Два огня

С утра 27 октября с северо — востока подул сильный ветер. Он гнул оголенные ветви деревьев, бил в лицо нашим обороняющимся бойцам.

Разъяренный враг начал обстреливать лес зажигательными снарядами. Все горело вокруг нас. Горели сухие листья, кусты, валежник, пни, высохшие деревья. Высоту заволокло дымом.

Теперь нам предстояло выдержать два огня: непрекращавшийся вражеский обстрел из всех видов оружия и неумолимый лесной пожар. Последний был страшнее пушек и минометов. Языки пламени подступали к нашим позициям, горький дым душил и разъедал глаза.

Враг возобновил свои атаки. Фашистские автоматчики с наглыми выкриками шли на приступ. На их стороне теперь были все преимущества. Ветер относил дым на нас. И они шагали уверенно, предвкушая, видимо, реванш.

В тот навсегда запомнившийся день я переходил, прыгая через огонь, протирая слезящиеся глаза, из подразделения в подразделение, помогал, чем мог, командирам, обращался к бойцам с ободряющим словом и видел, что стойкость их непоколебима. Не было ни уныния, ни страха, лишь вскипала жгучая ненависть, росла яростная решимость устоять перед смертельной угрозой, победить.

Превосходный пример показал старшина 2–й статьи Владимир Зроховский. Пока рота отбивала фашистов, двигавшихся в психическую атаку, он с группой бойцов прорвался слева сквозь пламя лесного пожара во фланг атакующим и внезапным налетом привел их в полное замешательство. Враг побежал назад. Зроховский с товарищами захватил вражескую минометную батарею.

На моих глазах отбивали атаку за атакой бойцы 16–го батальона. Отбросив врага, они принимались тушить бушующий вокруг лесной пожар. Глушили огонь плащ — палатками, бушлатами и шинелями, разбрасывали тлеющие листья и засыпали их пригоршнями песка, рыли канавы, чтобы остановить огонь. Едва рассеивался дым, бойцы снова по — хозяйски занимали свои позиции.

Вот на холме, поросшем кустарником и молодым сосняком, заняли позицию пулеметчики Царев, Белов и Быков. Задыхаясь от дыма, то и дело протирая воспаленные глаза, они приникли к «максиму» и автоматам и, как только сквозь серую пелену прояснялись силуэты гитлеровцев, открывали дружный, прицельный и меткий огонь. У гитлеровцев, видимо, создавалось впечатление, что перед ними целое подразделение. Девять фашистских атак отбила эта тройка. Когда вражеские пули сразили Царева и Быкова, Белов один продолжал удерживать позицию и вести огонь по наседающему врагу. Но и его вдруг ранило. Умолк пулемет на холме. Прибежавшая сюда медсестра Фаина Трубина увидела Белова лежащим за пулеметом без сознания. Правая рука в крови, левая сжимает гранату. Фаина быстро сделала Белову перевязку и сама легла за пулемет. Приближавшихся немцев девушка косила очередями, и заставила их залечь. Подоспевшая группа наших автоматчиков воспользовалась этим и двинулась в контратаку.

Я следил за ходом боя с наблюдательного пункта командира роты П. К. Яброва. В разгар боя в роту пришел закопченный, измазанный сажей секретарь комсомольского бюро батальона Григорий Гутник. Он развеселил бойцов какой — то шуткой. Воины приободрились, усилили огонь. Гутник разглядел поблизости овражек, ведущий в сторону противника. Вместе с заместителем политрука Бабаковым и четырьмя краснофлотцами комсомольский вожак прополз овражком вперед и укрылся под крутым берегом старого водоема. Отсюда отважная шестерка внезапно открыла по атакующим фашистам огонь из автоматов и пулемета. Те прекратили атаку, залегли. Вскоре две группы гитлеровцев осадили засевших в овраге моряков, но они отбивались, не подпуская врага близко, тем самым отвлекали его и мешали фашистам атаковать основную позицию роты.

Охваченную огнем гору сотрясали взрывы, оглашала неумолчная стрельба. Миновало обеденное время. Бойцы не замечали ни усталости, ни голода, хотели только пить и просили патронов, гранат. Боезапас и свежая вода — вот что в этом аду больше всего нужно было воинам. И в каждом подразделении были свои «заготовители». Краснофлотец Панченко весь день неустанно сновал к подножию горы и обратно, вверх. Сквозь огонь, дым, фонтаны разрывов он тащил к позициям патроны, гранаты, студеную ключевую воду. Когда Панченко ранило, его заменил краснофлотец Горелов.

Кое — где гитлеровцы вклинились в нашу оборону. На фланге роты лейтенанта Мартынова старшина 1–й статьи Антропов вдруг заметил невдалеке фашистского солдата, торопливо тащившего по ложбине ящик с патронами к своему подразделению, которое прорвалось вперед.

— Куда, гад! — крикнул Антропов и метким выстрелом уложил фашиста.

К ящику с патронами подскочил, пригибаясь, другой гитлеровец. Антропов сразил и его. Но тут услышал свист мины, вздрогнул от удара в руку и оторопел: вражеская мина, скользящим ударом разорвав моряку рукав бушлата, упала на землю рядом и не разорвалась. В тот же момент старшина сквозь дым заметил приближающихся гитлеровцев. Едва отскочив от мины, Антропов с криком «полундра» швырнул в фашистов гранату, другую. И только тогда ушел с опасного места.

Опасения у нас вызывал юго — западный участок высоты — наименее укрепленный и удаленный от наших главных сил. На этом участке натиск фашистов отражала горстка бойцов 305–го батальона: коммунист Семен Савотченко, краснофлотцы Дмитрий Назаренко, Семен Ткаченко и Василий Долбня, только что принятый по рекомендации Савотченко в партию. У них были пулемет, автоматы, гранаты. Укрывшись в лесу, группа Савотченко фланговым огнем косила гитлеровцев, атаковавших роту Ржеуцкого.

На чью — либо помощь бойцам во главе с Савотченко рассчитывать не приходилось: они были отрезаны от роты полосой горящего леса. Их непрерывно атаковали фашисты, и до роты лишь иногда доносились хриплые возгласы Савотченко:

— Огонь по сволочам!.. Полундра!.. Бей гадов насмерть!

Весь день там трещали пулеметные и автоматные очереди, бухали взрывы гранат. Четверка храбрецов мужественно отбивала атаки, отвлекая на себя значительные силы врага.

Командир роты старался поддержать Савотченко огнем ротных минометов и пулеметов. Но стрелять приходилось вслепую: кругом полыхал пожар, клубился дым, а связи с Савотченко не было.

Разведчики, посланные командиром роты к Савотченко, услышали за дымовой завесой яростные автоматные очереди и крики: «Рус, сдавайся!..» Взрывы гранат заглушили эти крики. Стрельба прекратилась. Выскочив на опушку леса, разведчики сквозь поредевший дым разглядели силуэты гитлеровцев, снова убегающих назад. На них обрушила огонь наша полевая артиллерия. Рота Ржеуцкого перешла в контратаку и преследовала бегущих.

Поздно вечером, когда утих бой, санитары обнаружили в лесу обгорелые трупы четырех героев. В них узнали Семена Ивановича Савотченко, Василия Сергеевича Долбню, Дмитрия Петровича Назаренко, Семена Ефимовича Ткаченко. У Долбни нашли измазанный, исписанный карандашом листок. Из того, что удалось разобрать на этом листке, мы узнали о подвиге доблестной четверки. Савотченко с товарищами отбил за день одиннадцать атак. Когда враг откатывался, бойцы бросались тушить наседавший на них лесной пожар, потом снова занимали свою позицию, решив держаться до конца. Когда рядом разорвалась вражеская мина и насмерть сразила троих, оставшийся в живых Долбня продолжал вести по врагу огонь из автомата. Он был ранен в обе ноги и не мог больше передвигаться, но фашистам не сдался. Последнюю их атаку герой отбил, вышвырнув в гущу наседавших врагов одну за другой все гранаты, оставшиеся у него и убитых товарищей.

Погиб Долбня не от руки врага, а от пламени лесного пожара, бороться с которым был уже не в силах.

Вокруг позиции четверки героев мы насчитали сорок трупов гитлеровцев[1].

…Утихла опаленная гора. Затих и пожар, только кое — где еще вспыхивали огненные языки, тлели листья и пни. В темноте мы разыскивали друг друга. Не зная еще всех жертв, я с тревожным чувством обходил подразделения и радовался каждому знакомому лицу.

Снова встретившись с командиром роты Ябровым, мы присели на мшистый холм под сосной. Рядом мы услышали веселый голос Гриши Гутника. Подойдя, он достал из кармана папиросы:

— Теперь, товарищ полковой комиссар, можно и покурить всласть, правда?.. Кстати, и спичек не нужно: огонек готовый…

Он нагнулся и прикурил от дымившегося пня.

Наш разговор прервал посыльный, доложивший, что вторая рота хоронит Савотченко, Долбню, Назаренко, Ткаченко.

Воины выстроились на поляне среди темного леса. Лиц в сумерках не было видно. В гнетущей тишине глухо шуршали лопаты, комья земли сыпались в братскую могилу.

Над свежим холмом отдали последнюю почесть погибшим: прозвучал, эхом раскатившись в горах, салют из автоматов. У края могилы поставили простой солдатский памятник.

Тихо, дрожащим от волнения голосом, говорил комбат Шерман:

— Это не все, что осталось от вас, беззаветные герои, друзья наши! Гордая память о вас и о вашем прекрасном подвиге будет жить в сердцах наших однополчан, в сердцах ваших родных и близких. Родина прославит ваши имена. Тысячи новых героев пойдут на врага, чтобы отомстить за вас и отстоять жизнь, свободу, счастье народа!

Потрясенные пережитым, молча шли мы с Шерманом по лесной тропе.

Острый запах гари напоминал о пожаре. На одной из полян бойцы тушили не унявшийся еще огонь. Я увидел старшину 1–й статьи Манилкина.

— Как дела, Манилкин? — опросил его.

— Нормально… — ответил он уклончиво, а после паузы угрюмо произнес: — Дорого досталась нам эта гора… Два моих лучших друга убиты. В первый день подорвался на мине Виктор Шиманов. Сегодня погиб Толя Озеров. Он первым бросился в контратаку. Всех нас поднял, крикнул: «За Родину! Полундра!..» Мы тут смяли фашистов, захватили пулемет, два миномета, двух лошадей с вьюками… А Толю Озерова прошила автоматная очередь…

Манилкин постоял молча, смахнул слезу.

— Два лучших друга были… Отомстить за них — отомстим, а друзей не вернешь.

У меня снова защемило сердце. Обнял моряка за плечи, сказал:

— Мужайся, Манилкин. Освободим Родину, тогда скажем: недаром погибли друзья наши, недаром мы проливали кровь и смотрели в лицо смерти.

Манилкин помог мне найти командира роты Бутвина. Вместе с Бутвиным мы обошли взводы, очищавшие от горелой трухи места для ночлега. Мужественно перенеся потрясения минувшего дня, люди работали молча.

В одном из взводов мы встретились с инструктором политотдела политруком Григорием Цвилием. Беседуя с краснофлотцами, он разъяснял им общую обстановку на нашем участке фронта, говорил о роли нашей бригады, с честью выполняющей свою боевую задачу, о героизме морских пехотинцев.

Узнав, что я был во время боев в 16–м батальоне, краснофлотцы попросили меня рассказать, как дрался шестнадцатый. Я поделился своими впечатлениями о самых острых моментах боя и заключил:

— Раз уж мы смогли устоять сегодня, в пламени и в дыму, под натиском остервеневших фашистских полчищ, то теперь нам ничего не страшно. Морские пехотинцы преодолеют все и победят. Надеюсь, что и вы такого же мнения.

— Да, верно! — ответили бойцы.

Вернувшись в 16–й батальон, я встретил у КП начальника связи лейтенанта Г. Н. Овчинникова.

Он показал мне запись перехваченного нашим радистом разговора гитлеровских офицеров — штабного и командира подразделения: «Все уже подтянули?» — «Нет, пришла только часть…» — «Скорее начинайте!» — «Господин полковник, люди пришли без ручных пулеметов, и у меня их почти нет…» — «Ладно, подкинем пару станковых».

Спустя некоторое время разговор возобновился: «Ну как, готовы?» — «Ждем, когда начнет действовать авиация». — «Какая? Так вы и до завтра будете ждать…» — «Как же быть? Я не могу так начинать, это риск…» — «Кто не рискует, тот не побеждает. Начинайте, мы поможем!» — «О нет, я прошу вас… Я подожду пополнения…».

Как видно, гитлеровцы понесли чувствительные потери и уже не столь решительны, как были в начале боя, но от наступления не отказывались.

— Завтра надо ждать новых атак и встретить их смелее, — сказал я и предложил начальнику связи показать эту запись радиоперехвата комбату Красникову.

— А вот как настроены наши, — сказал подошедший к нам Пономарев и извлек из полевой сумки боевой листок, выпущенный батальонной редколлегией.

Вверху через весь листок был выведен призыв ЦК ВКП(б) к 25–й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции: «Доблестные защитники Кавказа! Отстаивайте каждую пять родной земли, громите ненавистного врага! Да здравствуют свободолюбивые народы Кавказа!».

В боевом листке рассказывалось о воинах, отличившихся в боях на высоте Кочканово и представленных к правительственным наградам. Я прочитал знакомые фамилии: Н. В. Бастрыкин, П. С. Спивак, А. М. Одноперов, И. В. Соколов, Г. Т. Ординат, заместитель политрука Е. С. Бабаков, сержант А. Я. Волков, лейтенант В. Н. Пигалов, медсестра Ф. Г. Трубина и другие.

Листок призывал воинов следовать примеру отважных, учиться у них крепче бить ненавистного врага.