Глава 4. НО РАЗВЕДКА ДОЛОЖИЛА ТОЧНО…

Глава 4.

НО РАЗВЕДКА ДОЛОЖИЛА ТОЧНО…

ПРОСКРИПТУМ

Кровавая трагедия 22 июня 1941 г. была неминуемо неизбежна, потому как была предрешена. Однако не потому, что советская разведка (как сообщество разведывательных служб СССР) не смогла установить точную дату нападения. Талдычить об этом в наше время, когда открыты многие архивы, рассекречено и опубликовано колоссальное количество документов различных разведывательных служб СССР просто бессовестно, не говоря уже о том, что просто подло. Однако самое обидное в этих утверждениях заключается в том, что их источниками нередко являются, увы, в том числе и сами разведчики. Так, десять лет назад в связи с 60-летием начала Великой Отечественной войны редакцией авторитетной военной газеты «Красная звезда» были проведены 12 заседаний круглого стола и на первом же заседании, состоявшемся 16 июня 2001 г., полковник СВР Владимир Николаевич Карпов прямо так и заявил: «К сожалению, разведка не назвала точной даты, не сказала однозначно, что война начнется 22 июня»{424}. И с тех пор «просвещенные» непосредственно авторитетным человеком разведчиком же! «исследователи» вот уже более десятка лет хором голосят, что-де советская разведка не справилась со своей основной задачей, не установила точную дату начала агрессии гитлеровской Германии. А и вправду, чего не голосить-то, если столь авторитетный человек сказал такое, а до него то же самое не одно десятилетие утверждали маршалы, особенно Жуков, а также и генералы, в том числе и разведки?!

Благодаря усилиям еще Жукова, на орбите отечественной историографии утвердился бессовестный тезис, который в формулировке маршала звучал так: «Сейчас бытуют разные версии о том, что мы знали о выдвижении войск противника на исходные рубежи и даже конкретно о дне нападения немцев. Эти версии лишены основания и не могут быть подтверждены официально. Военному руководству были известны лишь общие предположительные сведения, которые были известны многим»{425}. Кстати, в очередном «исправленном и дополненном по рукописи автора» издании мемуаров Жукова в 2002 г. появилась любопытная фраза: «Сейчас бытуют разные версии по поводу того, знали мы или нет конкретную дату начала и план войны. Генеральному штабу о дне нападения немецких войск стало известно от перебежчика лишь 21 июня, о чем нами тотчас же было доложено И.В. Сталину. Он тут же дал согласие на приведение войск в боевую готовность. Видимо, он и ранее получал такие важные сведения по другим каналам…»{426}С того света, конечно, оно виднее, как подладиться под текущую на Земле политическую конъюнктуру…

Но Жуков-то нагло оклеветал одно из самых изумительных достижений советской разведки накануне войны ведь не взирая ни какие препоны, она смогла заранее, причем многократно установить и точную дату начала агрессии, и время начала выдвижения войск вермахта на исходные для нападения позиции, и даже час начала агрессии!!! За что же советскую разведку так сильно оскорбили?

А за то, что если бы маршалы, особенно Г.К. Жуков, это признали, то тогда вся полнота исторической, политической и уголовной ответственности за миллионы жертв, за неисчислимый ущерб народному хозяйству, но особенно же за кровавую трагедию 22 июня легла бы на них. Понимая это, они маниакально упорно, уперто валили всю ответственность на Сталина и разведку. Причем разведке досталось, пожалуй, даже больше, чем Сталину. Или, по крайней мере, в равной степени.

Так что сколь бы дороги автору ни были глубоко уважаемые коллеги В.Н. Карпов, В.А. Кирпиченко и иные не менее уважаемые представители разведки, включая и высокопоставленных, но Истина дороже! Более того. Каков бы ни был образ Жукова в массовом общественном сознании, и каково бы ни было совершенно беспочвенное, едва ли не абсолютное доверие читательской аудитории к его мемуарам, но, подчеркиваю, Ее Величество Историческая Истина, сиречь Подлинная Правда о выдающемся подвиге советской разведки накануне войны неизмеримо дороже. А она — Подлинная Правда — состоит в следующем.

Во-первых, за последние полгода перед войной как минимум 22 сообщения резидентур ГРУ, одно — РУ ВМФ и 45–1-го управления НКВД-НКГБ СССР содержали указания на предполагаемые даты нападения. Конечно, будучи в здравом уме никто и не посмеет отрицать, что там были разнобой и многочисленные дезинформационные «шумы» — германская разведка в поте лица распространяла всевозможную дезинформацию, которая по разным каналам попадала в Москву. Только по линии военной разведки таких «дат» набралось примерно полтора десятка. «Не отставали» в этом смысле и разведка Лубянки и другие разведывательные службы, которые тоже «наскребли» примерно столько же «дат». Не стоит забывать и «вклад»» английской разведки в этот процесс — она не меньше коллег из абвера перестаралась на стезе дезинформации.

Комментарий. Непонятно, на каком конкретно основании в отечественной историографии о войне сложилась едва ли не твердокаменная убежденность в том, что-де Гитлер неоднократно переносил сроки нападения на СССР, причем за аналогию берут многократный перенос даты нападения Германии на Францию. И что это якобы послужило для Сталина основанием с недоверием относиться к сообщениям разведки о дате нападения. Более того. Почему-то по-прежнему существует полная убежденность, что и югославские события весной 1941 г. вынудили Гитлера перенести срок нападения на СССР.

Изрядно забегая вперед, должен сказать, что тщательная проверка ныне доступных материалов однозначно показывает, что это, увы, глубочайшие заблуждения, дезинформирующие историческую науку, а заодно общественное мнение. Ничего подобного не было. Дата нападения сидела в сознании главного нацистского преступника с самого начала. Точнее, с момента утверждения директивы по стратегическому сосредоточению и развертыванию войск по «Варианту Барбаросса» от 31 января 1941 г., хотя там и было указано, что «подготовительные работы нужно провести таким образом, чтобы день наступления (день “Б”) могло быть начато 21.6.»{427}

Но если обратиться к записи от 30 мая 1941 г. в хорошо известном всем историкам дневнике Ф. Гальдера, которая содержится на стр. 553 второго тома этого дневника, то любой может убедиться в том, что дата 22 июня давно была назначена Гитлером. Гальдер ясно указал, что «фюрер решил, что срок начала операции “Барбаросса” прежний 22 июня».{428} Слово «прежний» в записи начальника Генерального штаба сухопутных войск Германии и означает, что эта дата была утверждена Гитлером давно. Следовательно, выходит, что даже в упомянутой выше директиве по стратегическому сосредоточению и развертыванию войск по «Варианту Барбаросса» от 31 января 1941 г. Гитлер пошел на стратегическую уловку, даже там не указав точную дату нападения, хотя давно определил ее для себя. Нацисты прилагали колоссальные усилия, дабы скрыть истинную дату нападения. Именно по этой причине они запускали многочисленные дезинформации с различными сроками как датированными, так и приблизительными либо по месяцам, либо по временам года. Однако в действительности информация об этой дате вырвалась из-под их контроля как минимум еще апреле 1941 г., ибо о ней упоминал, например, британский посол в Москве Криппс, который в порядке предсказания назвал дату 22 июня в начале третьей декады апреля 1941 г., в связи с чем германский военно-морской атташе в Москве Норберт фон Баумбах уже 24 апреля сообщил в Берлин, что он опровергает это, как слухи{429}. Узнать оке об этой дате англичане могли лишь благодаря агентурным усилиям своей разведки, а также чехословацкой и польской разведок, но более всего от американцев, которые обменивались разведывательной информацией с Лондоном. Перед генералами же фюрер впервые озвучил дату 22 июня только 30 апреля 1941 г.

Далее, почему-то по-прежнему существует полная убежденность, что югославские события весной 1941 г. вынудили Гитлера перенести срок нападения на СССР. Так вот, что касается роли югославских событий в том, что нападение произошло 22 июня, то, увы, для тех, кто исповедует эту точку зрения, никакой роли и нет. Роль событий в Югославии в том, что разгоревшийся пожар народной войны против гитлеровцев оттянул на себя определенную часть сил вермахта, примерно 20 дивизий, которые могли бы быть переброшены на Восточный фронт. Но ведь это произошло позже. И за это, как говорится, спасибо братьям-сербам.

Однако даже в дезинформационных «шумах» было одно рациональное зерно. Дело в том, что очень часто — чаще, чем информация с указанием приблизительных дат или месяцев, когда должно было состояться нападение, — поступала информация о том, что нападение произойдет после того, как в СССР завершатся полевые работы в сельском хозяйстве, проще говоря, посевная кампания, и когда всходы, особенно зерновых, будут еще зелеными, чтобы их невозможно было поджечь. В европейской части Советского Союза в те времена посевная кампания в зависимости от региона заканчивалась к концу мая — началу июня либо же максимум к концу первой декады июня. Короче говоря, чем дальше от южных регионов, тем позже заканчивались посевные работы в сельском хозяйстве. Примерно в это же время поля зеленели от всходов.

Конечно, столь расплывчатое упоминание времени нападения не есть особая заслуга. Но в то же время нельзя сбрасывать со счетов то обстоятельство, что хотя и столь расплывчато, однако же подобным образом были показаны достаточно узкие временные рамки, когда может произойти нападение. Хотя и очень приблизительно, но все-таки уже можно было хоть как-то ориентироваться в вопросе о сроке нападения. Потому что, например, поразительно органично с такой информацией увязывалось и сообщение еще от 5 мая 1941 г. одного из ценнейших, но, к сожалению, незаслуженно редко упоминаемых в исторических исследованиях агентов ГРУ ABC, он же Курт Велкиш, сотрудник германского посольства в Румынии{430}. В этом сообщении ABC первым информировал, что срок нападения сдвигается с 15 мая (эта дата очень долго «плыла» в информациях разведки) на середину — двадцатые числа июня 1941 года.

Но самое главное и, во-вторых, состоит в том, что в последние 10 дней перед войной советская разведка (как сообщество советских разведывательных служб того времени) все-таки сумела относительно точно, а в ряде случае и абсолютно точно назвать дату и время начала агрессии 47 (СОРОК СЕМЬ!!!) раз!!! И даже более того.

Установить точную дату нападения раньше указанного промежутка времени так, что это не вызвало бы никаких сомнений, просто физически было невозможно. И всего лишь по той простой причине, что верховное командование Германии письменно указало день 22 июня 1941 г. как дату нападения только 10 июня 1941 г.[54]А до этого времени, как, впрочем, и после 10 июня и до самого дня нападения, немцы вели широкомасштабную, прекрасно продуманную, четко скоординированную и неукоснительно претворявшуюся в жизнь, даже в различных деталях и нюансах, дезинформационную кампанию. Цель — ввести высшее руководство и командование вооруженных сил СССР в максимально возможное, желательно полное заблуждение. До указанного промежутка времени эта дата изредка встречалась в информациях спецслужб. Но поверить в это было невозможно. Оснований для этого было мало или их не было вовсе. А последствия безоговорочной веры в эту дату до того, как появилась возможность хоть как-то, но прежде всего документально подтвердить ее, были бы слишком велики, если не вообще катастрофичны.

Тем не менее, несмотря на то, что априори дата начала агрессии наиболее охраняемый секрет любого агрессора, невзирая ни на какое противодействие германской разведки и контрразведки, советская разведка все-таки сумела преодолеть далеко не шуточные препоны и дезинформационные «шумы» и установила-таки точную дату нападения.

Каковы же доказательства того, что точная дата и время нападения были заранее установлены? Кто и как добыл эту информацию? А заодно, было ли точно установлено начало выдвижения войск вермахта на исходные для нападения позиции?

Наверное, многие читатели сильно удивятся, но фантастически уникальную роль стратегической разведки в решении именно этих вопросов сыграла тактическая по своей природе разведка пограничных войск, как, впрочем, и сами пограничники. В чем колоссальная заслуга лично Лаврентия Павловича Берия, как народного комиссара внутренних дел СССР, в личном подчинении которого находились пограничные войска и соответственно разведка погранвойск. Он вообще с самого первого дня пребывания на посту главы НКВД СССР уделял колоссальное внимание пограничным войскам, особенно их подготовке, в кратчайшие сроки сделав их настоящей суперэлитой вооруженных сил страны, которой были по плечу практически любые, даже самые невыполнимые на первый взгляд задачи. Естественно, что, как выдающийся ас разведки, особое внимание Лаврентий Павлович уделял разведке пограничных войск.

Именно пограничники, а, как правило, в первую очередь разведка погранвойск, смогли окончательно установить, раньше многих зарубежных резидентур внешней и военной разведок СССР, неоднократно проверить и подтвердить дату и время начала агрессии. Кроме того, именно разведка погранвойск смогла дважды (объяснение на этот счет приводится ниже) установить и зафиксировать начало выдвижения ударных группировок вермахта на исходные для нападения позиции.

По тем данным, которые официально рассекречены и опубликованы, впервые пограничники установили дату 22 июня как день начала агрессии 14 июня 1941 г. Произошло это в результате задержания двух диверсантов на участке 19-й заставы 5-й комендатуры 87-го Ломжинского пограничного отряда НКВД Белорусской ССР. На допросах задержанные диверсанты и сообщили о 22 июне как о дне начала нападения Германии на СССР{431}.

Вторично дата 22 июня как день начала агрессии была установлена утром 18 июня 1941 г. и также в результате задержания группы диверсантов в количестве 8 человек. Задержание произошло в ночь на 18 июня и также на участке 19-й заставы этого же пограничного отряда. Кстати говоря, о том, что ее будут забрасывать, пограничники знали еще с 14-го числа от тех первых двух диверсантов, а также от своего закордонного агента{432}.

Третий раз пограничники все того же 87-го пограничного отряда установили дату 22 июня как дату нападения Германии на СССР после задержания 19 июня очередной группы диверсантов{433}.

Четвертый раз сведения о том, что 22 июня произойдет нападение, были получены во время допроса очередной группы диверсантов, которые были задержаны на участке 87-го погранотряда 20 июня{434}.

Пятый раз эта же дата была установлена с помощью закордонного агента Маевского, оказавшего также и содействие в поимке упомянутых выше диверсантов{435}.

Шестой раз дата 22 июня как день нападения Германии на СССР была установлена закордонным агентом Белостокского УНКГБ Белорусской ССР. Установить его псевдоним пока не представилось возможным. 21 июня этот агент возвратился с сопредельной стороны, где находился с разведывательным заданием, и сообщил, что нападение произойдет рано утром 22 июня{436}.

Седьмой раз дата 22 июня была сообщена (20–21) июня армейскими разведчиками, действовавшими на Белостокском направлении{437}.

Восьмой раз дата 22 июня была сообщена 21 июня утром прорвавшимся на советскую территорию агентом разведки пограничных войск Белорусского погранокруга. Установить его псевдоним пока не представляется возможным. Он информировал, что война начнется на рассвете 22 июня{438}.

Девятый раз дата 22 июня как день нападения Германии на СССР была установлена также закордонным агентом (установить псевдоним пока не представилось возможным) Белостокского УНКГБ Белорусской ССР, который в 1 ч. 30 мин. (по местному времени) 22 июня сумел прорваться через немецкие кордоны и перейти на советскую сторону{439}.

Что касается информации от перебежчиков и дружественно настроенных по отношению к СССР лиц, то и от них поступали серьезные данные. Так же как и от забрасывавшихся шпионов и диверсантов, их допрашивали сотрудники разведывательных отделов погранотрядов, которые затем и проверяли полученную таким образом информацию. Ниже приводятся официально преданные гласности путем публикаций данные в отношении лишь тех перебежчиков, которые назвали хотя бы относительно точно или же просто точно дату нападения.

Специальная справка. Только по открытым ныне архивным и иным данным перебежчиков из германской армии было не менее 24 человек. Из венгерской армии дало деру на нашу сторону 98 человек. Румын немного поменьше, но значительно больше, чем немцев. Все они тщательно опрашивались сотрудниками разведки пограничных войск, а полученная от них информация тщательно проверялась, в том числе и через закордонную агентуру, а также путем направления на сопредельную сторону специальных разведчиков. Затем, после проверки, она учитывалась в разведывательных сводках, а также своевременно сообщалась органам военной разведки и армейскому командованию на местах.

В середине июня (установить точную дату пока не представилось возможным) советскую границу в Прибалтике перешел солдат дислоцировавшегося в Айдкунене 405-го пехотного полка вермахта, который на допросе показал, что, по словам генерала фон Ленгвица, инспектировавшего их часть, в ближайшие дни произойдет нападение Германии на СССР{440}.

15 июня 1941 г. на участке 4-й комендатуры 93-го Лисковского пограничного отряда проживавшие на сопредельной стороне польские женщины выходили на берег пограничной реки и сложив рупором ладони, кричали советским пограничникам: «Советы, Советы, скоро будет война! Советы, через тыждень (по-польски — неделя. — A.M.) будет война!»{441} Это было зафиксировано сотрудниками разведки погранвойск и доложено по инстанции.

Исторический штрих. Уж не знаю, как квалифицировать такой факт, но вот что написал в своих мемуарах трижды Герой Советского Союза А.И. Покрышкин, который накануне войны служил в ОдВО. Он снимал жилье у одного старика-еврея. 17 июня хозяин квартиры, где жил в скором будущем прославленный летчик, заявил ему, что 22 июня Германия нападет на Советский Союз. На вопрос Покрышкина, откуда старик это знает, тот ответил, что его сыновья живут в Бухаресте и там все это знают…{442} Надо отдать должное и потрясающей информированности еврейских кругов, но еще более их беспрецедентной способности, минуя всякие границы и условности государственного порядка, передавать друг другу важнейшую информацию… Не менее важно отметить и другое. По заведенному тогда порядку обо всех подобных случаях военнослужащие должны были докладывать по команде, что и сделал Покрышкин.

18 июня 1941 г. на участке 98-го Любомльского погранотряда Управления пограничных войск НКВД Украинской ССР границу перешел фельдфебель германской армии. На допросе он показал, что в 4 часа утра 22 июня 1941 г. гитлеровские войска перейдут в наступление на всем протяжении советско-германской границы{443}.

18 июня на участке 97-го Черновицкого пограничного отряда были задержаны четыре нарушителя границы — два перебежчика из числа немцев и два румынских солдата, пытавшихся подсоединиться к проводной связи погранотряда. На допросах с участием представителей разведки погранвойск они показали, что утром 22 июня произойдет нападение на СССР и что на сопредельной стороне сконцентрировано большое количество немецких и румынских войск{444}.

18 июня на участке 10-й заставы 94-го Сколенского пограничного отряда были задержаны два венгерских офицера, которые на допросах показали, что в период с 20 по 27 июня произойдет нападение (Венгрии) на СССР{445}.

Комментарий. Небезынтересно в этой связи отметить один любопытный нюанс. 15 мая 1941 г. первый секретарь посольства СССР в Королевстве Румыния С.С. Михайлов в процессе беседы с советником французской миссии в Бухаресте Шпицмюллером со слов последнего узнал о том, что военный атташе Венгрии в Бухаресте Шантай, ничуть не стесняясь, говорил Шпицмюллеру и военному атташе французской миссии полковнику Севену, что дата наступления на СССР немного отсрочена, вместо 15 июня 26 июня{446}. Обратите внимание, насколько обдуманно хитро представлялась информация о дате нападения и в том, и в другом случаях. В обоих случаях не было названо, кто конкретно нападет на СССР в указанное время. То ли Германия, то ли Германия с Венгрией, то ли сама Венгрия. И в итоге выходит, что в обоих случаях есть и правда, и дезинформация. В отношении даты нападения Германии, что, собственно говоря, тогда все и подразумевали, безусловная дезинформация. Тевтоны и венгров использовали для продвижения дезинформации до советского командования. А вот в отношении даты нападения самой Венгрии правда. Так оно и произошлоВенгрии вступила в войну 26 июня. Простенько, но со стратегическим вкусом работали окаянные супостаты.

19 июня 1941 г. на участке 93-го Лисковского пограничного отряда границу перешел бывший солдат русской императорской армии (поляк по национальности) и передал пограничникам выкраденную им у немцев топографическую карту с пометками о запланированном движении немецких войск от Перемышля в сторону Львова и на Киев. Одновременно он сообщил, что нападение произойдет утром 22 июня{447}.

20 июня на участке 4-й комендатуры 94-го Сколенского пограничного отряда были задержаны три венгерских солдата, нарушивших советскую границу. На допросах они сообщили практически полностью совпавшие с данными задержанных еще 18 июня венгерских офицеров сведения{448}.

В эти же дни на участке 94-го Сколенского пограничного отряда неоднократно задерживались и члены оуновского подполья. На допросах они также показали, что в 20-х числах июня произойдет нападение на СССР{449}.

20 июня на участке 2-й пограничной заставы 79-го Измаильского отряда были задержаны семь перебежчиков, которые сообщили о концентрации войск противника у границы и о нападении на СССР рано утром 22 июня{450}. 21 июня в 23.00 местного времени разведка этого отряда установила, что в 45 часов утра 22 июня немецко-румынские войска начнут военные действия{451}.

20 июня польский патриот крестьянин Иосиф Максимович Бадзинский (владелец одной из трех мельниц в селе Старый Бубель, бывший солдат царской армии, участник революционного движения 1917–1918 гг.; после войны проживал в польском воеводстве Ольштын{452}), рискуя жизнью, в ночь на 21 июня перешел границу (кстати говоря, чудом уцелел, так как гитлеровцы открыли по нему огонь, когда он переплывал реку) и сообщил, что из подслушанных им разговоров немецких солдат наступление на Брест начнется в 4.00 утра 22 июня. Причем эти данные были немедленно перепроверены разведывательным отделом пограничного отряда путем направления на сопредельную сторону разведчика, который по возвращении подтвердил данные польского крестьянина. Бадзинский перешел границу на участке 2-й пограничной заставы (в 70 км от Бреста) 17-го Брестского Краснознаменного пограничного отряда{453}.

Утром 21 июня на участке 94-го пограничного отряда (Украинский пограничный округ) была задержана женщина, оказавшаяся связным, шедшим на связь с оуновским подпольем, действовавшим в Сокальском районе. Во время допроса она показала, что нападение начнется на рассвете 22 июня{454}.

Днем 21 июня на участках 8, 17 и 19-й застав 17-го Брестского Краснознаменного пограничного отряда границу перешли несколько польских женщин, преследовавшие цель сообщить советским властям о том, что утром в воскресенье Германия нападет на СССР{455}.

Днем 21 июня на участке 2-й пограничной заставы 79-го Измаильского отряда вновь была задержана группа перебежчиков, которая подтвердила данные первой группы, задержанной накануне{456}.

Вечером 21 июня, по данным великого Рокоссовского, пограничники проинформировали армейское командование о том, что перебежавший на советскую сторону ефрейтор немецкой армии (поляк по национальности из Познани) сообщил о нападении на СССР ранним утром22 июня{457}.

Поздним вечером 21 июня в 22.00 пограничники Брестского погранотряда задержали в 3 км от Бреста пытавшегося уйти обратно на немецкую сторону немецкого солдата из разведывательного батальона, который возвращался после осуществленной им диверсии — нарушил связь погранотряда. На допросе он показал, что на рассвете 22 июня в 4 ч. 15 мин. немецкие войска перейдут границу{458}.

Также поздним вечером, но чуть ранее — в 21 час 21 июня 1941 г. советско-германскую границу на участке 4-й комендатуры Владимир-Волынского пограничного отряда перешел ефрейтор Альфред Дисков. Лисков — почти «легендарная» личность. Нет практически ни одного исследования или публикации о войне, особенно по истории ее начала, где не упоминался бы этот человек. Либо по имени, либо без этого. Альфред Лисков — это тот самый немецкий солдат-перебежчик, который буквально за несколько часов до нападения перебежал на нашу сторону и предупредил о нападении. Это именно тот самый перебежчик, якобы опираясь на данные которого Жуков якобы сообщил Сталину о неизбежности нападения и якобы потребовал дать директиву о приведении войск западных округов в боевую готовность. В результате у всех давно сложилось впечатление, что Сталин чуть ли не вообще ничего не ведал о грядущем нападении, и только благодаря бравому генералу армии Жукову, сообщившему данные Лискова, до него дошло, что война вот-вот грянет. Вот как в мемуарах Жуков описывает этот случай: «Вечером 21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М.А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик — немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня.

Я тотчас же доложил наркому и И.В. Сталину то, что передал М.А. Пуркаев.

— Приезжайте с наркомом в Кремль, — сказал И.В. Сталин. Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом

и генерал-лейтенантом Н.Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность.

И.В. Сталин встретил нас один. Он был явно озабочен.

— А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? — спросил он.

— Нет, — ответил С.К. Тимошенко. — Считаем, что перебежчик говорит правду.

Тем временем в кабинет И.В. Сталина вошли члены Политбюро. Сталин коротко проинформировал их…»{459}

Впоследствии, когда стало известно имя этого перебежчика, то в пересказах всевозможных «комментаторов» этот фельдфебель стал фигурировать уже под своим именем — Альфред Лисков. И все упорно муссируют этот факт, особенно напирая на то, что Сталин, мол, и в данном случае не собирался верить и потому чрезмерно осторожничал. Причем все преподносится так, как будто только от этого фельдфебеля высшее советское руководство и узнало о вот-вот начинающемся нападении.

В действительно же это абсолютно не так, если не сказать прямо, что это оголтелое вранье. Чтобы не быть голословным, сразу же приведу документы, одного лишь беглого взгляда на которые будет достаточно, чтобы раз и навсегда согласиться с тем, что написанное в мемуарах Жукова, если принципиально, просто наглая ложь.

1. Из Центрально архива Федеральной Службы Безопасности РФ.

Сообщение УНКГБ по Львовской области в НКБ УССР о задержании перебежчика, давшего показания о готовящемся в ночь на 22 июня 1941 г. нападении Германии на СССР.

Перешедший границу в районе Сокаля немецкий ефрейтор показал следующее: фамилия его Лисков Альфред Германович, 30 лет, рабочий, столяр мебельной фабрики в г. Кольмберг (Бавария), где оставил жену, ребенка, мать и отца.

Ефрейтор служил в 221-м (по другим данным, в 222-м. — A.M.) саперном полку 74-й пехотной дивизии. Полк расположен в селе Целенже, что в 5 км севернее Сокаля. В армию призван из запаса в 1939 г. Считает себя коммунистом, является членом Союза красных фронтовиков, говорит, что в Германии очень тяжелая жизнь для солдата и трудящихся. Перед вечером его командир роты лейтенант Шульц заявил, что сегодня ночью после артиллерийской подготовки их часть начнет переход Буга на плотах, лодках и понтонах. Как сторонник Советской власти, узнав об этом, решил бежать к нам и сообщить»{460}.

Самым главным в данном случае является даже не содержание этого документа, а небольшое примечание публикаторов — огромного коллектива сотрудников ФСБ, являющегося составителем превосходного сборника документов «Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне», — которое они сделали при публикации этого документа: «Сообщение передано по телефону 22 июня 1941 г. в 3 ч. 10 мин. По существу показаний перебежчика в НКВД СССР была направлена докладная записка. Ефрейтор немецкой армии Альфред Лисков был задержан 21 июня в 21.00 на участке Сокальской комендатуры 90-го пограничного отряда (Украинский погранокруг. — A.M.)»{461}.

2. Из доклада начальника 90-го пограничного отряда майора М.С. Бычковского о показаниях немецкого перебежчика Альфреда Лискова: «21 июня в 21.00 на участке Сокальской комендатуры был задержан солдат, бежавший из германской армии, Лисков Альфред. Так как в комендатуре переводчика не было, я приказал коменданту участка капитану Бершадскому грузовой машиной доставить солдата в г. Владимир в штаб отряда. В 00.30 22 июня 1941 г. солдат прибыл в г. Владимир-Волынск. Через переводчика примерно в 1 час ночи солдат Лисков показал, что 22 июня на рассвете немцы должны перейти границу. Об этом я немедленно доложил ответственному дежурному штаба войск (Управления пограничных войск НКВД Украинской ССР. — A.M.) бригадному комиссару Масловскому. Одновременно сообщил по телефону лично командующему 5-й армией генерал-майору Потапову, который к моему сообщению отнесся подозрительно, не приняв его во внимание. Я лично твердо также не был убежден в правдивости сообщения солдата Лискова, но все же вызвал комендантов участков и приказал усилить охрану границы, выставить специально слухачей к р. Буг и в случае переправы немцев через реку уничтожить их огнем. Одновременно приказал, если что-нибудь подозрительное будет замечено (движение какое-либо на сопредельной стороне), немедленно докладывать мне лично. Я находился все время в штабе.

Коменданты участков в 1.00 22 июня доложили мне, что ничего подозрительного на сопредельной стороне не замечено, все спокойно. Ввиду того, что переводчики в отряде слабые, я вызвал из города учителя немецкого языка, отлично владеющего немецким языком, и Лисков вновь повторил то же самое, то есть что немцы готовятся наступать на СССР на рассвете 22 июня 1941 г. Назвал себя коммунистом и заявил, что прибыл специально предупредить по личной инициативе. Не закончив допроса солдата, услышал в направлении Устилуг (первая комендатура) сильный артиллерийский огонь. Я понял, что немцы открыли огонь по нашей территории, что и подтвердил тут же допрашиваемый солдат. Немедленно стал вызывать по телефону коменданта, но связь была нарушена… Начальник 90-го пограничного отряда майор Бычковский»{462}.

Этот документ по непонятной причине опубликован без указания точной даты написания, что на офицера погранвойск совершенно не похоже. Правда, на документе имеется неизвестно кем сделанная карандашом пометка: «6 июля 1941 г.»{463} Судя по всему, эта докладная появилась в результате начавшегося после нападения и по приказу Сталина тщательного расследования всех обстоятельств, предшествовавших началу войну.

Итак, как видите, Альфред Лисков был задержан в 21.00 21 июня, привезен в штаб отряда в 00.30 мин. 22 июня и лишь в 1.00 22 июня от него добились вразумительного ответа по существу причины его побега из германской армии. А его информация была передана по инстанциям только в 3 ч. 10 мин. 22 июня. Обратите особое внимание на следующее:

а) пограничники точно указали время, когда задержали, доставили, допросили и получили от Лискова более или менее вразумительное объяснение причин его перехода границы. Это чрезвычайно важный нюанс, который позволяет с абсолютной уверенностью утверждать, что написанное Жуковым в его мемуарах, мягко говоря, наглая ложь. Он просто не мог знать об этом перебежчике и его информации вечером 21 июня.

б) А. Лисков был ефрейтором, а не фельдфебелем.

Так вот и спрашивается, какое отношение данные Лискова могли иметь к тому, что указал в своих мемуарах Жуков?! Ведь хорошо же известно, что, по утверждениям Жукова, передача директивы № 1 в войска якобы уже была закончена в 00.30 мин. 22 июня по московскому времени. То есть за два часа сорок минут до того, как полученная от А. Лискова важная информация была передана по инстанции. Кстати говоря, передача по инстанции означает, что сначала она была передана в Киев, в штаб пограничного округа, и только затем в Москву!

Проще говоря, решение о направлении директивы № 1 принималось отнюдь не на показаниях А. Лискова, а на основании других данных, ибо сведения Лискова о грядущем вот-вот нападении прозвучали после того, как директива уже шла в войска. Соответственно Пуркаев не мог звонить Жукову вечером, ибо Лискова еще не допросили толком. Потому что даже подчиненный Пуркаева — командующий 5-й армией генерал Потапов — и то был проинформирован лишь в 1 ч. ночи или в первые минуты второго часа ночи, да и отнесся к информации Лискова с подозрением. Спрашивается, о чем и о каком конкретно перебежчике Жуков и Тимошенко говорили Сталину, особенно если учесть, что в 20 ч. 50 мин. (по московскому времени)

21 июня они только вошли в его кабинет{464}.

Выше уже указывалось, что Альфред Лисков был ефрейтором, а не фельдфебелем. В сочетании с изложенными выше в приведенных документах пограничников данными это позволяет посмотреть на эту историю по-иному. Полученные от Лискова сведения не могли послужить основанием для доклада Сталину и тем более для направления в войска директивы № 1. Очень похоже на то, что случаю с Лисковым приписаны сведения, которые были получены от перебежчика, перешедшего в СССР 18 июня. Тот перебежчик, во-первых, перешел границу в районе расположения 15-го стрелкового корпуса (командир — И.И. Федюнинский, кстати говоря, сподвижник Жукова) 5-й армии Киевского Особого военного округа. Оповещенный пограничниками Федюнинский, естественно, сообщил командарму-5 Потапову, тот — в штаб КОВО, Пуркаеву.

Во-вторых, он сообщил о том, что 22 июня в 4.00 утра начнется нападение. В силу этих обстоятельств Пуркаев мог и действительно немедленно доложил в Москву Жукову об этом перебежчике и его информации. Потому что в соответствии с существовавшими тогда (да и сейчас тоже) правилами о подобных случаях пограничники немедленно докладывали в разведывательный отдел и командованию ближайшей войсковой части, те в свою очередь по команде наверх, в округ, а округ — в Москву. Это тем более имело место быть, если учесть, что с 29 апреля 1941 г. действовала «Инструкция о взаимоотношениях разведывательных органов НКГБ, погранвойск НКВД, НКО и НК ВМФ по агентурно-оперативной работе». Документ был подписан наркомом госбезопасности СССР В.Н. Меркуловым, заместителем наркома внутренних дел СССР (по пограничным войскам) И. Масленниковым, начальником РУ ГШ НКО Ф.И. Голиковым и начальником РУ НК ВМФ Н. Зуйковым. Один из важнейших пунктов инструкции гласил, что разведывательные органы НКО, НК ВМФ, НКВД и НКГБ как в Центре, так и на местах должны в целях наиболее полного и своевременного использования разведывательных материалов осуществлять взаимный обмен этими материалами.

Вот на этой реальной базе за счет ее трансформирования и приписки к событию, связанному с Дисковым, и построена изложенная Жуковым легенда. Почему? Да по очень простой причине. Но прежде хотелось бы хотя бы вкратце рассказать еще об одном неоценимом вкладе пограничников и разведки погранвойск, имеющем прямое отношение к сути этой причины.

Дело в том, что именно разведка погранвойск смогла дважды точно установить факт начала выдвижения группировок вермахта на исходные для нападения позиции и документально подтвердила эту информацию. В промежутке с 10 по 12 июня 1941 г. разведка погранвойск установила, что группировкам вермахта был отдан приказ о выдвижении на исходные для нападения позиции{465} (по ГА «Север» было установлено, что такой приказ был отдан еще 6 июня{466}), начиная с 13 июня 1941 года.

Однако 13 же июня было установлено, что этот приказ был временно отменен. Это было обусловлено следующим. С одной стороны, очевидно, возможно, хотя и далеко не факт, Сообщением ТАСС от 13 июня. Это знаменитое Сообщение ТАСС, которое традиционно все датируют 14 июня, хотя на самом деле оно датировано 13 июня. В 18.00 по московскому времени оно было передано в радиоэфир для заграницы. А в виде документа передано послу Германии в Москве Шуленбургу, а также правительству Англии. С другой стороны, тем обстоятельством, что переговоры Р. Гесса с представителями английского правительства еще не дали результата. Проще говоря, необходимое Берлину — фюрер, как известно, страшно опасался войны на два фронта, — согласие Лондона на безнаказанность однофронтового разбоя Третьего рейха против СССР в тот момент еще не было достигнуто. О том, как оно было достигнуто, выше уже говорилось.

Однако 15 июня разведка пограничных войск добыла документальные данные о распоряжении германских военных властей в адрес жителей приграничных сел до 4 часов утра 18 июня эвакуироваться в тыл на расстояние не менее чем на 3 км, а на некоторых участках — до 20 км от границы. Одновременно были добыты данные о повторном выдвижении на исходные для нападения позиции, начиная с 18 июня{467}. Хотя на ряде участков это выдвижение было зафиксировано уже 15 июня{468}.

15 июня 1941 г. и по линии военной разведки поступили данные о том, что стратегическое развертывание войск вермахта завершено (сообщение резидента ГРУ в Будапеште Марса){469}. А 16 июня военная разведка также получила данные (сообщение резидента ГРУ в Берлине Арнольда) о нападении Германии 22 июня{470} (до этого Арнольд телеграммой от 12 июня 1941 г. сообщал, что вероятный срок нападения 15–20 июня{471}).

Разведка НКГБ в свою очередь к этому времени один раз — 11 июня — уже сообщила о 22 июня, а также информировала о завершении военных приготовлений Германии и готовности вермахта к нападению в любой день после 17 июня. В последнем случае имеется в виду записка № 2279/ М от 17 июня 1941 г. наркома госбезопасности В.Н. Меркулова И.В. Сталину, В.М. Молотову и Л.П. Берия (Берия в тот период являлся первым заместителем председателя Совета Народных Комиссаров СССР и Народным комиссаром внутренних дел СССР) с приложением в лице сообщения агента берлинской резидентуры НКГБ СССР Старшины. В сообщении указывалось, что Германия полностью завершила все военные приготовления для нападения на СССР и готова к нападению в любое время. Агент имел в виду в любое время, следующее за его сообщением (в сообщении также были указаны объекты бомбардировок и назначения начальников военно-хозяйственных управлений на будущей оккупированной советской территории){472}.

Якобы имевшей место матерной резолюции Сталина именно на этой информации выпала дурная «честь» под 50-летие Победы обрести «статус» особо подлого аргумента против генералиссимуса. И с тех пор она везде цитируется. Тем самым пытаются доказать, что якобы вследствие своей якобы параноидальной подозрительности Сталин настолько никому и ничему не верил, что все данные разведки воспринимал лишь матерно. Паранойей Сталин никогда не страдал и это уже давно доказано — внучка выдающего русского ученого Бехтерева еще в середине 90-х гг. прошлого века открыто признала, что на нее давили из ЦК КПСС, чтобы она озвучила эту гадость о Сталине, приписав постановку диагноза своему дедушке{473}. Так что с этим все ясно. Что же до остального, то Подлинная Историческая Правда такова.

Покойный к моменту публикации этой якобы имевшей место матерной резолюции предвоенный начальник разведки Лубянки П.М. Фитин еще при жизни описывал это событие в следующем виде (дело в том, что, ознакомившись с этим спецсообщением, Сталин тут же вызвал к себе и Меркулова, и Фитина): «В кабинете Сталин был один. Когда мы вошли, он сразу обратился ко мне: “Начальник разведки, не надо пересказывать спецсообщение, я внимательно его прочитал. Доложите, что за источники это сообщают, где они работают, их надежность и какие у них есть возможности для получения столь секретных сведений”. Я подробно рассказал об источниках информации. Сталин ходил по кабинету и задавал различные уточняющие вопросы, на которые я отвечал. Потом он долго ходил по кабинету, курил трубку, что-то обдумывал, а мы с Меркуловым стояли у дверей. Затем, обратившись ко мне, он сказал: “Вот что, начальник разведки, нет немцев, кроме Вильгельма Пика, которым можно верить. Ясно?” Я ответил: “Ясно, товарищ Сталин”. Далее он сказал нам: “Идите, все уточните, еще раз перепроверьте эти сведения и доложите мне”»{474}.

Обдумывать же Сталину было что. К этому моменту он уже знал, что министр иностранных дел Германии И. Риббентроп дал указание германским послам в Риме, Токио, Бухаресте и Будапеште о проведении особой акции по дезинформации. Ее смысл сводился к тому, чтобы до сведения правительств этих стран, а через них и до советского правительства была бы доведена информация о том, что Германия намерена «самое позднее в начале июля внести полную ясность в германо-советские отношения и при этом предъявить определенные требования»{475}.

Что же до жесткого резюме Сталина в отношении того, кому из немцев можно доверять, то здесь следует сказать следующее. Хоть и с перехлестом было сказано, но на тот момент, очевидно, по-другому и невозможно было. Кстати, и это тоже можно расценивать как очередное подтверждение того, что Сталин ни на йоту не доверял Гитлеру, что неоднократно, но безосновательно утверждали многие мемуаристы, а «комментаторы» их мемуаров беспочвенно утверждают до сих пор.

В чем же из вышеприведенного со слов предвоенного начальника разведки Лубянки П.М. Фитина следует усматривать хотя бы тень намека на матерную резолюцию Сталина?! При этом имейте в виду, что в 1988 г. газета «Правда» еще жестко контролировалась ЦК КПСС. Тем не менее, что написал Фитин, то и опубликовали. Как видите, в воспоминаниях Фитина нет даже иллюзорной тени намека на матерную резолюцию!

Этот же случай идентичным образом описан и в примечаниях к записке № 2279/М от 17.06.1941 г., опубликованных на страницах превосходного сборника документов спецслужб под названием «Секреты Гитлера на столе у Сталина»{476}. И там тоже нет даже иллюзорной тени намека на матерную резолюцию! Это издание именно тем ценно, что оно было осуществлено, во-первых, издательством объединения «Мосгорархив», то есть высокими профессионалами именно в архивном деле. Во-вторых, в 1995 г., когда, казалось бы, ничто и никто не смогли бы помешать публикации чего-либо очерняющего Сталина. В-третьих, публикация была осуществлена с прямой ссылкой на архив ЦА ФСБ. Однако никаких матерных резолюций приведено не было.

Если бы она действительно имела место тогда, 17 июня 1941 г., то, по крайней мере, о ней сообщили бы составители «Очерков Истории Российской Внешней Разведки». Третий том очерков, где говорится об этом сообщении Старшины, вышел в свет в 1997 г., но и в этом, вышедшем под редакцией директора СВР РФ, академика Е.М. Примакова, солидном издании также нет даже иллюзорной тени намека на матерную резолюцию. Абсолютно ничего на эту тему нет и в мемуарах, к сожалению, ныне покойной выдающейся советской разведчицы Зои Ивановны Воскресенской, которая лично готовила эти сообщения Старшины и Корсиканца для доклада Сталину[55]Абсолютно ничего на эту тему нет и в мемуарах ныне также, к сожалению, покойного ее предвоенного начальника выдающегося аса советской разведки П.А. Судоплатова. Причем нет в двух прижизненных изданиях его мемуаров — «Разведка и Кремль» (М, 1996) и «Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы» (М., 1996). Судоплатов, кстати говоря, абсолютно идентично словам Фитина изложил суть произошедшего в Кремле 17 июня, случайно, что, конечно же, простительно за давностью лет, сдвинув это событие на день ранее — на 16 июня. Наконец, не появилась эта «резолюция» даже в изданной в связи с 70-летием начала войны книге «Агрессия. Рассекреченные документы Службы Внешней Разведки Российской Федерации. 1939–1941» (М, 2011).

Как видите, непосредственно соприкасавшиеся с этим событием или имевшие доступ к архивным документам лица не приводят абсолютно ничего, чтобы хоть как-то, хоть за уши притянуть да насильно подтвердить или, по меньшей мере, придать хотя бы мало-мальски правдоподобный вид якобы имевшему место случаю с матерной резолюцией.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.