11 июля
Неожиданный поворот
Итак, битва за Ленинград началась.
Немцы были полны энтузиазма. От Восточной Пруссии до реки Луга шестьсот километров, их они уже почти прошли с боями за двадцать дней. До Луги от Пскова – рукой подать. А от Луги до Ленинграда чуть больше ста километров… Ударная 1-я танковая дивизия в этот день уже должна подкатить к Плюссе. Конечно же, оставшиеся 150 км будет пройти несколько труднее, поскольку сопротивление наших войск все возрастает. Однако уж за неделю-то это точно удастся сделать. Так что осталось им воевать всего-навсего неделю, ну, максимум дней десять. И можно будет предаться триумфу и торжествам.
Однако именно в этот день, двадцатый день войны, все неожиданно пошло по-другому.
Раус: «Разведка ночью и утром 11 июля обнаружила, что давление 6-й танковой дивизии и наступление LVI танкового корпуса на Порхов вынудило русских отойти из Ямкино на Боровичи. Боевая группа “Раус”, все еще шедшая во главе 6-й танковой дивизии, повернула из Острова на северо-восток, на Порхов и Дно…
Однако мы не смогли развить наш успех, потому что генералы Эрих Геппнер и Рейнхардт внезапно отдали новые приказы…»[139]
Этот неожиданный поворот событий имел чрезвычайно важные последствия. С него следует отсчитывать начало обходного рейда немецких войск. Недаром в книге Рауса именно здесь обрывается третья глава, которая называется «К русской границе», и начинается глава четвертая «У ворот Ленинграда». И начинается она со следующих слов.
«11 июля 6-я танковая дивизия получила приказ генерала Рейнхардта прекратить наступление на восток через Порхов и Дно и помочь 1-й танковой дивизии. Та двигалась по шоссе Ленинград-Псков через Лугу и столкнулась с сильным сопротивлением русских возле Новоселья. Этот приказ стал неприятной неожиданностью для боевой группы “Раус”. Ей предстояло прекратить наступление в прежнем направлении и повернуть на 90 градусов под прямым углом к направлению движения 4-й Танковой Группы. Теперь нам придется двигаться по песчаным и болотистым дорогам, которые с незапамятных времен не использовал ни один автомобиль. Но едва боевая группа “Раус”, шедшая в голове дивизии, повернула на новое направление, как дорога, которая вела к Новоселью (если верить карте), тут же закончилась.
Обитатели жалких избенок, которые были разбросаны там и тут, искренне удивлялись, когда мы просили их провести нас вокруг болота или указать дорогу к деревне, отмеченной на наших устаревших картах где-то на линии наступления. Эти люди не знали названия, под которым была отмечена деревня на наших картах, потому что это название изменилось десятки лет назад. Часто нам приходилось полагаться только на компас и здоровые инстинкты. С помощью проводников и саперов мы шли зигзагом от деревни к деревне по самой лучшей дороге, какую только могли отыскать. Но над первым же болотцем шириной около 10 метров мост рухнул под тяжестью одного из наших легких танков PzKw-35t, и мы застряли на 5 часов, пока саперы лейтенанта Гебхардта не соорудили новый мост.
Где только было возможно, мы избегали дорог, проложенных шедшими впереди частями, иначе машины увязли бы в песке. Колонне пришлось пересечь 12 заболоченных ручьев, и каждый раз мы останавливались, чтобы дождаться, пока саперы укрепят мосты.
Впрочем, иногда приходилось просто сооружать новые. Пытаться обойти болотистые участки было напрасным занятием, потому что машины и танки быстро сдирали верхний слой грунта и начинали вязнуть так, что их приходилось вытаскивать другими танками. Очень часто буксировщик тоже начинал тонуть в песке рядом с машиной, которую пытался вытащить. Иногда связанные вместе машины погружались так глубоко, что приходилось использовать самое мощное, что у нас имелось, – 20-тонные полугусеничные тягачи. Перебросить эти огромные машины туда, где они требовались, само по себе представляло сложную проблему. Указанные на карте дороги были настолько узкими, что две машины просто не могли на них разойтись. Командиры метались, как на пожаре, потому что чрезвычайные ситуации возникали то здесь, то там, и добираться от одной пробки до другой приходилось пешком.
Чтобы не позволить боевой группе развалиться, я приказал делать остановки через определенные промежутки времени, если это позволяла местность. Одна из таких остановок была сделана в 16 километрах южнее Новоселья, чтобы позволить войскам привести себя в порядок и отдохнуть перед намеченной атакой. Первые машины подошли к месту стоянки в 20.00. В течение прошедшего дня единственным нашим врагом были болота. Последний грузовик появился только в 04.00 на следующее утро. Скорость продвижения не превышала 1,5 км/час. Люди и моторы страдали от нехватки воды, солдаты были измучены палящим летним солнцем. По радио я известил штаб дивизии о сложившихся условиях, и боевая группа “фон Зекендорф” была направлена по другому маршруту. Затянувшееся на целый день барахтанье в болоте было вызвано отсутствием точных карт и нехваткой инженерной техники. В результате мы не смогли атаковать Новоселье 11 июля, как намечалось».[140]
Здесь следует особо отметить, что совершить поворот 6-й танковой дивизии пришлось именно из-за того, что 1-я танковая дивизия немцев наткнулась на серьезное сопротивление под Новосельем и запросила помощи.
При работе над книгой Раус явно пользовался Боевым дневником 6-й танковой дивизии, так как он был захвачен американцами вместе с массой других военных немецких документов.[141] Соответственно, у нас нет необходимости проверять точность изложения в отношении времени и дат. Можно сделать лишь некоторые дополнения и уточнения.
В Боевом дневнике дивизии излагается кратко основная информация дня. Едва дивизия направилась по вновь намеченному маршруту, как радовавший их оставшийся целым мост 10-метровой ширины не выдержал веса немецкого Т-4 и сломался.[142]
Дивизия смогла продолжить движение лишь в 12.00.
При этом относительно основных сил 6-й дивизии, оставшихся на высоте 102, в журнале присутствуют откровенные жалобы.
Большая ее часть «застряла на песчаной, пыльной, практически лишенной тени дороге, где солнцепек сравнимый с африканской пустыней затрудняет всякую телесную активность».[143]
Температура днем до 36 градусов.
В этот день дивизия потеряла одного человека и 15 были ранены.
На обороте страницы дневника за 11 июля от руки написано:
«15.00 Раус перед Памфиловкой[144]…
18.40 … у Алексеевки».[145]
И если в случае с Памфиловкой мы имеем именно то, о чем Раус пишет в воспоминаниях – мы не знаем, что это за деревня, на наших картах такой нет – то относительно Алексеевки все обстоит благополучно. Алексеевка находится примерно в 20 км от жд станции Новоселье. Соответственно передовые части 6-й танковой дивизии остановились в этот день в 20.00, проехав за Алексеевку в сторону Новоселья за 1 час 20 минут лишь еще 4 километра, немного не дойдя до Цапельки.
Дневник начальника генштаба ОКХ вермахта
Гальдер: «В середине дня меня вызвал телефонный звонок от фельдмаршала Кейтеля. Фюрер озабочен следующими обстоятельствами:
а) медленным продвижением 9-й танковой дивизии и дивизии СС “Викинг”; б) боями на широком фронте, которые ведет 2-й армейский корпус[146] на правом фланге группы армий “Север”; следовало бы оказать ему поддержку левым флангом группы армий “Центр” и сузить фронт 2-го армейского корпуса (на самом деле обе группы армий действуют в полном контакте); в) ходом операции 4-й танковой группы, которая, как считает фюрер, может безрассудно устремиться на Ленинград и потерять при этом связь со своей пехотой».[147]
Как видим, и в воспоминаниях Рауса и в дневнике дивизии речь идет о том, что ударная 1-я танковая дивизия 4-й танковой группы натолкнулась на пути Псков-Луга уже под Новосельем на упорное сопротивление, в результате чего 6-я танковая дивизия стала переходить с правого, новгородского, фланга наступления танковой группы в центр. Это неожиданное изменение первоначальных планов, как мы увидим далее, имело чрезвычайно важные последствия.
Логика предпринятой 6-й танковой дивизией смены маршрута, из-за чего она фактически потеряла целый боевой день, невольно продиктовала ей дальнейший путь, решение о котором, теперь мы можем это отметить точно, якобы спонтанно было принято на следующий день. Это становится ясно от одного взгляда на карту.
Таким образом, именно 11 июля является тем первым днем, когда боевая группа Рауса, сделав поворот на 90°, устремилась вослед 1-й ТД на Ленинград, а не вослед 8-й тд на Новгород. И неслучайно сам Раус именно с этого дня начинает главу о прорыве к «Воротам Ленинграда».
Также следует отметить, что уже в этот день Гитлер выразил опасение о том, что левое крыло танковой группы Гепнера может «безрассудно» устремиться на Ленинград. В отличие от командования танковой группы, Гитлер смотрел на карту «с большей высоты полета».
Это ощущение возникло у фюрера отнюдь не на пустом месте. В немецких войсках действительно существовала полная уверенность, подогреваемая к тому же активной пропагандой, о скором взятии Ленинграда. Взятый в плен 11 июля на станции Плюсса немецкий майор, который был в тот же день доставлен в штаб Лужской оперативной группы (ЛОГ) к Пядышеву, однозначно утверждал, что на лужском направлении «наступает 41-й моторизованный корпус генерала Рейнгардта в составе двух танковых и одной моторизованной дивизий». То есть он уже знал, что 6-я танковая дивизия не следует больше в новгородском направлении за 8-й танковой дивизией, а вместе с 1-й направляется прямо на Ленинград через Лугу.[148]
Это информация именно этого и только этого дня, потому что уже на следующий день, как мы увидим, произойдет своеобразная рокировка.
Кто же вынудил 1-ю танковую дивизию просить помощи?
Ударная немецкая дивизия наступала вдоль Киевского шоссе, и первое столкновение у нее произошло с отходящими частями 111-й стрелковой дивизии еще 10 июля. Именно тогда и началась эта история.
На основании доклада командования войск по охране тыла от 18 июля 1942 года о боевой деятельности войск НКВД можно восстановить следующую картину.[149]
10 июля 1941 г. в 22–00 член Военного совета Северо-Западного фронта генерал-майор Бочков, находясь в штабе 41-го стрелкового корпуса в районе д. Лудони, вызвал к себе начальника 9-го погранотряда, которому отдал приказ: «Части 41-го стрелкового корпуса отходят на новый оборонительный рубеж Пашково – Лобаново. Отряду занять оборону в районе Цапелька, задержать продвижение противника вдоль шоссе Псков – Ленинград, дать возможность произвести перегруппировку и занять оборону частям корпуса на новом оборонительном рубеже.
9-й погранотряд был сформирован 25 февраля 1924 года для охраны государственной границы с Эстонией. На территории Псковской области граница с прибалтийскими республиками после вхождения их в состав СССР была реорганизована в административную, но охрана границ не снималась. К началу Великой Отечественной войны отряд нес службу заграждения на протяжении 382 километров от северного берега Чудского озера до шоссе Ленинград – Двинск. В составе отряда насчитывалось 9 пограничных комендатур и 39 пограничных застав, на которых размещалось 1049 человек. Начальником отряда был майор Дергачев, заместителем по политчасти – старший политрук Дядищев, начальником штаба – майор Углов.
С началом войны 9-й погранотряд по мобилизационным предписаниям получил пополнение из близлежащих военкоматов: Лужского, Лядского, Новосельского, Палкинского, Псковского и Стругокрасненского. Количество военнослужащих призванных из запаса составляло до 30 процентов бойцов отряда.
Исполняющий обязанности начальника отряда капитан Ионов, получив приказ, выслал разведку в составе стрелкового взвода с одним станковым пулеметом с задачей разведать наличие противника в районе д. Цапелька. Но уже при подходе к д. Комарино разведка была обстреляна ружейно-пулеметным огнем, и далее продвинуться не смогла. Было установлено, что Комарино накануне занято противником численностью до полка пехоты с 20 танками.
Начальник отряда, получив данные разведки, оценив обстановку, приял решение занять оборону на рубеже: справа (исключительно) оз. Долгое, по опушке леса, что в 1,5 километрах севернее Комарино, и далее по северному берегу реки Белка, наиболее прочно прикрыть шоссе в направлении Новоселье – Лудони. Правый фланг прикрыть кавалерийским эскадроном, левый, при наличии естественных препятствий, – стрелковым взводом.
11 июля в 01.00 отряд занял оборону на указанном рубеже. В 4 часа утра противник по району обороны открыл сильный артиллерийский и минометный огонь, после чего подверг передний край обороны обработке фугасными и зажигательными бомбами.
В 9.40 под прикрытием артиллерийско-минометного огня до роты пехоты противника повело наступление на правый фланг обороны. Подпустив его на близкое расстояние, 2-я рота погранотряда открыла шквальный огонь, в результате чего наступление противника было отбито. Понеся потери, немцы отошли в исходное положение.
В 11.30 авиация противника подвергла сильной бомбардировке центральный участок обороны. Одновременно до роты автоматчиков повело наступление на правый берег. Рота пехоты при поддержке 10 танков наступала вдоль шоссе в направлении д. Новоселье, и до двух взводов автоматчиков наступало на левом фланге.
Подразделения отряда, отбивая ожесточенные атаки превосходящих сил противника и нанося ему большой урон в живой силе и технике, продолжали удерживать занимаемый рубеж обороны.
В 12.30 танки противника прорвались по шоссе в деревню Новоселье, уничтожили батарею полковой артиллерии и вышли в тыл оборонявшихся. Одновременно рота автоматчиков просочилась в боевые порядки 2-й роты, отрезала кавэскадрон, прикрывавший правый фланг, и стала окружать 2-ю и 3-ю роты. Последние после упорного сопротивления, продолжавшегося более двух часов, прикрывая выход кавэскадрону, стали отходить в тыл, ведя бой с наступающим противником.
В 13.00 техническая связь с подразделениями отряда была нарушена, в результате чего управление затруднилось.
В 14.00 до роты пехоты противника под прикрытием минометно-артиллерийского огня и при поддержке пяти танков повели наступление на левый фланг на участке, обороняемом 1-й ротой. Подпустив противника на близкое расстояние, рота открыла огонь, одновременно истребители вели борьбу с танками противника. В результате ожесточенного боя, длившегося несколько часов, противник с большими потерями отошел на исходное положение, оставив на поле боя два сожженных танка.
Не добившись успеха в первом бою, рота пехоты противника под прикрытием артиллерийско-минометного огня обошла правый фланг 1-й роты, переправилась на северный берег реки Белка, откуда стала обходить левый фланг обороны, заходя в тыл роты.
Командир 1-й роты майор Павлов разгадал замысел противника и своевременной контратакой положение восстановил, – враг был отброшен на южный берег реки Белка.
К вечеру артиллерийско-минометный огонь усилился, авиация беспрерывно бомбила боевые порядки. Противник усилил нажим на обороняющихся, вводя в бой свежие силы, имея цель отрезать путь отхода.
По приказанию члена Военного совета Северо-Западного фронта генерал-майора В. М. Бочкова 11 июля в 18.00 отряд мелкими группами с боями стал отходить на северо-восток, забрав с собой раненых, оружие и боеприпасы…
Вот что происходило в районе Новоселья в то время, когда 6-я танковая дивизия, повернув под прямым углом к своему первоначальному направлению, боролась с дорожными трудностями.
Однако вряд ли смог бы погранотряд в одиночку справиться с ударной группой 1-й танковой дивизии немцев. Помощь пограничникам оказала наша 21-я танковая дивизия, на днях прибывшая в этот район боевых действий с финского фронта.
К 10.00 11-го июля части дивизии сосредоточились в лесу в трех километрах северо-восточнее д. Николаево Стругокрасненского района. Авиация противника четыре раза подвергала бомбардировке дивизию на марше и в районе сосредоточения. Уже к 9.00 разведка доложила, что около батальона мотопехоты противника при поддержке нескольких танков занимают деревню Комарино, с ними ведут бой пограничники.
В целях ликвидации угрозы флангу и тылам дивизии при движении на Порхов, а также угрозы 21-му гаубичному артиллерийскому полку, располагавшемуся на огневых позициях в д. Лудони, командиром дивизии было принято решение уничтожить группировку противника в районе д. Комарино ударом двумя танковыми батальонами с фронта и тыла совместно с остатками частей 90-й стрелковой дивизии и 9-го погранотряда.
С началом наступления танков на Комарино пехотинцы 90-й стрелковой дивизии от огня минометов противника разбежались, и танки сами вели бой по уничтожению противника. Боем руководил командир 42-го танкового полка полковник В. И. Заводов. В результате боя уничтожено до двух рот противника, несколько противотанковых орудий и крупнокалиберных пулеметов. Оставшиеся подразделения противника отступили на юг. Части 21-й танковой дивизии в этом бою потеряли убитыми и пропавшими без вести более 40 человек, в том числе пропал без вести командир полка полковник В. И. Заводов со своим механиком-водителем Героем Советского Союза И. Д. Сиволапом; сгорело 8 танков, пропало без вести, и оставлено на поле боя – 9 танков.
В 16.00 в штаб дивизии прибыл представитель штаба фронта с приказом о том, что дивизия входит в подчинение 1-му мехкорпусу, одновременно получена шифрограмма командира 1-го мехкорпуса о сосредоточении дивизии в районе д. Ситня Солецкого района.[150]
Не будем также забывать и о 177-й дивизии Машошина.
Любопытно, что и 9-й погранотряд и 21-я танковая дивизия по приказу командования фронтом перемещались от трассы Псков – Ленинград влево. Ворошилов совершенно явно концентрировал силы против Манштейна, устремившегося к Новгороду, полагая, вероятно, что именно здесь готовится главный обходной маневр немцев.
В немецких штабах
Гальдер: «Сведения о противнике:
а) Сохранение боеспособности действующих на фронте дивизий становится для противника все более трудно разрешимой задачей. Снова получены сведения об укомплектовании разбитых дивизий необученными контингентами.
б) Русское верховное командование поставило во главе фронтов своих лучших людей: Северо-Западный фронт возглавляет Ворошилов, Западный фронт – Тимошенко, Юго-Западный фронт – Буденный. <…>
На фронте группы армий “Север” сильные арьергарды противника при поддержке танков и авиации оказывают упорное сопротивление танковой группе Гепнера. Свои главные силы противник, по-видимому, отводит в восточном направлении. <…>»[151]
Лееб: «10.00. Разговор с генералом фон Роже, командующим тыловым районом группы армий “Север”. Организованных отрядов противника не отмечено, имеются лишь разрозненные небольшие группы вражеских солдат. Поэтому от 291-й пехотной дивизии можно забрать еще один полк».[152]
Гальдер: «Танковая группа Гепнера отбила атаки противника и завершила подготовку к дальнейшему наступлению в район юго-восточнее Ленинграда, сосредоточив основные усилия на правом фланге».[153]
Таким образом, главным направлением удара и в нашем штабе и в главном штабе немцев считалось движение на Новгород. И вдруг в такой момент немецкие генералы снимают с этого направления целую танковую дивизию!
Тот, кто принял это решение, явно не думал о том, что может произойти далее – уже 12 июля. Неожиданный поворот 6-й танковой дивизии на 90° имел свои неизбежные последствия.
Манштейн, который был явно не в восторге от последних перестановок, вполне разумно объяснял свое недовольство:
«Как бы ни была важна эта задача, такая группировка сил означала новый большой разрыв между обоими танковыми корпусами. В этом крылась опасность, что и та и другая группировка не будет обладать необходимой ударной силой. Усугублялась эта опасность тем, что сильно заболоченная и в значительной части покрытая лесом местность, отделявшая нас от Ленинграда, была не очень-то благоприятна для действий танковых корпусов».[154]
Тем не менее, правый фланг немцев, на котором остался теперь лишь LVI моторизованный корпус Манштейна с 8-й ТД, продолжал двигаться вперед.
Интересен также следующий фрагмент из Боевого дневника 6-й танковой дивизии за этот день:
«Вскоре после полудня у перекрестка взорвались 3 временные мины. В 19.00 приказ по корпусу, предусматривающий бросок к южной окраине Ленинграда. Оценка врага в этом приказе примерно соответствует представлениям дивизии, так как ясное представление о силах врага необходимо для обеспечения собственной безопасности…»[155]
Здесь особенный интерес представляет упоминание о временных минах. Это явное свидетельство о неутомимой деятельности Бычевского. Вероятно, имеется в виду перекресток у Дубровно, недалеко от которого в это время находились основные силы дивизии. Но речь, по всей видимости, следует вести не об одном, а о нескольких взрывах, и в разных местах. Мне пока не удалось точно установить, где именно были заложены фунасы. Алексей Федоров полагает что «взрыв мины был у перекрестка в д. Николаево, а не у Дубровно. Вероятнее всего радиомины были заложены на перекрестках дорог в Стругах, Николаево и Городище».
Впрочем, есть одно любопытное свидетельство.
«Возле ж.д. станции “Струги – Белая” до 1917 года находилось имение богатого швейцарского подданного Самуила Бехле… На берегу Черного озера среди соснового бора стоял барский дом… Перед домом были разбиты дорожки, газоны, клумбы цветов, альпийские горки… После Октябрьских событий 1917 года Самуил Бехле покинул Россию. В бывшем имении организовали народное хозяйство, позже в барском доме разместилось Управление военного полигона, а в начале 1930-х годов – клуб полигона. 12 июля 1941 года здание вместе с сотней танкистов 56-го механизированного корпуса вермахта было взорвано радиоуправляемой советской миной “Беми”. Усадьба не сохранилась. Сейчас здесь растут лишь кусты шиповника».[156]
Взрыв бывшего усадебного дома С. Бехле, скорее всего, следует считать событием достоверным. Однако упоминание о сотне танкистов, да еще и 56-го мехкорпуса, двигавшегося в этот момент к Новгороду, вызывает большие сомнения. Возможно, здесь произошла путаница и сотню погибших надо искать среди пехотинцев 56-й ПД. Вообще само по себе отсутствие в немецких документах резонанса от серии радиоуправляемых взрывов 11 и 12 июля может свидетельствовать либо о малой их эффективности, либо о чрезвычайной насыщенности этих дней другими драматическими событиями.[157]
Журнал боевых действий СЗФ № 1 (201)
«11 А на правом фланге продолжала отход, левый фланг вел упорные бои за Порхов, утром противнику удалось овладеть городом.
41 ск в беспорядке отходил вдоль шоссе на Луга, командиры штарма и фронта приводили корпус в порядок и задержали на рубеже: Щир, Струги Красные и Залазы; штакор – Николаево».[158]
Сабский плацдарм
Пока шли ожесточенные бои в предполье, Лужский оборонительный рубеж вовсю готовился к предстоящим битвам. Наше командование прекрасно понимало, что разогнавшуюся машину немецкой армии в предполье надолго не удержать.
В районе Большого и Малого Сабска к исходу дня 11 июля курсанты отрыли окопы и траншеи полного профиля, подготовили огневые позиции для орудий, минометов и пулеметов. Для орудий и большинства пулеметов создали дзоты. Все они были тщательно замаскированы, подготовлены данные для огневых средств, расчищены секторы обстрела.
Какими же силами располагало училище для решения столь сложной задачи? Всего командиров, курсантов и красноармейцев насчитывалось 1906 человек. Артиллерия училища была представлена одним 76-мм орудием и двумя 45-мм пушками, двумя 82-мм и шестнадцатью 50-мм минометами. Гораздо лучше дело обстояло с пулеметами. Их было 117 (8 крупнокалиберных пулеметов ДШК, 28 станковых пулеметов «Максим» и 81 ручной пулемет). Основная масса курсантов была вооружена винтовками: самозарядных винтовок СВТ было 1157 штук, остальные 527 – трехлинейки образца 1891/30 гг. Кроме того, в училище было 32 автомата ППД. Курсанты, подготовленные в качестве истребителей танков, имели достаточное количество гранат и бутылок с горючей смесью. В каждом батальоне была радиостанция РБ, 8 телефонных аппаратов и по 9 километров полевого телефонного кабеля. Боевые действия училища поддерживал артдивизион Ленинградского артиллерийского училища (ЛАУ).
Каждый, кто хотя бы немного знаком с военным делом, понимает, что для создания прочной обороны на широком фронте такими силами и средствами требуется высокое воинское мастерство, беспредельное мужества и отвага, умелое руководство боем со стороны командиров всех степеней и высокий моральный дух всего личного состава.
Хорошо представляя, с кем предстоит в ближайшее время драться училищу, какие силы требуется остановить на дальних подступах к Ленинграду, его командование приняло ряд мер к созданию прочной обороны. Как и требовали уставы Красной Армии того времени, боевой порядок училища состоял из двух эшелонов: в первом эшелоне оборонялись 1-й и 2-й батальоны; во втором эшелоне – 3-й батальон в составе двух рот. Учитывая наличие большого промежутка между 1-м и 2-м батальонами по фронту, начальник училища полковник Г. В. Мухин приказал 9-й роте обороняться между этими батальонами в первом эшелоне. Было принято решение на танкоопасном направлении вдоль дороги Большой Сабск – Редкино заложить фугасы на 10-и километровом участке и занять позицию 120 курсантам – истребителям танков. Имеющиеся в распоряжении начальника училища 3 противотанковых орудия были поставлены на дальность огневой связи друг с другом, организовано взаимодействие с поддерживающим училище артиллерийским дивизионом ЛАУ. Впереди огневых позиций, за рекой Луга, притаилось боевое охранение.
Учитывая то, что училище имело 117 пулеметов, было решено использовать их с максимальной эффективностью: 8 крупнокалиберных пулеметов ДШК заняли огневые позиции на флангах оборонявшихся подразделений, подготовив фланкирующий огонь по противнику в случае его вклинения в нашу оборону. Также было предусмотрено их использование в борьбе против бронемашин и бронетранспортеров. 28 станковых пулеметов получили секторы обстрела на вероятных направлениях действий противника. Имелся лостаточный обзор и для 81 ручного пулемета. Курсанты-кировцы хорошо знали военное дело, умело владели имеющимся у них оружием, знали тактику действия противника, были закалены физически.
КП Ленинградского пехотного училища имени С. М. Кирова
Яков Васильевич Завалишин, батальонный комиссар, начальник отдела политпропаганды училища
«Утром, за завтраком, начальник училища полковник Мухин спросил меня о планах на день. Я ответил, что собираюсь побывать в ротах 1-го батальона, встретиться с заместителем командира батальона по политчасти старшим политруком Синевым…
Полковник Мухин не дал мне договорить:
– Прекрасно! Нам по пути. Я еду к комбату Кузнецову.
Мы доехали до Сабска, разбросанного по берегу Луги, и пошли пешком вдоль переднего края обороны. На берегах Луги вроде ничего не изменилось: те же перелески, высотки – то круто обрывающиеся, то пологие с песчаными отмелями, те же заводи, покрытые зарослями осоки и кувшинок, поля несжатой ржи, подступающие к самому берегу. И только наметанный глаз военного различил и брустверы траншей, искусно прикрытые дерном, и бугорки дзотов.
Курсанты работали днем и ночью. События поджимали. Накануне в батальоне узнали, что противник прорвался к Пскову. При недостатке зенитных и противотанковых средств наше спасение виделось в инженерном оборудовании местности.
Мы часто останавливались, беседовали с бойцами. Настроение у ребят боевое. Но начальник училища справедливо считает, что одним моральным духом врага не остановишь. Он дотошно проверяет готовность кировцев к отражению противника, не гнушается посмотреть стрелковые карточки, поинтересоваться тем, достаточно ли широк сектор обстрела.
Во второй половине дня мы возвращаемся. По дороге Герасим Васильевич говорит: – Пожалуй, я слишком придирчив стал. Наверное, зря лейтенанту выговор объявил. Полковник, необыкновенно человеколюбивый, добрый, был искренне расстроен, когда у одного из командиров взводов обнаружил неисправный пулемет.
– Знаешь, комиссар, – продолжает начальник училища, – в курсантах я уверен. Не дрогнут. Но нельзя же голыми руками! Что сегодня у Кузнецова? Две пушки и два пульвзвода на двенадцать километров фронта!
Поскорее бы обещанный артдивизион прислали. – Задумался, потом спросил: – Комиссар, а сколько у нас коммунистов и комсомольцев?
– Тысяча двести девяносто два! – ответил я.
– Выстоим! Обязаны выстоять! – На переносице Герасима Васильевича появилась упрямая складка. Он прибавил шаг…
В шестой роте, докладывали мне, комсомольское собрание завершилось пением “Интернационала”.
Секретарь партийной комиссии сообщил, что на 11 июля в парторганизации рот и батальонов поступило от курсантов и командиров около 200 заявлений с просьбой принять их в партийные ряды. Вот оно, политикоморальное состояние кировцев накануне решающих боев!»[159]
Ленинград. Смольный
Маркиан Михайлович Попов, генерал-лейтенант, командующий Северного фронта
«Прибывший в Ленинград главнокомандующий Северо-Западным направлением Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов вызвал меня в Смольный. Захватил необходимые материалы и отправился на доклад.
В кабинете Ворошилова кроме члена Военного совета А. А. Жданова и начальника штаба направления генерала М. В. Захарова находился представитель Северо-Западного фронта. После взаимных приветствий маршал приказал доложить ему обстановку. Выслушав меня, а затем товарища с Северо-Западного фронта, Ворошилов уточнил ряд вопросов и стал изучать оперативную карту.
Он сделал несколько замечаний относительно прикрытия флангов и совершенно неожиданно для меня приказал 70-ю, 237-ю стрелковые дивизии и 21-ю танковую, которые мы с большим трудом и даже риском сняли с северного участка и направили на Лужский рубеж, немедленно передать Северо-Западному фронту. Его решение было окончательным. И, как я понял, не обсуждалось ни с членом Военного совета, ни с начальником штаба направления. Мне оставалось собрать документы и, получив разрешение, отправиться в штаб фронта.
Дорогой, размышляя над решением маршала, я несколько успокоился. Положение у генерала П. П. Собенникова, принявшего накануне командование Северо-Западным фронтом, было трудным. Почти все его дивизии вели тяжелейшие оборонительные бои от самой границы, были сильно ослаблены. Еще хуже обстояли дела с боевой техникой. Фронт фактически не имел своей авиации, и мы вынуждены были выделить ему часть наших тоже не весьма крупных сил.
Вернувшись к себе, я поручил штабу изыскать возможности для усиления Лужской оперативной группы, увеличить плотность инженерных заграждений, а сам немедленно выехал в штаб группы, чтобы на месте внести необходимые поправки в организацию обороны. С генералом К. П. Пядышевым и его штабом мы всесторонне обсудили сложившуюся ситуацию и пришли к единому мнению: увеличить назначенные войскам участки обороны».[160]
Приведя эту выдержку из воспоминаний Попова, Кринов никак не комментирует ее. Тем не менее, в свете рассматриваемых нами событий она вдруг приобретает неожиданно важное значение. В сборнике «Оборона Ленинграда» опубликован другой фрагмент из воспоминаний Маркиана Михайловича.
«5 июля фашисты захватили Остров и стремительно продвигались к Пскову, имея в голове своего клина 2 корпуса 4-й танковой группы. Наступили очень тревожные дни. Лужская оборонительная полоса, работы на которой начались только несколько дней назад, совершенно не была готова. Дивизии народного ополчения, предназначенные для обороны этой полосы, еще формировались и не прошли даже элементарного обучения и сколачивания. В этой обстановке Военный совет решил снять с петрозаводского направления единственную там резервную 237-ю дивизию, а с Карельского перешейка резерв фронта – 78-ю сд и две танковые дивизии 10-го мехкорпуса из резерва командующего 23-й армией и направить их на лужское направление. Эти меры значительно ослабляли наш северный участок и поэтому были нежелательными и крайне рискованными. Но другого выхода из создавшегося положения у нас не было.
10 июля Государственный Комитет Обороны принял решение об образовании трех главных командований. Северный и Северо-Западный фронты объединялись главкомом Северо-Западного направления К. Е. Ворошиловым и членом Военного совета А. А. Ждановым. К. Е. Ворошилов немедленно прибыл в Ленинград с небольшим штабом, возглавлявшимся генералом М. В. Захаровым. Вскоре, к нашему большому огорчению, главком приказал обе стрелковые дивизии и одну танковую, снятые нами с северного участка и направленные на лужское направление, передать Северо-Западному фронту. Это его решение не обсуждалось на Военном совете и поэтому было для нас совершенно неожиданным. Мне пришлось поручить штабу изыскивать еще какие-либо возможности для усиления Лужской оперативной группы, а самому немедленно выехать туда с тем, чтобы внести необходимые поправки в организацию обороны. После всестороннего обсуждения с К. П. Пядышевым и его штабом был найден только один выход из положения – растянуть соответственно участки обороны имеющихся войск (с учетом подходящих ДНО), конечно, до разумных пределов, а на менее важных направлениях ограничиться наблюдением небольшими отрядами.
Я просил К. П. Пядышева, расставаясь с ним, все перегруппировки произвести как можно быстрее и оперативнее, так как между Псковом и рекой Плюссой никаких войск, кроме отходящих в беспорядке разрозненных групп Северо-Западного фронта, нет, а особенно полагаться на успешное сопротивление наших войск в предполье нельзя».[161]
Таким образом получается, что прибывший в Ленинград новый главнокомандующий Ворошилов, не входя в частности, сразу же бросил выкроенные для занятия позиций на Лужском рубеже обороны подразделения в топку отступающего фронта, вероятно, рассчитывая этим выиграть немного времени, потребного ему для более полного освоения обстановки.
В результате образовались еще более растянутые участки обороны и – откровенная дыра в Поречье.
Также фрагментарно приводит Кринов и воспоминания главкома ВВС.
Александр Александрович Новиков, генерал-майор авиации, командующий ВВС фронта
«Вечером 11 июля я встретился с начальником разведотдела фронта комбригом Евстигнеевым. Из разговора с ним узнал, что на правом фланге Лужской оперативной группы складывается тревожная обстановка (и узнал, что правый фланг Лужской оперативной группы мы не успели подготовить к обороне…)
– Командующий фронтом требует точные сведения о противнике. А где их взять в такой обстановке? – говорил Петр Петрович. – В направлении на Гдов замечены какие-то танки, там же оказались 1-я и 56-я пехотные дивизии из 18-й армии. Почему они очутились в полосе 4-й танковой группы? Ведь 18-я армия наступает в Эстонии. Наша разведка этого объяснить не может, а пленных нет. А на правом фланге Пядышева почти голо: только курсанты пехотного училища да под Кингисеппом одна стрелковая дивизия. 2-я дивизия народного ополчения еще в эшелонах, на подходе. Попову все это не нравится, да и мне, признаться. Откуда там танки и чьи они? Твои летчики ничего подозрительного в районе Гдова не замечали? – с надеждой спросил меня Евстигнеев.
– Пока нет, Петр Петрович. Проверю, и если что интересное, обязательно сообщу.
– Вы скажите летчикам, чтобы они были повнимательнее, – сказал в заключение Евстигнеев.
Предчувствие, тревожившее Попова, оказалось не напрасным. Мы едва не проворонили стремительный бросок 41-го моторизованного корпуса на правый фланг Лужской оперативной группы. Вырвись противник на Копорское плато, вся наша 8-я армия оказалась бы запертой в Эстонии, а Ленинград – под угрозой прямого удара не только с юга, но и с запада.
После разговора с Евстигнеевым я вызвал разведчиков. Они доложили, что летчики совершая разведывательные полеты, обнаружили в направлении на Кингисепп – Гдов немецкие механизированные и танковые колонны. Отдельные группы танков и автомашин были замечены в нескольких десятках километров северо-западнее шоссе Псков – Ленинград. На правом фланге назревали какие-то серьезные события».[162]
Здесь курсивом набран текст из воспоминаний самого Новикова, дополняющий или уточняющий разговор, сокращенно воспроизведенный Криновым. В более полном варианте текст воспоминаний вызывает вопрос. Если пленных нет, этот разговор можно отнести к 11 июля, а если 2-я ДНО уже в эшелонах на подходе, то этот разговор происходил никак не ранее 13 июля.
Логичнее всего предположить, что это совещание имело место вечером 12 июля.
Однако, не имея однозначных доказательств такого перемещения, оставляю описание этого совещания здесь.
Важно отметить, что разговор пока еще касается лишь возможного прорыва немцев к Гдову, а затем к Кингисеппу. А на этом направлении уже ждала врага 191-я стрелковая дивизия. Так что нашему командованию паниковать пока было особенно не с чего.
Лужское направление. Южная окраина города Луги, Лангина гора. Штаб 177-й стрелковой дивизии
Иван Семенович Павлов, подполковник, начальник штаба дивизии
«На Плюссе не затихают артиллерийская канонада и ружейно-пулеметная перестрелка. Передовые отряды противника настойчиво стремятся форсировать реку. Обстановка крайне напряженная. Для нас это первый бой.
Комдив в 483-м полку. Всю ночь в штабе дивизии никто не сомкнул глаз.
Непрерывно держим связь со штабом полка. Постоянно запрашивает обстановку штаб Лужской оперативной группы.
Пока сведения из 483-го полка не вызывают тревоги. Наше боевое охранение совместно с сохранившими боеспособность отходящими подразделениями 90-й и 111-й дивизий отражает попытки противника захватить плацдарм.
Неожиданно получили мощное усиление. Рано утром в штаб дивизии прибыл командир 10-го мехкорпуса генерал И. Г. Лазарев и сообщил, что по приказу командующего фронтом совместно с нашей дивизией будет действовать 24-я танковая дивизия.[163] Он попросил ознакомить его с обстановкой и порекомендовал нам для улучшения управления частями выслать поближе к переднему краю оперативную группу штаба дивизии.
Было принято решение КП опергруппы разместить в деревне Рютень, километрах в десяти от боевого охранения. Вместе с группой командиров штаба я выехал на наш новый командный пункт. В Рютени меня встретил начальник разведки дивизии и доложил, что подчиненные комполка Харитонова захватили ”языка”. Это офицер и, как сообщили, важный чин.
Я решил позвонить Харитонову. Но, как иногда бывает, в самый нужный момент связь не работала. Телефонисты стали вызывать КП 483-го полка по обходным линиям. И когда дозвонились, то из-за плохой слышимости лишь удалось выяснить, что подполковника на КП нет.
Спустя немного времени возле КП остановилась полуторка. Бойцы доставили пленного. Это был майор гитлеровской армии. Сопровождавший пленного лейтенант рассказал подробности его пленения. Рота занимала оборону в районе станции Плюсса. На перроне находилась группа бойцов. Вдруг кто-то заметил, что со стороны Пскова катит мотовагончик. Спросили железнодорожников: чей, кто может ехать? Начальник станции, пожав плечами, ответил, что все поезда со стороны Пскова проследовали еще вчера, и связи нет даже со Стругами. Пока суд да дело, мотовагончик остановился.
На пути выскочила группа солдат и направилась к станции. Кто-то крикнул:
– Ребята, это ж фашисты! Огонь!
И началась такая пальба, будто высадилось не меньше роты. Гитлеровцы, отстреливаясь из автоматов, бросились к вагончику. Но никто из них добежать не успел. Когда перестрелка стихла, из мотовагончика вышел мертвенно-бледный офицер. Он поднял руки и направился к нашим бойцам.
В академии я изучал немецкий язык, был знаком с военной лексикой. Стал допрашивать пленного. Он сообщил, что на нашем направлении наступает 41-й моторизованный корпус генерала Рейнгардта в составе двух танковых и одной моторизованной дивизий. Кроме того, Рейнгардту подчинена 269-я пехотная дивизия. Корпус имеет задачу захватить Ленинград. Как офицер-железнодорожник, майор получил задание проехать на дрезине до Луги, проверить состояние путей и взять на учет подвижной состав. В штабе группы армий “Север” его подвели: сказали, что Рейнгардт находится на подступах к Луге…
Майор говорил со мной по-немецки, иногда вставлял русские слова. Он объяснил, что в свое время работал с нашими железнодорожниками и немного освоил русский язык. И как специалиста, знающего русские железные дороги, его мобилизовали в войска вермахта.
Допрос прервал телефонный звонок Машошина:
– Иван Семенович! Что ж ты держишь “гостя”? Пядышев, как узнал о нем, житья не дает. Да и мне хочется на живого гитлеровца посмотреть. С империалистической не встречались…
Пленного под охраной я отправил в штаб Лужской оперативной группы. Ночью сопровождавшие его вернулись, старший доложил о выполнении приказания и сообщил, что немецкий майор дорогой по-русски разговорился. Обещал всякие блага, если его отпустим. Все равно, дескать, через неделю армия фюрера будет в Ленинграде».[164]
Документальная строка
«Ленинград. Государственный Комитет Обороны принял решение перебазировать из Ленинграда и Ленинградской области на восток еще 80 заводов и 13 центральных конструкторских бюро. Целиком или отдельными цехами Охтинский химический комбинат, заводы имени В. И. Ленина, “Экономайзер”, имени Я. М. Свердлова направлялись в Свердловск, заводы Кировский и имени “Комсомольской правды” – в Нижний Тагил, “Вулкан” и имени Карла Маркса – в Ташкент и т. д.
В первую очередь эвакуировались предприятия ведущих отраслей промышленности».[165]
В этот день полкам 2-й ДНО вручались Красные Знамена.
Антюфеев: «11 июля в Ленинград прибыл маршал К. Е. Ворошилов, назначенный накануне постановлением Государственного Комитета Обороны главнокомандующим Северо-Западным направлением. Главком, ознакомившись с обстановкой на Северо-Западном и Северном фронтах, приказал скорее отправить в бой новые ополченские формирования…»[166]
Смоленское сражение. 3-я танковая группа немцев прорвала оборону на стыке 22-й и 20-й армий Западного фронта и овладела городом Витебск. 2-я танковая группа форсировала Днепр севернее и южнее Могилева.
Киевская операция. 1-я танковая группа немцев вышла к реке Ирпень, где была остановлена упорной обороной на рубеже Киевского УР. Войска Юго-Западного фронта оказались расчлененными на две части: северную, включавшую 5-ю армию, которая заняла Коростенский УР, и южную – основные силы фронта в составе 6-й, 26-й и 12-й армии, которые вышли на Новоград-Волынский и Лотичевский УР.
В этот день на аэродроме Купля в 3-м отряде 13-й отдельной истребительной эскадрильи 61-й авиабригады ВВС КБФ появились «семь ранее невиданных самолетов».
Лашкевич: «Новым самолетом, которым вооружался отряд, оказался штурмовик Ил-2, оснащенный мощным вооружением: 400 килограммов бомб, 8 реактивных снарядов PC-132, 2 пушки калибром 23 мм и 2 пулемета калибром 7,62 мм… Они были крупнее истребителей, но меньше бомбардировщиков. Характерная кабина с фонарем-горбом отличала их от других самолетов. Из-за этой горбинки впоследствии Ил-2 и прозовут “горбатым”. Мотор и кабина летчика имели броневую защиту, но сам фюзеляж был деревянный – клееная фанера. Самолет был оборудован радиосвязью. Высокие крепкие шасси убирались и выпускались при помощи пневмосистемы. В передней части крыльев торчали крупнокалиберные пушки и пулеметы. На Ленинградском фронте и Балтике эти самолеты появились впервые…»[167]
Данный текст является ознакомительным фрагментом.