» Как вышло? И тут же вызвал начальника строевого отдела. Прибыл капитан, который на этой должности уже лет двадцать. Командир спрашивает, почему в срок не послали представление, Дьяков ведь на должности подполковника, а мы ему в срок капитана не присваиваем.

Начальник строевой пролепетал, что послали представление на досрочное присвоение звания. Командир говорит: «так уже прошло и срочное, почему не выполняешь свои обязанности!» Капитан выскочил, как ошпаренный, — видать, побежал писать представление, такой подонок, даже здесь надо ущемить. Так что, присвоили мне капитана 30 января 1975 года, позже на три месяца. Думаю, при Рувимове В. С. такого не могло быть.

Следующий год 1976 был стрельбовым. Стреляли мы в апреле на «Ашулуке», открывали полигон с другими частями. Командный пункт полка был оснащен АСУ АСУРК-1МА, но у нас на месте постоянной дислокации его не было, и мы работали в неавтоматизированной системе управления (НСУ). Хотя командиры эту систему знали и умели на ней работать. Задача на боевую стрельбу была по РМ-201 и ЛА-17, по ЛА-17 сосредоточение огня двух дивизионов. По РМ стрелял наш дивизион, потому что мы раньше ее захватили, имелся опыт. По ЛА-17 одновременно пуска не получилось: кто-то задержался, чья ракета подорвалась по мишени, а чья по обломкам, никто не разбирался, но задача выполнена. Потом я спросил у командира, что условия стрельбы, были наоборот — по высотной РМ с сосредоточением огня и перенос на ЛА-17? Командир ответил: «Наверно так». Но при постановке задач начальник полигона полковник Тиманов К. В. наверно перепутал, а я уточнять не стал. Так и отстрелялись на 5 баллов.

1 июля 1976 г. начался летний период обучения. В первых числах, ко мне прибывает комиссия из корпуса ПВО во главе с начальником штаба корпуса полковником Пилипко В. Н., и командир полка подполковник Рувимов В. С. Я командиру сказал, только с полигона прибыли, перед этим столько проверок было и опять проверяют. Проверили все, БГ, запустили ПТОР, даже с колодок были сняты все пять ЗИЛ-131 В. Полковник Пилипко В. Н. обошел всю позицию, ДКП, ЗКП, пост визуального и химического наблюдения, элементы наземной обороны, караул, караульный городок, казарму, столовую, классы. Даже заставили старшину открыть каптерку, она как раз была не доделана: шкафы все были сделаны под полировку в соответствии с новым руководством, но еще не застеклены.

После проверки весь личный состав был собран в ленинской комнате по подведению итогов. Ну, думаю, сейчас все члены комиссии начнут докладывать, всем же надо какие-то недостатки указывать, а так чего ехать, но он никому слово не дал, я понял, что они ему раньше доложили результаты работы.

Зашел в ленкомнату и сказал, что дивизион боеготов, в нормальном состоянии, не как другие дивизионы, в которых все валится, техника разукомплектована. Но у вас здесь надо кое-что доделать и можно представлять дивизион. Я думаю, кому и что представлять? Он продолжает: в корпус прибывает делегация из Венгрии, и он будет рекомендовать командиру корпуса наш дивизион для посещения делегации. Я себе представлял, что дивизион наш где-то на среднем уровне, а он, оказывается, лучший в корпусе!

Встретили мы военную делегацию венгров. Привез их начальник политотдела корпуса полковник Мухамедьяров X. X., встретили командир полка подполковник Рувимов В. С., первый секретарь районного комитета КПСС Лукьянчук В. И., директор лесокомбината Мыслеборский М. С. и я.

Военная Венгерская делегация в зенитном ракетном дивизионе.

Провели мероприятия согласно плану. В конце сделали фотографии с личным составом дивизиона. Потом обед в одном из лесных ресторанов лесокомбината. Свозили их в одно из красивейших мест Советского Союза, «Манявский Скит» с водопадами, переливающимися озерами, с горной речкой — крепость, которую не смогли взять татаро-монгольские войска хана Батыя. Туда в годы независимости Кучма Л. Д. возил Ельцина Б. Н. с Наиной. Все расходы по приему делегации взяли на себя шефы.

О помощи шефов можно писать отдельную повесть. Такого участия в жизни дивизиона я не видел ни в Луцком, ни в Борщевском полку. И это не только материальная помощь, это и совместное проведение всех праздничных мероприятий, выступление артистов и ансамблей. Это отметил и командир полка. Что такого отношения нет ни в г. Надворной, где расположено управление полка, ни в Коломые, ни в Тлумаче, где расположены дивизионы зенитно-ракетного полка.

Я должен выразить глубочайшую благодарность не только секретарю горкома Лукьянчуку В. И. и руководству лесокомбината во главе с директором Мыслеборским М. С., но и всем директорам предприятий района за огромную помощь в деле укрепления обороноспособности страны, особенно войск противовоздушной обороны.

Приведу один такой маленький эпизод, характеризующий отношение шефов к нашему дивизиону. Отмечали мы день полка. Как всегда, командир и заместители разъезжаются по дивизионам для участия в ритуале праздника. К нам в дивизион прибыл командир полка, а от шефов — третий секретарь райкома партии и директор лесокомбината. Как обычно, построение, объявление праздничного приказа, прохождение торжественным маршем, потом в клубе я сделал доклад о боевом пути части. Начальник штаба зачитал приказ командира части о поощрении личного состава, после этого концерт самодеятельности дивизиона. А я пригласил шефов и командиров в офицерскую столовую на небольшой фуршет.

После фуршета, прощаясь, секретарь райкома говорит командиру полка: «Товарищ полковник, приезжайте в наш дивизион, всегда встретим по высшему разряду». Подполковник Рувимов В. С. засмеялся: «Первый раз слышу, что дивизион уже не мой, а районный». Вот такие шефы.

Особо хочу выразить благодарность генерал-полковнику Рувимову В. С. за оказанную помощь, поддержку в особо тяжелое для меня время и становление меня как руководителя и организатора. Учил правильно принимать решения в самых экстремальных ситуациях. Большущее ему спасибо.

Вызов из академии

В июле 1976-го в полк пришел вызов из Военной командной академии ПВО имени маршала Советского Союза Жукова Г. К., что я допущен для сдачи вступительных экзаменов. Я убыл в г. Калинин, сдал экзамены и 31 августа был зачислен слушателем ВКА ПВО. На этом я закончил свою службу на первичной командной должности командира зенитного ракетного дивизиона. Не проходя этой должности, невозможен был дальнейший рост по командной линии.

Чтобы закончить этот раздел, расскажу еще один случай. Уже после окончания академии я служил в 4-й отдельной армии ПВО, ее еще называют «Уральской». Проходил службу на должности командира полка в Пермском корпусе ПВО. Начальником штаба корпуса был генерал-майор Горшков Леонид Степанович. Однажды он прибыл ко мне в полк во главе комиссии с проверкой. Разговор зашел о Киевской армии ПВО и конкретно о Львовском корпусе. Я рассказал, что служил в этом корпусе, перед поступлением в академию, был командиром дивизиона в Надворнянском полку и моим командиром был подполковник Рувимов В. С.

Леонид Степанович говорит, что сейчас генерал-майор Рувимов В. С. после окончания Академии Генерального Штаба — заместитель командующего Тбилисской отдельной армии ПВО. А в бытность мою, когда я был командиром Львовского 540-го зенитно-ракетного полка (1972–1974), ко мне после академии прибыл майор Рувимов В. С. на должность командира дивизиона п. Пустомыты. И у него в дивизионе пошли один за другим неприятности, проблемы с дисциплиной, с техникой, ну не идут дела и все. Он через полгода пишет рапорт о снятии его с должности командира дивизиона с переводом на штабную работу. «Я же вижу, что он работает, молодой командир, все в конце концов должны наладиться. Как раз в этот год полк выполняет ТУ с БС, я ему говорю, пусть рапорт полежит у меня, отстреляемся, а потом будем принимать решения. На полигоне его дивизион отстрелял на „отлично“ и дела у него пошли в лучшую сторону, а с рапортом я сделал вид, будто его и не было. И через полгода я написал представление на него на должность начальника штаба полка. А если бы в горячке приняли решение по рапорту — загубили бы будущего полководца».

В дальнейшем генерал Рувимов В. С. стал командующим 12-й Ташкентской отдельной армии ПВО, а последняя его должность — заместитель Главнокомандующего войсками ПВО Советского Союза по вооружению в звании генерал-полковника. Так что Владимиру Сергеевичу Рувимову на своей шкуре пришлось испытать, что такое должность командира ЗРДН.

Учеба в Военной командной академии Войск ПВО имени маршала Жукова Г. К.

При поступлении в Военную командную академию имени маршала Жукова Г. К. нужно было сдать экзамены по тактике, технике, военной географии, уставам и физической подготовке.

В билетах по тактике и технике ЗРВ третий вопрос был математический. И сдавать нужно было, начиная с третьего вопроса, а если задачу решил неправильно, то на следующие вопросы не отвечал: получал два балла и свободен.

Особо надо сказать об экзамене по военной географии. Нужно было знать все страны мира, которые имеют вооруженные силы, их географическое положение, площадь, население, столицу, политико-экономический строй и ресурсы, которые влияют на военное состояние страны. И это все за месяц надо было выучить.

Слушатель ВКА ПВО м-р. Дьяков В. В.

Очень жесткие требования были к физической подготовке. Экзамен принимала кафедра физической подготовки. Получить двойку и быть отчисленным из-за физической подготовки — не очень-то приятно. А кафедра смотрела на перспективу, потому что ей надо было комплектовать команды по многим видам спорта для участия в первенстве Вооруженных Сил и высших военных учебных заведений, и в зависимости от занимаемых мест оценивалась работа кафедры. Так что они не шли ни на какие уступки. Причем экзамен по физподготовке был первым. Нормативы были такие (на оценку 3, 4, 5, соответственно): подъем переворотом — 8,10,12 раз, стометровка 13, 12, 11 секунд, кросс 1 км за 3.15, 3.30, 3.45, и зачем-то прыжок через коня. Поэтому с подъема и вечером все абитуриенты были в спортгородках.

О конкурсе я уже не говорю. На первый факультет, командно-штабной оперативно-тактический, принимали 40 человек из всех войск ПВО Советского Союза. При равных набранных баллах преимущество отдавалось командирам дивизионов и эскадрилий. По родам войск из 40 слушателей — только 3 командира батальонов из РТВ, а остальные из ЗРВ и ИА. Ставка делалась на подготовку офицеров оперативно-тактического звена, то есть на войска, которые ведут боевые действия.

Учиться в академии приходилось как раз в тот период, когда программу подготовки перевели с четырех лет на три года. Перед этим перевели все военные училища на высшие и сроки обучения, с 3 на 4–5 лет.

Сроки обучения в академии уменьшились, а программу подготовки оставили почти такую же. Освоить ее было очень сложно. Занятия планировались по три пары до обеда, затем перерыв с 14:00 до 15:00 и самоподготовка до 19:00 под контролем начальника курса. Дополнительно приходилось писать рефераты, военно-научные работы и курсовые плюс работать на кафедрах.

Такие нагрузки, физические и моральные, выдерживали только за счет спорта. Помимо физподготовки три раза в неделю многие слушатели входили в команды сборных факультета или академии по разным видам спорта. Я входил в сборную факультета по офицерскому многоборью. Тренировки проходили до занятий — плавание три раза в неделю, в обед стрельба, вечером гимнастика или кросс. В академии наш факультет всегда занимал первые места. В 1976–1977 году в сборной факультета вообще не было не одного перворазрядника, только мастера и кандидаты в мастера спорта. Первые места мы занимали не только по спорту, но и по другим видам обучения, не говоря уже об уровне успеваемости. Хотя по численности мы были меньше всех факультетов в академии. Кроме первого, были факультеты: второй ПРО-ПКО, третий ЗРВ, четвертый РТВ, пятый ИА и шестой — иностранцы.

Выпуск 1979 г., 1 факультет ВКА.

При такой нагрузке приходилось идти, на все возможные ухищрения при подготовке по предметам обучения: это и распределение вопросов, кто на какой отвечает, и подготовка подсобного материала по темам. В основном это касалось не основных предметов обучения, как мы их определяли. Хотя начальники кафедр и преподаватели считали, что именно их предмет самый основной в программе подготовки слушателей.

При таком отборе уровень подготовки слушателей был очень высоким. У меня в отделении были настоящие уникумы. К примеру, майор Кутепа В. Т. занимал первые места в Минске на математических олимпиадах. Майор Роменский П. М. мог запомнить текст из 100 страниц вплоть до запятой (правда, у него при этом поднималась температура до +40°). Майор Шклярик В. Б. на кафедре оптико-электронных средств ПВО делал приборы лучше японских. Майор Калашников И. Я. впоследствии стал доктором наук, профессором, зав. кафедры в МГТУ им. Баумана. Он никогда не готовился к экзаменам, всегда шел первым, отвечал без подготовки и получал только отлично. Больше всего генеральских званий за время существования академии получили выпускники именно нашего курса. Только из моего отделения генералами стали Роменский П. М., Остапенко Д. Д., Анишкин О. А. и я, а со всего курса — около 10 человек.

На других факультетах считалось, что, если один выпускник курса дослужился до генерала — это нормальный выпуск. Особенно на факультете ЗРВ, где было около 200 слушателей, — там портрет генерала-выпускника вывешивали чуть ли не у входа в академию.

Перед госэкзаменами и защитой диплома, в академию приезжали так называемые «покупатели». Первыми прибыли представители ГРУ для отбора кандидатов в академию Советской армии, вторыми — кадровики из Генерального штаба, затем офицеры главного управления кадров Войск ПВО. Но я думаю, что многие знали заранее, кого куда распределили. Особенно те, у кого были связи с командующими армий, Главкоматом, у кого отцы занимали высокие должности в Вооруженных Силах.