Глава 44. Все наши средства борьбы

Глава 44. Все наши средства борьбы

После потрясения от взрывов, случившихся 11 сентября 2001 года, не смолкает гул гневных голосов в адрес ФБР. Этот гнев достиг своего пика в дебатах в высших правительственных кругах в отношении роспуска Бюро и формирования вместо него новой разведывательной службы.

«Мы не можем оставить в нашей стране разведывательное ведомство с таким прошлым, как у Бюро, — сказал республиканец Томас Кин, председатель Национальной комиссии по расследованию терактов в Соединенных Штатах, известной как Комиссия 9/11. — У этого ведомства в послужном списке столько неудач, и они повторяются снова и снова»[653].

Провал антитеррористического и контрразведывательного направлений работы ФБР назревал уже давно. Боль и разочарование лучших агентов ФБР стали невыносимыми в последние месяцы пребывания Луиса Фриха на посту его директора. Компьютеры и информационные системы подвели. Руководство в Вашингтоне оказалось несостоятельным. Связи между Луисом Фрихом, двумя министрами юстиции и двумя президентами почти полностью не оправдали ожиданий. Агенты ФБР, служившие делу национальной безопасности, воевали со своим начальством и системой, которой они служили. Они почти выиграли.

«Некоторые соединили точки в рисунок, — сказал сотрудник ФБР Габриэль Бергер, который десять лет работал в области борьбы с терроризмом и контрразведке. — Их голоса были лишь шепотом»[654].

Один из этих голосов принадлежал Кэтрин Кайзер, преданной делу разведки, которая посвятила четверть века своей жизни ФБР. Она была одним из его крупных успехов и свидетельницей двух его величайших катастроф. Она родилась в 1950 году, выросла в Бронксе и была дочерью офицера нью-йоркской полиции. Она пошла работать преподавателем в среднюю школу и была уволена в 1975 году, когда город почти прекратил платежи. Размышляя над тем, что ей делать со своей жизнью, на похоронах родственника она встретилась со своим троюродным братом. Он работал в Федеральном агентстве по борьбе с наркотиками и сказал ей, что в ФБР берут на работу женщин. На это ушли два года, но в 1978 году она стала 78-й женщиной — особым агентом в истории Бюро.

Через шесть лет службы, в 1984 году, выдержав борьбу со скептически настроенным и поддерживающим гендерную дискриминацию начальством, она начала расследовать шпионские дела. ФБР было миром мужчин — обычно ирландского или итальянского происхождения, обученных иезуитами и воспитанных в закрытом сообществе полицейских и священников. У Кайзер было подходящее происхождение, но дальновидности было больше; ее разум был открыт. Она станет одной из наиболее влиятельных женщин в ФБР.

Она была одним из первых агентов ФБР, оказавшихся в новом Национальном контрразведывательном центре ЦРУ в 1996 году. За последующие четыре года она провела десятки семинаров о шпионаже; она была очень востребована в Учебной академии ФБР, где она обучала новых агентов законам ведения контрразведки и борьбы с терроризмом.

Кайзер была единственным агентом ФБР, который выполнял роль связного в Агентстве национальной безопасности с 1999 по 2002 год. Штаб-квартира АНБ в Форт-Миде, штат Мэриленд, была центром электронного подслушивания Америки и интеллектуального анализа данных, прослушивания телефонов и съема информации с компьютеров по всему миру с помощью спутников-шпионов, вращающихся вокруг Земли. Здесь контролировали секретные порталы в телекоммуникационных компаниях. Кайзер знала правила, когда в целях национальной безопасности агентам были нужны ордера из суда FISA для слежки за врагами-иностранцами. Она выполняла роль коммутатора, будучи единственным человеком в Америке, который мог связать агентов ФБР с Форт-Мидом. На ее рабочем столе стоял набор компьютеров, включая ее клудж (устройство, которое теоретически не должно работать, но почему-то работает. — Пер.) — небольшой портативный компьютер, обеспечивавший непрочную связь со штаб-квартирой, и телефонов, которые, казалось, никогда не переставали звонить.

Проработав в контрразведке шестнадцать лет, она приобрела тонко отточенное шестое чувство — подозрение. Оно сослужило ей хорошую службу однажды январским утром 2001 года, когда ответила на телефонный звонок из штаб-квартиры ФБР. Голос человека в телефонной трубке был ей незнаком.

Он сказал:

— Привет, Кэти. Это Боб Хансен. Как поживаешь?[655]

Она ответила:

— Прекрасно. А кто вы?

Хансен коротко представился как недавно назначенный старший ответственный работник ФБР. Он был бесцеремонным, почти грубым; Хансен не любил женщин во власти. Он велел Кайзер организовать для него несколько встреч с «выдающимися сотрудниками АНБ, которые могут рассказать мне о компьютерной сети АНБ». Кайзер интуитивно отказалась сначала по телефону, а затем при личной встрече в штаб-квартире ФБР несколькими днями позже.

После двадцати двух лет шпионской работы на Москву Хансен в конечном счете стал объектом расследования, которое уходило своими корнями в годы холодной войны. ФБР подозревало не того человека — одного сотрудника ЦРУ, который упорно настаивал на своей невиновности. Эта конфронтация стала непрекращающейся битвой между Бюро и Управлением. В отчаянной попытке завершить расследование ФБР заплатило одному ушедшему в отставку русскому шпиону многомиллионный гонорар в долларах за кражу из архивов КГБ папки по этому делу. Эта папка прибыла завернутой в тот же самый мешок для мусора, который использовал Хансен для передачи документов ФБР русским. На нем были не только отпечатки его пальцев, но и магнитофонная запись четырнадцатилетней давности его разговора с сотрудником КГБ.

Голос с чикагским акцентом был, несомненно, голосом Хансена[656].

За два дня до того, как прибыла инкриминирующая пленка, он передал русским почти тысячу страниц документов. В них были имена контрразведывательных источников ФБР на территории Соединенных Штатов, Канады и Англии; информацию, которую Бюро представляло в Белый дом, Пентагон, Госдеп и Агентство национальной безопасности. Он скачал все это из автоматической вспомогательной информационной системы ФБР; для него это была детская забава. «Любой служащий в Бюро мог получить эту информацию из системы, — сказал Хансен во время допросов после своего ареста 18 февраля 2001 года. — То, что я сделал, преступно, но это преступная халатность… то, что они сделали на той системе»[657].

Кайзер пришлось помогать оценивать ущерб, нанесенный Хансеном Агентству национальной безопасности. Это была мучительная задача. «Люди выстраивались в очередь за дверями моего кабинета с испуганными, потрясенными лицами, — сказала она. — Работники АНБ встречались с этим человеком по ходу своей работы. Они знали его много лет. ФБР и разведывательное сообщество были в состоянии шока и неверия… Это не поддавалось контролю».

Дело Хансена в течение четырех недель слушалось в то время, когда у власти был президент Джордж Буш. Тогда это было самое большое затруднение в недавней истории ФБР. Это дело подорвало тот моральный дух, который еще оставался у Луиса Фриха. Он решил уйти в отставку, вступившую в силу 1 июня 2001 года, — за два года до окончания его десятилетнего срока полномочий. Он не уведомил об этом заранее нового министра юстиции Джона Эшкрофта, который был «убит» сообщением о деле Хансена в первый день своего пребывания в должности.

Луис Фрих ушел, пока ФБР пыталось разложить по полочкам факты, связанные с последним ударом «Аль-Каиды». Два взрывника-смертника управляли небольшим судном с 500 фунтами взрывчатки на борту, которое оказалось рядом с американским военным кораблем «Коул», ставшим на дозаправку топливом в Йемене по пути в Персидский залив. Взрыв пробил дыру диаметром 45 футов в эскадренном миноносце стоимостью 800 миллионов долларов, убив 17 человек личного состава и ранив более 40 человек. Самые лучшие агенты ФБР, работавшие по этому делу, получили подготовку и закалку в Найроби. Но расследование в Йемене было гораздо более сложным: симпатии правительства, армии и полиции склонялись больше в сторону «Аль-Каиды», нежели Америки. Шестеро подозреваемых были взяты под стражу в Йемене, но ФБР не могло подтвердить их связь с «Аль-Каидой». ФБР нужно было, чтобы к делу подключилось ЦРУ. Но их противостояние по поводу Хансена максимально обострило напряженность между ними со времен холодной войны.

Кайзер все еще пыталась провести целенаправленный отбор в своем докладе по делу Хансена, когда 17 августа 2001 года у нее раздался еще один срочный телефонный звонок. Звонил особый агент ФБР Гарри Самит из Миннеаполиса. Кайзер узнала имя; она преподавала ему курс борьбы с терроризмом. Самит — бывший летчик военно-морской авиации — работал в отделении ФБР в Миннеаполисе. Он был очень напряжен. Накануне он столкнулся с алжирцем с французским паспортом и просроченной визой по имени Закариас Муссауи. Самит действовал по наводке своего приятеля — военно-морского летчика, который руководил летной школой: Муссауи учился управлять «Боингом-747», но был беспечен в отношении взлетов и посадок. У алжирца было 3 тысячи долларов зашито в поясе, в кармане лежал трехдюймовый складной кинжал; он проявил агрессию, когда Самит и иммиграционный служащий арестовали его из-за просроченной визы. Он гневно настаивал на том, что должен вернуться в летную школу.

«Это плохой парень, — сказал Самит Кайзер. — У меня в отношении его нехорошие подозрения».

Он хотел получить ордер на то, чтобы провести досмотр портативного компьютера Муссауи, но не смог провести свой запрос мимо юристов в штаб-квартире, не имея твердых доказательств того, что подозреваемый — террорист.

«Нам нужно связующее звено с «Аль-Каидой», — признал он.

Кайзер побежала искать помощь в этом деле и не находила; это было в 16:30 в пятницу в августе. На протяжении последующих трех недель она связывалась со всеми, кого знала в ФБР, ЦРУ и АНБ, рассказывая о предупреждениях Самита. «Я все старалась получить хоть что-то, — сказала она. — Они не видели связи. Связь отсутствовала». Это был один случай из многих. Пятью неделями раньше особый агент ФБР в Фениксе Кен Уильямс отправил рапорт в подразделения ФБР по борьбе с терроризмом, занимавшиеся радикальными фундаменталистами и Усамой бен Ладеном. Уильямс и его коллега — недавно взятый на работу говорящий на арабском языке бывший полицейский по имени Джордж Пиро — собрали доказательства того, что у «Аль-Каиды» есть сеть приверженцев, учащихся в американских летных школах. Уильямс настаивал на общегосударственном расследовании. Он не удивился, когда в штаб-квартире не предприняли никаких действий. Тринадцать лет опыта работы в ФБР научили его, что контрразведка и антитеррористическая деятельность были «внебрачными детьми»[658] в ФБР. Он сказал: «Я знал, что это окажется в самом низу кипы бумаг».

Самит никогда не слышал о служебной записке из Феникса. Почти никто о ней не слышал. Она была одним из около шестидесяти восьми тысяч указаний на терроризм[659], ожидавших, чтобы в штаб-квартире были предприняты какие-то действия в отношении их. Одно только подразделение, занимавшееся разработкой Усамы бен Ладена, приняло более 3 тысяч таких сигналов за последние несколько месяцев. Директор управления по антитеррористической деятельности Дейл Уотсон посадил двух аналитиков их разбирать. Тот факт, что террористы берут уроки пилотирования, прошел незамеченным.

Самит обратился к инспекторам отдела по расследованию международных террористических операций (ITOS), которые осуществляли надзор за отделами по разработке радикальных фундаменталистов и бен Ладена. На следующей неделе он доложил, что Муссауи «готовит террористическое нападение». Он ничего не добился. Непосредственный начальник Самита в Миннеаполисе — особый агент ФБР Грег Джонс — умолял штаб-квартиру выслушать его. Он сказал, что хочет помешать подозреваемому «протаранить на самолете Всемирный торговый центр»[660].

Позже Самит назвал поведение штаб-квартиры ФБР летом 2001 года «преступной халатностью»[661]. Кайзер сказала, что всю жизнь ее будет преследовать мысль о том, что «эти идиоты в ITOS никому ничего не сообщили».

Она получила по электронной почте отчаянное письмо[662]от Самита во второй половине дня в понедельник 10 сентября 2001 года. Он сообщал, что ITOS отклонил его просьбу получить ордер на досмотр. Ему было сказано, что «это ФБР не касается» и пусть этим делом занимается иммиграционная служба. «Сейчас я настолько отчаялся залезть в его компьютер, что приму что угодно, — написал он Кайзер. — Я не испытываю оптимизма. Спасибо за помощь и содействие. Берегите себя. Гарри».

Кайзер ответила почти незамедлительно в 15:45. «Вы отчаянно сражались. Помоги нам всем Боже, если в следующем теракте будет задействован тот же тип самолета. Берегите себя. Кэти».

«Поймайте злодеев»

Летом 2001 года Бюро работало без руководителя. Прошли пять недель после официальной отставки Луиса Фриха, прежде чем 5 июля в розовом саду Белого дома президент Буш выдвинул на этот пост Роберта Мюллера. «Следующие десять лет принесут новые виды преступлений, новые угрозы террора за пределами наших границ и внутри их, — сказал президент. — Бюро должно занять свое заслуженное место как главная антишпионская и антитеррористическая организация Соединенных Штатов».

Сенату потребовалось два месяца, чтобы утвердить Мюллера. 2 августа, в тот день, когда он был выбран единогласно, он перенес хирургическую операцию по поводу рака простаты. Прошел еще один месяц, прежде чем 4 сентября во вторник он вступил в должность. В тот же день Ричард Кларк из Совета национальной безопасности предостерег свою начальницу Кондолизу Райс, что нападение «Аль-Каиды» может произойти без предупреждения в недалеком будущем. Его слова не были приняты во внимание. Он не предупредил Мюллера. Он сказал: «Я не думал, что в ФБР знают, что «Аль-Каида» чем-то занимается в Соединенных Штатах»[663].

Первая неделя нового директора ФБР была чередой брифингов по всем вопросам, начиная от ущерба, нанесенного Робертом Хансеном, до порядка эвакуации Вашингтона в случае ядерного удара. Утром 11 сентября Мюллера вводили в курс дела по расследованию дела «Коул». Подобно почти всем в Америке, он видел эти катастрофы по телевизору. «Аль-Каида» превратила самолеты в управляемые ракеты.

Через три часа директор антитеррористического управления ФБР позвонил Кларку в оперативный штаб в Белом доме. «Мы получили пассажирские манифесты от авиакомпаний, — сказал Дейл Уотсон. — Мы узнали некоторые имена, Дик. Они боевики «Аль-Каиды». Кларк ответил: «Как, черт побери, они оказались на борту?[664]»

Чтобы ответить на этот вопрос, потребовалось два года.

На протяжении последующих трех лет Мюллер вставал до зари, читал ночные сообщения об угрозах и предвестниках терактов, приезжал в штаб-квартиру на семичасовой утренний брифинг по борьбе с терроризмом, совещался с министром юстиции в 7:30, ехал в бронированном лимузине в Белый дом и в 8:30 беседовал с президентом. Тема беседы была почти всегда одной и той же. Как писал Буш в своих воспоминаниях: «Я сказал Бобу, что хочу, чтобы Бюро стало мыслить как в военное время… Боб подтвердил: «Наша новая задача — предотвращать нападения»[665].

Теперь Мюллер отвечал за крупнейшее расследование в истории цивилизации. В течение сорока восьми часов он отправил 4 тысячи спецагентов вести поиски в Соединенных Штатах, двадцать атташе по юридическим вопросам работали с иностранными правоохранительными ведомствами за границей, трижды в день ежедневно проводились селекторные совещания со всеми пятьюдесятью шестью региональными филиалами ФБР, были разосланы сотни повесток о явке в суд. А суд по надзору за иностранной разведывательной деятельностью выдал по крайней мере тридцать срочных ордеров на обыск. Все, что могло сделать Бюро, — воссоздать место преступления и перегруппировать силы для отражения следующей атаки.

Мюллер явно еще не владел и не контролировал то, что было известно ФБР об угрозе. 14 сентября он публично сказал: «Совершенно очевидно, что тот факт, что был ряд людей, которые, как оказалось, обучались в летных школах, — это новость. Если бы мы понимали, как обстоят дела, наверное, могли бы предотвратить это».

В тот день конгресс разрешил президенту использовать «все необходимые и соответствующие силы» против террористов. ФБР должно было стать одной из таких сил.

Волны страха захлестнули Соединенные Штаты. Каждый телефонный звонок в Вашингтоне звучал как сигнал воздушной тревоги. Угроза террористических атак с ядерным, биологическим и химическим оружием возникала каждый день, спадала и поднималась снова каждую ночь. В ЦРУ были убеждены, что эти угрозы возникают по распоряжению лидеров «Аль-Каиды», находящихся в безопасности в своих афганских редутах. Президенту нужны был щит, чтобы удержать эту волну, и меч, чтобы отбить захватчиков. Он отправил в Афганистан полувоенную группу; удары американских ракет и бомбардировки были неизбежны.

Буш отправился в штаб-квартиру ФБР, чтобы обнародовать список из 22 имен самых разыскиваемых террористов. «Поймайте злодеев, — сказал он агентам, собравшимся в Доме Гувера. — Наша война — война со злом»[666].

Его вице-президент Дик Клини знал, где хранится оружие. Он четыре года был министром обороны при отце Буша и начальником штаба Белого дома при Форде. Эти теракты превратили его в Верховного главнокомандующего национальной безопасностью Америки.

Под руководством Клини Соединенные Штаты стали восстанавливать полномочия тайной разведки, которая процветала на протяжении пятидесяти пяти лет при Дж. Эдгаре Гувере. В публичных речах президент, вице-президент и министр юстиции возрождали дух облав на «красных». В совершенно секретных приказах они воскрешали методы слежки, которые использовало ФБР в войне с коммунизмом.

За восемь недель терактов ФБР арестовало более 1200 человек. Большинство из них были иностранцами и мусульманами. Никто из них, насколько можно было определить, не был членом «Аль-Каиды». Некоторые подвергались побоям и жестокому обращению во время «их пребывания в суровых условиях тюремного заключения», как позднее докладывал главный инспектор министерства юстиции. Сотни человек месяцами содержались в тюрьме согласно политике «задержания до снятия подозрений»[667], навязанной ФБР министром юстиции Эшкрофтом. Эта политика не была писаным законом, и она не обсуждалась. Никто не сообщил о ней Мюллеру. Один из юристов Эшкрофта, расследовавших теракты, знал, что в тюрьму попадают невинные люди, и написал, что директор ФБР, возможно, «захочет знать, что филиалы Бюро не выполняют работу… мы все портим, потому что специальным агентам ФБР не было ясно сказано, что они должны снять с людей подозрение или представить доказательства их вины; и не были обозначены сроки завершения этой работы». Мюллер узнал об этой стратегии и проблемах, которые она создала, шесть месяцев спустя.

Эшкрофт также распорядился задержать по крайней мере семьдесят человек, включая двадцать американских граждан, по закону о важном свидетеле, который обычно использовался в иммиграционном судопроизводстве. Тридцать человек так и не предстали перед судом. Четверо в конечном счете были признаны виновными в оказании содействия терроризму. Двое были объявлены вражескими пособниками.

Эшкрофт защищал общенациональную облаву в речи, адресованной американским мэрам. ФБР, сказал он, была призвана сражаться с «многонациональной сетью зла». Он ясно выразился насчет задержания подозреваемых террористов. «Министерство юстиции Роберта Кеннеди, говорят, арестовывало гангстеров за то, что они плевали на тротуар, — сказал он. — ФБР будет применять такие же решительные аресты и тактику задержания в борьбе с террором. Пусть террористы, находящиеся среди нас, получат предупреждение: если вы просрочите свою визу даже на день, мы арестуем вас. Если вы нарушите наши законы, вы будете посажены в тюрьму и будете содержаться под стражей как можно дольше. Мы будем применять все имеющиеся законы. Мы будем искать любую возможность привлечения вас к ответственности. Мы используем все наши средства борьбы»[668].

Министр юстиции также озвучил некоторые из санкций, которые будет применять ФБР согласно Закону о патриотизме, который сенат принял в тот день: перехват адресов электронной почты, прослушивание разговоров по сотовым телефонам, вскрытие голосовой почты, выборка номеров кредитных карт и банковских счетов из Интернета. Все это будет делаться согласно закону, сказал он, с вызовами в суд и ордерами на обыск.

Но Закона о патриотизме для Белого дома было недостаточно. 4 октября Буш распорядился, чтобы Агентство национальной безопасности начало работать вместе с ФБР в рамках секретной программы под кодовым названием «Звездный ветер».

Программа была оригинальной. Со временем Мюллер решит, что она еще и незаконная.

Директор Агентства национальной безопасности генерал Майкл В. Хейден сказал десяткам тысяч своих служащих в видеообращении: «Мы сохраним Америку свободной, снова дав американцам ощущение безопасности»[669]. Сразу же после терактов 11 сентября Хейден сказал, что он «открыл кран передачи информации АНБ Федеральному бюро расследований беспрецедентным образом»[670]. Он и начальник его радиоразведки Морин Багински отправляли ФБР потоки необработанной информации — имена, номера телефонов и адреса электронной почты, выуженные из миллионов сообщений, входящих и исходящих из Америки. Цель — преследование каждого в Соединенных Штатах, кто может быть связан с «Аль-Каидой», под покровительством суда по надзору за иностранной разведывательной деятельностью. Эти действия были законны, но нелогичны, сказал Хейден. «Мы обнаружили, что давали им слишком много информации в слишком «сыром» виде». В результате сотни агентов ФБР провели большую часть времени осенью 2001 года, проверяя тысячи ложных сигналов. «Для разведки характерно, что многие важные сведения ни к чему не приводят, — сказал он, — но нужно попасть в какой-нибудь тупик, чтобы найти подсказки, которые все окупят».

Президент и вице-президент хотели, чтобы ФБР проводило обыски тайно, избегая узких мест правовых и конституционных норм, установленных судом по надзору за иностранной разведывательной деятельностью. Ответом была программа «Звездный ветер». АНБ могло свободно подслушивать разговоры американцев и иностранцев в Соединенных Штатах без какой-либо причины или ордера на осуществление прослушивания. Оно добывало и анализировало записи миллионов телефонных разговоров — входящих и исходящих, а также предметные строки сообщений электронной почты, включая имена и интернет-адреса. Затем оно отправляло обработанную информацию ФБР для принятия мер.

Программа «Звездный ветер» возродила тактику холодной войны на уровне технологий XXI века. Она позволила ФБР работать вместе с АНБ, выходя за рамки закона. Как помнил Чини из своего опыта работы в Белом доме после Уотергейтского скандала, АНБ и ФБР уже работали таким образом до 1972 года, когда Верховный суд единогласно признал незаконным прослушивание телефонных разговоров без ордера.

«Звездный ветер» пронесся мимо Верховного суда под влиянием неоднозначного мнения, дошедшего до Белого дома в ту неделю, когда Закон о патриотизме вступил в силу. Оно исходило от Джона Ю — тридцатичетырехлетнего юриста адвокатского бюро министерства юстиции, который служил у судьи Кларенса Томаса. Ю написал, что конституционная защита от обысков и конфискаций, осуществляемых без ордера, не распространяется на военные операции внутри Соединенных Штатов. АНБ было военным ведомством. Конгресс дал полномочия Бушу применять военную силу, поэтому он обладал властью использовать АНБ против кого угодно и где угодно на территории Америки.

Президент «не связан ограничениями Четвертой поправки»[671], — писал Ю. Так что и ФБР тоже было свободно от них.

Мюллер оказался между приказом президента и законом страны. Он знал, что безрассудно не подчиняться главному судье суда по надзору за иностранной разведывательной деятельностью — вспыльчивому техасцу по имени Ройс Ламберт, который выдавал ордера на тайное наблюдение на протяжении семи лет. Этот судья однажды уже разрушил карьеру высокопоставленного контрразведчика ФБР, который, как тот решил, намеренно вводил его в заблуждение. («Мы отправили в ФБР сообщение: вы должны сказать правду, — сказал впоследствии судья. — Вот что мы извлекли из истории нашей страны: этим людям нельзя доверять»[672].)

Мюллер уже завоевал доверие Ламберта; судья дал разрешение на наблюдение за сотнями людей в целях национальной безопасности без официальных слушаний по личной просьбе директора. Теперь президент приказал ФБР злоупотреблять этим доверием, игнорировать суд и отрицать его полномочия. Очень осторожно, не раскрывая информацию о существовании программы «Звездный ветер», Мюллер разработал способ оповещения о том, что некоторые ордера, которых он добивался, основаны на информации, полученной от АНБ. Главный судья сказал, что он и его преемник условились с Мюллером о том, что санкции на слежку будут даваться «по устной просьбе директора ФБР». Эта договоренность — беспрецедентная и сомнительная — действовала почти два года.

Но трения с ФБР нарастали вместе со страхом перед новым ударом «Аль-Каиды». Мюллер пытался сгладить напряженность между руководителями, занимавшимися в Вашингтоне борьбой с терроризмом. Он утверждал, что согласованно работает с ЦРУ и Джорджем Тенетом. «Мысль о том, что Бюро должно регулярно делиться информацией, — это то, чему Дж. Эдгар Гувер, вероятнее всего, воспротивился бы, — сказал Мюллер. — И он, наверное, переворачивается в гробу, чтобы понять, до какой степени после 11 сентября происходит обмен информацией между нами и ЦРУ»[673].

Рабочие отношения Бюро с остальной частью правительства представляли собой постоянную борьбу. Министр юстиции был потрясен, когда ФБР не удалось найти сумасшедшего ученого, рассылавшего письма со спорами сибирской язвы в отделы теленовостей, газеты и сенаторам США. Четыре года ФБР сосредоточивалось не на том человеке. Бюро тонуло в ложных сигналах; его сети рушились; его настольные компьютеры по-прежнему требовали сделать двенадцать кликов, чтобы сохранить документ.

ФБР не «стыковалось» с остальными разведывательными ведомствами США. В штаб-квартире ФБР не могли получать доклады из АНБ или ЦРУ с грифом «Совершенно секретно» — а почти все документы шли под таким грифом. Свежую информацию нельзя было включить в базы данных ФБР.

Давление на руководителей ФБР было бесчеловечным. Директора Управления по борьбе с терроризмом держались в лучшем случае один год, а на большее у них не хватало сил. Другие высокопоставленные руководители Мюллера держались немного дольше, ответственные за информационные технологии — даже меньше года.

По мере того как война с терроризмом охватывала весь мир, Мюллер столкнулся с самым опасным кризисом, который затронул местные отделения ФБР. Борьба между ФБР и его коллегами по борьбе с терроризмом шла по всей американской иерархической цепочке инстанций — фитиль, который медленно горел, протянувшись из тайных тюрем ЦРУ до Белого дома.

Мюллер начал откомандировывать первую тысячу или даже больше агентов ФБР на театры военных действий в ноябре и декабре 2001 года. Их заданием было собирать информацию и допрашивать пленных. Стратегия ведения допросов ФБР была выбита в камне: никаких жестокости, насилия и унижения.

Некоторые агенты ФБР отправились на военные посты в Афганистан, другие — на военно-морскую базу США в заливе Гуантанамо. Горстка агентов ФБР отправилась на рискованные задания с ЦРУ против людей, подозреваемых в связях с «Аль-Каидой». 28 марта 2002 г. они взяли своего первого ценного пленника — палестинца, работающего на «Аль-Каиду» в Файзалабаде, Пакистан. Он был серьезно ранен в перестрелке; под удар попала конспиративная квартира, на которой собралась группа боевиков. На больничной каталке он был самолетом переправлен в недавно созданную тайную тюрьму ЦРУ — «черное место» на складе военно-воздушной базы Удон-Тани, расположенной на северо-востоке Таиланда рядом с границей с Лаосом.

«На днях мы привезли человека по имени Абу Зубайдах, — сказал президент Буш на акции по сбору денег в Гринвиче, Коннектикут, 9 апреля. — Он один из главных боевиков, участвовавших в заговоре и планировавших смерть людей и уничтожение Соединенных Штатов. Больше он ни в каких заговорах и планах не участвует. Он находится там, где ему и следует быть»[674]. Полагаясь на последующие доклады ЦРУ, президент позднее назвал пленника третьим человеком в «Аль-Каиде» и руководителем боевых операций у бен Ладена.

«Национальное достояние»

Первыми американцами, которые вели допрос Абу Зубайдаха, были двое из восьми агентов ФБР, говоривших по-арабски, — Стив Годен, расследовавший взрыв в Найроби, и Али Суфан, который вел расследования дела «Коул» в Йемене. Суфану, ливийцу со степенью магистра международных отношений из Университета Вилланова, было 30 лет; он пришел на работу в ФБР в 1997 году по собственной инициативе. Он снискал себе славу в узких кругах американских специалистов по борьбе с терроризмом за свои знания и хватку следователя. Генерал-майор Майкл Данлеви, командовавший базой в Гуантанамо, где Суфан проводил допросы и добивался признаний, назвал его «национальным достоянием»[675].

Суфан начал допрос раненого пленника тихим голосом, продемонстрировав, что знает очень многое. «Я спросил у него, как его зовут, — позже свидетельствовал Суфан. — Он не ответил. Тогда я спросил его: «А что, если я буду называть тебя Хани?» Так звала его мать в детстве. Он посмотрел на меня потрясенно, сказал «О’кей», и мы начали разговаривать»[676].

В течение двух дней пленник опознал по фотографии Халида Шейха Мохаммеда — человека, планировавшего нападения «Аль-Каиды». Это был крупнейший прорыв ФБР на тот момент. «До этого, — свидетельствовал Суфан, — мы понятия не имели ни о его роли в терактах 9 сентября, ни о его значимости в структуре руководства «Аль-Каиды».

Офицер ЦРУ отрапортовал об этом в свою штаб-квартиру. Директор ЦРУ Джордж Тенет был недоволен, узнав, что допрос проводил сотрудник ФБР. Он приказал антитеррористической группе ЦРУ отправиться в Таиланд и взять дело в свои руки. «Нас отодвинули в сторону, — сказал Суфан. — Стали применяться жесткие методы» — сначала с пленника сняли одежду и лишили его сна на сорок восемь часов подряд, и «Абу Зубайдах замолчал и перестал говорить». Затем ФБР снова включилось в дело. Пленник сообщил, что он руководил в «Аль-Каиде» снабжением и организовывал поездки, и выдал информацию, которая привела к аресту 8 мая Хосе Падильи — чикагского уличного бандита, который в тюрьме перешел в ислам, имел связь с «Аль-Каидой» в Пакистане и Афганистане и мечтал взорвать в Вашингтоне радиоактивно зараженную бомбу.

ЦРУ вероломно заявило, что арест террориста — это его заслуга, и силой вернуло себе право проводить допросы. Его сотрудники подвергали пленника воздействию шумом, морозили и устраивали ложные похороны заживо. Суфан и Годен заявили свой протест. Офицеры ЦРУ сказали им, что эти методы одобрены в самых высших правительственных кругах США.

Суфан сказал, что свяжется со штаб-квартирой ФБР и доложит, что был свидетелем «обращения, граничившего с пыткой». Он отказался в этом участвовать. Начальник Управления ФБР по борьбе с терроризмом Паскуале Д’Амуро вернул обоих агентов из Таиланда где-то в конце мая. Но он не поднимал этот вопрос с Мюллером по крайней мере еще два месяца. Директор узнал об этом после того, когда черта была перейдена.

1 августа адвокатское бюро министерства юстиции удовлетворило запрос ЦРУ на применение к пленнику меры воздействия, создающей у него ощущение, что он захлебывается водой. Этот метод, равносильный пытке, был предназначен для того, чтобы вытянуть из него признания. В тот же день Джон Ю, ставший уже заместителем министра юстиции Эшкрофта, проинформировал Белый дом о том, что законы о неприменении пыток не относятся к американцам, проводящим допросы. Президент, вице-президент, министр обороны и директор Центрального разведывательного управления санкционировали применение этого метода.

А ФБР — нет. «Мы этого не делаем»[677], — сказал Д’Амуро Мюллеру через несколько недель. Д’Амуро надзирал за расследованием и предъявлением обвинения по делу о взрывах в посольствах США в Восточной Африке. Он знал, что террористы будут разговаривать с представителями ФБР. Он также считал, что пленники скажут что угодно, чтобы остановить пытку, а их выдумки отправят ФБР по ложному следу. И он был убежден, что тайные пытки так или иначе выплывут наружу: агентам ФБР придется давать о них показания в суде. Достоверность их слов и уголовные дела против террористов рухнут, если они будут принимать участие в пытках или попустительствовать им. Он хотел иметь возможность сказать, что руки ФБР чисты.

Оба мужчины понимали, что в один прекрасный день они могут стать участниками своих собственных допросов при свете телевизионных прожекторов в палате конгресса или в зале суда под присягой.

Мюллер снова оказался между властью закона и требованиями секретности. Он был согласен с Д’Амуро в принципе. Но он хранил молчание. Он не стал ничего писать. Спор о том, может ли ФБР одобрять пытки, продолжался.

В августе сотрудники ЦРУ подвергли Абу Зубайдаха пытке водой восемьдесят три раза и неделю или больше держали его без сна. Это не сработало. Очень многое из того, о чем ЦРУ доложило с базы, оказалось ложью. Пленник не был у бен Ладена руководителем боевых операций. Он не был вдохновителем террористов. Сначала он сказал ФБР все, что знал. А потом он сказал ЦРУ то, чего не знал.

«Вы говорили что-то, чтобы они прекратили свои действия, и это что-то на самом деле было неправдой. Это верно?» — спросили у него пять лет спустя на военном суде в Гуантанамо.

«Да, — ответил он. — Они сказали мне: «Извини, мы узнали, что ты не номер третий в «Аль-Каиде», не ее член и даже не боевик»[678].

Пытки продолжались в Афганистане и на Кубе, и агенты ФБР снова были тому свидетелями.

В середине сентября Суфан поговорил с членом «Аль-Каиды» — пленником по имени Рамзи Биналшибх, который — голый — был прикован цепью к полу в темнице ЦРУ на военно-воздушной базе в Баграме вблизи Кабула. Он сказал, что уже начал получать «ценную, имеющую большое практическое значение информацию», когда через 45 минут офицеры ЦРУ велели ему прекратить разговоры. 17 сентября они отправили своего пленника самолетом в другую тюрьму в Марокко, а затем в Польшу. Под сильнейшим давлением он рассказал о заговорах с целью организации авиакатастроф в аэропорту Хитроу и башне Кэнэри-Уорф (административное высотное здание в Лондонском портовом районе. — Пер.). Ему также был поставлен диагноз «шизофреник».

Суфан отправился в Гуантанамо; он был одним из более четырехсот агентов ФБР, которые служили на этой военно-морской базе в течение следующих двух лет. Половина из них докладывала о жестоком обращении с пленниками людей, которые их допрашивали.

Среди пленников, которых допрашивал Суфан, был боевик «Аль-Каиды» по имени Мохаммед аль-Кахтани, схваченный пакистанскими службами, когда тот бежал из Афганистана. ФБР опознало его по отпечаткам пальцев как двадцатого потенциального угонщика самолета, который так и не совершил свой полет: по прибытии в Соединенные Штаты в аэропорт Орландо он, не говоривший по-английски и без обратного билета в кармане, был задержан сотрудниками таможенной и иммиграционной службы, подвергнут операции снятия отпечатков пальцев, сфотографирован и депортирован назад в Дубай незадолго до терактов.

В Гуантанамо Суфан пытался разговорить аль-Кахтани в течение месяца; там пленника поместили в корабельный карцер — холодную камеру, в которой всю ночь горел свет. Но Суфан не смог воздействовать на него словами.

В октябре армейские офицеры потребовали «участия в допросе аль-Кахтани»[679] и «попросили ФБР отойти в сторонку». Они допрашивали его в двадцать четыре приема, держали на цепи и заставляли делать собачьи трюки, раздевали догола и выводили на люди, морозили до понижения температуры тела, обматывали до шеи клейкой лентой, травили собаками и приказывали молиться на идолов.

К 22 октября 2002 года агенты ФБР в Гуантанамо начали вести досье, которое позже они отнесли к категории «Военные преступления».

Электронное сообщение с Кубы, которое разошлось среди руководящих работников Управления по борьбе с терроризмом в ноябре, предупредило их о том, что видели и слышали агенты. «Тем, кто применяет эти методы, могут быть предъявлены обвинения, против них может быть возбуждено уголовное дело, и они могут быть признаны виновными, — сообщил своим коллегам в штаб-квартире Спайк Боуман, начальник отдела ФБР по исполнению закона о национальной безопасности. — Мы не можем контролировать действия военных. Но мы не должны быть замараны в этом, и нам нужно передать как можно больше информации… Мюллеру как можно скорее»[680].

Никто не передал эту информацию Мюллеру.

Агенты ФБР в Гуантанамо продолжали докладывать о том, что делают их коллеги. Суть их сообщений дошла от юристов ФБР до высшего уровня руководства министерства юстиции. Но ближайшие помощники Мюллера отгородили его от возрастающего накала борьбы — «продолжающейся давней позиционной войны»[681], по словам главного помощника Эшкрофта, которые он произносил в министерстве юстиции, ЦРУ, Пентагоне и Белом доме. Дебаты по поводу допросов, получения разведывательных данных, применения пыток и соблюдения закона продолжались больше года.

Али Суфан решил по-своему. В 2005 году он ушел из ФБР — редкое событие в американской правительственной организации; это был уход в отставку по зову совести как вопрос чести.

«Никто не был потрясен больше»

Мюллер впутался еще в один жестокий спор о власти закона и роли ФБР в ходе продолжающейся борьбы по поводу методов ведения допросов. Вице-президент Клини хотел послать американских военных в мусульманский анклав в Лакавонну — бесперспективный город к северу от Нью-Йорка у канадской границы. Войска должны были схватить шести человек, подозреваемых в оказании содействия «Аль-Каиде» (все они были американцами), предъявить им обвинение в принадлежности к вражескому воюющему лагерю и отправить их в Гуантанамо навсегда.

Боялись, что подозреваемые в Лакавонне, будучи засекреченной группой тайных агентов «Аль-Каиды» в Америке, являются бомбой замедленного действия. Все они были родом из Йемена, все уехали сначала в Афганистан. Но Мюллер убедил Белый дом позволить ФБР устроить на них облаву вместо того, чтобы посылать армию.

В этом расследовании объединились силы агентов ФБР, ЦРУ и Агентства национальной безопасности. 3 ноября 2002 года они в мгновение ока приехали в Йемен по труднодоступной дороге, когда многоцелевой беспилотный летательный аппарат «Хищник», вооруженный противотанковой управляемой ракетой «Хеллфайер», уничтожил небольшой грузовик с двумя разыскиваемыми террористами, находившимися среди его пассажиров. Один из них был членом «Аль-Каиды», участвовавшим в осуществлении подрыва ракетного эсминца «Коул». Он был вычислен благодаря расследованию Суфана, глубокому анализу данных Агентства национальной безопасности и слежке ЦРУ. Другим был Камал Дервиш, который жил в Лакавонне, общался с арестованными подозреваемыми и советовал им ехать в Афганистан. В этом деле для него был готов обвинительный акт, скрепленный печатью. Его при говор был окончательным: он стал первым американцем, выбранным в качестве мишени и убитым американцами в войне с террором.

Когда президент Буш 28 января 2003 года в своем обращении «О положении страны» (общепринятое название ежегодного послания президента конгрессу США, введено Франклином Рузвельтом в 1935 году. — Пер.) выдвинул убедительные доводы в пользу более масштабной войны с Ираком, он назвал шесть человек в Лакавонне ячейкой «Аль-Каиды». ФБР пришло к выводу, что это не так. Не было выявлено доказательств того, что они планировали теракт. Они не были засекреченными агентами. Они были покладистыми молодыми людьми, которые смиренно сотрудничали с правительством. Они получили сравнительно небольшие сроки — семь лет тюремного заключения. Трое из них вошли в федеральную программу защиты свидетелей и давали показания от лица Соединенных Штатов на трибуналах в Гуантанамо.

Это дело послужило началом горячих споров в штаб-квартире, которые продолжились после того, как подозреваемые признали себя виновными. Если бы в ФБР думали как в разведывательной службе, то оно поработало бы с одним или несколькими подозреваемыми из Лакавонны с целью их проникновения в «Аль-Каиду» в Афганистане. Не следовало ли Бюро завербовать их в шпионы, вместо того чтобы арестовывать?

Мюллер не умел решать такие вопросы. Бюро по-прежнему не могло использовать разведданные как оружие для обеспечения национальной безопасности. Все его силы отнимало реагирование на события дня, часа, минуты. Оно не могло заглянуть за горизонт. Мюллеру и его заместителям было трудно увидеть что-то выходящее за пределы их рабочих столов. Мюллер пытался удвоить в ФБР число агентов по борьбе с терроризмом и аналитиков, но управленческий аппарат работал с невыносимой инерцией.

К тому времени, когда 19 марта 2003 году Соединенные Штаты начали войну с Ираком, Мюллер и его новый директор Управления по борьбе с терроризмом Ларри Медфорд — уже третий человек за четырнадцать месяцев, который пришел на этот пост, — ежедневно подвергались граду сотен сообщений с угрозами с Ближнего Востока. Они были вызваны провалами тщательно культивированных Мюллером договоренностей с судом по надзору за иностранной разведывательной деятельностью в отношении роли ФБР в секретной программе «Звездный ветер». Белый дом незадолго до этого приказал Бюро расследовать угрозу, которую представляли собой десятки тысяч иракцев, живших в Соединенных Штатах. Комиссия конгресса по расследованию терактов 11 сентября собиралась проводить свои первые публичные слушания, и казалось несомненным, что директор будет вызван, чтобы отчитаться за неудачи ФБР — прошлые и настоящие. Бесконечно звонившие телефоны и требования остановить следующий теракт, а также менталитет военного времени, сложившийся у президента, — все это угнетающе действовало на некоторых агентов. 29 апреля разбуженный в 4:30 телефонным звонком начальник иранского отдела Управления по борьбе с терроризмом застрелился из своего собственного оружия.

1 мая президент Буш объявил, что главные боевые операции в Ираке закончились и миссия Америки завершилась. Мюллер решил, что может вздохнуть свободно и подумать. Он принял решение, по его словам, намереваясь «реорганизовать Бюро в разведывательное агентство».

Мюллер создал в ФБР Разведывательное бюро из ничего и сделал начальника радиоэлектронной разведки Агентства национальной безопасности его директором. Она была самой влиятельной женщиной в американском разведывательном сообществе. Почти никто в ФБР о ней никогда не слышал.

Морин Багински была кадровым офицером АНБ и начала свою карьеру с должности аналитика по вопросам России, поднявшись до руководящей должности. В начале века, когда АНБ оказалось неспособным справляться со шквалом зашифрованной информации в Интернете, а суперкомпьютеры Агентства пыхтели и ломались, генерал Хейден дал Багински полномочия все наладить. Управление радиотехнической связи под ее руководством было крупнейшим звеном шпионской системы Соединенных Штатов; она распоряжалась бюджетом, который соперничал с 4 миллиардами долларов, ассигнованных ФБР, и штатом служащих, который был больше почти 11 тысяч человек, работавших в ФБР. Она также руководила программой «Звездный ветер» с момента ее принятия.

Мюллер сделал ее своей правой рукой. Она находилась рядом с ним на каждой решающей встрече. Он выделил ей кабинет в другом конце своего коридора и велел ей идти работать. Но вначале у нее не было ни штата, ни денег; ей понадобился год, чтобы набрать пятьдесят служащих, что равносильно большому взводу морской пехоты. И в то время она почти не получала поддержки от местных отделений. Она донесла свою мысль до особых агентов, руководивших ими на всей территории Америки: теперь они являются частью разведывательной службы XXI века. Каждое местное отделение должно было сформировать и руководить своей собственной разведывательной группой и докладывать в штаб-квартиру об угрозах, с которыми им приходится сталкиваться. Они были сомнительными.

Багински почти мгновенно стала известна сотрудникам ФБР как Проницательная Леди. Она доложила Мюллеру, что потребуются годы, чтобы провести реорганизацию. Она сказала, что они на марафонской дистанции и это не будет быстрый или короткий забег.

Мюллер также действовал, чтобы создать полнофункциональный офис в Багдаде. До начала войны он подписал приказ, определяющий роль ФБР в Ираке как разведывательную миссию с целью захвата вражеских лидеров, использования секретных документов и обнаружение потенциальных угроз Соединенным Штатам. Изначальный план состоял в том, чтобы послать семьдесят агентов одновременно. В конечном счете в Ираке будут работать более полутора тысяч агентов ФБР, аналитиков и техников.

Сначала жизнь была хороша. В городе было безопасно в мае и июне. Тысячи иракских досье загромождали американские командные пункты. Руководящий агент ФБР, прослуживший три месяца, имел звание, приравнивавшееся к генерал-полковнику; у него был рабочий стол в купальне рядом с бассейном в президентском дворце Саддама Хусейна в зеленой зоне, удерживаемой американскими войсками.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.