8

Хотя наши войска наносили врагу тяжелые потери, но под натиском превосходящих сил вынуждены были отходить к Москве. Войска 16-й армии сначала отступили на рубеж западного берега Истринского водохранилища и реки Истры, а затем на рубеж Новоселки, Клушино, Матушкино, Крюково, Нефедьево, Ленино.

С отходом наших войск к. Истре связано воспоминание об одном немаловажном случае. Это произошло после оставления нами Волоколамска. Командующий фронтом Жуков вызвал Рокоссовского в район Истры и предложил ему принять командование вновь создававшейся конной армией. Константин Константинович не хотел оставлять свою, полюбившуюся ему, 16-ю армию и высказал мнение, что командовать конной армией можно назначить кого-либо другого, а он согласен принять ее в свое оперативное подчинение. Командующего конной армией тогда так и не назначили, а ее уже сформированный штаб все же был подчинен Рокоссовскому. Командующий артиллерией этой армии полковник П. С. Семенов некоторое время исполнял роль моего заместителя.

Рокоссовский предложил командованию фронта свой план использования свежих кавалерийских соединений и некоторых танковых частей. Он считал необходимым расположить их во второй линии на рубеже Истринского водохранилища, создав таким образом глубину обороны на этом направлении. План этот не был принят. Кавалерийские и танковые части использовались для усиления войск 16-й армии. В результате такого решения рубеж Истринского водохранилища не был занят нашими частями, и при отходе соединений 16-й армии в ее тылу не оказалось войск, готовых оказать сопротивление. Поэтому противник сравнительно легко овладел этим рубежом.

Трудно, конечно, утверждать, но я убежден, что, если бы план Рокоссовского был тогда принят, вряд ли немцам удалось бы добиться такого успеха. И как знать, может быть, на этом направлении вся обстановка сложилась бы иначе… К счастью, отход на рубеж Крюково, Ленино был последним. К началу декабря враг обессилел.

Несмотря на непрерывные и тяжелые бои, наши войска нашли в себе достаточно сил продолжать активные действия. Части прославленной дивизии Панфилова 3 декабря начали бои за возвращение Крюково, которые в дальнейшем переросли в общее контрнаступление на всем фронте нашей армии. Организовать и осуществить контрнаступление было нелегко. В ноябрьских боях наши части очень поредели и устали. Наступление с решительными целями без помощи фронта и Ставки было немыслимо. И эта помощь пришла.

К первым числам декабря в составе нашей армии имелось довольно значительное количество войск: шесть стрелковых и одна кавалерийская дивизия, кавалерийский корпус, четыре танковые и четыре стрелковые бригады. Что же касается артиллерии, то ее у нас было больше, чем в любой армии, сражавшейся в те дни под Москвой: семь полков стрелковых дивизий и пятнадцать полков резерва Верховного Главнокомандования. Кроме того, армии было придано семь дивизионов реактивной артиллерии. Всего у нас насчитывалось более 900 орудий и минометов и 70 установок «катюш». Очень плохо обстояло дело только с зенитными средствами. У нас имелось всего два зенитных дивизиона.

К тому времени на наше направление прибыли из резерва Ставки 1-я ударная и 20-я армии, имевшие в своем составе новые, полнокровные соединения. Это предвещало важные перемены на фронте. Людей охватило воодушевление, все они горели одним желанием — наступать!

Командующий армией 6 декабря отдал приказ о переходе армии в общее наступление. В бой за Крюково вступили 17-я стрелковая, 1-я гвардейская танковая бригады, а потом и 44-я кавалерийская дивизия. Поддерживали их три артиллерийских полка, что позволило сосредоточить на одном километре фронта более 40 орудий и минометов. По тому времени это составляло значительную плотность артиллерии. Основной удар наносился двумя стрелковыми полками, наступавшими в два эшелона на километровом фронте.

В первые дни нашего наступления бои за Крюково и некоторые другие населенные пункты носили особенно ожесточенный характер. В районах Рождествено, Нефедьево, Снигири, Ленино противник несколько раз переходил в контратаки и вынуждал наши части отходить с потерями. Но эти контратаки стоили ему дорого. Например, в боях за Крюково и Каменку фашисты потеряли много пехоты, 54 танка, 77 автомашин, 7 бронемашин и 9 орудий. Огромный урон понесли они от огня нашей артиллерии. В Нефедьево после наших огневых налетов было найдено более 1000 трупов вражеских солдат. В те дни особенно успешно действовали «катюши». Немцы называли их «пушками смерти». В Лунево и Владычино огнем 523-го пушечного артиллерийского полка было уничтожено около 400 вражеских солдат, несколько минометных батарей, 2 орудия и 7 автомашин с боеприпасами. Наши пехотные части овладели этими пунктами, не встретив сопротивления.

В течение 6, 7 и 8 декабря наши войска сбили противника с занимаемых им рубежей, и он начал стремительный отход. В те дни артиллеристам было нелегко. Нам стало ясно, что в организации широкого наступления у нас еще нет достаточного опыта. В этот ответственный период артиллерия усиления и даже часть дивизионной артиллерии начала отставать от пехоты. Что же случилось? Дело в том, что многое мы не предусмотрели, не успели сделать, а в некоторых случаях у нас просто не хватило необходимых средств.

На дорогах в те дни царил досадный беспорядок. Расчистка их была организована плохо, и даже на Волоколамском шоссе имелась только одна снежная колея. Регулирование движения частей хромало. Из-за этого образовывались пробки. Много хлопот доставляли заминированные участки, потому что у нас не хватало средств для обезвреживания мин.

При отступлении немцы взорвали истринскую дамбу, что вызвало повышение уровня воды в реке. Переправы строились под огнем вражеской артиллерии, работа шла медленно. К началу преследования противника удалось построить только одну переправу близ истринского городского музея. Поэтому даже артиллерия стрелковых дивизий смогла переправиться на другой берег через один — три дня после своих стрелковых частей. О быстрой переправе артиллерии усиления мы могли только мечтать.

Три пушечных артиллерийских полка отстали настолько, что смогли вступить в бой только 23 декабря, когда противник откатился на рубеж реки Руза.

Но не следует думать, что артиллерийское командование оставалось пассивным или просто смирилось с создавшимся положением. Офицеры штаба артиллерии, не зная ни сна ни отдыха, носились по фронтовым дорогам, чудом проскакивали или объезжали бесчисленные пробки, разыскивали отставшие части и помогали им продвигаться за войсками.

Наступление… Многие склонны подразумевать под этим словом только наступающую густыми цепями пехоту, несущиеся впереди танки, бесчисленное множество разрывов снарядов и мин, гул самолетов, бомбовые удары. Но это, если можно так выразиться, только лицевая сторона медали. Надо взглянуть на ее обратную сторону, чтобы получить приблизительное представление о наступлении в целом. Оно может развиваться успешно и без задержек, если за передовыми частями неотступно следуют их вторые эшелоны с многочисленными тыловыми подразделениями и артиллерия. В то же время должны выдвигаться на исходные рубежи танковые и кавалерийские корпуса, предназначенные для развития успеха. Все это значит, что за передовыми частями должен хлынуть поток войск, представляющий собой десятки тысяч людей, тысячи автомашин и повозок, большое количество орудий, 48 танков… Если сказать образно, весь этот поток до определенного времени как бы замкнут в отдельных водоемах (в районах сосредоточения или на позициях), связанных с основным руслом реки наступления небольшими каналами (проселочными, полевыми и лесными дорогами). Для достижения успеха необходимо, чтобы поток войск, устремляющийся за наступающими частями, набирал силу из этих водоемов в определенной последовательности, подчиненной основному замыслу. Но само по себе в жизни так получиться не может. Для этого нужна четкая организация и непрерывное руководство, управление всей массой войск.

С началом нашего наступления все части и тылы быстро выходили из занимаемых ими районов и устремлялись вперед, чтобы не отстать от наступавших соединений. При таких благих намерениях, но при отсутствии четких планов и регулирования они вместо быстрого продвижения вперед мешали друг другу, создавали заторы на дорогах, отставали от передовых частей. В результате этого наступавшая пехота, лишаясь поддержки вторых эшелонов, бесперебойного пополнения боеприпасами, горючим и продовольствием, снижала темпы наступления и несла тяжелые потери. Наступление в целом могло захлебнуться. В то же время сгрудившиеся на дорогах соединения второго эшелона, артиллерия и тыловые части нередко становились беззащитной жертвой авиации противника. Жизнь преподала нам тяжелые уроки, но они пошли на пользу.

В середине января 1942 года, в разгар наступательных боев, произошло знаменательное событие. В нашу армию приехал Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. Ф. Горкин. По поручению Президиума Верховного Совета СССР он вручил правительственные награды многим командирам, политработникам и бойцам, в том числе и артиллеристам, отличившимся в боях под Москвой. Медаль «Золотая Звезда» и орден Ленина были вручены и Герою Советского Союза младшему сержанту 289-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка П. Д. Стемасову.

Весть о правительственных наградах с большой быстротой разнеслась по частям и еще выше подняла боевой дух войск. Наступление продолжалось.

Примерно 20 января 1942 года штаб нашей армии, без войск, был переброшен под Сухиничи. Нам предстояло принять там часть фронта 10-й армии вместе с несколькими ее дивизиями. Фронт этой армии был большой — до 150 километров. С нашим прибытием он сократился вдвое.

В районе Сухиничей мы встретились с командующим 10-й армии генерал-лейтенантом Ф. И. Голиковым и командующим артиллерией армии генерал-майором артиллерии Г. Д. Пласковым.

Это была моя первая встреча с Пласковым. Впоследствии нам довелось долго воевать вместе, и у меня было много случаев убедиться в подлинном героизме этого человека.

Г. Д. Пласков хорошо знал свой участок, артиллерию армии и многое уже сделал для подготовки операции.

Знакомясь с новыми войсками, я завидовал Пласкову. Да и как было не завидовать, если в 10-й армии артиллерия стрелковых дивизий и все артиллерийские части резерва Верховного Главнокомандования были совершенно свежие, полностью укомплектованные и боеспособные!..

Ко времени нашего приезда в составе армии действовало восемь стрелковых дивизий, а в ее артиллерии насчитывалось более 1000 орудий и минометов.

Заботами Г. Д. Пласкова и его начальника штаба полковника И. В. Плошкина артиллерийская подготовка была уже тщательно спланирована. Достаточно имелось и боеприпасов. Словом, все было подготовлено для нанесения мощного артиллерийского удара.

И вдруг мы столкнулись с неожиданностью. Несмотря на то что артиллерийская подготовка проводилась четко, пехота не имела успеха. Генерал Пласков тяжело переживал неудачу и поделился со мной своими мыслями. Его мнение совпало с моим.

Дело в том, что накануне наступления выпало много снегу. В поле намело огромные сугробы. А наши пехотинцы шли в атаку в полушубках и валенках, нагруженные вещевыми мешками и оружием. Они еле передвигали ноги. Быстрого броска не получилось. Тем временем противник пришел в себя и оказал сильное сопротивление.

Следующий день принес новую, но уже приятную неожиданность. Из дивизий сообщали, что противник оставил свои позиции и отошел на 6–7 километров к западу, на рубеж Попково. Сначала непонятно было, в чем дело. Казалось, в действиях противника не было никакого смысла. Лишь впоследствии выяснилось, почему это произошло.

Оказывается, до немцев дошел слух, что под Сухиничи прибывает армия Рокоссовского, имя которого уже получило у них достаточную известность. Но, не имея точных сведений, они не знали, что прибыл только штаб 16-й армии, а количество войск оставалось прежним. И вот, боясь мощного удара двух армий, немецкое командование сочло за благо без боя отвести свои части на другой рубеж.

После взятия Сухиничей наши армии в условиях снежной и холодной зимы продолжали наступать с большим или меньшим успехом. Штаб расположился в Сухиничах. И здесь нас постигло несчастье. 8 марта был тяжело ранен К. К. Рокоссовский. Надо же было так случиться! Константин Константинович зашел в домик к начальнику штаба М. С. Малинину. Там же были А. А. Лобачев и я. В это время противник начал артиллерийский обстрел города. Один из крупных осколков влетел в окно и попал К. К. Рокоссовскому в спину. Ранение оказалось тяжелым, и нам не без труда удалось перенести командарма в блиндаж. С большими предосторожностями Константина Константиновича перевезли в армейский госпиталь в Козельск, а оттуда во фронтовой госпиталь, размещавшийся в здании Тимирязевской академии в Москве. Все мы тяжело переживали отсутствие своего командарма. Больше всего нас беспокоило его здоровье. Ведь, он был очень плох, когда его отправляли в госпиталь.

Усилия врачей принесли вскоре свои плоды. Почувствовав себя лучше, Константин Константинович начал писать нам теплые письма. Он интересовался жизнью армии, ставшей ему родной и близкой, и делами каждого из нас. Мы подробно отвечали, и он постоянно был в курсе всех армейских событий.

В конце мая Рокоссовский возвратился на фронт, в свою армию. Но в июне, совершенно неожиданно для нас, Ставка отозвала его и назначила командующим войсками Брянского фронта. Не успели встретиться — и вновь пришлось расставаться! К счастью для многих из нас, расставались мы ненадолго.

Сразу же по приезде на новое место Константин Константинович позвонил в 16-ю армию и спросил Малинина и меня, согласны ли мы ехать к нему, чтобы и дальше воевать вместе. Его предложение взволновало и обрадовало пас. Нетрудно догадаться, что мы без колебаний согласились. Однако не все прошло гладко с нашим новым назначением. Ставка согласилась с Рокоссовским, но командование Западного фронта почему-то возражало. Константину Константиновичу стоило немалых усилий выдержать «бой» за нас. Все же вопрос решился положительно. Первым на Брянский фронт выехал М. С. Малинин. Вслед за ним и я поехал на новое место.

На должность командующего 16-й армией прибыл генерал-лейтенант И. X. Баграмян, выросший к концу войны в крупного полководца, хорошо известного всей стране. Новый командарм оказался высокообразованным и культурным человеком. 16-й армии везло на командующих!

Иван Христофорович быстро вошел в курс дел и понял, что штаб армии сколочен, дружен и имеет уже свои традиции. Поэтому он не стал менять установившиеся порядки, что сразу же должным образом оценили офицеры и генералы. Но мне не пришлось вместе с ним участвовать в сколько-нибудь значительных делах. Надо было собираться в дорогу. Мне предстояли встречи с новыми людьми, новые дела.

Во время переезда к месту назначения я много думал, с чего начать свою деятельность на новой должности и с какими трудностями придется мне встретиться. Я старался осмыслить все, что мне было известно о работе командующего артиллерией Западного фронта опытного генерала И. П. Камера и его штаба. Перебрал в памяти все значительные события с начала войны. И оказалось, что за весь этот немалый срок мы, командующие артиллерией армий, не получали от фронта никаких указаний по использованию артиллерии. Вспомнилось только указание об артиллерийской контрподготовке под Ярцевом.

Каждый командующий артиллерией армии действовал по-своему, в меру своих способностей и знаний. Нами нередко допускались ошибки и просчеты, за которые на войне расплачиваются кровью.

Обо всех наших действиях мы доносили командующему артиллерией фронта и не получали никаких замечаний. Создавалось впечатление, что множество различных оперативных документов, получаемых от штабов артиллерии армий, штаб артиллерии фронта проглатывал не разжевывая и не разбирая вкуса. Никогда мы не видели у себя и офицеров штаба артиллерии фронта. Сейчас это может показаться неправдоподобным, но почти за год пребывания в составе Западного фронта мы единственный раз видели в войсках нашей армии начальника оперативного отдела штаба артиллерии фронта полковника Г. Д. Барсукова. Он приезжал контролировать отвод артиллерии от Волоколамска.

От чего все это зависело? У меня сложилось мнение, что так получилось по двум причинам. Во-первых, И. П. Камера находился в плену старых представлений. Я знал его еще по мирному времени, когда он был начальником артиллерии 10-го стрелкового корпуса. Тогда он был отличным организатором, энергичным, опытным артиллеристом. Но в те времена существовало мнение, что штабы артиллерии армии — это органы распределения артиллерии и снабжения ее всем необходимым для ведения боя. Никто не учил нас, командующих артиллерией стрелковых корпусов, — и тем более наши штабы — управлять артиллерией, планировать ее огонь. А на войне с первого дня это стало насущной и основной задачей. И вот мы учились в боях, варились в собственном соку, не получая помощи от командующего артиллерией фронта.

Во-вторых, И. П. Камера совершенно игнорировал свой штаб и не использовал его по прямому назначению. Насколько можно было тогда судить, он великолепно обходился без штаба. Вся «оперативная документация» умещалась в записной книжке, с которой мы видели его в войсках. За год у него сменилось четыре начальника штаба. Некоторые из них были хорошо подготовленные, образованные штабные офицеры. Любой командующий артиллерией фронта мог только мечтать о таких начальниках штаба.

Конечно, недостатки человека со стороны виднее. И вообще-то критиковать, подмечать ошибки других много легче, чем самому избегать их. Но анализ всегда полезен. И я сделал для себя определенные выводы.

Справедливости ради должен отметить, что командующий артиллерией Советской Армии Н. Н. Воронов и его начальник штаба Ф. А. Самсонов вопросами применения артиллерии занимались куда больше, чем И. П. Камера. По многим вопросам мы получали из Москвы очень полезные указания.

Командованию артиллерии Советской Армии принадлежит большая заслуга в разработке нового метода действий артиллерии в наступательных операциях. По указанию Н. Н. Воронова этот метод был подробно разработан лично Ф. А. Самсоновым.