12 июля

Маневр, начатый немцами 11 июля, в этот день получил свое естественное продолжение.

Раус: «На следующее утро наши головные подразделения атаковали фланг русских сил, охранявших шоссе. О том, что русские занимают южный берег мелкой болотистой речушки, мы узнали еще накануне.[168] После короткого и жаркого боя, в котором участвовали и танки, мы опрокинули фланговое охранение в реку. В этом бою впервые на русском фронте появились американские танки-амфибии. 6 из них были уничтожены огнем наших танков и противотанковых пушек, стрелявших с близкого расстояния из леса: 3 были уничтожены на суше, а еще 3 – при попытке пересечь реку. Первые немецкие солдаты, переправившиеся на северный берег речки, захватили 2 амфибии в совершенно исправном состоянии.

Заболоченная речка глубиной около 2 метров представляла собой серьезное препятствие, поэтому саперам пришлось строить мост для переправы главных сил боевой группы. К 10.00 вся колонна завершила переправу, а потом, уничтожив еще несколько русских танков, отбросила противника на юг от Новоселья».[169]

Со стороны Красной Армии к 12 июля оборону на фронте Комарино – Щирск занимали остатки подразделений 90-й стрелковой дивизии, в состав которой влились до 500 человек из отступившей и потерявшей управление 111-й сд.

Во второй половине дня была предпринята общая массированная атака с фланга и тыла, после чего оборона советских войск рухнула. Разбитые подразделения 90-й и 111-й стрелковых дивизий отступили в близлежащие лесные массивы в районе деревень Новоселье[170] и Щирск. 1-я танковая дивизия противника продолжала развивать наступление по шоссе Псков – Луга, а 6-я танковая дивизия остановилась, чтобы привести свои части в порядок.

Странно видеть в книге профессионального танкиста упоминание о каких-то американских танках да еще и амфибиях на берегах русской реки в 1941 году. И американцы не поправили его, не сказали, что начали серийно выпускать танки-амфибии лишь в 1942 году. Вероятно, им было лестно такое заблуждение немецкого танкиста. Скорее всего, немцы столкнулись с советскими танками-амфибиями Т-37А или Т-38. Они не очень хорошо зарекомендовали себя в бою и к этому времени были сняты с серийного производства. Однако в первые недели войны их было еще много.

Основная масса малых плавающих танков Т-37А и Т-38 была потеряна в первый месяц Великой Отечественной, так и не вступив в бой с врагом. Причем главным образом танки бросали свои же экипажи из-за поломок и неисправностей. Лишь в считанных случаях, при грамотном использовании, этим слабым машинам удавалось оказать эффективную поддержку нашей пехоте.

Возможно, Рауса ввело в заблуждение то, что наш танк-амфибия был создан по образцу английского танка-амфибии Vickers-Carden-Loyd, а на внешний вид и в самом деле производил впечатление какой-то американской диковины.

Более того, несмотря на то, что Раус рассказывает очень живо и увлекательно, на этот раз в Боевом дневнике 6-й танковой дивизии за 12 июля история выглядит значительно интересней:

«3.00 – согласно приказу по дивизии № 17 ударные группы Линбрунна и Колля объединились для нового броска вперед (вместо ударной группы Рауса, у которой возникли определенные трудности с продвижением вперед)…

Оценка противника дивизии к полудню: многочисленные войска входивших в соприкосновение в восточном направлении и рассеянных дивизий, блокированные в лесах пытаются действовать из засад. При этом сомнительно, что враг управляется сверху из сохранивших связь командных пунктов. Отход происходит под защитой мощных бронированных железом тяжелейших танков. Перед дивизией открывается нагромождение высот, что представляет возможность при наименьшем руководстве создать своеобразную крепкую оборону Ленинграда. Наскок на этот крепкий вражеский рубеж 1-й танковой дивизии мог бы потребовать всех ее сил. Прямой бросок в Ленинград становится, таким образом, непростым вопросом.

Боевая группа Рауса наткнулась на вражеское сопротивление. Это тот же самый противник, о котором 1-я дивизия докладывала, что он неприятно ударил им в правый фланг. Враг был рассеян к 14.00».[171]

Тот же самый враг – это, как мы выяснили, наша 21-я танковая дивизия, которая в этот день следовала встречным курсом 6-й танковой дивизии немцев. На этот раз «сильный враг» не был «рассеян», а ушел в сторону Порхова, не дав себя в обиду с фланга.

Раус: «Во второй половине дня мы предприняли общую атаку русского фланга, в то время как остальные силы (в том числе танковый батальон) атаковали русских с тыла. После упорного боя наши силы смяли фланг русских, а танки разгромили тылы, и после этого оборона русских рухнула. Мы стали приводить в порядок свои части, а 1-я танковая дивизия начала преследование.

Едва боевая группа “Раус” сумела собраться вместе, как мы получили приказ наступать на север и захватить мост через реку Плюсса в Лядах, чтобы создать плацдарм на противоположном берегу. Этот приказ разбил вдребезги наши надежды хорошенько отоспаться ночью».[172]

Здесь опять же в Боевом дневнике есть важные дополнения к создаваемой Раусом в воспоминаниях картине:

«Трудности пути значительны. Марш передового отряда дивизии на расстояние 25 км длился с 12.00 до 20.30. Жара парализующая. К счастью, вечером наступило похолодание. Авиация врага активна. Особенно заметны вражеские истребители. Наши саперы работают изо всех сил, прокладывая по песчаным лесным дорогам покрытие из бревен.

В 20.40 вскоре по прибытии на новую див. стоянку старший лейтенант Линбрунн доложил, что он не может далее разведывать путь, поскольку с другой стороны большой дороги все пути перекрыли маршевые колонны 36-й ПД. В то же время поступил приказ из корпуса сначала восстановить проводную связь с дивизией и только после этого двигаться дальше. Станет легче получить уведомление о том, чтобы 36-я ПД не перекрывала дорогу, которая должна тем временем просохнуть. Связи 1-й ТД с корпусом также нет. Дорога же должна пересекаться регулируемо. Наконец, дивизии предоставлено на выбор, двинется она в путь вместе с обеими передовыми группами тотчас или же с рассветом. Боевая группа Рауса приняла решение тотчас – пересечь дорогу перед идущей впереди 1-й ТД и завоевать предмостное укрепление в Лядах. Отряд Граберта подчинен. Боевая группа Линбрунна выступает первой 13.7 на рассвете по разведанному пути. Дивизия надеется, что с левого фланга корпус защищен озером Пейпус, и 36-я мот. ПД быстро завоюет здесь пространство и тем самым поможет 1-й ТД в ее тяжелой борьбе».[173]

Боевой дневник этого дня растянулся на две страницы. На обороте первой страницы две строчки вписаны от руки:

«19.40 Приказ корпусу тотчас выступать на Ляды.

21.15 Раусу как действовать дальше».

В конце второй страницы важные отметки о том, что у дивизии забрали зенитную батарею 601, но зато придали ей отряд особого назначения Граберта.

Еще более важные сведения вписаны на обороте второй страницы от руки:

«11.30 Приказ армейскому корпусу: как можно быстрее достичь моста через Лугу у Поречья.

Раус в 6.35 у Бешково».[174]

Итак, к 11.30 12 июля захват переправы у Поречья с немецкой стороны уже был делом решенным. Причем, стремительность принятия этого приказа пока еще нам не совсем понятна.

Ленинград. Смольный

Главком авиации Северного фронта А. А. Новиков:

«12 июля запомнилось во всех подробностях.

В этот день, во второй половине его, мне на стол положили донесение, в котором говорилось, что воздушная разведка обнаружила известный уже читателю фланговый маневр 41-го моторизованного корпуса генерала Рейнгардта в сторону Кингисеппа. Части его были замечены в нескольких десятках километров на северо-запад от шоссе Псков – Ленинград – в районе селения Ляды. Если бы я не знал, что собой представляет правый фланг Лужского оборонительного рубежа, то, наверное, это неожиданное известие встревожило бы меня не столь сильно. Я, конечно, немедленно доложил бы о нем командованию фронта, но этим бы и ограничился. Теперь же счел необходимым сам проявить инициативу: немедленно приказал установить за противником постоянное воздушное наблюдение и тотчас докладывать мне о данных разведки.[175] Одновременно распорядился взять под контроль и дорогу Псков – Гдов, по которой отступала наша 118-я стрелковая дивизия…»[176]

Попытки найти в нашем архиве донесение, которое «легло на стол» главкома Новикова во второй половине дня 12 июля успехом не увенчались.

Начальник штаба ВВС Северного Фронта генерал-майор Некрасов подавал оперативную сводку дважды в день, по состоянию на 5.00 и по состоянию на 17.00. Ни за 11.7, ни за 12.7 ни в утренней, ни в вечерней сводке никакой речи о подобном маневре немецких войск нет.

В оперативной сводке штаба СЗФ 12.7.41. «11» ч. «05» м.[177] также никакой речи о Лядах нет.

Там всего лишь вписана от руки строчка, по-видимому, полученная вдогонку основным сообщениям: «6.00 12.7 авиация наблюдала движение мото-мех. колонн по дороге Псков – Елизарово».

Дорога из Пскова через Елизарово ведет на Гдов. Движение немецких мото-мех. частей по этой дороге возникло вполне естественно. Это характеризовало общую тактику продвижения вперед немецких войск. Достигнув какого-либо пункта и закрепившись в нем, они начинали разведку всех дальнейших возможных направлений развития экспансии. Сначала по всем дорогам и дорожкам выезжали мотоциклисты, за ними отправлялись бронемашины пехоты с крупнокалиберными пулеметами и легкие танки. По более перспективным направлениям двигались боевые группы, имевшие в своем составе уже не только мотоциклы, бронемашины и легкие танки, но еще и средние танки, артиллерию, а также передвижные зенитные установки. И уже только после этого, соответственно результатам такой разведки, по пройденной ими дороге выдвигались основные силы танковых дивизий – главные кулаки прорыва фронта.

При такой организации боевой деятельности было бы странным, если бы немцы вообще проигнорировали дорогу Псков – Гдов, которая, хотя и была в ужасном состоянии, но все же вела в нужном направлении.

Таким образом, это само по себе еще не являлось никаким обходным маневром. Тем более что в Кингисеппе, расположенном на пути Псков – Гдов – Ленинград, стояла наша 191-я стрелковая дивизия, и к Гдову как раз в это время отходила 118-я стрелковая дивизия.

В этом смысле даже захват немцами 12 июля Струг Красных еще никак не раскрывал их карты, поскольку через Струги Красные дорога от Новоселья идет опять все к той же Плюссе, почти параллельно трассе Псков – Луга.

Но если даже в такой ситуации можно было предположить, что 6-я танковая дивизия из Струг Красных вновь повернет налево и отправится на Ляды, то через Ляды от Струг Красных дорога ведет опять все к тому же Гдову. Главком ВВС, конечно же, вполне мог предположить, что немцы рванут в Ляды. Однако никому из наших военачальников в тот день явно и в голову не пришло, что после Ляд немцы снова свернут и у мостов в Поречье и Сабске могут появиться гораздо более крупные силы, чем только роты разведки. Что мы и увидим в дальнейшем.

Итак, согласно процитированному выше фрагменту воспоминаний Новикова, наша авиаразведка «увидела» немцев в Лядах 12 июля, тотчас же как только у немцев возникла мысль в головах об этом населенном пункте. Однако немцы в это время только-только добрались до Струг Красных (6-я танковая дивизия) и подошли к Плюссе (1-я танковая дивизия). Тенденция изложения событий в наших источниках здесь налицо. Особенно отчетливо выявляет явную тенденцию изложения событий главкомом Новиковым продолжение этого пассажа:

Новиков: «Вечером, 12 июля, предварительно заручившись согласием главкома Северо-Западного направления К. Е. Ворошилова о привлечении морской авиации для оказания помощи нашим войскам под Ивановским и Большим Сабском, я был у командующего ВВС КБФ генерала В. В. Ермаченкова и договорился с ним о совместных действиях.

Вернулся я в штаб на Дворцовую площадь поздно и сразу же потребовал боевую сводку дня. Ничего утешительного в ней не было. Правда, под Лугой противник безуспешно пытался занять предполье, но на новгородском направлении соединения 56-го моторизованного корпуса теснили нас на Сольцы».[178]

Здесь уже речь идет о поддержке наших войск под Ивановским и Большим Сабском, в то время как говорить об этом можно было, как мы увидим далее, не ранее утра 14 июля.

Еще более любопытно то, что Новиков рассказывает об этом вечере 12 июля уже после того, как рассказал о начале жестоких боев под Ивановским и Большим Сабском.

Особенно любопытно в связи с этим изложение этого эпизода у Мирослава Морозова:

«Вечером 12-го командующий ВВС Северного фронта генерал А. А. Новиков, в распоряжении которого уже не оставалось свободной авиации, договорился с генералом Ермаченковым об организации ударов по немецким войскам, двигавшимся по Копорскому плато. Еще сутки ушли на разведку и планирование налетов. В результате задержать продвижение передовых частей врага ударами авиации не удалось».[179]

Вот он, результат изложения событий постфактум. Здесь совершенно автоматически употреблено название Копорское плато, к которому, согласно позднее установившейся официальной трактовке, немцы в этот момент только еще устремились. У Морозова немцы уже движутся по Копорскому плато, опережая события даже не на сутки, а едва ли не на месяц. Да и как же иначе было объяснить то, что на столь заблаговременно обнаруженный маневр наша авиация обрушилась лишь спустя двое суток.

Логика построения канвы событий требует от «редакторов» особой внимательности. Воспоминания главкома Новикова поддержаны другими воспоминаниями.

Тем не менее следует, скорее, признать: все то, о чем говорили здесь Новиков и Морозов, относится не к 12, а к 13 июля. В таком случае, как мы увидим далее, картина событий перестает быть насквозь противоречивой.

Стенограмма сообщения тов. Колобашкина Владимира Антоновича – секретаря Районного Комитета партии

«В дивизии (2-й ДНО – В.Р.) было все спокойно. Все занимались. Вдруг в середине дня 12 июля был получен приказ о том, чтобы дивизии подготовиться к отправке.

Было выделено 9 или 10 эшелонов. Надо было разбить и материальную часть и людской состав на эти десять эшелонов. Был составлен график отправки. С каждым эшелоном должен был ехать работник политотдела. До каждого бойца было доведено, что дивизия отправляется. Народ весь это очень переживал. Затем, правда, произошло опоздание».[180]

Это свидетельство склоняет к тому, о чем мы говорили выше – совещание в Смольном происходило не вечером 11, а вечером 12 июля. В таком случае действительно распоряжение об отправке 2-й ДНО на фронт было дано уже днем 12 июля, о чем там и говорилось – дивизия уже готовится к отправке и «завтра первые эшелоны…»

Однако почему-то произошло опоздание, и опоздание это затянулось…

Ленинград. Московский район. Штаб 2-й дивизии народного ополчения

Николай Степанович Угрюмов, Герой Советского Союза, полковник, командир дивизии[181]

«С утра[182] я находился в штабе, просматривал документы. Комплектование дивизии личным составом можно было считать завершенным. Фабрики и заводы Московского района основательно помогли в экипировке ополченцев. С вооружением сложнее. Винтовки получили полностью, а станковых и ручных пулеметов меньше половины положенного по штатам. Полковая артиллерия чуть ли не из музея.

Решил поехать к фронтовым вооруженцам сам и попытаться по старой дружбе кое-что “выбить”. Но срочно позвали к телефону. Командующий Ленинградской армией народного ополчения вызывал в штаб, который находился в бывшем Мариинском дворце. “Вот, – подумал я, – и хорошо, заодно утрясу кое-какие вопросы по кадрам и материально-техническому обеспечению”.

Генерала А. И. Субботина, нашего командарма, я знал по мирному времени, когда он был помощником начальника штаба Ленинградского военного округа. Он часто приезжал к нам в 70-ю дивизию, бывал в батальоне, которым я тогда командовал. Его советы и указания всегда были ясными и дельными. Чувствовалось, что каждое слово у него обдумано.

На этот раз, как мне показалось, Александр Иванович был очень озабочен. Он поздоровался со мной и сразу же подвел к столу, на котором была разложена карта с нанесенной обстановкой. Сказал:

– Знаю, Николай Степанович, что дивизия еще недостаточно подготовлена к боевым действиям. Но время не терпит, надо выступать на фронт. Дивизии надлежит занять оборону по восточному берегу реки Луги южнее Кингисеппа. Она включается в состав Лужской оперативной группы. Все дальнейшие указания – у генерала Пядышева, командующего группой.

Разговор на этом закончился. Генерал Субботин дал понять, что спрашивать его о чем-либо бесполезно.

– Есть, товарищ командующий! Слушаюсь, – ответил я.

– Вот и хорошо, Николай Степанович! – внезапно потеплевшим голосом сказал командарм и крепко пожал руку.

Вернувшись в дивизию, я вызвал начальника штаба, начальников служб, и мы стали спешно разрабатывать документы на передвижение в эшелонах. Сделать нужные расчеты было не просто. Выяснилось, что некоторые командиры понятия об этом не имеют. К тому же части находились еще в стадии формирования, со складов продолжало поступать военное имущество. С трудом подготовив заявки, я отправил их с командиром штаба военному коменданту железнодорожной станции Ленинград-товарный-Витебский».[183]

Здесь, как мы видим, Угрюмов не говорит ничего лишнего. Нет речи ни о Лядах, ни о Поречье с Сабском.

Однако он же в сборнике «Ополченцы» рассказывает этот эпизод несколько иначе:

«12 июля меня вызвали в штаб армии.

– Знаю, – сказал генерал-майор Субботин, – что дивизия еще недостаточно подготовлена к боям, но время не терпит – надо выступать…

Командующий коротко обрисовал обстановку: 5 июля противник занял Остров, 9 июля – Псков. 12 июля фашистские войска, наступавшие вдоль шоссе Псков – Луга, подошли к реке Плюссе.

– Вам ставится задача, – продолжал Субботин, – занять оборону на реке Луге у Кингисеппа. Войдете в состав Лужской оперативной группы. Командующий – генерал-лейтенант Пядышев.

Нам следовало отправиться к Кингисеппу в пятнадцать часов 13 июля. Однако подача вагонов задержалась. Лишь в ночь на 14 июля эшелон с первым, электросиловским полком отошел от станции».[184]

Тем не менее, хотя «редакторы» и постарались еще точнее вписать текст в выстраиваемую ими канву событий, претензий лично к Угрюмову и здесь нет никаких.

Наше командование явно отправляло 2-ю ДНО на второстепенный, по их понятиям, участок фронта – прикрыть дыру на левом фланге 191-й стрелковой дивизии, стоящей в Кингисеппе и правом фланге курсантов, занявших оборону в Сабске.

Никому из наших командиров в этот момент и в голову не пришло, что именно эта едва-едва на живую нитку сшитая дивизия как раз и примет на этом участке фронта первый удар мобильных передовых частей немецкой 6-й танковой дивизии.

Недаром Угрюмов говорит, что они должны были отправиться к Кингисеппу. Ни о каком Ивановском здесь еще речи нет.

Также везде настаивает на своей версии развития событий весьма достойный участник боев под селом Ивановским гвардии подполковник П. Д. Бархатов:

«12.7-1941 г. полк прибыл на Витебскую-Товарную. Наш дивизион погрузился в эшелон. Среди личного состава пошел разговор: “На тактическое учение поедем”.

Во время марша прибыл командир батареи – арттехник лейтенант (фамилии не помню).

Вооружение было получено не полностью и закрепить его не успели. Перед отъездом из дивизиона системы 152-мм гаубицы были взяты и заменены разными калибрами».[185]

Большинство документов и логика развития событий не подтверждают правоты его слов о столь раннем выезде артполка. Однако свидетельство это просто так из контекста не выкинешь.

Возможно, двойная и к тому же неверная датировка, приведенная в воспоминаниях другого ополченца, еще вернее позволит нам отнести эту ошибку на счет «редакторов» (сборщиков) воспоминаний?

Воспоминания бывшего бойца 3-го взвода 8-й роты 3-го стрелкового полка 2-й Московской дивизии народного ополчения Ленинграда Шутова Юрия Дементьевича (до ухода в ополчение был студентом ЛИСИ):

«И 12-го (14-го) июля 1941 г. в том составе мы пели в последний раз. С винтовками за плечами, с песнями на устах шли мы по улицам Ленинграда на бой с врагом, провожаемые сплошными шпалерами родных горожан… Ушли, чтобы победить, а если надо и умереть, но не отступить перед врагом».[186]

Как видим, в документе даны сразу два числа, потому что вспоминавший точно не помнил, какого именно числа это происходило. А возможно, был просто запутан «редакторами». На самом деле здесь речь идет не о 12 и не о 14, а о 13 июля.

Поддерживает эту версию и следующий пассаж.

Беседа с Иваном Федоровичем Андреевым – бывшим бойцом 85-го истребительного батальона, приданного 2-й Московской ДНО:

«Числа 12 или 13 июля ночью или на рассвете, явился командир, нас подняли и нам зачитали фамилии примерно половины состава. Им приказали построиться. Они быстро оделись, построились и их повели, как мы полагали, на какую-то тренировку…

Как мы потом узнали, их в тот же день отправили под Лугу. Это были дни, когда немцы прорвались на реку Лугу».[187]

Это рассказывает боец истребительного батальона, которые отправлялись «под Лугу», как мы увидим далее, следом за ополченцами, то есть уже 15 июля.

Но главное заключается для нас в том, что никакой речи о Лядах, Поречье, Ивановском и Сабске 12 июля еще не могло быть в наших штабах.

Вот выписки из ЖБД, касающиеся интересующих нас района и времени военных действий.

Журнал боевых действий СЗФ № 1 (201)

«<…> 12.7 на СЗФ создалась тяжелая обстановка. Противнику удалось захватить Струги Красные, Боровичи, Порхов. Части 11 А в беспорядке отходили по этим направлениям и только на обоих крыльях обстановка не вызывала беспокойства. <…>»[188]

Другой вариант:

Журнал боевых действий СЗФ № 1 (202)

«<…> 11 А в течение дня вела оборонительные бои, прикрывая Гдовское, Лужское и Сольцское направление.

118 сд оборонялась в районе Елизарово.

21 тд, перейдя в контратаку, разбила передовые части врага и отошла в район Николаево <…>»[189]

Журнал боевых действий СФ. Ленинградский фронт.

«12.7. <…> Лужская группа – изменений в дислокации частей и соединений не произошло.

Части ведут работу по укреплению оборонительных участков.

Армия Народного ополчения: 2 СД доукомплектовывается матчастью.

Готовится к отправке на лужскую укреп позицию. <…>»[190]

Также приведу здесь практически полностью вечернюю разведсводку.

РАЗВЕДСВОДКА № 96 ШТАБА СЕВЕРНОГО ФРОНТА К 21.00 12.7.1941 Г.

«<…> 7. Псковское направление.

Пр-к в течение 11.7.41 продолжал наступление, нанося главный удар в направлении ВЫХМА (сев. ВИЛЬЯНДИ), ПОРХОВ, СТАРАЯ РУССА и вспомогательный на участке фронта ПУШКИНСКИЕ горы, ОПОЧКА. <…>

На фронте НОВОСЕЛЬЕ, БОРОВИЧИ, ПОРХОВ, ПУШКИНСКИЕ горы, ОПОЧКА, СЕБЕЖ противник развивал наступление в направлении СОЛЬЦЫ, СТАРАЯ РУССА и к исходу 11.7.41 вел бои на участках СТРУГИ КРАСНЫЕ, НОВОСЕЛЬЕ, БОРОВИЧИ. В результате упорных боев СТРУГИ КРАСНЫЕ, БОРОВИЧИ были заняты пр-ком. Атаки пр-ка НОВОСЕЛЬЕ отбиты. НОВОСЕЛЬЕ удерживается нашими частями.

На Шоссе НОВОСЕЛЬЕ, ПСКОВ производилось интенсивное движение отдельных групп автотранспорта <…>

ВЫВОД: 1. Пр-к продолжая наступления, подтягивает силы по Псковскому и Порховскому шоссе, сосредотачивает их на участке ХРЕДИНО, КОМАРИНО, СТРУГИ КРАСНЫЕ, с целью дальнейшего усиления наступления.

2. На участке ВЫБОР, ПУШКИНСКИЕ горы, ОПОЧКА пр-к ведет бои за переправы и выбрасывает вперед отдельные группы, с целью захвата рубежей для обеспечения продвижения главных сил.

НАЧАЛЬНИК ШТАБА СЕВ. ФРОНТА – ГЕНЕРАЛ-МАЙОР НИКИШЕВ

НАЧАЛЬНИК РО ШТАБА СЕВ. ФРОНТА – КОМБРИГ ЕВСТИГНЕЕВ»[191]

Как видим, нет речи еще даже о Лядах, не то что о Поречье.

А направления ударов противника все те же: Луга, Новгород, Гдов.

И соответственно уже 12 июля в ЖБД Северо-Западного фронта появляется запись:

«Командование СЗФ решает силами 1 МК (3, 21 тд, 202 мд) разгромить выдвигающегося противника на Сольцы».[192]

В немецких штабах

Гальдер: «<…> Танковая группа Гепнера, авангарды которой ослаблены и устали, лишь незначительно продвинулась в направлении Ленинграда. Донесения командования группы армий “Север” о том, что на ее восточном фланге противник отходит, явно имеет в виду лишь местный тактический отход. <…>

14.00 – Главком вызвал меня по телефону. Фюрер недоволен медленным продвижением войск правого крыла группы армий “Север” и требует направить 19-ю танковую дивизию на север с целью окружения противника. <…>

Обстановка на фронте вечером

<…> Большие затруднения в продвижении 1-й и 6-й танковых дивизий из-за плохого состояния дорог. Сопротивление противника перед правым флангом 16-й армии, видимо, начинает ослабевать. <…>

Авиация противника проявляет большую активность, чем до сих пор, в полосах групп армий “Юг” и “Север”. В связи с этим намечено 13.7 произвести воздушные налеты на аэродромы противника. <…>

Перед фронтом группы армий “Север” авиаразведка не велась из-за неблагоприятных условий погоды. <…>»[193]

О больших затруднениях в продвижении танковых дивизий Гальдер просто не мог не упомянуть.

Исаев: «В своем докладе Гепнеру генерал Рейнгардт еще 12 июля прямо указывал:

”Противник сражается упорно и имеет на своей стороне все преимущества местности”. В целом картина, которую нарисовал командир XXXXI корпуса в своем докладе командующему танковой группой, была преисполнена уныния:

“Противник сражается упорно и имеет на своей стороне все преимущества местности… Даже если корпусу благодаря самоотверженности солдат доселе удавалось за один день преодолевать большие пространства и при этом громить крупные силы противника, то теперь этого вряд ли можно ожидать. Обусловленная местностью невозможность добиваться быстрых и решительных успехов за счет концентрации превосходящих сил, в первую очередь танков и артиллерии, приводит к трудному и долгому прогрызанию возникающей снова и снова обороны противника. Авангарды вынуждены в одиночку вести борьбу на главной дороге и по обе стороны от нее, в то время как крупные силы дивизий бездействуют в тылу на немногочисленных дорогах, потому что плохие дороги и болота не позволяют им осуществить развертывание. В этих условиях воздействие ударов вражеской авиации увеличивается, поскольку скопившиеся в ограниченном пространстве массы транспорта представляют собой заманчивые цели. Из всех этих сложностей я должен сделать вывод, что наступление корпуса весьма замедлится, и войска, которые ранее благодаря полноценному использованию своего вооружения продвигались на 50 км и более в день, вынуждены будут прилагать те же усилия, чтобы продвинуться не более чем на 10 км – при том, что преодолеваемые препятствия будут постепенно истощать их силы…

Не мне оценивать, должен ли корпус в этих условиях быть переброшен туда, где лучшие условия местности позволят ему продвигаться быстрее – я подразумеваю в первую очередь путь через Эстонию и дефиле у Нарвы на Ленинград. Однако я должен, по меньшей мере, просить о том, чтобы корпусу было разрешено развернуться влево между шоссе Псков – Ленинград и озером Пейпус. Это позволит отойти от большой дороги, которая ведет по плохой местности и привлекает в район, который, судя по карте, готовит меньше сложностей”[194]».[195]

Вот оно естественным образом рождающееся решение о совершении флангового маневра.

Какие еще здесь могут быть сомнения?

Исаев пишет далее: «Если уж обсуждать вопрос о том, чьи действия заставили немцев принять решение о смене направления наступления, то в качестве первого кандидата будут выступать остатки отброшенных от Пскова соединений, а не подразделения Лужской оперативной группы. На момент написания доклада Рейнгардта (12 июля) в бой успели вступить только части прикрытия Лужского рубежа».[196]

А. В. Исаев здесь явно недооценил «части прикрытия Лужского рубежа»; 177-я дивизия Машошина, артиллерия Одинцова, а также 21-я танковая дивизия Чеснокова и 24-я танковая дивизия полковника Родина действительно успели вступить в бой, и 1-я танковая дивизия немцев косвенно весьма высоко оценила их действия, запросив помощи 6-й танковой дивизии.

Да, спору нет. Отступающие подразделения кадровых войск, конечно же, отчасти сдерживали напор немцев. Но, безусловно, не они явились причиной флангового маневра. Однако не основной причиной поворота двух дивизий на Гдов были и «условия местности», о которых так много написано в немецких документах.

Причина совершения этого маневра немецкими военачальниками слагается из многих факторов.

Первый и главный фактор заключается в том, что произошло явное замедление продвижения вперед немецких ударных кулаков, что само по себе имеет под собой множество оснований и множество следствий.

Немецкая сторона главную причину видит здесь в качестве дорог и в условиях местности, очень неохотно упоминая и о возросшем сопротивлении наших войск.

Несостоятельность немецкой точки зрения при ближайшем рассмотрении становится очевидной.

Первое. Вряд ли кто-то, даже особенно пристально не изучая вопрос, будет настаивать на том, что дороги и условия местности до Пскова были на порядок лучше дорог и условий местности после Пскова. Болот же хватало и в Прибалтике, однако до этого немцы лихо мчались вперед и только хвастались, как легко они преодолевают эти самые условия местности и как быстро восстанавливают разрушенные мосты. Это не имело для них особенного, тем более решающего значения, наоборот, подчеркивало великолепную организацию саперных служб и войскового взаимодействия.

Второе. Вряд ли кто станет с пеной у рта доказывать и то, что, рванув по псковским лесам и перелескам, немцы нашли значительно более хорошие дороги и условия местности, чем на трассе Псков – Ленинград.

Соответственно, дело здесь не просто в дорогах и условиях местности, а в той системе оборонительных сооружений, которые успели возвести ленинградцы на главной дороге, ведущей к городу.

Следует их перечислить. Это и противотанковые рвы, и минные заграждения, и бетонированные, а кое-где и одетые в броню, снятую с кораблей, долговременные укрепленные огневые точки, это и умело использованные в инженерном отношении складки местности и речные преграды.

В общем, все то, о чем так хорошо сказано в Боевом дневнике 6-й танковой дивизии в приведенной немного выше выдержке. Напомню еще раз:

«Перед дивизией открывается нагромождение высот, что представляет возможность при наименьшем руководстве создать своеобразную крепкую оборону Ленинграда».

Не забудем отметить и еще одну немаловажную деталь. После того как 6-я танковая дивизия была переведена с правой стороны дороги Псков – Луга на ее левую сторону ценой потери целого боевого дня, немецкому командованию, наверняка, становилось поперек горла возвращать ее обратно на правый фланг наступления. Использовать же еще одну танковую дивизию там, где и одной-то было не развернуться, и вообще не имело смысла. Поэтому неожиданная идея двинуть дивизию еще левее всем показалась великолепнейшим выходом из создавшейся ситуации. О том же, что главным направлением удара немцы к этому моменты выбрали совсем другой фланг наступления, все они постарались как-то забыть.

Об этом же говорит И. Хомяков в своей замечательной книге «История 24-й тд»:

«12-го июля командир наступавшего на лужском направлении 41-го моторизованного корпуса генерал Рейнгардт доложил командующему 4-й танковой группы генерал-полковнику Гепнеру, что после потери Пскова советское командование начало вводить в бой против корпуса новые подготовленные части. Русские сражаются упорно и отчаянно, к тому же усилились удары с воздуха по скоплению танков и автомашин, которые не могут быстро продвигаться из-за плохих дорог и представляют собой выгодные цели. На шоссе Псков – Ленинград множество воронок, причем их с каждым днем становится все больше и больше после налетов русской авиации. Поэтому генерал Рейнгардт, вопреки плану прорыва к Ленинграду кратчайшим путем по Киевскому шоссе, просил разрешения свернуть с шоссе влево – на кингисеппское направление. В свою очередь, 13-го июля Гепнер доложил командующему группы армий “Север” генерал-фельдмаршалу Леебу, что продвигаться по дороге Псков – Ленинград становится все труднее. Перед 1-й танковой дивизией в районе Заполья оказались новые позиции. Не только южнее, но и севернее города Луги обнаружены укрепленные позиции и минные заграждения. В связи с этим, решено обойти эту оборону с запада: оставив на реке Плюсса 269-ю пехотную дивизию, основные силы 41-го моторизованного корпуса (1-ю и 6-ю танковые, 36-ю моторизованную дивизии) повернуть на северо-запад, чтобы прорваться к Ленинграду через Копорское плато».[197]

Очень интересны записи за этот день в дневнике Риттера фон Лееба.

«Начальник штаба группы армий побывал сегодня в расположении 4-й танковой группы и 41-го моторизованного корпуса. Большие потери. Если наступление и далее будет осуществляться таким темпом, то вскоре войска будут измотаны. Кровопролитные лесные бои. Танковая группа не в состоянии прочесывать леса. Поэтому необходимо заменить ее в скором времени пехотными соединениями обеих армий. Начальник штаба группы армий уже обмолвился о том, что необходимо умерить темп наступления. Наиболее сильные потери понесла моторизованная дивизия СС “Мертвая голова”, ее наступление повсеместно (Краслава, Себеж, Опочка) остановлено. Необходимо заменить ее пехотной дивизией. Назрела кардинальная реформа: необходимо привлекать на командирские должности до ротного звена включительно офицеров запаса из состава бывшего рейхсвера. Они должны будут проходить также и соответствующую переподготовку…[198]

18.00. Разговор с начальником штаба 18-й армии полковником Хассе: 1-й армейский корпус должен как можно быстрее подтянуться к шоссе Остров – Псков. Согласование вопроса об использовании открытых флангов. По-прежнему остается неясным вопрос о целесообразности направления в Эстонию дополнительно третьей дивизии.

Начальник штаба группы армий “Север” генерал Бреннеке разговаривал с начальником оперативного управления ОКХ полковником Хойзингером. По словам последнего, фюрер уже больше не придает особого значения Петербургу. Адъютант фюрера полковник Шмундт, который побывал у нас несколько дней назад, говорил совершенно противоположное. Какая информация является правильной? В любом случае, завтра я смогу обсудить этот вопрос с Гепнером…»[199]

По всей видимости, Риттер фон Лееб хотел прежде всего выяснить у Гепнера, как скоро сможет он достичь Ленинграда.

Однако обстановка в предполье Лужского рубежа обороны сложилась отнюдь не на руку командующему группой армий «Север».

Немцы прекрасно поняли, что оставшаяся узкая полоса дороги Псков – Ленинград с хорошо организованным предпольем рубежа обороны совершенно лишает их главный аргумент – танковый кулак – его основной силы, ибо продвижение тонкой струйкой вперед, не позволяющее развернуть в параллельных потоках всей мощи танковой дивизии, самоубийственно.

Исходя из этого, немецкому командованию стало отчетливо ясно, что без тщательной подготовки здесь сходу к городу не прорваться.

Дальше начала работать основная тенденция развития всех боевых операций вермахта. Как они пересекали границу СССР, ударив по трем направлениям, так случилось и здесь. Классические Канны не давали покоя генералам III Рейха. Они, продолжая поддавливать пехотными частями по центру, занесли клешни слева и справа – на Кингисепп и на Новгород.

Далее мы увидим, как развивалась эта стратегия – и к чему она привела.

Сейчас же лишь еще раз отметим, что командование Ленинградского военного округа приложило титанические усилия для укрепления Лужского рубежа обороны вообще, а Луги, на которую был направлен мощный кулак в виде 4-й танковой группы Гепнера, в особенности. Еще 10 июля командующий Северным фронтом М. М. Попов, изучая вместе с командующим Лужской оперативной группой К. П. Пядышевым ситуацию на фронте, рассуждал так (напомню еще раз: «Не ошиблись ли мы, полагая, что противник пойдет на Лугу? А если ударит на флангах? И все же я почему-то уверен: фон Лееб должен пойти на Лугу. Ведь это кратчайший путь до Ленинграда».

Это рассуждение Маркиана Михайловича не представляет из себя ничего особенного. Естественно, враг будет стремиться достичь цели кратчайшим путем. Представлял прекрасно Попов и необходимость прикрытия флангов, чтобы наткнувшись на непреодолимую преграду на кратчайшем пути, враг не имел возможности обойти ее. Однако сил явно не хватало. Поэтому ошибка командующего в данном случае была вынужденного характера. Он не мог не укрепить с максимально возможной эффективностью кратчайший путь к городу. И вынужден был делать это за счет флангов. Здесь Попов честен в своих воспоминаниях и безупречен в своих действиях.

Конечно же, ни в коем случае не следует снимать со счетов того, что пишет в своих воспоминаниях другой участник этих событий – командующий ВВС Северного фронта А. А. Новиков. Он тоже предельно откровенен: «Когда обращаешься к событиям такой давности, то без документов почти невозможно восстановить их последовательность, вспомнить, что произошло в тот или иной день. Обстановка в июле была столь напряженной, что уже по прошествии недели нельзя было доверять памяти». Далее он признается: «Поэтому я каждый день делал коротенькие записи в карманном дневнике, с которым никогда не расставался. Так было всю войну. Кончалась одна записная книжка, заводил другую. К сожалению, по не зависящим от меня обстоятельствам дневники эти не сохранились. Я очень переживал их потерю. Кое-что удалось восстановить по памяти, правда, уже без многих деталей. Но вот 12 июля запомнилось во всех подробностях…»[200]

И далее идет кусок уже нам известный.

И теперь мы видим, что предпосланный Новиковым пассаж именно в этом месте совсем не случаен. Судя по всему, ему, в отличие от Рауса, не довелось по тем или иным причинам заглядывать при написании воспоминаний в Хранящиеся в архиве МО документы.

А по документам, как мы видели, 11 июля было выявлено движение немцев по линии Псков – Гдов, 12 июля в этом смысле никаких существенных изменений отмечено не было. Ляды же появляются впервые в оперативных документах только на следующий день – 13 июля. И в первом же документе, в котором упоминаются Ляды, есть одна странность.

Вот этот документ:

ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА № 28/оп. ШТАБ СЗФ НОВГОРОД ПО СОСТОЯНИЮ НА УТРО 13.7.41.

«<…> Части 11 А в течение 12.7 и в ночь на 13.7, сдерживая наступление противника вели оборонительные бои. ГДОВСКОЕ направление прикрывает 118 сд, занимая рубеж на высотах сев. Ст. Маслогостицы. Связь со штакором[201] с 9.7 дивизия не имеет. Потери ее значительные. Силы противника перед фронтом дивизии определяются один-два полка с артиллерией.

По данным наштафронта СФ передовые части пр-ка к исходу 12.7 заняли Ляды, Плюсса, Николаево.[202]»[203]

Странность заключается в том, что в поданной утром 13.7 сводке вписано от руки (значит, уже после ее формирования – когда?), что немцы к исходу дня 12.7 заняли Ляды, то есть в то время, когда они еще только намеревались туда отправиться. Раус получил приказ выступать, согласно Боевому дневнику 6-й танковой дивизии, в 21.15, то есть как раз на исходе дня. Вряд ли Раус мог тотчас выехать в путь и за пару часов преодолеть 60 километров по уже известной нам всем местности.

Также и из воспоминаний секретаря райкома партии В. А. Колобашкина следует, что решение о переброске ополченцев 2-й ДНО было принято уже 12 июля. Колобашкин так же, как и Угрюмов, пишет, что отправились эшелоны только в ночь с 13 на 14 июля. Сообщение о чрезмерно долгой подготовке к отправке весьма в данном контексте любопытно. Но гораздо важнее другое его дополнение: «Мы должны были ехать под Лугу, но не доехали. Для ликвидации прорвавшейся немецкой группы мы высадились на ст. Веймарн».[204] Это дополнение свидетельствует не столько о том, что изменена была станция назначения, сколько о том, что неожиданно изменилась ситуация. Выслать дивизию предполагалось, конечно же, не в Лугу, а в Кингисепп – на усиление кадровой 191-й стрелковой дивизии. Колобашкин так и вспоминает: «Дальше состав не пошёл».[205] Дальше он мог идти по этой ветке только в Кингисепп.

Есть и еще одно бравурное утверждение: «Новое направление вражеского удара разведка Северного фронта обнаружила своевременно, наиболее точные и четкие данные о движении немецких танков и мотоколонн от Струг Красных и Плюссы на Ляды и дальше к реке Луге передала разведывательная группа В. Д. Лебедева, засланная в тыл врага».[206]

О том, когда именно и что передала группа Лебедева, мы поговорим позднее.

В этот же день 2-я ДНО лишь только готовилась к отправке на фронт, ничего не зная о том, что якобы выяснила группа Лебедева.

Согласно Политдонесению № 8[207] от 12 июля 1941 г., то есть, практически, накануне отправки дивизии на фронт, на вечер 11 июля в составе 2-й ДНО числилось 9201[208] человек, из них: рядовых – 7523 человека, младших командиров – 1012 человек, командно-политического состава – 666 человек, коммунистов – 1177 человек (13 %), комсомольцев – 1750 человек (19 %).

Здесь обращает на себя внимание тот факт, что сумма среднего и старшего командно-политического состава дивизии составляет 666 человек.

Общее же число ополченцев в разных документах указывается разное. Сейчас уже вряд ли возможно разобраться в причинах этих расхождений.

Для общей характеристики дивизии приведу фрагмент статьи Ю. И. Колосова «Московский на передовой»[209]

«…2-я (Московская) дивизия Героя Советского Союза полковника Н. С. Угрюмова… была сформирована из рабочих и служащих «Электросилы», «Скорохода», «Пролетарской победы» № 1 и № 2 и Мясокомбината им. С. М. Кирова. До штатного состава дивизия была укомплектована трудящимися Ленинского и Кировского районов. В дивизию вошли 132 секретаря первичных партийных организаций Московского района и 18 работников райкома партии. Ленинградский округ выделил небольшое количество вооружения и материально-технических средств, но основная тяжесть в этом обеспечении легла на плечи трудящихся Ленинграда. На фабриках и заводах днем и ночью выполнялись срочные военные заказы по изготовлению боевой техники и военного снаряжения, стрелкового и артиллерийского вооружения, снарядов и мин, гранат и бутылок с горючей смесью (получивших название “Коктейль Молотова”), военного обмундирования и предметов армейского быта. На предприятиях Московского района было изготовлено 11475 котелков, 2335 саперных лопат, 9725 патронташей, 8260 вещевых мешков, 17000 подсумков, 5285 финских ножей. Также было произведено 1760 пар обуви, 12000 касок, 8 походных кухонь и сшито 200 гимнастерок и брюк. Московский район передал ополчению 163 автомобиля. Предприятия района изготовили для ополченцев военное снаряжение на 384 тыс. рублей.

2-я дивизия народного ополчения (ДНО) получила 8500 винтовок и еще 317 имела в резерве в отличие от других дивизий, имевших большой недокомплект. Хуже обстояло дело со стрелковым автоматическим оружием. Во 2-й ДНО предусматривалось иметь 537 станковых и ручных пулеметов, а фактически было только 248. Не лучше обстояло дело и с артиллерией. В дивизии вместо 70 орудий двух калибров было всего 7 орудий 76 мм. Вместо предусмотренных штатным расписанием 147 минометов, было 138. Недостаток в противотанковой артиллерии возмещался гранатами и бутылками с горючей смесью – основным средством борьбы с танками противника. Отсутствие каких-либо артиллерийских средств противовоздушной обороны, а также крупнокалиберных зенитных пулеметов, крайне ограничивало возможности дивизии в борьбе с фашистской авиацией.

Огромное количество добровольцев прежде не служили в Красной Армии и практически не имели никакой военной подготовки. Во 2-й ДНО их оказалось к 12 июля 4027 человек. Поэтому сразу же после формирования началась боевая подготовка личного состава. В связи с обстановкой и временем она регламентировалась специальными программами. В них входили общевойсковая, огневая и тактическая подготовки. Обучение шло в условиях развернувшегося кровопролитного сражения за город. 2-я ДНО обучалась всего 16 часов, так как находилась в предбоевом состоянии… Значительный вклад в обучение ополченцев внесли преподаватели Института физической культуры им. П. Ф. Лесгафта. Особое внимание во 2-й ДНО уделялось огневой подготовке, стрельбам из боевого оружия. Результаты были очень высокими: из 124 бойцов и командиров, принимавших участие в стрельбах, 44 получили отличную оценку, 38 – хорошую, 30 – посредственную. Только 12 человек не смогли выполнить упражнения по стрельбе. Хуже обстояло дело с тактической подготовкой. Обстановка не позволяла проводить учение…»

Да, обучаться было некогда. Всего 16 часов успели выделить на обучение личного состава, отправляемой на передовую дивизии.

Смоленское сражение. 22-я, 19-я и 20-я армии Западного фронта перешли в наступление с задачей освободить Витебск.

В районе Витебска 3-я танковая группа отражает контратаки советских войск с севера и востока. Одновременно 19-я танковая и 14-я моторизованная дивизии взломали советскую оборону севернее Полоцка и устремились на Невель, выходя в тылы нашей 22-й армии. 22-я армия вынуждена была оставить Полоцкий укрепрайон и отходить на северо-восток.

2-я танковая группа развернула наступление на Смоленск и Кричев, охватывая фланги 13-й армии, оборонявшей рубеж Днепра в районе Могилева.

Киевская операция. В районе Бердичева 1-я танковая группа отражает контратаки советских войск с юго-востока, юга и юго-запада. Немецкая 14-я и 13-я танковые дивизии наступают в направлении Белой Церкви, обходя Киев с юга.

12 июля. В Москве подписано соглашение «О совместных действиях правительств СССР и Великобритании в войне против Германии».

Документальная строка

«Ленинград. 12 июля. Из телеграммы обкома ВКП(б) и облисполкома секретарям райкомов партии и председателям райисполкомов: “Поднять поголовно все население колхозов и других организаций на оборонительные сооружения в соответствии с указаниями военных представителей”».

«КП 177-й сд. Из донесения штадива 177-й о ходе боев: “Уничтожив до батальона мотопехоты, 1/483 сп отошел с рубежа р. Плюсса. 3/483 сп под сильным воздействием вражеского артиллерийского огня и пехоты с танками отошел в район Ширяги…

Начальник штаба подполковник Павлов”».[210]

Лужское направление. Деревня Рютень. КП опергруппы штаба 177-й стрелковой дивизии

Иван Семенович Павлов, подполковник, начальник штаба дивизии

«Начальник разведки дивизии майор Масленников доложил, что противник продолжает атаковать 1-й и 3-й батальоны 483-го стрелкового полка силами не менее пехотного полка, поддержанного танками и артиллерией. Передний край постоянно обрабатывается вражеской авиацией. Выдержать такой натиск необстрелянным бойцам нелегко.

И вот очередная неожиданность. Начальник штаба 483-го полка капитан Богатырев сообщил, что 1-й батальон старшего лейтенанта Шеловича отошел, с ним потеряна связь. Я не успел подробно разобраться в обстановке, как вызвал комдив.

– Слыхал? Побежал Шелович. Такой рубеж бросил! – горячился Андрей Федорович. – Где батальон? Штаб знает?

– Пока еще не выяснил. Послал в полк Масленникова, – отвечаю возможно спокойнее. Знаю, что в такие минуты Машошин бывает крут.

– Так и есть! Никто ни черта не знает! – продолжал бушевать командир. – Адъютант, машину!

Комдив сел в броневичок и отправился в 483-й полк.

Я позвонил Харитонову. Просил его встретить командира и ни в какое пекло не пускать. Образовавшуюся прореху юго-восточнее станции Плюсса попросил прикрыть огнем артиллерийской группы. Но, оказывается, наш начарт полковник Фомин был уже в курсе событий и доложил, что полковник Одинцов подготовил сильный огневой заслон. Пять дивизионов артиллерии способны охладить горячие головы гитлеровцев.

К исходу дня батальон Шеловича обнаружили в лесу недалеко от станции Плюсса.

Машошин приказал построить бойцов на небольшой полянке. Лично проверил людей, оружие, боеприпасы. Затем приказал старшему лейтенанту Шеловичу выйти перед строем.

– Адъютант, отберите у труса оружие!

Дрожащей рукой Шелович вынул из кобуры пистолет и передал его лейтенанту Лясину, своему хорошему другу.

– Бойцы! – обратился Машошин к строю. – Вы знаете, что заслуживают предатели и трусы на войне. Но я не хочу, чтобы боевая история нашей славной дивизии была испачкана фактом трусости. Вы пойдете вместе с комбатом и восстановите положение. Правильно я говорю?

Вздох облегчения прокатился над строем. Раздались выкрики: “Правильно!”, “Вышибем гадов!”

Шелович поднял голову, распрямился. Его глаза светились отчаянной решимостью. – Товарищ комдив, кровью смою свой позор! Жизни не пожалею. Разрешите встать в строй? – Голос его окреп и обрел ту характерную чеканность и твердость, которая свойственна строевым командирам».[211]

Северо-Западный фронт. 11-я армия. Село Медведь. Штаб 70-й стрелковой дивизии

Николай Андрианович Виноградов, полковник, начальник штаба дивизии

«Война застала нас в лагерях под Ленинградом. Затем дивизия была срочно переброшена за Выборг. Места знакомые. Здесь зимой сорокового года мы принимали боевое крещение. Под Выборгом родилась боевая слава дивизии: ее подвиг отмечен орденом Ленина, а шестнадцать самых отважных бойцов удостоены звания Героя Советского Союза. В их числе бывший комбат, командир 68-го стрелкового полка капитан А. Краснов.

Но на старых рубежах дивизия пробыла недолго.

Противник нацелился на Ленинград с юго-запада. Форсированным маршем нас перебросили под Лугу. Едва успели сосредоточиться – новый приказ: войти в состав 11-й армии Северо-Западного фронта.

Дивизия заняла оборону в междуречье Мшаги и Шелони, прикрыв левый фланг Лужского оборонительного рубежа в полосе Северо-Западного фронта. Здесь проходят дороги Псков – Уторгош – Луга и Порхов – Шимск – Новгород. Куда повернет противник? Вопрос, который одинаково беспокоил и нас, и командарма, и командующего фронтом.

К утру вернулись дивизионные разведчики. Вели поиск западнее Сольцов.

Противника не обнаружили. Издалека слышали гул артиллерийской канонады. Но в последней разведсводке штаба сообщалось, что противник, невзирая на открытые фланги, рвется на Сольцы и Старую Руссу. Неужели задумал обойти Ленинград с юго-востока?

Вечером получили из штаба армии телефонограмму: командира дивизии генерала Федюнина и меня срочно вызывал командарм генерал-лейтенант В. И. Морозов.

Приказано взять с собой карты на район Сольцы – Ситня – Вшели.

Прочитав телефонограмму, командир дивизии выразительно посмотрел на меня:

– Догадываешься, зачем карты понадобились?

– Займем новые рубежи обороны.

– А может, и не для обороны. Впрочем, собирайтесь! Через полчаса выезжаем».[212]

Лес северо-восточнее деревни Городище. 835-й стрелковый полк 237-й стрелковой дивизии

Вячеслав Марак, лейтенант, командир взвода разведки полка

«Наш полк занял оборону правее 70-й дивизии. Надлежало контролировать дорогу Городище – Уторгош. Вечером 12 июля меня вызвал командир полка подполковник А. М. Кибальчич и приказал установить, что делается на правом фланге полка. Сказал, чтобы попытались захватить “языка”, это крайне важно.

Первое настоящее боевое задание для молодого лейтенанта! В моем воображении рисовался короткий бой: фашисты уничтожены, схвачен офицер, и я доставляю врага прямо к командиру полка.

В ночь мы выступили. Просеками, лесными дорогами пробрались к деревне Городище. Странно, никаких признаков жизни. Даже собак не слышно.

За селением решили ехать по обочине. Кони словно понимали важность боевого задания: мягко ступали по пыли, не ржали. У развилки шоссе мы остановились.

Слышу – где-то впереди далекое тарахтение мотора, словно молотилка работает.

Помкомвзвода говорит:

– Товарищ лейтенант, похоже, мотоциклист едет!

Сержант Трофим Гаплик быстро спрыгнул с лошади, припал к земле.

– Тоже мне разведчик! Мотор – не лошадь, так не услышишь.

Исчезают последние сомнения. В нашу сторону по Псковскому шоссе катит мотоциклист. Принимаю решение устроить на шоссе засаду.

Мотоциклисты почти поравнялись с нами. Их оказалось трое. Двое впереди, один чуть сзади. Трудно сказать, кто сделал первый выстрел, первым бросил гранату. Все это произошло мгновенно. Кажется, и я стрелял.

“Языка” мы не взяли, живых фашистов не осталось. Но документы – три солдатские книжки, фотоснимки, письма – захватили. Из них следовало, что гитлеровцы принадлежат к штабному подразделению дивизии СС “Полицай”. Взяли и трофеи – автоматы и один исправный мотоцикл».[213]

Ленинград. Штаб Северного фронта

Начальник Инженерного управления фронта полковник Б. В. Бычевский

«Маркиан Михайлович Попов принял Ленинградский округ только в феврале 1941 года. Но до начала войны успел уже объездить всю его огромную территорию от Баренцева моря до полуострова Ханко. Командующий слыл непоседой, и мне всегда почему-то казалось, что служебный кабинет тесен для него. Вот и на этот раз ему никак не сидится за столом. Слушая доклады, он размашисто прохаживается из угла в угол, нагнув красивую светловолосую голову, и только ненадолго останавливается у карты.

Сведения, которыми мы располагаем, не очень конкретны и часто противоречивы.

Командующий Лужской группой генерал-лейтенант К. П. Пядышев утверждает, что, по его мнению, через предполье пробивается передовой отряд танковой дивизии силой примерно в две роты танков и до батальона пехоты. Бои с этим отрядом идут на реке Плюссе.

У начальника артиллерии фронта генерал-майора В. П. Свиридова несколько иные данные. Ему сообщили, что подразделения 483-го стрелкового полка не выдержали натиска танков и уже отошли за Плюссу. В бою артиллеристы подбили двенадцать вражеских машин.

Командующий военно-воздушными силами фронта генерал-майор авиации А. А.

Новиков докладывает, что летчики обнаружили в районе Струг Красных скопление автомашин и танков общим числом до двухсот единиц. Отмечено большое движение войск по дорогам от Пскова на Гдов и на Порхов.

– Чего стоит такая разведка? – сердится командующий. – Ни одного пленного, никакой документации… Чьи танки в Стругах Красных? Кто движется на Гдов? Вы, Петр Петрович, можете уточнить? – обращается он к Евстигнееву.

Начальник разведотдела развертывает свою карту:

– Из Пскова на Гдов с боями отходит сто восемнадцатая стрелковая дивизия Северо-Западного фронта. Разведчики, которых мы выслали в район боев, радируют, что против нее действуют первая и пятьдесят восьмая пехотные дивизии немцев. Обе они значатся в составе восемнадцатой армии.

– Но соединения восемнадцатой армии отмечены и в Эстонии. Выходит, она наступает по обоим берегам Псковского и Чудского озер?

– Должно быть, так, товарищ командующий.

– А к Луге кто рвется? Видимо, четвертая танковая группа Геппнера? Какие именно дивизии?

– Не могу доложить, – отвечает Евстигнеев.

Генерал Никишев высказывает предположение, что главный удар танковой группировки следует ждать на Лугу, откуда открывается прямой и самый короткий путь на Ленинград. Командующий с этим соглашается, но выражает недоумение, почему часть танков противника на полпути от Пскова до Луги повернула к Гдову. Может быть, оттого, что там в лесах есть дороги не только на Гдов, но и на Кингисепп? Недаром под Кингисеппом все время висит воздушная разведка немцев.

– А когда будет под Кингисеппом вторая дивизия народного ополчения? – спрашивает М. М. Попов.

Начальник штаба заверяет, что первые эшелоны дивизии ополченцев должны уже завтра выгрузиться на станции Веймарн в десяти километрах от своих позиций. Не забывает он сказать и о пехотном училище имени С. М. Кирова, которое уже заняло оборону по реке Луге у деревни Сабск.

Попов нервно трет большое родимое пятно на подбородке:

– Пехотное училище, конечно, сила! Сколько у него сейчас пушек?

– Генерал Пядышев выделил полковнику Мухину два дивизиона из артиллерийского училища, – докладывает Свиридов. – Больше нельзя. Основные силы артиллерийской группы надо сохранить под Лугой, товарищ командующий.

Попов опять возвращается к своей карте. Слабость войск на правом фланге лужского рубежа очевидна, хотя путь туда от шоссе Псков – Луга кажется длинным и из-за плохих лесных дорог малоудобным для моторизованных частей противника.

– Надо все-таки прикрывать направление Нарва – Кингисепп, – принимает решение командующий. – Перегруппируем сто девяносто первую стрелковую дивизию из Кингисеппа фронтом на юг. Отведем ей полосу: южнее Сланцев до озер Самро и Долгое, – показывает он на карте. – Товарищ Никишев, отдайте соответствующее приказание генералу Пядышеву… И завтра же следует контратаковать в предполье на Плюссе. Задача – отбросить противника за реку…

С тем Маркиан Михайлович и ушел в Смольный. А возвратившись оттуда уже ночью, приказал мне взорвать три тяжелых фугаса, заложенных в Стругах Красных. По данным разведки, минированные нами здания и дворы были заняты вражескими частями».[214]

На мой взгляд, здесь этот отчет выглядит все же более естественно, чем 11 июля, как это подается во всех советских изданиях. К этому же дню, по всей видимости, следует отнести и взрывы радиоуправляемых мин.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.