Глава 2 «Накрыть главарей… и ликвидировать». Штаб Добровольческой армии Московского района: первый крупный успех Особого отдела ВЧК

В.В. Шелохаев – ответственный редактор сборника документов о Всероссийском национальном центре (ВНЦ) – написал обстоятельное предисловие к сборнику, в котором раскрыл историю создания и становления ВНЦ, основные направления его деятельности[1122].

А.А. Зданович уточнил существующие представления о реальной картине деятельности групп ВНЦ «в Москве и Петрограде и, прежде всего, их руководителей Щепкина и Штейнингера» (поскольку именно они активно боролись против большевиков)[1123].

Вместе с тем сборник «Красная книга ВЧК»[1124] и документы, выявленные в Российском государственном военном архиве, позволяют осветить бесславные дела военной организации ВНЦ несколько более подробно.

Создание и становление Всероссийского национального центра

В 1918 году советская власть стояла на пороге краха. Медленно, но верно консолидировались антибольшевистские силы, в частности политические партии. Осуществление полномочий всероссийской власти, выражение российских интересов перед Антантой стало одной из причин создания коалиционной надпартийной структуры – Всероссийского национального центра (ВНЦ)[1125].

Инициатива создания ВНЦ принадлежала членам ЦК партии кадетов – Н.И. Астрову, В.А. Степанову и Н.Н. Щепкину. В руководящее ядро ВНЦ ими были приглашены видные общественные и политические деятели – Д.Н. Шипов, М.М. Федоров, П.Б. Струве, А.А. Червен-Водали. Судя по показаниям Н.Н. Щепкина, на первом этапе деятельности внутренняя организация ВНЦ выглядела следующим образом: председатель, бюро и пленум. С мая 1919 года обязанности главы ВНЦ стал исполнять Щепкин. До осени 1918 года главной оперативной базой центра была Москва, затем – Екатеринодар, где создали центральный отдел ВНЦ (председатель М.М. Федоров, заместитель председателя князь П.Д. Долгоруков). С перебазированием Особого совещания при главнокомандующем Добровольческой армией генерале А.И. Деникине в Ростов-на-Дону в августе 1919 года туда же перевели и центральынй отдел ВНЦ. Помимо Москвы, Екатеринодара и Ростова-на-Дону, отделения ВНЦ функционировали в Петрограде, Киеве, Одессе, Яссах, Новороссийске, Таганроге, Харькове, Батуми, Тифлисе, Баку, Кисловодске, Симферополе, Мурманске, Архангельске, Уфе, Омске. Масштабы и результативность деятельности отделений ВНЦ были различны. Работа московского и петроградского отделений ВНЦ с осени 1918 года велась в подполье, их члены ежеминутно подвергались угрозе ареста и расстрела. В Екатеринодаре и Ростове-на-Дону деятельность ВНЦ носила открытый и планомерный характер. Деятельность отделений ВНЦ в других регионах остается неисследованной[1126].

По оценке члена ВНЦ В.Н. Челищева, «центр не ограничивался посылкой офицеров в ряды Добровольческой армии и оказанием последним материальной поддержки, но хотел и политически оплодотворить ведомую борьбу, сформулировать цели борьбы и сконструировать общие положения, которыми должна руководствоваться борющаяся против большевиков власть, организовать себя и жизнь в освобожденных от большевиков местностях». Центр многими признавался в качестве основы будущего «национального правительства», которое должно было составляться не из приверженцев той или иной политической идеологии, не на партийной основе, а на основе защиты общих «национальных интересов». Центр создавался на основе персонального представительства. В отношении верховной власти, предвидя возможность режима единоличной диктатуры, Московский ВНЦ заявил о необходимости «передачи Верховной власти и военного руководства генералу [М.В.] Алексееву, как лицу, наиболее авторитетному во всех слоях населения». Московские представители Антанты также признали кандидатуру генерала «наиболее желательной». Предполагалось, что ВНЦ сначала «передаст Алексееву Верховное командование вооруженными силами, а затем, как это только будет технически возможно, облечет его при торжественной обстановке диктаторскими полномочиями». ВНЦ активно налаживал контакты с дипломатическими представительствами Антанты (до их отъезда из Москвы в Вологду), особенно с послом Франции Нулансом и консулом Гренаром. Нуланс оказывал реальную финансовую поддержку подполью[1127].

Всероссийский национальный центр объединил представителей либерально-демократических и либерально-консервативных партий, а также представителей различных внепартийных общественных групп. Руководящие ядро московского ВНЦ первого состава разработало и приняло программу, включающую следующие пункты: «борьба с Германией, борьба с большевизмом, восстановление единой и неделимой России, верность союзникам, поддержка Добровольческой армии как основной русской силы для восстановления России, образование Всероссийского правительства в тесной связи с Добровольческой армией и творческая работа для создания новой России, России после февральского переворота, форму правления которой может установить сам русский народ через свободно избранное им народное собрание».

Для детального согласования программных и особенно тактических вопросов в апреле 1919 года избрали специальную контактную комиссию в составе Н.Н. Щепкина, О.П. Герасимова, С.П. Мельгунова, князя С.Е. Трубецкого, Д.М. Щепкина и С.М. Леонтьева. Заседания этой комиссии («шестерки», получившей с легкой руки чекиста Якова Агранова яркое название Тактический центр – ТЦ) проходили нелегально на квартирах С.П. Мельгунова, С.М. Леонтьева и А.Л. Толстой[1128].

Как «Иван Иванович» (член ВНЦ Николай Щепкин) встречался с «Павлом Павловичем» (английским резидентом Полем Дюксом)

Исследователь А.А. Зданович установил связь «английской разведки с некоторыми членами» ВНЦ в Москве и Петрограде посредством резидента английской разведки Поля Дюкса. Приехавший летом 1919 года в Россию резидент, в числе прочего, поставил перед ВНЦ вопрос «об отношении русских общественных кругов, находящихся в Москве, к самостоятельности Финляндии» – ВНЦ, обсудив вопрос, высказался против автономии[1129].

В августе Дюкс встретился посредством шпионки английской спецслужбы – Secret intelligence service в Петрограде эсерки Н.И. Перовской – с руководителем Московской организации ВНЦ Н.Н. Щепкиным[1130]. Об организации встречи член ВНЦ Сергей Леонтьев 13 февраля 1920 года дал следующие показания: из Петрограда к нему приехала Н.И. Перовская – «некая Мария Ивановна, которая должна была через меня познакомить некоего Павла Павловича (Поль Дюкс. – С.В.) с каким-либо видным московским городским общественным деятелем». В беседе с «Павлом Павловичем», который назвал себя человеком, «официально уполномоченным вести переговоры от имени Англии», Щепкин просил Леонтьева передать Перовской свое согласие на переговоры, оговорив: он хочет быть представлен Дюксу как «Иван Иванович» [1131].

По показаниям Н.Н. Виноградского, «Мария Ивановна (Н.И. Перовская. – С.В.) привела к Леонтьеву англичанина «Павла» (так окрестил английского шпиона Виноградский), главу английской контрразведки в России, жившего в Петрограде и приехавшего в Москву, чтобы завязать связь с местными политическими организациями. Поль Дюкс был агентом Черчилля и связан был непосредственно с Юденичем. Свиданию его с Леонтьевым предшествовало совещание его с Трубецким, не является ли Поль Дюкс провокатором. Решили на встречу идти: если это провокация, то они уже провалились вслед за Перовской. В разговоре с Леонтьевым Поль Дюкс более всего интересовался отношением московских организаций к военной интервенции англичан и оккупации части России; ему было указано на желательность обеспечения безопасности его тыла по мере продвижения к Москве, с тем чтобы непосредственное занятие местностей и Москвы было произведено войсками Деникина»[1132].

Перовская и Дюкс зашли на службу к Леонтьеву. Дюкс задал вопросы «о том, какие в России существуют политические организации, об их взаимоотношениях, какие они группируют вокруг себя силы, каково отношение к этим организациям широких масс населения, насколько эти организации могут опираться на массы и пользоваться их сочувствием». Леонтьев ответил, что, по его сведениям, легально существующих организаций в Советской России нет». Дюкс (не понятно зачем) рассказал Леонтьеву о существовании организации в Петрограде, которая «находится в непосредственной связи с Англией». Леонтьев, на просьбу Дюкса охарактеризовать ту общественную среду в Советской России, которая ему известна, осветил «положение кооперации» (фактически – это экономический шпионаж), причем Дюкса «поразило, что частью русская кооперация работает в контакте с властью, являясь ее контрагентом по выполнению целого ряда государственных заготовок (продовольствие, семена, поставки на армию)». От ответа на вопрос шпиона о существовании аналогичных организаций в Москве Леонтьев уклонился, сославшись на то, что сам он не москвич, и выразил уверенность: «Его, Павла Павловича, гораздо лучше информирует о существовании в Москве политических организаций то лицо, с которым он увидится». Это лицо, как мы уже выяснили – Н.Н. Щепкин, или «Иван Иванович»[1133].

Свидание с «Павла Павловича» с «Иваном Ивановичем» произошло, по свидетельству С.М. Леонтьева, «за 4 дня до ареста Щепкина», т. е. 25 августа 1919 года[1134]. По данным А.А. Здановича, переговоры Щепкина с Дюксом велись о «московских планах в случае переворота», причем резидент Антанты был «вполне удовлетворен состоявшейся беседой»[1135]. Подробности беседы удается восстановить по обрывочным показаниям лиц, не имевших к переговорам никакого отношения. С.Е. Трубецкой показал на допросе: «Однажды Щепкин и Леонтьев рассказывали нам со Ступиным, что они через какую-то «мисс», прибывшую из Петрограда, познакомились с английским агентом «Павлом Павловичем» и что через эту «мисс» можно сноситься с Юденичем, каковую связь П.П. и прибыл установить»[1136]; «Н.Н. Щепкин, рассказывая мне и другим членам НЦ о своем свидании с «Павлом Павловичем», говорил, что [тот] предлагал НЦ денежную субсидию от английского правительства (указанной…[чекистами] цифры – 500 тыс. руб. в месяц – он мне не называл или я ее забыл). Щепкин спрашивал меня, как и другие члены НЦ, как мы на это смотрим. Я высказался за принятие денег, но о формальных постановлениях по тому поводу ничего не знаю, их, по-моему, и не было. Денег никаких мы не получили»[1137].

С.М. Леонтьев во время третьей своей встречи с Н.И. Перовской (на второй договаривались о встрече Поля Дюкса с Николаем Щепкиным) узнал, что «свидание Павла Павловича с Иваном Ивановичем состоялось». По словам Леонтьева, «так как я очень интересовался тем, чтобы высказанная мною характеристика положения кооперации стала достоянием заграничных общественных кругов, я просил Марию Ивановну сообщить мне об отъезде Павла Павловича за границу. Причем она настаивала на условном тексте телеграммы. Через неделю я получил телеграмму, адресованную в Плодовощ (место работы С.М. Леонтьева. – С.В.). В телеграмме было указано, что Павел Павлович уехал… Никаких писем Марии Ивановне я не передавал и не пересылал, тем более для отправки за границу»[1138]. Здесь, вероятно, Сергей Леонтьев искажает факты: после отъезда Поля Дюкса из России (а не до, как показал на допросе Леонтьев) – свидетельствовал член ВНЦ Николай Виноградский, – Перовская «явилась опять в Москву, виделась с Леонтьевым, внушила ему еще меньше доверия, чем летом, и указала, что она является главой английской контрразведки, так как заместитель Поля Дюкса не приехал, имеет неограниченные полномочия от английского правительства, обладает денежными средствами. Говорила, что даст миллион рублей денег, денег не присылала, на чем все переговоры с ней были прерваны»[1139].

Военная «организация»?

История «Штаба Добровольческой армии Московского района», или военной организации ВНЦ (далее ВО), как это ни парадоксально, рассмотрена лишь в крайне ограниченной по объему статье А.А. Здановича. Вместе с тем для выявления возможностей организации разведывательно-диверсионного обеспечения наступательных операций Белых она заслуживает более подробного анализа.

Был обнаружен протокол допроса первого главы ВО Владимира Ивановича Соколова (бывшего начальника 14-й пехотной дивизии) 16 марта 1919 года, проведенный председателем Особого отдела ВЧК М.С. Кедровым. Документ крайне любопытный: Соколов всячески уклонялся от какой-либо конкретики, а Кедров, не будучи специалистам, даже не задавал по ходу «беседы» уточняющих вопросов.

Цели военной организации ВНЦ на разных этапах ее существования ставились разные. В.И. Соколов показал на следствии в марте 1919 года, что первоначальной задачей ВО было «создание надежных офицерских кадров для будущей постоянной армии, необходимой для борьбы с захватническими претензиями внешних врагов, каковыми по времени основания организации являлись немцы в лице германских и австро-венгерских армий»[1140]. Вероятно, это соответствовало действительности: будущий глава ВО Н.Н. Стогов весной 1918 года выступал активным сторонником строительства «подлинно народной армии», направленной против внешнего врага, которым в этот период была Германская империя.

Однако член ВНЦ Н.С. Найденов показал на следствии, что в июле или августе 1918 года Владимир Иванович предложил ему «вступить в организацию, которая поставила бы… целью охраны порядка в случае ухода власти Советской или переворота»[1141]. Очевидно, об этом осторожный генерал предпочел умолчать.

В.В. Ступин, вступивший в организацию в октябре или декабре 1918 года, дает весьма противоречивые показания. При этом на третьем допросе он представляет все именно так, как и В.И. Соколов: «при вступлении мне было объявлено, что организация не преследует самостоятельных боевых действий, а имеет задачей: 1) сплочение имеющегося в Москве офицерства как кадр лиц, могущих организовать охрану порядка. Из перечисленных заданий видно, что вся работа пока сводилась к набору личного состава»[1142]. Цель ВО на данном этапе формулируется следующим образом: не делая «преждевременных изолированных выступлений», ждать удобного момента, когда можно будет согласовать их «с общим настроением населения и возможность в случае успеха в Москве возможно скорее соединиться с приближающимися к Москве частями Добровольческой армии – в зависимости от того, кто будет ближе к Москве»[1143].

Член ВО офицер А.Е. Флейшер, вступивший в организацию по приглашению В.И. Соколова осенью 1918 года на должность командира бригады, свидетельствовал: «Соколова я видел всего 2 раза. Никаких особых указаний не получал. Для связи с Соколовым мне служил сначала Найденов. Особых собраний и совещаний не было. Собирались иногда у меня следующие лица: Ступин, Тихомиров, Найденов, Талыпин, Филипьев Георгий Александрович (гусарский офицер), Зверев впоследствии (в конце июля); были лица, коих я не знал. Кто они – узнал я в камере. Миллер Иван Иванович (Н.Н. Щепкин. – С.В.), Алферов Дмитрий Яковлевич (я его, собственно, не видел)»[1144].

Положение изменилось в марте 1919 года: Соколова арестовали, в связи с чем военный комиссар Полевого штаба и куратор военной контрразведки от РВС Республики Семен Аралов докладывал Льву Троцкому – «раскрыта большая белогвардейская организация в Москве и провинции, во главе которой стоял бывший генерал-лейтенант Соколов и штабс-капитан Устинов. Соколов был начальником штаба всех белогвардейских организаций. Оба сознались»[1145].

На посту главы военной организации ВНЦ Соколова сменил бывший генерал Н.Н. Стогов, занимавший в это время пост ни больше, ни меньше начальника Всероссийского главного штаба. Реакция Николая Николаевича Стогова на революцию (даже не Октябрьскую, а Февральскую) описана в воспоминаниях меньшевика Виктора Шкловского, имевшего непродолжительное знакомство с генералом в штабе 16-го корпуса. По словам Шкловского, «растерянный» генерал «уже ничего не понимал. «Какие-то большевики, меньшевики, – жаловался он мне, – я же вас всех привык считать, простите меня, изменниками». …Ему было очень тяжело. Корпус его целиком состоял из третьеочередных дивизий, из всяких 600-х и 700-х номеров, сведенных из нескольких полков при переформировании, когда полки переходили от 4-батальонного состава к 3-батальонному. Эти наспех составленные части без традиций, с враждующими между собою группами командного состава, конечно, были очень плохи. Генерал же Стогов любил «свои войска», и ему просто обидно было, что его солдаты так плохо дерутся. Влияния на солдат он не имел, хотя его знали и ценили»[1146].

Удивительно, что Троцкий и его окружение, прекрасно знавшее политическую «физиономию» генерала, никак не реагировали на, скажем, такие сообщения: 15 февраля 1919 года секретарь Склянского Иван Медянцев рапортовал своему шефу – «В настоящее время в моем ведении имеются шифры: 1) «военный» – напечатан в типографии Всероссийского главного штаба, разослан по центральным учреждениям военного ведомства, в штабы фронтов и армий, в действии с 20 января с[его] г[ода]; 2) составленный мною, известен мне и т. Шляпникову и 3) составленный мною, известен мне, моему помощнику т. Вельмеру и секретарю т. Троцкого. Довольно широкий круг лиц, знакомых с шифрами, составленными во Всероглавштабе, представляет слабую гарантию тайны, кроме того, неумелое пользование шифром ведет к быстрому нахождению ключа. Так, например, мною дешифрована для тов. Ленина телеграмма, зашифрованная ключом ВЧК, которого у меня не было, и дешифровано перехваченное радио, содержавшее разговор Киева с Одессой. Радио было зашифровано последовательно семью ключами и все же три из них были мною прочтены. В обоих случаях при шифровке не были соблюдены правила пользования шифрами. Вследствие этого, а также в целях наиболее полного сохранения тайны, мною и были составлены упомянутые шифры. Таким образом, исключительной важности депеши т. Ленина, посылаемые т. Троцкому, не доступны для прочтения их при передачи моим шифром. Но т. Ленин посылает весьма важные депеши товарищам, командированным на тот или другой фронт с полномочиями из центра. В этом случае мне приходится шифровать общим ключом, действующим в данный момент по военному ведомству (шифр меняется через 2–3 месяца). Такой порядок для депеш, имеющих кроме военного и политическое значение, дает минимальную уверенность в сохранении тайны и потому мало пригоден и совершенно не допустим для особо важных депеш…»[1147]. Таким образом, переписка Ленина и Троцкого, а также часть телеграмм ВЧК были известны, по крайней мере, белогвардейскому подполью.

В.В. Ступин осторожно заявил на следствии, что Н.Н. Стогов в связи с наступлением Колчака решил разработать план на случай «активного наступления». Правда, последнее «считалось возможным лишь как вхождение в начатое другими (рабочими или другой организацией) восстание»[1148]. По словам С.П. Трубецкого, «практически Стогов предложил одну задачу: подыскать гражданских помощников военным начальникам участков, на которые должна быть разбита Москва. Щепкин обещал подумать и, может быть, найти одного-двух. Мы сказали, что никого найти не сможем»[1149].

Н.Н. Стогова арестовали в конце апреля или начале мая 1919 года, и это поставило В.В. Ступина перед необходимостью «решать вопрос о судьбе организации»[1150]. Положение осложнилось с арестом заместителя Стогова – начальника Оперативного управления Всероссийского главного штаба С.А. Кузнецова. В.В. Ступин «отказался от бывших громких названий: «корпуса», «дивизии»» и перешел к более простой схеме заговорщической организации.

Ступин приступил к разработке нового плана организации. Основной мыслью этого плана было «начать [вооруженное выступление] одновременно в двух, по возможности диаметрально расположенных, районах» – Лефортовском и Бутырском, так как в них были расположены броневики, которые ударные группы должны были захватить в первую очередь. Далее предполагалось поднять на восстание стоявшие вблизи воинские части и, «в зависимости от притока пополнений, образовать атакующие колонны, которые немедленно направить в атаку в направлении на центр Москвы (район Кремля)». Примерно такой же план был у Ганнибала Барки, когда в своем легендарном походе он рассчитывал на присоединение италиков. С одной оговоркой – у Ганнибала были в распоряжении время, стратегический план и хорошо обученная, сильная армия. У Ступина не было ни того, ни другого. Как он собирался «поднимать» части – совершенно не понятно.

Намечались следующие пункты выступлений: «у Миллера – в районе Николаевского вокзала, если группа 35-го полка будет достаточно сильна, в Лефортове и в Новогирееве (Высшая стрелковая школа), из Новогиреева восставшие должны были идти к Москве для захвата Рогожско-Симоновского участка; у Талыпина пока получился лишь один пункт – гараж формирования, где стояли броневики; Филипьеву было передано, чтобы он изучал Александровский (Белорусский) вокзал, но пункт выступления еще не был указан», предстояло обдумать, как можно захватить артиллерию на Ходынке[1151].

С.М. Леонтьев показал на допросе, что, по сведениям военной комиссии «Тактического центра», после ареста генерала С.А. Кузнецова «военная организация никем достаточно авторитетным не возглавлялась», причем утверждал, что ни в комиссии, ни в самом «Тактическом центре» до самого последнего времени их существования не было принято решение о своевременности военного выступления, не намечался даже и срок его…»[1152].

Основополагающие принципы сформирования ВО: «1) организация должна быть исключительно офицерская; 2) офицеры группируются по родам оружия, по сокращенным штатам строевых частей согласно изложенному ниже; 3) подбор в организации идет сверху вниз, т. е. от начальников к подчиненным, вследствие чего подчиненным должны быть известны только их ближайшие начальники и наоборот, высшим начальникам не известны члены организации, не подчиненные им непосредственно».

Мотивы вступления в организацию были самые разные. Член военной организации ВНЦ А.Е. Флейшер разбил их на 5 разрядов:

1. Убежденные противники Советской власти, в основном правых монархических партий и убеждений. Тактическая установка: «Долой большевиков», а затем «разберемся». Цель – «сильная, единая, неделимая Россия. Россия для русских и личное свое эти лица приносили идее (пример – Ступин).

2. Лица, связывающие со свержением большевистской власти «свои личные выгоды», т. е. «хотя бы отчасти возвращение к старому, а следовательно, возвращение своих имуществ, имений, домов, капиталов, чинов, званий, общественного положения и т. д.». Наиболее непримиримые враги Советской власти, «они старались действовать издали – вне линии огня, внося, и то скупо, свои капиталы, сочувствовали из-за угла несчастию погибших, но сами гибнуть и рискровать не желали…; они были очень осторожны, а если бывали открыты когда-либо, то только благодаря какой-либо случайности. Так, например, братья А.Н. и Н.Н. Сучковы – они были даже коммунистами»;

3. Обиженные и оскобленные Советской властью лица, которые ждали возможности расплаты (немногочисленная прослойка). Большинство хотело отомстить, «не связывая личности с правительством»;

4. «Лица, страхующие себя на случай переворота или прихода кого-то, кто погонит Советы (шкурники). Они вступали в организацию, получали деньги, ничего не делали в организации (на всякий случай, саботируя и на советской службе) или для того, чтобы потом сказать: «И я был в организации, меня не надо вешать, а следует наградить»; таких было много, типичный пример я укажу – тов. Е.Я. Свидерский»[1153]. Арестованный Н. Лейе охарактеризовал этот «тип» в своих показаниях более подробно: «Мое активное участие в организации объяснялось нервностью вследствие сведений и слухов о поголовном расстреле Деникиным командного состава Красной Армии, в особенности лиц, принимавших активное участие в работе в пользу Советской власти и Октябрьской революции, а я был караульный начальник в Государственном банке в октябре 1917 года в Москве. Причем мною были обезоружены 50 юнкеров, охранявших… банк… По приказу Берзина 9—10 ноября 1917 года занял караулы Кремля. Солдаты стали грабить винные склады, я с разрешения Берзина разбил все вино и вылил»[1154].

5. «Лица (пролетарии, как вы и я [их] называли), кои при всех обстоятельствах и при всяком правительстве бились из-за куска хлеба, всегда нуждались в деньгах, рискующие головой, чтобы как-нибудь прокормить семью и себя до… более светлых дней. Эти лица (хотя идеи организации были далеки им) шли… из-за денег и часто и честно служа, т. е. исполняя свои обязательства по отношению к Советской власти по службе, состоял в контрреволюционных организациях»[1155]. Таким, например, был В. Жуков, униженно просящий пощады на допросе: участие было вызвано тяжелым материальным положением семьи, «а получаемые от организации деньги были лишь средством поддерживать жизнь, получаемый же заработок был совершенно недостаточен; политические убеждения не играли никакую роль. Своей добросовестной работой на советской службе в ГВИУ (Главном военно-инженерном управлении. – С.В.) и желвойсках подтверждаю, что я честно относился к долгу… Работал по организации войск вместе» с исполняющим должность наркома по военным делам Николаем Подвойским, «заслужил его благодарность за исполнение поручений серьезного характера, как-[то] самостоятельное образование губернского военного комиссариата г. Сызрани»[1156]. Осенью 1918 года, когда создавалась контрреволюционная организация Г.Л. Соколова, имевшая целью составить «реальную силу для погромов, грабежей, быть защитой бывшим офицерам и обществу, при этом платили:

В то же время галопирующая инфляция «сожрала» выгоды от участия в организациях: к осени 1919 года жалование на советской службе увеличили в 5–7 раз «при казенном пайке», а в контрреволюционных организациях все осталось без изменений. Но вступить в организацию было легко, выйти из нее – «очень трудно», и все же «несмотря ни на что, многие члены… всеми силами старались выйти из нее, тем более что большинство было против активного выступления»[1157].

Установить численность военной организации ВНЦ крайне трудно.

При Соколове, из данных, которыми якобы располагал В.В. Ступин, «видна была малочисленность группы (не более 60–70 человек), причем эта малочисленость имела тенденцию скорее еще уменьшаться, чем увеличиваться»[1158]. При этом «весь кадр 2-й дивизии» насчитывал «около 20 человек»[1159]. Ступину очень сложно поверить, особенно принимая во внимание тот факт, что организация при Соколове строилась по типу «Нечаевской», т. е. пятерками (показания В.И. Соколова), а потому Ступин мог и не знать ее численности. Сам Соколов признался в марте 1919 года, что даже после призыва ряда офицеров на фронт «в Московской группе вряд ли осталось более 70-ти человек». Следовательно, до мобилизации офицеров было значительно больше.

По словам В.В. Ступина, в августе-сентябре 1919 года дважды «приказывалось тщательно перебрать состав ударных групп, чтобы освободиться от дутых цифр. Последнее в этом отношении предупреждение еще не вполне было проведено в жизнь» к моменту ликвидации ВНЦ чекистами. По предположению Ступина, «в обоих секторах было бы в каждом управлении ударников и сочувствующих примерно от 150 до 200 человек»[1160].

Предположение, что численность членов ВНЦ существенно превышала указанные Соколовым и Ступиным цифры, и вовсе не может быть проверена: «в погоне за средствами члены организации часто прибегали к некрасивым поступкам. Так, например, при требовании денег показывали состоявшими на учете 60–70 человек, а фактически их было человек 15–20» (показания А.Е. Флейшера)[1161].

У Миллера изъяли таблицу с численностью войск[1162]. В любом случае, представляется достоверными сведения С.М. Леонтьева: «численный состав организации» характеризовался как «очень незначительный»[1163].

Финансирование военной организации ВНЦ строилось следующим образом. В.И. Соколов показал на допросе, что доходы «черпались из местных источников путем сбора от сочувствующих целям кружка». Если добровольные взносы и имели место, то явно они были не единственным источником средств: вплоть до весны 1919 года деньги поступали от шведского посольства, за которым, вероятно, стояла, как в Первую мировую войну, германская разведка. Весной И.Н. Тихомиров заявил: «в деньгах будет задержка, так как шведский консул заболел (т. е. на… условном языке – арестован), и деньги вовремя выданы быть не могут, пока связь снова не наладится. Связь наладилась месяца через полтора, и деньги выдавались аккуратно вплоть до августа» 1919 года[1164], т. е. до конца военной организации ВНЦ.

Расходы велись по двум статьям: 1) выдача пособий (раз в 2 недели); 2) расходы на организационную работу (показания В.В. Ступина)[1165].

Если верить В.В. Ступину, прямой связи с Деникиным у него не было, вся связь велась через Н.Н. Щепкина, тем более что «при существующем способе связи такие приказания были бы нецелесообразны, ибо получались бы всегда несвоевременно[1166]. Причем вообще о том, что «военная организация состояла при определенном политическом центре, было известно только ограниченному числу лиц высшего управления», равно как и о связи с Деникиным через Н.Н. Щепкина[1167].

Сергей Леонтьев писал о попытке военной комиссии «Тактического центра» выяснить вопрос, «представляет ли существующая организация (Штаб Добровольческой армии Московского района. – С.В.) нечто самостоятельное, рассчитанное по своему замыслу на какое-нибудь действие по собственному почину или нет. Категорически было установлено, что организация имеет исключительно подсобное значение для русских военных сил, действующих извне… Н.Н. Щепкин, докладывая изложенные сведения, определенно указал со ссылкой на авторитет генерала Стогова, что о каком-либо самостоятельном выступлении в Москве речи абсолютно быть не может. Организация могла бы сослужить службу только в том случае, если бы какая-нибудь регулярная армия, разбив Красную Армию, подошла бы к Москве и здесь под влиянием этого… началось бы какое-нибудь массовое движение среди населения, красноармейских частей, рабочих. Только при подобной общей конъюнктуре руководители организации и допускали возможность ее роли как небольшой, но организованной силы среди наступившего хаоса»[1168].

Н. Сучков показал на следствии, что в середине августа 1919 года В.А. Миллер предупредил – 26 или 27 августа будет выступление Штаба Добровольческой армии Московского района. Сучков в ответ заявил, «что это – провокация, и через несколько дней Миллер приехал и сказал, что выступление отменено»[1169].

Шпионажем Штаб Добровольческой армии Московского района занимался весьма успешно: по свидетельству А.Е. Флейшера, «большинство сведений о продвижении войск, о положении на фронтах, сосредоточении резервов и т. п. организация получала из ЦУПВОСО; «о снабжении армии, числе снарядов, оружия, снаряжения, обмундирования» – из Центрального управления по снабжению армии, от бывшего генерала от артиллерии и организатора контрреволюционного саботажа в Военном министерстве А.А. Маниковского, члена Военно-законодательного совещания при РВСР бывшего генерала Н.А. Бабикова[1170]. Члены военной организации ВНЦ занимали должности также в Оперативном и Организационном управлениях Всероссийского главного штаба, отделе по управлению всеми автоброневыми силами Главного военно-интендантского управления.

Диверсионную деятельность в тылу Красной Армии военной организации ВНЦ наладить не удалось, согласно показаниям одного из ее создателей (В.А. Миллера, сформировавшего, между прочим, 1-ю Московскую советскую школу полковой артиллерии и боевых технических приспособлений[1171]). Штаб Добровольческой армии Московского района дал ему задание устроить взрыв на железной дороге Пенза – Рузаевка – Саратов – Сызрань, для чего Миллеру предложили найти «двух подходящих людей». Людей Миллер нашел… только на участие в диверсии они так и не решились: сказалось вроде бы недоверие к самой организации и ее руководству[1172]. Надо полагать, что случай не был единичным. По выражению С.Е. Трубецкого, «все сетовали на недостаток информации и ждали чего-то»[1173]. Дождались активизации действий ВЧК и ее Особого отдела.

Ликвидация

Деятельность ВНЦ достаточно быстро попала в поле зрения советских органов государственной безопасности – не исключено, это сказалось и то обстоятельство, что на территориях, подконтрольных белыми, ВНЦ существовал открыто.

Еще в феврале 1919 года арестовали руководителя военной организации ВНЦ В.И. Соколова. Владимир Иванович умудрился «запудрить мозги» председателю Особого отдела ВЧК М.С. Кедрову, который, «допросив» Соколова 16 марта, даже не задал ни одного уточняющего вопроса. Поражает воображение и режим содержания подследственных в Бутырке: Н.М. Мартынов вспоминал впоследствии: «Арестованный вторично 20 февраля [1919 г.], я сидел в общих камерах и на пасху во время крестного хода по тюрьме увидел Соколова и спросил его, за что он арестован и что ему инкриминируется, но он так боялся со мной говорить (чекисты явно не торопились добыть необходимые сведения у арестованного, и В.И. Соколов этим пользовался. – С.В.), что я не мог ничего от него узнать. Но тут же я узнал от кого-то из старых заключенных, что в одиночке сидит [Н.А.] Огородников, и решил его повидать. Через некоторое время я пошел в библиотеку одиночки менять книги, и там мне вызвали Огородникова, который сказал, что произошла выдача организации и в одиночке сидят Левицкий, Селивачев, Стогов, Иванов и многие другие (т. е. попалась часть «генералитета»). Тогда я попросился у заведующего о переводе меня из общих камер в одиночку, что и было сделано. Во время общих прогулок Соколов мне сказал: после ареста ему представили список арестованных генералов и доказательства их принадлежности к военной организации ВНЦ – отпираться было бесполезно. У чекистов, правда, не было доказательств причастности к Штабу Добровольческой армии Московского района Н.А. Огородникова, сидевшего, впрочем, в «строгой» одиночной камере[1174] – т. е. без права на переговоры с товарищами по заключению.

16 марта 1919 года Дзержинский поручил ответственному работнику Особого отдела ВЧК А.Х. Артузову вместе с заведующим Особым отделом при МЧК Т.П. Самсоновым и другим подготовить «материал о гуляющих на свободе кадетах, соприкосновенных с Нац[иональным] и Тактич[еским] центрами, бывших помещиках, черносотенцах и другой дряни для ликвидации». 16 марта Дзержинский поручил сотруднику ОО В.Л. Герсону запросить Артузова, когда будут подготовлены материалы для доклада ему…[1175]

Несмотря на указание Дзержинского, активные действия ВЧК по ликвидации военной организации ВНЦ пока не последовали. Либо Кедров и его подчиненные обнаружили чудеса непрофессионализма, либо, напротив, зная, кого поддерживает «внешняя контрреволюция», дальновидно решили: лучше иметь карманных врагов, чем неизвестных пособников белых. Так или иначе, решающую роль в ликвидации военной организации сыграл случай[1176].

27 июля 1919 года начальник 1-го района советской милиции в селе Возрушеве, Слободского уезда, Вятской губернии, И.А. Бржеско, проверяя проезжающих через село, задержал неизвестного, назвавшегося Николаем Карасенко (проездных документов у гражданина не было). При обыске у гражданина обнаружили свыше 985 820 рублей 20– и 40-рублевыми керенками и два револьвера. Милиция отправила Карасенко в Слободскую уездную ЧК, где его в тот же день допросили. Карасенко показал, что вез деньги в Москву по поручению киевского купца Гершмана. Уездная ЧК 1 августа сдала деньги в местное казначейство; револьверы, естественно, конфисковала, а самого Карасенко отправила в Вятскую губернскую ЧК. 5 августа Карасенко на допросе в Вятке заявил, что он на самом деле Николай Павлович Крашенников, сын орловского помещика, дезертировавший с фронта 24 ноября 1917 года и уехавший на Дальний Восток в расчете на вступление в войска США. Эмигрировать в Америку Крашенникову не удалось, а после переворота в Сибири летом 1918 года его призвали в 1-й Бирский полк полковника Орлова. В мае 1919 года переведен в разведывательное отделение Ставки адмирала Колчака и в начале июля получил распоряжение отвезти миллион рублей в Москву и сдать их там лицу, которое встретит его на Николаевском вокзале, назовет сумму денег и часть, откуда он послан. После этого показания Вятская ГЧК, «признав, что дело Крашенникова имеет весьма важный характер, связанный с контрреволюционным заговором во всероссийском масштабе, и может быть выяснено лишь Всеросс[ийской] чрез[вычайной] ком[иссией]», 8 августа постановило дело и арестованного препроводить в ВЧК. Крашенников передал на волю 2 записки, которые не дошли до адресатов, но оказались в руках караула, а затем следователей ВЧК. Первая записка (20 августа): «Я, спутник Василия Васильевича, арестован и нахожусь здесь, прошу подательнице сего выдать 10 000; все благополучно». Вторая (28 августа): «Прошу В.В. М[ишина] или, если нет его, то кого-либо заготовить несколько документов для 35-ти – 40-летнего, 25-ти – 30-летнего и 22-х – 25-летнего и передать их по требованию предъявительнице сего, кто знает условный знак В.В.М. для меня прошу обязательно к 30 августа достать 1 гр[амм] цианистого калия или какого-либо другого сильно действующего яда, необходимого в интересах дела. Прошу также сообщить к 30 августа, арестован ли Н.Н. Щ[епкин] и другие, кого я знаю, можно их вызывать (?) или нет, также прошу сообщить общее положение. Н. Крашенников». 31 августа Крашенникову предъявили его записки на допросе. Отпираться смысла не было, и он показал: «Из Ставки Колчака с деньгами для московской организации я вышел 13 июня 1919 года. Границу в районе Кая, Пермской губ[ернии], я перешел 29 июля по маршруту Кай – Дидаево – Юго-Восток, лесами на реку Вятку – город Слободской – Москва… По заданию Ставки Колчака деньги… я должен был передать Н.Н. Щепкину по адресу – угол Трубного и Налимовского переулка, причем мне дали на всякий случай адрес Алферовых, содержателя и директора гимназии. Одновременно со мною до реки Вятки шел Василий Васильевич Мишин с другим миллионом для московской организации. Начиная с реки Вятки, я дальше ехал уже один. Василий Васильевич пошел другим путем. Встреча, как обязательная, с Василием Васильевичем после расхождения от реки Вятки, в дальнейшем не предполагалась. Я обязан был выполнить данное мне Ставкой задание, т. е. вручить Николаю Николаевичу Щепкину один миллион, получить от него то, что он передаст и возвратиться в Омск». Затем Крашенников признался, что от Колчака, в распоряжение ВНЦ, в Москву направлено 25 миллионов рублей, причем часть направлялась в Петроград через некоего «Вика», который, по словам Крашенникова, связан с заграничной группой Бориса Викторовича Савинкова. Крашенников же показал, что Национальный центр является в Москве организацией центральной, признанной и широко субсидируемой как Колчаком, так и Антантой. Крашенников, дескать, слышал, что ВНЦ имеет также военную организацию, но якобы не знал подробностей. В действительности, Крашенников был также членом английской шпионской организации «ОК»[1177] и потому точно «слышал» о военной организации.

Так как записки Н.П. Крашенникова адресовались Щепкину и супругам Алферовым, ВЧК в ночь на 29 августа арестовала указанных лиц. Документы, изъятые у Щепкина, подтвердили, что он возглавлял ВНЦ.

К моменту ареста Щепкина и обнаружения у него документов, характеризующих ВНЦ как разведывательно-подрывную организацию, ВЧК обладала и иной информацией о Центре. В начале июня 1919 года при переходе границы в Лужском направлении убили офицера Александра Никитенко. При обыске Никитенко у него в мундштуке папиросы обнаружили записку на имя генерала Родзянко и подписанную – «Вик». Записка содержала пароли, описание условных знаков, по которым войска Родзянки «при продвижении войск к Петрограду могли бы узнавать наших друзей» (т. е. друзей «Вика»).

Спустя некоторое время при попытке перейти финляндскую границу в районе Белоострова арестовали А.А. Самойлова и П.А. Борового-Федотова – начальника и агента Сестрорецкого разведпункта. При задержании Боровой выбросил пакетик, содержавший в себе зашифрованное письмо от 14 августа с обращением «Дорогие друзья», а также сводку сведений о дислокации частей армии и о наличии в ее базах огнестрельных припасов. Наконец, у арестованного в Петрограде кадета, владельца фирмы «Фос и Штейнингер», обнаружили письмо с обращением «дорогой Вик» и подписью «Никольский» от 30 июня. Выброшенное Боровым письмо от 14 августа представляло собой ответ на найденное у В. Штейнингера письмо Никольского от 30 июня.

На квартире у Штейнингера организовали «мышеловку», в которую попались также генерал М.М. Махов и меньшевик В.В. Розанов. 26 июля на допросе в ВЧК В.И. Штейнингер признал, что псевдоним «Вик» принадлежит ему, что письмо «Никольского» (псевдоним Новицкого) получено им 12 июля и что ответом на это письмо является письмо от 14 июля, написанное на машинке в его квартире и переданное им Самойлову для передачи в Финляндию.

Штейнингера перевели в Москву, где он подал в Особый отдел ВЧК собственноручное заявление, в котором изложил историю и деятельность «Союза возрождения России», «ВНЦ» и «Союза освобождения России» в Петрограде. К чести Штейнингера следует заметить, что он не назвал имен своих помощников, за исключением тех, кого считал уже погибшими или пересекшими линию фронта. Однако сопоставление его показаний с показаниями Борового и Самойлова и других арестованных по этому делу позволило ОО ВЧК установить ряд псевдонимов, упомянутых в письмах «Никольского» и «Вика». Содержание писем дало понять ВЧК, что она имеет дело «с организацией, связанной с военными кругами, систематически (в продолжение нескольких месяцев) передававшей белым данные об РККА и считавшей себя агентурой генерала Юденича». Из писем следовало, что ВНЦ должен был помочь белым в случае начала осады Петрограда, намечавшейся ориентировочно на конец августа 1919 года. Штейнингер свидетельствовал: «Национальный центр ставил себе следующие задачи: тактические – свержение власти большевиков и признание неизбежности личной диктатуры в переходный период во всероссийском масштабе с последующим созывом Учредительного собрания. Личную диктатуру по идее признаем в духе Колчака. Экономическая платформа – восстановление частной собственности с уничтожением помещичьего землевладения за выкуп».

Таким образом, исследование группы Штейнингера, в целом законченное в первых числах августа, установило: 1) военно-шпионский и заговорщический характер Петроградской группы «НЦ»; 2) наличие подобной организации в Москве; 3) существование связанной с «НЦ» и работающей под его руководством и контролем военной организации.

Арест Крашенникова дал Особому отделу возможность продолжить расследование. Обыск у Н.Н. Щепкина проходил под непосредственным наблюдением Феликса Дзержинского. При обыске изъяли жестяную коробку, содержавшую шифровки, шифр, рецепты проявления химических чернил и ряд небольших квадратиков фотографической пленки. Оставленная в квартире Щепкина засада арестовала в ближайшие дни зашедших к Щепкину Г.В. Шварца, А.А. Волкова, Н.М. Мартынова, жену генерала Н.Н. Стогова и др.

Записи, найденные у Щепкина в зашифрованном и незашифрованном виде, содержали: 1) записку с изложением плана действий Уральской армии от Саратова; 2) сводку сведений, заключавшую в себе список номерных дивизий Красной Армии к 15 августа, сведения об артиллерии одной из армий, план действия одной из армейских групп с указанием состава группы, сообщение о местоположении и намеченных перемещениях в составе отдельных штабов; 3) сводное письмо от 26 августа с заголовком «Начальнику штаба любого отряда прифронтовой полосы. Прошу в самом срочном порядке протелеграфировать это донесение в штаб Верховного разведывательного отделения, полковника Хартулари». В.Д. Хартулари был начальником агентурной части разведывательного отдела штаба Добровольческой армии Деникина (подпольный псевдоним – «Волков»). С конца 1917 года Хартулари, как установил А.А. Зданович, «неоднократно и непосредственно принимал участие в попытках свергнуть власть большевиков путем заговорщических действий, с опорой на бывших офицеров и солдат царской армии». Внедренный в его организацию позднее агент Особого отдела Кавказского фронта писал о деятельности своего «шефа» в 1918 году: Хартулари, «как отличный подпольный работник, начавший эту деятельность с первых дней Октябрьской революции, сумел использовать и монархистов, и социалистов, и корниловский союз, и организацию Савинкова, и все это, пользуясь авторитетом и широкими знакомствами, направил против Советской власти»[1178]. Письмо содержало развединформацию об отдельных армиях РККА, с описанием предположительного оперативного плана действий Красной Армии и сообщение о силах деникинцев в Москве; 4) записку со сведениями о кавалерии одной из армий;

5) письмо от 22 августа, озаглавленное «От объединения Национального центра, Союза освобождения и Союза общественных деятелей», адресованное членам правительства Деникина, содержащее сведения о связях и финансировании ВНЦ, а также указание на лозунги, которые должны быть усвоены при продвижении Добровольческой армии к Москве. В той же коробке находились и негативы текстов ряда сообщений и писем политических деятелей кадетской партии из штаба армии Деникина (Н.И. Астрова, В. Степанова и др.).

Все сведения находились «в годном для перевозки через фронт конспиративном виде», а именно – написаны на узких полосках бумаги в 2 пальца шириной и 5 вершков длиной. Н.Н. Щепкин признал, что все эти документы переписаны лично им, к нему эти документы попадали в уже готовом виде. Такой порядок сложился еще при предшественнике Щепкина (т. е. еще в 1918 г.). На допросе 12 сентября Щепкин дал подробные показания: он вступил в ВНЦ, «когда его деловые обычаи уже сложились. Мне было поручено принимать депеши, приходившие от наших товарищей с юга, а когда мне приносили готовый текст депеш на юг, то приводить их в компактный для отправки вид. Если предстояли сношения с нашими товарищами по центру, то депеши составлялись совместно с кем-либо из членов Нац[ионального] центра, депеши же для Добровольческой армии доставлялись готовыми. В этих депешах я позволял себе исключать места, заключавшие сведения или неверные, или с политической точки зрения излишние… Лиц этих (тех, что приносили депеши для Добр[овольческой] армии – примечание Л.Б. Каменева) со слов своего предшественника, считаю агентами Добр[овольческой] армии».

Что касается негативов, то арестованный 30 августа в «мышеловке» на квартире у Щепкина юнкер Николаевского артиллерийского училища Георгий Вячеславович Шварц, служивший в Корниловском полку, показал на допросе, что в Екатеринодаре ему поручили проехать по подложным документам в Москву, чтобы передать Н.Н. Щепкину комок тонкой бумаги. Щепкин при Шварце развернул полученный от него комок бумаги (скатанный в трубочку), в бумаге находились предъявленные ему на допросе фотографии.

У арестованного в «мышеловке» 1 сентября А.А. Волкова изъяли отрывок сообщений, присланных ВНЦ в виде фотографических пленок в перепечатанном на машинке виде, но с остававшимися нерасшифрованными местами. Волков признался, что взялся за расшифровку оставшихся мест письма по просьбе Владимира Александровича Астрова.

29 августа в «мышеловку» попался бывший офицер царской Ставки Павел Маркович Мартынов, в последнее время занимавший должность инспектора московского окружного управления всеобщего военного обучения. Мартынов уже был не понаслышке знаком с ВЧК: 1 сентября он показал – «Находясь в Бутырской тюрьме в 1918 году, я познакомился с Александром Огородниковым, который мне сказал, что он состоит членом Национального центра, как объединения интеллигентных сил России, стоящих за созыв Учредительного собрания, выкупное наделение крестьян землей и диктатуру военного авторитета… Когда его освобождали, он приглашал меня заходить к нему, когда меня освободят. Меня освободили 8 декабря 1918 года, я зашел к нему и он предложил мне примкнуть к их организации и поручил ежемесячное жалование в 1 200 рублей… После Рождества он сказал, что желает ввести меня в военную организацию центра, и через несколько дней дал адрес Соколова Владимира Ивановича, к которому я и пошел познакомиться. Соколов мне сказал, что организация желает получить от меня сведения военно-административного характера о красных частях и о положении на фронтах. И так как ходить к нему небезопасно, то, чтобы сведения я давал ген[ералу] Левицкому Борису, с которым я и познакомился». Арестованный вторично 20 февраля 1919 года Мартынов в тюрьме узнал, что «произошла выдача организации и в одиночке сидят Левицкий, Стогов, Иванов и многие другие», а за помощью, в случае освобождения, следует обратиться к Н.Н. Щепкину. 25 июля освобожденный, наконец, Мартынов, не имя ни гроша в кармане, был вынужден обратиться к Щепкину. Тот снабдил его деньгами и предложил отвезти в разведывательное отделение штаба Деникина сообщение. Как известно, долг платежом красен – Мартынов согласился. 23 августа он получил у Щепкина два маленьких сверточка, завернутых в цинковую бумагу, и ключ к шифру, с которого снял для себя копию, изъятую чекистами при аресте, и, заклеив сверточки в бумагу, передал их на следующий день Макарову», рекомендованному генералом Левицким Мартынову как курьер. 27 августа Мартынов доложил Щепкину, что поручение исполнено.

Информация, полученная ВЧК в результате арестов, распадается на две линии: первая – приоткрывала завесу над шпионской организацией ВНЦ, систематически собиравшей военные сведения и пересылавшей их штабу Деникина; вторая – указывала на деятельность центра, направленного на организацию восстания в Москве.

По первой линии (шпионской) ВЧК начала поиск информаторов Щепкина в рядах Красной Армии и ряде гражданских учреждений. Удалось установить, что полученные сведения редактировали сначала генерал В.И. Соколов, а затем полковник В.В. Ступин.

По второй линии (заговор) ВЧК добилась информации от главы московской группы НЦ: на допросах 3, 5, 10 и 12 сентября – в общей сложности на 33 страницах убористого почерка. Крайне скупой на имена, конкретные факты, даты и цифры Н.Н. Щепкин описал историю ВНЦ, по выражению Л.Б. Каменева, «широко и обстоятельно… стилем политического деятеля, выполняющего свой долг перед своим классом». Единственное, что упорно отрицал Щепкин на допросах – причастность работе ВНЦ подготовке восстания в Москве. На беду главы московской организации в его собственноручных депешах чекисты нашли места о вооруженном восстании. Кроме того, чекисты добыли доказательства того, что Щепкин выплачивал жалование начальникам «ударных групп» НЦ, а также редактировал вместе с В.В. Ступиным тексты приказов и воззваний, подлежащих опубликованию в момент восстания.

К началу октября чекисты установили, что в августе в распоряжении ВНЦ «имелась уже некоторая военная сила, при помощи которой и предполагалось «справиться со стихией», «наладить сношения по радио» и ждать прихода от Деникина «первосортной живой силы».

…Глава военной организации Ступин, а с ним вместе и все наиболее активные лица этой организации были арестованы 19 сентября. При этом обнаружены были подлинники… воззваний. Полученные при этом данные раскрыли всю военную работу заговорщиков в Москве».

Момент для ликвидации ВНЦ чекисты выбрали исключительно удачный: продвижение Деникина к Москве активизировало деятельность центра, требовавшего «чрезвычайно срочных» указаний, денег для закупки оружия и патронов, «излишек первосортной живой силы, который мог бы составить отряд особого назначения».

Ленина ввел в курс дела заместитель начальника отделения информации Особого отдела И.М. Данишевский, доставивший по поручению Дзержинского материалы только что ликвидированного ВНЦ[1179].

24 сентября 1919 года на заседании Общегородской конференции Московской организации РКП(б) выступил с речью об успешной ликвидации чекистами Всероссийского национального центра председатель ВЧК и ее Особого отдела, а также член Комитета обороны г. Москвы Феликс Дзержинский: «Работа ВЧК за последнее время была очень удачна. Еще при раскрытии шпионского заговора мы получили нити о существовании еще более крупного заговора в Москве. Затем в результате усиленной работы нам удалось не только накрыть главарей, но и ликвидировать всю организацию, возглавляемую знаменитым «Национальным центром». Председатель «Нац[ионального] ц[ентра] [Н.Н. «Щепкин]» был захвачен, когда принимал донесение от посла Деникина. Захвачены очень ценные документы, которые будут опубликованы. Затем мы напали на след военной организации, [со]стоящей в связи с Нац[иональным] центром, но имевшей свой самостоятельный штаб. Этот военный заговор удалось тоже вовремя ликвидировать. В этих заговорах участвовали как кадеты, так и черносотенцы и правые с.-р. Общее политическое направление давали кадеты. Арестовано около 700 человек. Цель их была захватить Москву и дезорганизовать наш Центр. На своих последних заседаниях они подготовляют окончательное свое выступление. Даже назначен час: 6 часов вечера. Они надеялись захватить Москву хотя бы на несколько часов, завладеть радио и телеграфом, оповестить все фронты о падении Советов и вызвать, таким образом, панику и разложение в армии. Для осуществления этого плана они скапливали здесь своих офицеров; в их руках были три наших военных школы: одна в Вишняках, Высшая стрелковая школа в Кунцеве, окружная артиллерийская школа [в Волоколамске]. Они предполагали начать выступление в Вишняках, в Волоколамске и Кунцеве и отвлечь туда силы, а затем уже поднять восстание в самом городе. У них был разработан подробнейший план действий: Москва была разбита на секторы по Садовому кольцу; за Садовым кольцом на улицах построить баррикады, укрепиться на линии Садового кольца и повести оттуда в некоторых местах (пунктах) наступление к Центру. Я прочту сейчас объяснительную записку к плану, которая показывает, как точен и детализирован был их план действий (читает). К сожалению, должен признать, что мы таких планов составлять не умеем. Они были настолько уверены в победе, что заготовили уже целый ряд воззваний и приказов. Эти документы очень интересны: они выявляют характер «Нац[ионального] центра» и штаба Добровольческой армии Московского района. Национальным центром руководили кадеты, в штабе же большинство были черносотенцы. Это отразилось на их воззваниях. (читает воззвание «Н[ационального] ц[ентра]»). Чтобы привести свой план в исполнение, им надо было иметь оружие. Они сосредоточивали его незаконным образом в школах, которые были под их влиянием, а также закупали его в наших складах и образовывали свои склады. Силы их, по подсчетам, равнялись 600 человек (в варианте газеты «Правда» указана цифра в 800 человек) кадровых [военных] и, кроме того, они рассчитывали на некоторые части, в которые им удалось поставить своих людей для подготовки почвы. Благодаря большим связям в штабах им удавалось посылать своих людей всюду, где это было необходимо. Для этой цели они использовали и наших товарищей, пользуясь их легковерием и привычкой устраивать своих знакомых. Чтобы помешать нам применить против них красный террор, они рассчитывали завладеть т. Лениным и т. Троцким и держать их в качестве заложников. Печально то, что среди арестованных был один коммунист, который потом оказался черносотенцем, член Союза русского народа. Московской организации надо на это обратить внимание. Много в нашей организации расхлябанности и недопустимой доверчивости: в окружной артиллерийской школе не было ни одного коммуниста. Мы тайно послали туда своего человека для слежки, и он рассказывает, что там белогвардейские планы обсуждались совершенно открыто – и это не только в одной этой школе. В Школе маскировки некоторые части гарнизона тоже не наши.

Что же мы делаем? Какие меры мы принимаем? До сих пор почти ничего. При нашей расхлябанности и беспечности тщательно разработанный план белогвардейцев мог нам причинить непоправимый вред. Прав Троцкий, говоря, что можно споткнуться в мелочах. Этот урок должен нас заставить быть более беспощадными. Изменником мы должны клеймить всякого разгильдяя. Каждый член партии должен бороться с дезертирством и нашей распущенностью.

Недавно была произведена проверка имеющегося в частях оружия. Оказалось, что многие учреждения не вели записей имеющегося оружия. Было найдено огромное число винтовок, патронов, револьверов, о которых ничего не знали. Ясно, что при такой постановке дела белогвардейцам было нетрудно доставать оружие. К[омите]том обороны приняты и проводятся в жизнь ряд мер для охраны города. (оглашает постановления К[омите]та обороны). Успешность нашей борьбы с заговорщиками зависит от поддержки, которую каждый член партии окажет в проведении этих мер»[1180].

В тот же день Дзержинский заменил своего заместителя по ВЧК Якова Петерса в Комитете обороны г. Москвы[1181] – это свидетельство повышенной боязни военного переворота в столице.

Несмотря на то, что успехи чекистов руководство большевистской партии и государства поспешило приукрасить (так, выступление Дзержинского, напечатанное в газете «Правда» число арестованных «возросло» с 600 до 800), советская пресса все же достаточно объективно описала события, связанные с ликвидацией ВНЦ. Из выступления главы ВЧК, раскрытый Всероссийский национальный центр был крайне опасной для большевистской власти организацией. Его ликвидация стала первым крупным успехом ВЧК и ее Особого отдела.

Подробности ликвидации изложил в «Докладе Комитету обороны г. Москвы о военном заговоре» председатель комитета Лев Каменев. Доклад, по соглашению Комитета обороны г. Москвы с ВЧК, отпечатала газета «Известия ВЦИК».

После ликвидации «Тактического центра» оставшиеся на свободе руководители белогвардейского подполья решили свернуть работу в Северной и Центральной России и перенести свою деятельность на юг, ближе к армиям Деникина[1182]. Это была первая серьезная победа отечественной военной контрразведки.

Что касается полковника В.Д. Хартулари, то он получил в 1920 году новое задание – Штаб Русской армии распорядился подготовить вооруженное выступление казаков на Дону и в Кубани, поддержанное десантом из Крыма. Для организации восстаний из казачьих офицеров, оставшихся в тылу Красной Армии для подпольной работы, создали «Всероссийскую внутреннюю и зарубежную сеть разведывательного отдела Главкома на юге России господина Деникина». Хартулари поручалось общее руководство организацией. Задание было провалено: еще в апреле 1920 года Ленина проинформировали – сгруппировавшиеся на Дону белогвардейцы летом готовят ряд восстаний. Советским контрразведчикам председатель Совнаркома поручил подавлять контрреволюционные организации «в зародыше». Агентура Особого отдела Кавказского фронта проникла в Штаб Русской армии, раскрыла организацию и планы врангелевской разведки; арестовала полковника Хартулари; чекисты вскрыли агентурные сети противника на Кубани, в Ростове и Новочеркасске. Расчеты штаба Врангеля на помощь со стороны казачества не оправдались, что послужило одной из причин срыва десантной операции П.Н. Врангеля, целью которой был захват Кубани и Северного Кавказа, а также развертывание большевистского восстания на юге России[1183].