Есть плацдарм!

В шесть утра по сигналу поднялись в атаку все десантные части в районе Станички. На правом фланге штурмовали южную окраину Новороссийска части 255–й бригады, в направлении кладбища и высоты 307.2 двинулись подразделения полковника Горпищенко. Левее, вдоль берега вступили в бой батальоны нашей бригады.

Оставив наше ночное убежище — бетонный чан, мы с Красниковым выползли к железнодорожному полотну и залегли за насыпью.

Перед нами открывалась широкая прибрежная равнина, изрытая снарядами, кое — где мигали вспышки вражеских пулеметов и вдали — разрывы снарядов.

Дружно и лихо шли в атаку наши батальоны: справа — 16–й, слева — 305–й. Охватывая с двух сторон Лагерный поселок и безымянный хутор, занятые врагом, морские пехотинцы двигались навстречу ураганному огню, сами стреляли на ходу. Редели ряды, но цепи атакующих неумолимо приближались к поселкам и продвигались короткими перебежками, стреляя из — за укрытий. Враг неистовствовал, изрыгал ливни артиллерийского, минометного, пулеметного огня, но морскую пехоту удержать не мог.

Предутренний полумрак мешал нам видеть дальше всю картину боя, да и складки местности стали заслонять атакующих. Но оттуда доносилось многоголосое «ура», и комбриг по телефону получал сообщения, что наши подразделения уже врываются на позиции врага. Слышны стали взрывы ручных гранат.

На рассвете наши части выбили врага из поселков Лагерного и Алексино. В районе Алексино захватили две трехорудийные батареи и сразу же открыли из трофейных пушек огонь по отходившим гитлеровцам.

Все глубже проникая во вражескую оборону, бойцы поднялись на возвышенность, где располагались аэродром и поселок Мысхако. У гитлеровцев были тут сильные линии укреплений, и сопротивление их усилилось, но наши подразделения делали обходы, били врага с флангов и тыла.

70 фашистов, врасплох захваченных в траншее на склоне возвышенности, не приняли рукопашной схватки и сдались в плен. Их увели в направлении радиостанции, чтобы ночью переправить на Большую землю, но налетели фашистские «мессершмитты» и, не различая своих и наших, сбросили бомбы на пленных. Раздались дикие вопли. Почти все пленные погибли от своих же бомб.

Хорошие вести шли из 305–го батальона. Упорно преодолевая сопротивление врага, батальон описал кривую вдоль берега и продвинулся вперед дальше всех — на три километра. Вдруг оттуда раздался тревожный звонок. Телефонист сообщал, что комбат Янчук и его замполит Сидоров тяжело ранены. Командование батальоном принял заместитель командира по строевой части старший лейтенант Я. С. Борисенко.

Красников, резким жестом положив трубку на аппарат, вопросительно взглянул на меня.

— Пойду в 305–й! — отозвался я.

Дмитрий Васильевич одобрительно кивнул головой и сказал:

— Мы тем временем сменим КП. Переберемся на окраину Станички.

Я бросился бегом по оврагу. Вслед за наступавшим батальоном взобрался на возвышенность. Со мной бежали два автоматчика. Навстречу нам несли на носилках раненых, некоторых вели под руки санитары.

Я спешил. Борисенко, принявшего командование батальоном, я знал давно, еще молоденьким курсантом Военно — морского училища береговой обороны в Севастополе. Среди наших воспитанников он тогда выделялся серьезным отношением к занятиям, учился успешно, был исполнителен, аккуратен. Отличился в боях за Новороссийск и был награжден орденом Красного Знамени. Я верил, что несмотря на молодость, он справится с батальоном.

Перестрелка впереди не умолкала. Оставив слева поселок Алексино, мы добрались до аэродрома и увидели в траншеях морских пехотинцев. Они сказали, что комбат в одном из капониров, оставленных немцами в западной части аэродрома. Направляемся туда. В капонире застали одного телефониста. Он доложил, что комбат ушел в роту Ржеуцкого и скоро вернется.

Выйдя из капонира, я оглядел местность. Поселка Мысхако не видно, все затянуто белесой пеленой тумана, только по артиллерийской и минометной стрельбе можно судить, что бой идет совсем близко.

Пришел Борисенко, в морской фуражке и зеленой форме горно — стрелковых войск. Он доложил, что поселок Мысхако опоясан цепью дотов и дзотов, и, кроме того, по атакующим бьют несколько фашистских орудий с холма возле хутора.

Я вызвал парторга батальона старшего лейтенанта Грядинского. Он появился в мокрой, испачканной землей и сажей шинели и рассказал нам, что происходит в боевых порядках.

— Застряли мы тут, товарищ полковник, — сказал он. — Несколько атак сделали, но нигде не пробьешься… В первой роте краснофлотцы решили подползти к проволочным заграждениям и забросать гранатами пушку, которая била прямой наводкой и особенно мешала нам. Подползли, но куда там… С фланга как резанет пулемет, за ним — другой. Не добрались до заграждений… Нет у нас своей артиллерии, вот беда…

Я связался по телефону с Рогальским, наступающим справа. Он доложил, что подразделения 16–го тоже залегли перед плотной огневой завесой.

Но медлить и отсиживаться в укрытиях нельзя. Враг, собравшись с силами и осмелев, может броситься в контратаку. Нельзя ослаблять свой напор и давать ему передышку.

— Что думаете предпринять? — спрашиваю у Борисенко.

Встречаю его открытый, ясный взгляд.

— Будем атаковать небольшими группами, — уверенно сказал он. — И атаковать не в лоб… Тут много кустарников и оврагов. Можно обходить фашистские укрепления скрытно и делать внезапные налеты.

— Действуйте! — сказал я Борисенко. — Будет трудно, но нужно во что бы то ни стало сбить гитлеровцев с этой высоты, не ожидая завтрашнего дня, иначе они подтянут резервы, и тогда дела наши будут плохи.

Грядинскому я приказал исполнять обязанности замполита, посоветовав:

— Разъясните морякам, что гитлеровцы не уверены, смогут ли удержаться на Мысхако. Об этом заявили пленные. Вдохните в наших людей уверенность. Напомните, как драпали фашисты из Лагерного и Алексино, когда мы навалились на них по — настоящему. Не выдержат и здесь, не спасут их ни доты, ни пушки на высотке… Действуйте напористо. Мы вас усилим минометами, подтянем сюда батальон Фишера.

Раздался звонок: Красников сообщил мне, что полковник Потапов приглашает нас на свой КП.

Командир 255–й бригады полковник Потапов до прибытия командира Группы особого назначения был на Мысхако старшим, и мы должны были согласовывать с ним свои действия.

Я направился на КП нашей бригады, располагавшейся теперь в домике у юго — западной окраины Станички. Добраться туда, однако, было не легко. Весь район от нашего переднего края до Станички непрерывно обстреливался из дальнобойных орудий и крупнокалиберных минометов.

Только мы отошли от КП батальона, как впереди разорвалась мина. Я глянул на своих спутников — автоматчиков. Один из них, задорно улыбнувшись, сказал:

— Ничего, пускай перепахивают берег, а мы их как — нибудь перехитрим…

Перебежками, укрываясь в оврагах и кустарнике, мы пробирались вдоль берега. День выдался теплый, солнечный. Я вспомнил о ночной стуже, о бойцах, искупавшихся в ледяной воде, и с удовлетворением подумал: «Теперь, наверное, уже обсохли и согрелись немного!..»

Мы миновали радиостанцию, рыбозавод. Отсюда увидели каменный домик с сараем, стоявший на отшибе вблизи Станички. Тут в довольно надежном и удобном месте и размещался КП бригады. И крыша над головой, и каменные стены, и дом ничем не выделяется среди других, не привлекает внимания.

Рядом с домом, в деревянном сарае, радисты быстро наладили рацию, и Красников стал связываться с батальонами, уточнять обстановку.

Эта рация нас и подвела. Гитлеровцам удалось запеленговать ее и узнать место расположения нашего штаба. Не успели мы с Красниковым получить из батальонов нужные сведения, как по нашему домику ударили тяжелые фашистские пушки. Первые снаряды разорвались невдалеке, потом несколькими прямыми попаданиями разнесло сарай и разрушило стенку нашего дома. Из находившихся в сарае один радист был убит, остальные ранены.

Мы с Красниковым и Рыжовым были в доме, когда снаряд угодил в него. С оглушительным шумом развалилась стена, нам на головы посыпалась с потолка штукатурка. Следующий снаряд разорвался рядом, как раз с той стороны, где рухнула стена. Осколками поразило нескольких штабных командиров. Тяжело ранило в живот лейтенанта Круглова. Он упал, корчась от боли, но сознание не терял и молча смотрел на нас. взглядом прося не тревожиться за него.

Уходить отсюда нам было теперь еще опаснее, чем оставаться. Кругом чистое поле, и все оно простреливается противником.

Гитлеровцы продолжали обстреливать КП. Снаряды рвались вблизи. В нас летели камни.

Не выдержали нервы у молоденькой штабной телефонистки. Забившись в заваленный щебнем угол, она вдруг разрыдалась. Я повернулся к девушке, но она уже сама устыдилась своей слабости и смущенно вытирала слезы.

В этой гнетущей атмосфере вдруг раздался негромкий голос Рыжова. Он повернулся к собиравшим документы командирам штаба и улыбаясь запел: «Вихри враждебные веют над нами…».

Спокойнее всех вел себя в эти минуты Красников. Обегав в разрушенный сарай и убедившись, что рация разбита, он хладнокровно отдавал приказания: оставшимся в живых краснофлотцам немедленно вызвать связистов из 16–го батальона и установить связь с частями, заместителю начальника штаба Шульгину подобрать новое место для командного пункта.

Канонада немного утихла. Мы с Красниковым вышли из полуразрушенного домика и направились на КП к Потапову, на северную окраину поселка Станичка.

В это время фашисты снова усилили артиллерийский огонь. Били теперь по всей Станичке. Добежав через открытое поле до ее окраины, мы с Дмитрием Васильевичем осмотрелись и двинулись дальше, перебегая среди развалин домов.

КП 255–й бригады размещался в подвале разбитого здания. Встретивший нас краснофлотец указал на узкое, не расчищенное после обвала отверстие, которое вело в подвал. Массивный Красников с трудом протиснулся туда, шутливо ворча:

— Не рассчитали парадный вход на мою комплекцию.

С Потаповым мы встретились как старые друзья. Я его знал еще перед войной. Он был тогда преподавателем общевойсковой тактики в училище береговой обороны.

После обмена приветствиями Потапов стал оживленно рассказывать: части 255–й бригады, хотя и не быстро, но упорно продвигаются вперед, заняли уже четырнадцать кварталов южной окраины Новороссийска. Части Горпищенко тем временем заняли огороды и кладбище на юго — западной окраине города.

Красников сообщил о наших боевых делах — о том, что удалось захватить широкую полосу побережья и несколько домов совхоза Мысхако, но в поселке Мысхако враг еще крепко сопротивляется.

— Что ж, надо продолжать дружный напор на всех рубежах, — сказал Потапов.

Мы договорились предпринять во второй половине дня новый штурм вражеских позиций. Потапов обещал поддержать нас своей артиллерией, пока не высадится на Мысхако наш артдивизион.

Был уже час дня. Мы возвращались от Потапова. В воздухе гудели немецкие самолеты. Восемь бомбардировщиков «Ю–88» прошли над поселком, сбросили несколько десятков бомб на наши боевые порядки и в район бывшего КП бригады.

— Ага, попался! — восторженно воскликнул вдруг Красников, увидев, как один из вражеских самолетов задымил и комом полетел на землю, подбитый кем — то из наших бронебойщиков.

У разбитого домика бывшего КП нас встретил командир из оперативной части штаба и доложил, что командный пункт перенесен на северную окраину поселка Лагерного. Мы отправились туда. Красников, придя на КП, сразу же сел за телефон, выяснил обстановку и отдал распоряжение командирам частей.

Возобновившийся вскоре штурм фашистских позиций на этот раз не дал нам нужных результатов. Морские пехотинцы всюду наталкивались на сильнейшее огневое сопротивление врага и не могли продвинуться вперед. К тому же наши люди выдержали за сутки огромное напряжение: ночь не спали, намерзлись, весь день были в бою под адским огнем противника. Требовалась хоть небольшая передышка.

Чтобы не давать врагу покоя, комбриг приказал выделить мелкие подразделения для демонстрации наступательных действий, тем временем накормить людей, привести в порядок подразделения и вести разведку боем, а штурм совхоза и поселка начать следующим утром.