Глава 8

Никогда не надо задавать вопрос, с чего все началось. Если хочешь получить более точный ответ о первопричине, надо спросить, с кого началось.

Джохар Дудаев был одним из тех, кто стоял в начале всей этой «чеченской эпопеи». Многие вообще узнали о существовании такой республики, как Чечня, одновременно с его именем.

…Во время путча в Москве в 1991 году глава Чечено-Ингушетии Доку Завгаев поддержал ГКЧП. После подавления путча в столице было решено сместить существующую власть в Чечено-Ингушетии и заменить Завгаева Дудаевым. Командир авиадивизии, дислоцировавшейся в Эстонии, был популярен на родине: «Наш первый генерал!» – говорили чеченцы с гордостью. По словам бывшего главы кремлевской администрации Сергея Филатова, Дудаев поехал в Чечню с санкции советников Ельцина Геннадия Бурбулиса и Михаила Полторанина.

Я был знаком с Дудаевым, четырежды встречался с ним за два года войны и могу сказать, что знаю его настолько, насколько можно узнать человека и политика за приблизительно полтора десятка часов общения. Уверен, что он не был оголтелым сепаратистом. Он хотел послужить своему народу, о котором имел поверхностное романтическое представление.

Познакомились мы в феврале 1995 года в Гудермесе, когда Грозный ценой огромных потерь уже был занят федеральными войсками. Мою встречу с ним организовал не кто иной, как Салман Радуев, тогдашний «представитель президента и глава администрации Гудермесского региона Чеченской Республики Ичкерия» – так было написано на визитке, которую он вручил мне в первую же минуту нашего знакомства. Узнав, что журналисты ищут встречи с президентом Джохаром Дудаевым, Радуев не заставил себя долго ждать и приехал к нам в какую-то контору, где мы находились под опекой гудермесских чиновников со сдержанными и сановными манерами общения, выпестованными советской бюрократической школой. Радуев произвел на меня впечатление человека, бескомпромиссно убежденного в правоте своего дела. Видно, он потрудился над тем, чтобы ловко перекладывать шаблоны убежденного комсомольского лидера районного масштаба на идеологию независимости Ичкерии, умело сменив ключевые фразы. Он сразу обещал устроить интервью с Дудаевым, но прежде счел необходимым просветить нас относительно того, что происходило и происходит в Чечне. Делал он это напористо, не мямлил, подыскивая нужные слова, и сохранял при этом необходимую осанку. Радуев, наверное, что-то слышал о том, что тот, кто рассказывает истории, правит миром. Но, судя по последующим событиям его жизни, он и эту древнюю мудрость усвоил не до конца.

Теперь уже трудно вспомнить все, о чем он говорил мне и оператору Илье Папернову более часа, осталось только ощущение «прокомпостированных» умелым оратором мозгов.

Уже стемнело, когда нас отвезли в ничем не примечательный кирпичный дом в частном секторе Гудермеса. Мы ждали недолго. Во двор заехала обычная белая «Волга», и из нее вышли трое охранников и сам Дудаев. Я вышел в коридор поздороваться с ним и сразу пригласил к камере. Однако мне сказали, что президент сначала совершит намаз, а затем будет разговляться после дневного поста. Это, по всей видимости, был дом его родственников, у которых он нередко бывал и прежде. Дудаев разговаривал тихо, и, казалось, не очень уверенно выговаривал чеченские слова.

Спустя полчаса в небольшой внутренней комнате нам устроили импровизированную сцену с чеченским флагом на заднем фоне. Электричества не было во всем Гудермесе, и мы снимали при свете двух керосиновых ламп, пристроенных перед зеркалами допотопного трельяжа. С самого начала интервью рядом с нами сидел один из охранников и следил за нашими с оператором движениями. Понаблюдав за нами и заключив про себя, что у нас нет никаких опасных намерений по отношению к президенту, он удалился.

Дудаев был одет в идеально подогнанный китель без каких-либо опознавательных знаков. Аккуратно застегнутый ослепительно белый воротник рубашки выглядывал из-под свитера цвета хаки, а на безукоризненно подстриженной голове красовалась пилотка с ичкерийским гербом. Казалось, что выправка у генерала была прирожденной. Двигался он не спеша, но как будто сдерживал внутри себя сжатую пружину. Тонко подстриженные усики и строго сомкнутые губы в сочетании с полусжатыми кулаками выдавали в нем человека, все время смиряющего свои бурлящие эмоции и чувства. Выдержка, которую он воспитал в себе за долгие годы службы в советской армии, стала его натурой. Возможно, именно это качество и не позволило ему стать харизматичной и яркой личностью в политике. В убедительности речи Дудаев уступал Радуеву, мужу своей племянницы, но выглядел гораздо более точным и менее позерствующим, чем последний. Сразу было видно, что генерал, командовавший авиадивизией стратегического назначения, привык, не разглагольствуя, отдавать короткие и четкие приказы, не терпящие пререканий. Но в то же время он понимал, что в общении с незнакомыми журналистами надо быть поразговорчивее и постараться расположить их к себе.

Не помню, удалось ли кому-нибудь из коллег поговорить с Дудаевым сразу после боев в Грозном, но я считал свою встречу с ним крупным везением. После взятия федеральными силами Президентского дворца в Грозном ходили слухи, что Дудаев если и не убит, то серьезно ранен. Кроме того, в недавно начавшейся войне это была моя первая встреча с действующей фигурой столь высокого ранга, и мне важно было наладить контакт с этим человеком.

Интервью длилось около двух часов, и я задал всего несколько вопросов, все остальное время слушал, не перебивая. Он начал с того, что Чечня никогда не входила в состав России, свидетельством чему служит то, что за все триста лет контактов между ними не было подписано ни одного более или менее стоящего договора. И в течение всех этих столетий с периодичностью в пятьдесят лет происходит систематическое уничтожение чеченцев как нации. Он говорил о ярлыках, навешиваемых чеченцам, – дикари, предатели, мафиози, бандиты – и о том, что, несмотря ни на что, чеченцы сохранили свое благородство и добьются-таки свободы. Особое негодование у него вызывали методы и средства, применяемые российской армией, в результате которых за один только первый месяц погибло много ни в чем неповинных мирных граждан.

Только война дает отпор войне.

Красна брань дракой. Чем долго браниться, не лучше ль подраться?

Чеченская и русская поговорки

Я спросил Дудаева о его встрече с министром обороны РФ Павлом Грачевым, состоявшейся в Слепцовском незадолго до ввода российских войск в Чечню 11 декабря 1994 года.

– С Грачевым мы обсуждали ситуацию и твердо договорились, что никакого силового решения эта ситуация не требует. Все вопросы политические, и военного вмешательства здесь не требуется. Грачев сказал, что ни одного неясного вопроса между нами не осталось. Потом журналистам он заявил это же. Я уже чувствовал, что у политического руководства России другие планы и оно не позволит Грачеву отказаться от войны. Но собравшейся многотысячной толпе я выдавил из себя: «Договорились, что все решим миром». Я убежден, что Грачев не так испорчен, как генералы и офицеры, и не так испачкан, как его испачкали политические авантюристы. Он пытался убедить Ельцина, что здесь не требуется никакого военного решения. Но есть Степашин, Шахрай, Ерин, Сосковец, Лобов – так называемый Совет опасности. Конечно, их больше, и они убедили Ельцина в другом.

Грачев, вспоминая ту встречу, в одном из интервью говорил, как Дудаев сказал ему: «Мы с тобой можем договориться, но меня тогда пристрелят те, кто со мной сюда пришел». С Дудаевым тогда были Зелимхан Яндарбиев, Шамиль Басаев, Мовлади Удугов.

По словам Дудаева, существовал саботаж распоряжений верховной российской власти. В качестве примера он рассказал, что сразу после объявления Ельциным запрета на применение боевой авиации бомбардировки Грозного усилились, что не выполнялись распоряжения премьера Черномырдина, с которым чеченская делегация договорилась о доработке и подписании полномасштабного соглашения, выработанного два года назад, в 1992-м. Как я потом выяснил, проект соглашения между Москвой и Грозным был схож с Договором о разграничении полномочий между Москвой и Казанью.

– Россия сюда ломится в открытые двери. Широко открытые двери, – говорил Дудаев с расстановкой. – Еще три-четыре года назад был готов проект соглашения, который Руцкой носил Ельцину, и тот собственноручно пометил в правом верхнем углу: «Согласовано».

На мой уточняющий вопрос, была бы по этому договору Чечня субъектом России, Дудаев ответил:

– Нет, Чечня не была бы субъектом Российской Федерации, но мы делегировали бы России часть полномочий, в которых все ее интересы были бы учтены: совместная эксплуатация дорог, связи, воздушного пространства, совместная работа правоохранительных органов, оборона. Нам нужна была прежде всего свобода духовная, духовно-нравственная, – заключил Дудаев.

Что именно он имел в виду в данном контексте, я не совсем понял. Можно ли прописать духовно-нравственные законы и объявить, что по ним кто-то от кого-то независим в политическом смысле? По-моему, нет.

К концу второго часа интервью Илья валился со стула, на котором он просидел все это время с тяжелой камерой на плече. Дудаев, заметив это, сказал что-то вроде того, что нелегка журналистская доля. И только тут я заметил на его лице мелькнувшую настоящую улыбку. Незаметно подошедший телохранитель шепнул мне на ухо, что пора бы закругляться, к тому же президент еще не разговлялся, а ужин уже совсем остывает. Сухо попрощавшись, Джохар Дудаев ушел с охранником в соседнюю комнату. Первый раз в тот вечер я пробовал чеченское национальное блюдо жижик-галныш.