«Атомные шаги» к «верхам» разведки

Историограф научно-технической разведки Владимир Барковский отмечает, что, когда он пришел после работы в Лондоне в штаб-квартиру разведки на Дзержинской площади, ему стало понятно, какую борьбу в «атомных делах» пришлось вести разведчику-ученому Квасникову с позиции отделения этого направления разведки. Более того, и с самой госбезопасностью, и за ее пределами — с «верхами».

В Лондоне, в лице резидента Анатолия Горского, добываемая «атомная информация» получала немедленную поддержку. Тем более, когда источники чуть ли не инициативно стремились обратить внимание на атомную проблему (из «Пятерки» — Дональд Маклин и Джон Кернкросс), принося конкретные материалы.

А в Центре? Леонид Квасников эту информацию воспринимал с государственных позиций, но вот с «Инстанцией» — собственно, для кого эти сведения и предназначались: правительство, военные, ученые, — возникли трудности.

Действительно, когда на фронте идет борьба на выживание, непросто было Квасникову выйти «на верха» с вопросом об атоме. Не сразу он нащупал логическую цепочку в предвоенной истории с ядерной физикой? Именно факт исчезновения статей маститых ученых-физиков о работах над ядерными исследованиями привел его к твердой уверенности: над созданием атомного оружия работали физики, чьи имена имели мировой авторитет в науке; и, таким образом, было вне всяких подозрений об ошибочности предположение — атом может быть на службе войне!

Отношения разведки и ее «крыла», НТР, складывались с «верхами» весьма сложно. Берия и Сталин, казалось бы, должны были быть более внимательными к информации разведки. Но…

Но шла битва за Москву, и все внимание в ГКО было приковано к защите Отечества на фронтовых рубежах. В резидентурах приоритет отдавался информации по «сиюминутной» помощи событиям на советско-германском фронте, а в области военной техники — немедленному повышению эффективности вооружения.

Естественно, в этой ситуации Квасникову докладывать наркому госбезопасности Берии было нелегким делом. Но Квасников, сотрудник госбезопасности государственного склада, шел на этот шаг. А исходил он из того факта, что собранная и получаемая из-за рубежа информация весьма важна — и по актуальности, и по документальности, и по секретности, и что промедление с работами над атомным оружием весьма отрицательно может сказаться на последующем периоде ведения войны. И идеолог НТР упрашивал Берию доложить Сталину о возможности появления на Западе — в Германии, Англии и США — нового мощного взрывчатого вещества. Доводы разведчика-ученого Берия встретил раздраженно, недвусмысленно давая понять, что за дезинформацию последует наказание. Но и через месяцы Квасников повторно обращал внимание наркома на активизацию работ над атомом на обоих берегах Атлантики.

В марте 1942 года из Лондона пришли особо тревожные сведения: «… секретные лаборатории Германии активно ведут исследования по созданию урановой бомбы…» И случилось так, что настойчивость идеолога НТР привела к долгожданному докладу наркома Сталину. Это сообщение вождя озадачило. А Берия уже не говорил «об отвлечении нашей страны на путь непомерных затрат». В Кремль были приглашены академики А. Иоффе, Н. Семенов, В. Хлопонин, П. Капица (Тем не менее в деятельности Лаврентия Берии, как государственного деятеля в создании отечественной атомной бомбы и атомной промышленности, в целом известна и положительная сторона. — Прим. авт.).

Результаты кремлевской встречи проявились уже в июне 1942 года. В оперативном деле «Энормоз» об этом свидетельствует шифротелеграмма резидентам, подготовленная Квасниковым и подписанная начальником разведки Павлом Михайловичем Фитиным.

В шифровке из Центра (№ 834-23 от 14.06.1942), в частности, говорилось: «…прошу всех принять меры к получению сведений следующего характера…» И далее — конкретные задания по широкому кругу вопросов «по теме». Но все же многое о характере отношений в рамках «разведка — ГКО» оставалось неизвестным еще не одно десятилетие…

Доклад Лаврентия Берии Иосифу Сталину. Это случилось на сто тридцать шестой день войны, в ноябре 1941 года, именно после получения из Лондона той самой тревожной шифровки. Главными в сообщении были четыре особенно настораживающих момента: резидентура располагает полученными от ценных источников особо секретными документальными материалами о ведущихся в Англии теоретических разработках по созданию атомной бомбы (1); она обладает «колоссальной разрушительной силой, эквивалентной нескольким тысячам тонн тротила» (2); работы по ее созданию ведутся «с большой поспешностью» (3); англичане «испытывают страх перед немцами, которые могут первыми изготовить» подобное оружие (4)… Таким образом, в руках разведки — Квасникова — и государственного деятеля Берии появился первый аргумент в защиту необходимости заниматься «атомом» всерьез.

Естественно, Сталин высказал опасения по поводу дезинформации и попросил Берию, чтобы «в природе возможности такого мощного взрыва» разобрались наши ученые. Берии было известно, что, в частности, академик Иоффе считает: «…атомное оружие — это гипотетическое оружие. Оно может быть, а может и не быть…» (аргумент «против»).

Главе государства, как и большинству людей его окружения, трудно было представить самое понятие «ядерное деление», да еще чрезвычайной мощности. Однако вождю, с его реальным подходом в делах, не давали покоя аргументы ученого-физика Флерова, а главное, его убежденность: «надо, не теряя времени, делать урановую бомбу» (второй аргумент в «копилку» Квасникова и Берии).

Но и неотложные задачи, связанные с тяжелым положением Красной Армии, — обеспечение фронта снарядами, самолетами, танками… — в тот момент, казалось бы, были аргументами «против». Однако Сталин за поступающей информацией о «сверхбомбе» велел следить.

В начале февраля 1942 года появились новые документы от фронтового разведчика. Это были математические вычисления и физические формулы, найденные у пленного немецкого офицера. Научная экспертиза показала, что речь шла о расчетах получения тяжелой воды и об уране-235. Данные свидетельствовали: в Германии ведутся серьезные работы по созданию атомной бомбы (третий аргумент).

Справка. Где-то под Таганрогом фронтовые разведчики взяли «языка» — немецкого штабного офицера. В его портфеле нашли записную книжку, всю «усеянную какими-то странными формулами и странным значками». Случилось так, что эта книжка оказалась в руках известного военного инженера Ильи Григорьевича Старинова, крупнейшего специалиста по взрывному делу, а в войну — «диверсанта № 1».

Старинов интуитивно понял, что речь идет «о какой-то взрывчатке» и отправил записную книжку в Москву, где она оказалась в ГКО. Из записей стало понятно, что германская сторона также собирается обзавестись атомной бомбой.

Исчезновение научных статей по «атому» перед войной обнаружил и физик Георгий Флеров. Он, как и Квасников, догадался, что это связано с работой над военным атомом. Флеров обратился по двум адресам: в ГКО и в свой Физико-технический институт, который к тому времени эвакуировался из Ленинграда в Казань. В институте устроили научный семинар, но к однозначному решению о целесообразности начала работ в этой области не пришли. По словам одного из участников этого семинара: «У меня не было уверенности, как завершилось бы тайное голосование, если бы на семинаре пришлось решать — нужно ли немедленно начинать работы уже через год или два…»

А вот категорическое утверждение историографа НТР Барковского:

«Дальновидный Квасников ставит нам задачу: создать для решения этого вопроса агентурную сеть из квалифицированных источников. К 1943 году, а именно в это время была создана Курчатовская лаборатория, такая сеть была налажена и информация шла потоком к Курчатову…»

Затем в ГКО на имя Сталина поступило второе письмо от ученого Флерова. Он снова настаивал, что «появление в руках нашей страны такого оружия позволит достичь сразу значительного превосходства» в войне с Германией (новый аргумент).

Однако «осторожный» Берия, и как член ГКО, и как глава госбезопасности, не торопился докладывать Сталину про это письмо Флерова, все еще перепроверяя. И вот новая шифровка из Лондона, доложенная ему Квасниковым и Фитиным, — она решила ускорение его встречи с вождем по «проблеме атомного оружия».

Шифротелеграмма гласила:

«…специальный комитет по урану доложил министру авиационной промышленности, а затем Черчиллю о том, что атомную бомбу можно изготовить до окончания войны, если будет признано необходимым затратить на это соответствующие средства…

В проекте ее создания подсчитана потребность в людях, электроэнергии и деньгах, определены ее внешние размеры, сила взрыва и число возможных жертв. Опытный завод по урану-235 намечается построить в Англии, а завод промышленного производства — в Канаде. Нуждаясь в большой финансовой помощи, Англия предложила США вести дело так, чтобы кооперировать дальнейшие работы по изготовлению атомной бомбы. Президент Рузвельт одобрил обмен с Британией научно-технической информацией и направил личное послание Черчиллю, предлагая, чтобы любые усилия в этом важном деле могли с пользой координироваться и проводиться совместно».

Но был ли Берия таким уж осторожным в атомных делах? Все же он был одним из соратников Сталина, причем высокого государственного уровня, к тому же «технически грамотным» и, кроме того, главой госбезопасности. Но только теперь, соединив в одно досье три группы сведений: материалы лондонских источников, письма физика, расчеты немецкого офицера, — Берия развернуто доложил «атомную проблему в мире» Сталину, главе ГКО и главнокомандующему.

Вот что было главным в этой докладной, подготовленной Квасниковым: «…Из прилагаемых совершенно секретных материалов, полученных НКВД СССР в Англии агентурным путем, видно, что существует возможность создания и использования атомного оружия…»

Теперь уже менее года оставалось до появления в АН СССР престижной Лаборатории № 2 — кузницы первой отечественной атомной бомбы — и начала разворачивания отечественной атомной промышленности.

Если в Лондоне «по теме» работали десятки источников, то в Штатах в тот момент пытались к этой работе подключить источники в Нью-Йорке, Вашингтоне (нелегальная резидентура «Мера» во главе с разведчиком Ахмеровым) и Сан-Франциско.

«Атомная информация» пошла в Центр широким потоком с обоих берегов Атлантики. Здесь она приводилась в строгую систему, переводилась, снабжалась справками и с 1944–1945 годов стала поступать на стол к идеологу НТР и первопроходцу в «атомных делах» Леониду Квасникову. А затем — из рук в руки — Игорю Курчатову, руководителю отечественного атомного проекта «Уран» Лаборатории № 2 АН СССР.

О цепочке «из рук в руки» вспоминал историограф НТР Владимир Барковский:

«В центре знали об этой информации только руководитель научно-технической разведки тов. Квасников и его доверенные. Отсюда информация поступала к Курчатову — руководителю советских физиков-атомщиков. Курчатов передавал полученную информацию своим сотрудникам. Все это время они думали, что информация поступает из других научно-исследовательских центров. Им ничего не было известно об истинных источниках поступления данных…»

Выход НТР на Игоря Курчатова. Когда по линии разведки ответственным за получение «атомной информации» был назначен Леонид Квасников, он встретился с Игорем Курчатовым, который ему сказал:

— Как мне сообщили из вашей службы, у американцев над атомным проектом работают 200 тысяч человек. У нас только сто ученых и научных сотрудников. Мы оказались в роли догоняющих и очень полагаемся на вашу помощь. Нам необходима любая информация, которая отражала бы уровень проработки различных проблем учеными США и Англии…

А к участию к операции (ее название было известно только разведке) допущено было всего несколько человек: в штаб-квартире разведки — ее начальник Павел Фитин, его заместитель Гайк Овакимян, Леонид Квасников и переводчица с английского языка Е. Потапова (позднее Зоя Зарубина); в нью-йоркской резидентуре — резидент Василий Зарубин, разведчики-атомщики НТР Семен Семенов, Александр Феклисов и Анатолий Яцков; в Лондоне — Анатолий Горский и Владимир Барковский.

И вот тогда-то, чтобы направить работу нью-йоркской резидентуры в нужное русло, туда был командирован в качестве заместителя резидента по линии НТР Леонид Квасников. Он сумел убедить Зарубина в целесообразности обратить серьезное внимание на работу научно-технической разведки.

Историческая справка. Созданная Квасниковым самостоятельная группа имела своего шифровальщика и автономную связь с Москвой. В группу был включен самый опытный разведчик-ученый-инженер Семен Семенов. Удалось добиться, чтобы в резидентурах Лос-Анжелеса, Сан-Франциско и Вашингтона были введены должности помощников резидента по НТР.

Нашей разведкой были охвачены почти все объекты американского атомного проекта «Манхэттен»: чикагская лаборатория («начинка» для бомбы), из которой один из агентов вскоре перебрался на работу в Лос-Аламос; на заводе в Хэнфорде — два ученых-физика; один агент освещал ход строительства атомных предприятий; в самом Лос-Аламосе начал действовать еще один агент «Калибр», который первым сообщил, что там разрабатывают два варианта атомной бомбы — урановой и плутониевой.

К началу 1945 года «атомная агентура» поставляла в Союз исключительно ценную информацию, о которой писал Игорь Курчатов: «…получение данного материала заставляет нас по многим вопросам проблемы пересмотреть свои взгляды и установить три новых для советской атомной физики направления в работе…», «…материал большой ценности… Таблица точных значений сечений деления урана-235 и плутония-239 позволяет надежно определить критические размеры атомной бомбы…», «…получение подробных сведений по магнитному способу выделения урана-235 является крайне желательным…»

…Пожелтевшие страницы оперативного дела «Энормоз» и дел причастных к «атому» источников информации и по сей день хранят на оперативных письмах, шифротелеграммах и справках пометки коллег Квасникова, среди которых выделяются лаконичные и строго конкретные его личные указания.

И еще. Сохранились и оценки, лично составленные главой проекта «Уран» на добытые «гвардейцами Квасникова» сведения, которые предназначались узкому кругу лиц, допущенных к таинственно получаемой информации разведкой госбезопасности из-за рубежа.

Справка. Десятилетиями возникает вопрос в среде ученых-ядерщиков и разведчиков:«… действительно ли именно разведка обратила внимание на возможное военное использование атомной энергии»? А как же Курчатов? Другие наши физики-ядерщики? Обратили внимание — да! Но не создавали, сразу следует оговориться (хотя об этом якобы «противостоянии» в девяностых годах прошлого века много писала пресса, говорило радио и показывали интервью по телевидению…). Никогда профессионалы из числа атомных разведчиков, а также ученый-историограф НТР Барковский, не поддерживали и даже опровергали саму мысль, что атомная бомба появилась только благодаря усилиям разведчиков! Ее создавали ученые и специалисты, а разведка лишь помогала в решении научных и технических задач.

Историограф Барковский в унисон своему руководителю Квасникову разъяснял ситуацию с информацией по атомному оружию в мире и в Союзе следующим образом:

«В СССР, за исключением Игоря Курчатова и тех ученых, никто не помышлял о военном варианте использования атомной энергии. Не думали о таких возможностях и ученые США. Лишь физики, бежавшие из нацистской Германии, знали, какую опасность для человечества представляет ядерное оружие.

Ведь Германия буквально стояла на пороге создания принципиально нового оружия… Многие физики Германии обосновались в то время в Англии. Среди них Макс Борн, Рудольф Пайерлс… Естественно, англичане ухватились за идею создания атомного оружия…»