Глава 27 Бойня в Фалезском котле

Глава 27

Бойня в Фалезском котле

Если для Паттона 16 августа было замечательным днем, то для Гитлера, по его собственным словам, «15 августа стало худшим днем жизни». Он убедил себя, что генерал-фельдмаршал фон Клюге ведет в Нормандии тайные переговоры с англо-американцами. «Гитлер подозревал, что фельдмаршал фон Клюге способен на такое предательство», – вспоминал генерал Варлимонт. Фюрер еще раньше начал подозревать, что Клюге принимал участие в июльском заговоре. Теперь он был твердо убежден, что во Вторую мировую удара в спину нужно было ожидать не от евреев и коммунистов, как произошло в 1918 г., а от аристократов в германском Генеральном штабе.

Во второй половине дня 14 августа Клюге покинул Рош-Гюйон. Ночь он провел на запасном КП 5-й танковой армии в маленьком замке городка Фонтен-л’Аббе, немного восточнее Берне. 15 августа, вскоре после того как наступил рассвет, Клюге отправился на запад к Фалезскому котлу, чтобы встретиться там с двумя командующими его армиями, генералами Хауссером и Эбербахом. Клюге ехал в своем «Фольксвагене-82» вместе с адъютантом обер-лейтенантом Тангерманном, а сопровождали его офицер-мотоциклист и автомобиль связистов.

Вскоре маленькую колонну заметили «Тайфуны» Королевских ВВС и на бреющем полете обстреляли машины конвоя. Огнем их пушек был уничтожен автомобиль связистов, сидевшие в нем солдаты тяжело ранены, один из них – смертельно. Истребителей-бомбардировщиков противника в небе было столько, что ехать дальше по дороге было слишком опасно. У Клюге, и без того испытывавшего сильное нервное напряжение, похоже, произошел нервный срыв. Его усадили отдохнуть под деревом. Можно строить лишь предположения о его психологическом состоянии на тот момент, но несомненно одно: генералу невозможно было примириться с тем, что отныне его имя будет навсегда связано с крахом германской армии на Западе. Обер-лейтенант даже считал, что Клюге нарочно отправился в район окружения, ища смерти от рук врага.

В тот же день из Восточной Пруссии позвонил генерал Йодль, хотел поговорить с Клюге. Ему сообщили, что тот не выходил на связь с самого утра. Теперь сомнения Гитлера переросли в открытые подозрения о том, что Клюге ведет переговоры об условиях капитуляции. Йодль приказал командованию группы армий «Б» и лично генералу Эбербаху установить местонахождение Клюге и докладывать ему о ходе поисков каждый час. В 21:00 из Восточной Пруссии пришло телеграфное сообщение с пометкой «Срочно. Особой важности». В нем говорилось: «Фюрер приказал: ввиду отсутствия генерал-фельдмаршала фон Клюге в штабе и невозможности установить его точное местонахождение, возлагаю командование 5-й танковой армией и танковой группой “Эбербах” на генерал-полковника Хауссера».

Клюге же и его уцелевшие спутники смогли продолжить свой путь лишь с наступлением темноты. В 22:00 они добрались до КП Эбербаха. Путь длиной в 80 км занял у них почти шесть часов. Генерал-фельдмаршал Кейтель потребовал, чтобы Клюге связался с ним немедленно по прибытии. Похоже, в ОКВ поверили объяснениям Клюге о том, где он был, но Гитлер, в любом случае собиравшийся сместить его после провала контрудара по Авраншу, тут же приказал генерал-фельдмаршалу Моделю вылететь во Францию и принять командование войсками. Модель, «один из самых жестких и внушающих наибольший страх командующих в немецкой армии», был ярым сторонником Гитлера, которого тот наградил Рыцарским крестом с алмазами. Модель, как и Клюге поначалу, был убежден, что главной причиной катастрофы в Нормандии стали ошибки командования.

Лейтенанта графа Данкварта фон Арнима, служившего в Париже штабным офицером, разбудили 17 августа в 04:30 и сказали, что прибыл генерал-фельдмаршал Модель. Нужно немедленно отправляться в штаб Западного фронта в Сен-Жермен-ан-Ле. Первое, что сказали лейтенанту после этого: Модель, приехав в штаб, не застал там никого, кроме пьяного офицера-врача. Из-за этого он пришел в бешенство и приказал расстрелять беднягу на месте. Арним же должен был теперь сопровождать Моделя в Рош-Гюйон. Они выехали ранним утром, когда в воздухе еще висел туман. Штабная колонна двинулась вверх по долине Сены. По личному распоряжению Гитлера их сопровождали 20-мм самоходные зенитки. Арним сидел рядом с водителем бронированного штабного автомобиля Моделя. Фельдмаршал сделал ему строгое замечание за то, что он вместо каски надел форменную фуражку.

Когда подъехали к воротам замка, Арним заметил в окнах тревожные лица офицеров. На ступеньках их встречал начальник штаба Шпейдель, позади стоял Клюге, час назад получивший извещение об отставке. По словам присутствовавшего на этой встрече генерал-лейтенанта Байерляйна, Модель заявил, что солдаты в Нормандии – «это сборище трусов и предателей, что драться с англо-американцами гораздо легче, чем с русскими, и что он сумеет переломить ситуацию».

Клюге принял свою участь с достоинством. Но его явно тревожила не только возможность обвинений во всех неудачах, но и имевшийся в атмосфере всеобщей подозрительности риск попасть под суд и быть повешенным, как и многие другие высокопоставленные генералы, замешанные в июльском заговоре. Он сел за стол и написал пространное письмо Гитлеру, а затем попросил оберстгруппенфюрера СС Зеппа Дитриха доставить письмо адресату. В письме Клюге объяснил невозможность выполнения поставленной перед ним задачи и добавил: «Я не могу вынести упреков в том, что моя ошибочная стратегия стала роковой для Западного фронта, но у меня нет возможности защитить свое доброе имя. Поэтому я ухожу из жизни вслед за тысячами моих товарищей». Письмо было выдержано в почтительном тоне, в нем не было никаких обвинений в адрес Гитлера. Фельдмаршал, несомненно, пытался спасти от мести нацистов свою семью.

В конце письма Клюге, как и Роммель до него, указал, что коль скоро шансы на победу так малы, то войну лучше закончить. «Немецкий народ выносит такие немыслимые страдания, что этому кошмару надо положить конец». Хотя Клюге в итоге осознал весь ужас войны такого немыслимого размаха, ему по-прежнему и в голову не приходила мысль о том, какие страдания сами немцы причинили другим народам своими вторжениями. Такого рода соображения просто не вписывались в мировоззрение германской армии, где вечно не могли разобраться в причинно-следственных связях событий.

Для доставки Клюге в Берлин была направлена машина с охраной. Около полудня они остановились передохнуть в Аргонском лесу близ Вердена. Недалеко отсюда пытался в свое время неудачно застрелиться Штюльпнагель. Клюге передал адъютанту еще одно письмо – для своего брата, – а затем зашел за кусты и проглотил капсулу с цианистым калием. После самоубийства фельдмаршала Гитлер вновь приказал провести расследование его «таинственного исчезновения» в Нормандии, но доказательств его встречи с американскими офицерами так и не нашли.

По состоянию на 16 августа Фалезский котел постепенно смыкался, но из-за задержки канадцев и 5-го корпуса Героу в районе Аржантана замкнуть его окончательно все никак не удавалось. Начальник штаба 7-й армии Герсдорф в тот день смог «проехать в обоих направлениях» через горловину между Треном и Шамбуа. Один немецкий генерал заметил, что котел, пусть и гораздо меньший по размерам, опасно напоминает по форме неправильный ромб, образовавшийся под Сталинградом.

Немецкий 2-й танковый корпус был направлен в Гуффернский лес, расположенный к северо-востоку от Аржантана. Несмотря на то что в корпусе осталось меньше 40 танков, его задачей была оборона этого выступа. На следующий день, после дозаправки горючим, остатки двух дивизий были направлены к Вимутье. Оберстгруппенфюрер Хауссер, кроме того, вывел из котла 2-ю танковую дивизию СС «Дас Рейх». Он хотел иметь соединение, способное контратаковать с тыла англо-американцев, когда те попытаются замкнуть кольцо окружения. Однако армейские офицеры подозревали, что это всего лишь попытка спасти эсэсовцев. «Иными словами, мы годились только на то, чтобы остаться в окружении, – была реакция генерала Майндля, командира 2-го парашютно-десантного корпуса. – Эсэсовское же командование заботится о своих».

Другие танковые группы были направлены к обоим бокам горловины, чтобы не дать кольцу окружения замкнуться, но огромное количество англо-американских истребителей-бомбардировщиков в воздухе вынуждало немецких танкистов в дневные часы маскироваться в садах и лесах. В районе Трена местный житель видел небольшую группу танков, укрывшихся под фруктовыми деревьями. Один солдат вылез из башни и стал играть на скрипке венские вальсы. Похоже, немцы чувствовали, что наступило затишье перед бурей.

Пока остатки 7-й армии вермахта отходили за реку Орн, британские 8-й и 30-й корпуса быстро продвигались на запад, освобождая город за городом. «Повсюду нас встречали очень тепло, – писал один английский офицер, – хотя кое-кто, похоже, никак не мог опомниться. Детишки совсем не понимали, что происходит. Я видел маленького мальчика, с важным видом вскидывавшего руку в нацистском приветствии, считая, что именно так нужно отдавать честь военным, а другие смотрели на матерей, пытаясь понять, нужно ли махать руками».

В Пютанже, городке в верхнем течении Орна, скопилось большое количество немецких войск, оказавшихся отрезанными от своих. Там царила полная неразбериха. «Когда я говорил с бригадным генералом, – писал в дневнике майор Нив, – мимо нас на полном ходу пронесся немецкий бронетранспортер. За рулем сидел бош, да и вся машина была битком набита бошами. Сзади сидели двое французов в штатском – наверное, маки. У них в руках были ручные пулеметы “Стен”, а во главе группы ехал еще один француз на мотоцикле. Боши выглядели очень несчастными, а французы громко смеялись».

Тем временем 1-я армия Ходжеса наступала с юго-запада, а британский 12-й корпус – с северо-запада. 17 августа польская 1-я танковая дивизия получила приказ двинуться на Шамбуа. Но поляки, опередившие на 8 км канадскую 4-ю танковую дивизию, понимали, что предстоит тяжелый бой, пока не подойдет подкрепление. Они быстро перегруппировали свои силы. Генерал Мачек к Шамбуа направил 24-й уланский и 10-й драгунский полки, а остальные части дивизии заняли позиции вокруг горы Ормель. Это была одна из господствующих высот лесистой возвышенности, протянувшейся вдоль реки Див и северо-восточной оконечности Фалезской равнины.

В тот день американская 90-я дивизия в Бур-Сен-Леонар южнее Шамбуа попала под сильный удар вермахта, когда ее внезапно атаковали и потеснили 2-я танковая дивизия СС «Дас Рейх» и остатки 17-й моторизованной дивизии СС. Генерал Героу в тот же вечер приказал дивизии перейти в контратаку, чтобы отбить эту исключительно важную высоту.

Генерал-фельдмаршал Модель назначил совещание в Фонтен-л’Аббе на 09:00 18 августа. Выехавший в 03:00 Эбербах все равно опоздал на два часа – дороги были перерезаны во многих местах. Командующий 7-й армией оберстгруппенфюрер СС Хауссер вообще не смог пробиться, поэтому его представлял начальник штаба Герсдорф. Модель приказал вверенным им войскам отойти к Сене. Танковые дивизии должны были удерживать открытой горловину. Но совещание было прервано сообщением о том, что канадцы овладели Треном. Эбербах немедленно отбыл, чтобы организовать контрудар силами 2-го танкового корпуса. Корпус находился за пределами котла, но нехватка горючего в частях корпуса сильно задержала его выступление.

По дороге к Вимутье автомобиль Эбербаха попал под обстрел американских истребителей, и генералу пришлось укрыться в кювете. В этот день и на следующий в воздухе патрулировали многочисленные самолеты Королевских ВВС и 9-е соединение тактической авиации генерала Кесады. Погодные условия были почти что идеальными, а если учесть, что остатки двух немецких армий были заперты в районе примерно 32 на 8 км, целей было в избытке. Когда выпущенная «Тайфуном» ракета попадала в какую-нибудь машину, в небо поднимался столб маслянистого дыма. «Черные грибы вырастали один за другим, – писал генерал Майндль. – Это указывало, что для вражеских самолетов охота идет успешно». Он был ошеломлен тем, что сам назвал «бичом неслыханного превосходства в воздухе». Кроме того, генерал был в бешенстве от действий шоферов: отчаянно пытаясь удрать от самолетов, они поднимали тучи пыли, привлекая тем самым внимание все новых истребителей-бомбардировщиков. «Из-за одного этого хотелось рвать на себе волосы и спрашивать себя, не свихнулись ли эти чертовы шоферы. Ведь такой спешкой они раскрывали собственное местоположение вражеским самолетам, которые немедленно их атаковали». Зенитный огонь был слишком слабым для того, чтобы отогнать вражескую авиацию. Уцелело всего несколько самоходных зенитных установок, а пехота, в отличие от парашютистов, не верила в то, что самолет можно сбить из табельного стрелкового оружия.

Пилоты союзников были беспощадны. «Мы выпустили ракеты, – писал австралиец-пилот «Тайфуна», – потом стали поодиночке атаковать скопления живой силы, ведя огонь из пушек. Мы начинали стрелять, прочерчивали снарядами линию сквозь толпу, взмывали вверх, шли на новый заход, и так – пока не закончится боезапас. После каждого захода в толпе оставалась широкая полоса, но ее тут же заполняли новые беглецы». Увиденное в тот день привело в ужас командира немецкой 2-й танковой дивизии генерала фон Лютвица: «Вся дорога усеяна разбитыми машинами, трупами лошадей и солдат, и их число с каждым часом все растет». Эберхард Бек, пулеметчик из 277-й пехотной дивизии, увидел солдата, неподвижно сидевшего на камне. Он схватил его за плечо, чтобы увести в укрытие, но солдат повалился на землю. Он был уже убит.

Только 18 августа американское 9-е соединение тактической авиации доложило об уничтожении 400 вражеских машин, а Королевские ВВС записали на свой счет 1159 уничтоженных и 1700 поврежденных, в том числе 124 уничтоженных и 100 поврежденных танков. Эти цифры были донельзя завышенными. Маршал авиации Конингем опять взбеленился, получив результаты оперативного анализа. В них говорилось: в результате налетов были уничтожены лишь 33 бронемашины. Затем следовал вывод: из-за бессистемного характера ударов союзной авиации нанести противнику серьезные потери не удалось[265]. С другой стороны, атаки с воздуха, как и прежде, пугали немецких танкистов, заставляя их бросать свои машины, а уничтожение запасов горючего, несомненно, еще больше увеличивало количество брошенной техники.

Огромное число английских и американских эскадрилий, атаковавших наземные цели по своему усмотрению, привело ко множеству случаев «огня по своим». Иронический возглас: «Прячьтесь, ребята, это могут быть наши!» – стал на редкость актуальным. Штаб 12-й армейской группы Брэдли признавал, что «из-за невнимательности имели место случаи нанесения ударов по английским бронемашинам», но указывал и на то, что англичане везли на броне столько различного снаряжения, что их отличительные белые звезды зачастую «невозможно было за всем этим разглядеть».

Из-за таких неожиданных ударов с воздуха канадская 4-я танковая дивизия не спешила брать Трен и решилась на это лишь во второй половине дня 18 августа. Дивизии также мешали вялость и неподготовленность командира – генерал-майора Джорджа Китчинга, – а также план Симондса, в соответствии с которым ее танковая бригада должна была совершить прорыв и возглавить наступление в направлении Сены. Вечером 18 августа одно подразделение дивизии достигло деревни Сен-Ламбер-сюр-Див, расположенной между Треном и Шамбуа, но не смогло ее взять без подкреплений.

Направлявшаяся к Шамбуа польская боевая группа допустила серьезную ошибку в определении маршрута по карте и остановилась в 10 км к северу от города. Кроме того, у нее не хватало боеприпасов, а горючее и вовсе было на исходе. 10-й разведполк конных стрелков достиг окраин Шамбуа, но его сил было явно недостаточно для взятия городка. Тем временем американская 90-я дивизия при поддержке 2-й танковой дивизии Леклерка вышла к Шамбуа с юга на расстояние меньше полутора километров. И Монтгомери, и американские командующие считали, что овладеть городом невозможно без поддержки авиации и артиллерии. Однако и канадские, и польские, и американские войска были слишком растянуты для того, чтобы сдержать пытавшихся вырваться из окружения немцев и отразить угрозу контрудара с тыла со стороны остатков танковых соединений СС.

19 августа поляки направили 10-й драгунский полк на поддержку своих разведчиков в районе Трена. Все они соединились с американской 90-й дивизией. Американцы и поляки пожали друг другу руки. «Они были отличными солдатами, очень хладнокровными», – сообщал позднее один американский лейтенант. Шамбуа, вскоре получивший прозвище «бойня», пылал после бомбардировки. Улицы были завалены убитыми немцами и сожженными машинами. Доклады о степени разрушений в тылу врага, вне всяких сомнений, привели командиров союзных соединений в состояние крайнего удовлетворения и успокоенности. Даже энергичный Симондс, командир канадского 2-го корпуса, провел следующее утро за «разбором официальной переписки», вместо того чтобы подгонять свои дивизии.

По словам немецких источников, условия внутри котла мог представить себе лишь тот, кто там побывал. «Дороги были забиты сгоревшими и взорванными машинами, стоявшими бок о бок по две-три в ряд, – писал один офицер 21-й танковой дивизии. – Санитарные машины горели вместе с ранеными. Боеприпасы взрывались, танки вспыхивали, а упавшие лошади в агонии били ногами. В полях царил такой же хаос. В беспорядочно бежавшие скопления людей и машин со всех сторон летели снаряды и бронебойные реактивные гранаты».

Пулеметчик Бек из 277-й пехотной дивизии видел, как мимо него, спотыкаясь, неслись пехотинцы, совсем еще подростки: «На их лицах было трагическое выражение людей, прошедших через весь этот ужас и неспособных с ним справиться». После нескольких дней без сна многие солдаты превратились в тени. Некоторые прятались в лесах, предпочитая попасть в плен, лишь бы не находиться больше в этом аду. На коней, которым приходилось еще хуже, было жалко смотреть: «Головы, спины и бока лошадей побелели от пота. Мы бродили среди них, словно на бойне».

В дневные часы люди и машины прятались от вражеской авиации в лесах и садах. Ночью изможденные и голодные немецкие солдаты ковыляли, проклиная своих заблудившихся в темноте командиров. Многие везли на французских двухколесных ручных тележках снаряжение и тяжелое вооружение. Фронтовики с передовой перемешались с тыловыми войсками, включая подразделения сапожников и портных. Все пытались вырваться из окружения, но не имели ни малейшего представления, куда двигаться. Горизонт освещали магниевые ракеты и «елочные огоньки», медленно спускавшиеся на парашютах. В их свете были видны очертания разрушенных домов и сломанных деревьев. Беспрерывно слышался грохот американских и французских тяжелых орудий, которые продолжали вести по дорогам беспокоящий огонь.

19 августа оберстгруппенфюрер СС Хауссер по настоянию генералов Майндля и Герсдорфа дал приказ прорываться под покровом ночи через реку Див, на которой стояли Трен, Сен-Ламбер и Шамбуа. Приказ был передан по радио и через нарочных. Хауссер также просил 2-й танковый корпус СС атаковать поляков и канадцев с тыла, пробив таким образом брешь в котле.

В 22:00 остатки 277-й пехотной дивизии получили приказ готовиться к прорыву из котла. Хауссер и те офицеры его штаба, кто не был ранен, присоединились к уцелевшим бойцам 3-й парашютно-десантной дивизии, чтобы попытаться прорваться в пешем строю. Тяжелораненого командира дивизии генерала Шимпфа вместе с другими ранеными повезли на борту танков. Во главе групп прорыва шли оставшиеся «Тигры» и «Пантеры», которые могли столкнуть с дороги любую мешавшую проезду машину. Рядовые солдаты и генералы ехали вместе на бронетранспортерах и других бронемашинах, в любой момент готовые спешиться и пойти в атаку. Один офицер утверждал, что видел, как два генерала, чьи дивизии были полностью уничтожены, сами надели каски и вооружились автоматами.

Атака на Сен-Ламбер началась вскоре после полуночи. Канадский Аргайлско-Сазерлендский Шотландский полк был выбит из деревни. Из-за нехватки взрывчатки канадцы не смогли взорвать мост. На рассвете немецкие части все еще шли по нему потоком.

Ночью генерал Майндль сколотил из своих парашютистов два отряда. Он повел их к реке Див, которую они и форсировали вплавь, стараясь соблюдать полную тишину. Обрывистый противоположный берег весь зарос колючим кустарником. Когда немцы, переправившись, достигли дороги Трен – Шамбуа, они смогли разглядеть очертания вражеских танков и услышать голоса беспечно болтавших между собой танкистов. Немцы бросались на землю каждый раз, когда в небо взлетала осветительная ракета. Они прокрались незамеченными мимо трех танков, но четвертый заметил их и открыл огонь из пулемета. К счастью для немцев, пулеметчик взял слишком высоко.

Они прошли мимо ломовых лошадей, убитых англо-американскими истребителями-бомбардировщиками как раз в тот момент, когда они тянули подбитую машину вермахта. После нескольких жарких августовских дней вздувшиеся туши невыносимо смердели. Позади слышались пулеметные очереди – значит, другие группы тоже пытаются прорваться. Именно тогда у бойцов Майндля начала зарождаться безумная надежда. К ним присоединилась еще одна прорвавшаяся группа парашютистов. С северо-востока донесся звук приближавшихся танков. Майндль на минуту допустил, что это может быть 2-й танковый корпус СС, пришедший «снаружи» – из Вимутье, – чтобы прорвать оборону. Но очертания башен и корпусов танков нельзя было спутать ни с чем. Это были английские «Кромвели». Три машины остановились у сухого рва, в котором, укрывшись среди зарослей сорняков, лежали немецкие парашютисты. Танкисты разговорились. Скоро немцы поняли, что разговор идет на польском. «Значит, это поляков нам следует благодарить!» – удрученно произнес Майндль. Им пришлось пролежать там полтора часа, не смея даже шевельнуться, чтобы случайно не потревожить какой-нибудь сорняк. Тогда было уже 20 августа, 07:30.

Еще больше их огорчила канонада, доносившаяся со стороны Кудеарских высот – тянувшихся с севера на юг обрывистых холмов, к которым шли немцы. Туман рассеялся, встало солнце, и от солдат в изорванных мокрых мундирах, сидевших во рву, похожем на парник, начал потихоньку подниматься пар.

К полнейшему отчаянию немцев, которые еще не успели пересечь Див и дорогу Трен – Шамбуа, утро 20 августа было столь же «ясным и спокойным», как и в предыдущие дни. Как только утренний туман рассеялся, американцы начали артобстрел, а в небе появились истребители-бомбардировщики, которые, едва не задевая верхушки деревьев, проносились над головой с душераздирающим воем.

Раненный в ногу Герсдорф прибыл на рассвете 20 августа в деревню Сен-Ламбер с колонной самой разнообразной техники. Но те, кто не успел прорваться под защитой утреннего тумана, вскоре оказались блокированы подбитыми машинами на дорогах и огнем американской артиллерии. Наспех собранные команды пытались расчистить путь, несмотря на огонь американской артиллерии и отходящих канадцев.

Гораздо больше войск, включая последние 15 машин 2-й танковой дивизии, пыталось перейти Див по маленькому мосту между Сен-Ламбером и Шамбуа, но они тоже попали под массированный обстрел. «Люди, кони и машины падали на дно Дива, заваливая его, – писал генерал фон Лютвиц. – Столбы огня и дыма беспрестанно взмывали в небо из подбитых танков; рвались боеприпасы, бились на земле раненые лошади». Раненный в шею и спину Лютвиц вместе с офицерами своего штаба пешком вел группу солдат на северо-восток.

В итоге два танка 2-й дивизии уничтожили американскую противотанковую САУ, прикрывавшую дорогу Трен – Шамбуа, и сумели прорваться. «Это было общим сигналом к прорыву… из всех укрытий высыпали разведывательные автомобили, танки, штурмовые орудия и т.?д.».

Рассказ расположившихся на высоте к югу от Шамбуа американцев давал нескольку иную картину этого дня. «Все, что происходило с рассвета до заката, было просто мечтой артиллериста, – докладывала артиллерия 90-й дивизии. – Мы просто засыпали дорогу снарядами каждый раз, когда на ней появлялись цели». «Попытка немцев пересечь эту “ничейную полосу” была просто отчаянной, – утверждалось в другом докладе артиллеристов. – В зоне, укрытой от нашего обзора, они собирали колонны по шесть машин в ряд, пять-шесть рядов, а затем выезжали на открытое пространство, надеясь на большой скорости пересечь зону огня. У них это не получалось. Артиллеристы заранее провели корректировку, чтобы можно было сразу же открыть огонь по дорогам, которые немцы попытаются использовать для прорыва. Когда корректировщик увидел результаты своей работы, он в прямом смысле подпрыгнул на месте. Гунны вновь и вновь пытались прорваться на своих машинах сквозь огненный ад, и вновь и вновь на них проливался град снарядов… Мы вели побатарейный огонь. Дивизионами. А когда цель была особенно интересной, мы обрушивали на нее мощь артиллерии всей дивизии, иногда и всего корпуса. К вечеру дорога была непроходимой, а поля по обе стороны от нее были завалены металлоломом, который когда-то был немецкой техникой. Не многим гуннам удалось бежать по этой дороге».

Но в действительности к тому моменту прорваться удалось гораздо большему числу немцев, чем казалось американцам. Это были те, кто успел скрыться ранним утром. Пытавшихся выскользнуть днем тоже было немало, особенно в канадском секторе, оборона которого до сих пор не была усилена, несмотря на постоянные просьбы о помощи со стороны отряда, находившегося в районе Сен-Ламбера. 4-я танковая дивизия должна была готовиться к наступлению на Сену, но канадская 3-я пехотная дивизия до сих пор не пришла ее сменить. Основной причиной столь крупного просчета вновь стала нерешительность Монтгомери, сомневавшегося, стоит ли начинать протяженный охват по Сене или же следует закрыть брешь на реке Див.

К тому моменту основные силы поляков заняли позиции на горе Ормель к северо-востоку от Шамбуа. Не хватало горючего и боеприпасов, и несколько контейнеров припасов сбросили им на парашютах. Неудивительно, что поляки видели в этом сражении символическое противостояние между их белым орлом и нацистским черным. Они все время помнили о гордой и трагической истории Польши. Эмблемой 1-й танковой дивизии был шлем с гусарскими крыльями, которые носили польские рыцари, спасшие Вену от турок 300 лет назад. Их командир генерал Мачек с мрачной гордостью произнес: «Польский солдат сражается за свободу других стран, но умирает лишь за Польшу». Получив известие о том, что их соотечественники в Варшаве, узнав о приближении к городу Красной армии, подняли восстание, поляки удвоили свои старания убить как можно больше немцев.

Генералу Мачеку, командовавшему 10-й кавалерийской бригадой при обороне Львова от немецкой 2-й танковой дивизии в сентябре 1939 г., выпавший на его долю шанс казался подарком небес, «возможностью для всей 10-й кавбригады[266] заслуженно отомстить в бою той же самой дивизии». В тот же день 10-й мотопехотный полк захватил в плен командира немецкого 84-го корпуса генерал-лейтенанта Отто Эльфельдта с 29 офицерами его штаба. Но, по данным английской разведки, настоящая угроза для главных польских позиций на горе Ормель исходила с тыла и от наспех сколоченных немецких боевых групп перед их фронтом.

Отчаянно сражавшиеся поляки запросили поддержки у канадской 4-й танковой дивизии. Упорное и необъяснимое нежелание Китчинга оказать эту поддержку привело к тому, что на следующий день Симондс отстранил его от должности.

В 04:00 остаткам полка «Фюрер» 2-й танковой дивизии СС, державшим оборону вдоль реки Тук, было приказано отправиться на бронетранспортерах к югу, к Шамбуа, и прорываться там из котла. В 10:00 они заметили танки противника. Командир 3-го батальона гауптштурмфюрер СС Вернер проехал мимо разбитой «Пантеры» другой эсэсовской танковой дивизии, но быстро вернулся. Возившийся с танком солдат сказал, что машина способна двигаться, но добавил, что командир, унтерштурмфюрер, находится в доме поблизости. Унтерштурмфюрер не хотел идти воевать, но Вернер пригрозил ему пистолетом и заставил вернуться к танку. Вернер забрался в моторное отделение за башней и направил танк туда, где они увидели танки противника. Когда подошли на достаточное расстояние, Вернер пешком отправился вперед, чтобы выбрать лучшую огневую позицию. В этот момент у унтерштурмфюрера проснулся боевой энтузиазм. По словам Вернера, они застали вражеские танки врасплох, подбив пять и еще несколько повредив[267].

Подразделения 9-й танковой дивизии СС «Гогенштауфен» также контратаковали в направлении Вимутье, как и планировал Эбербах. Но из-за нехватки горючего они смогли выдвинуться вперед лишь в 10:00. Младший штабной офицер, проводивший разведку на мотоцикле, столкнулся с большим отрядом польских солдат. Его водителя застрелили, а поляки, увидев на офицере эсэсовскую форму, хотели его казнить. Спасло вмешательство канадского офицера связи – кажется, русского белогвардейца, бежавшего в Канаду в 1919 г.

Тем временем Майндль со своими парашютистами сумел выдвинуться к Кудеарским высотам и горе Ормель лишь после того, как польские танки отправились на другую позицию. Внезапно Майндль заметил еще один отряд парашютистов, мелкими группами продвигавшийся по открытой местности. Он свистнул. Молодой командир узнал его, и Майндль услышал бормотание парня: «О, да это же старик». Майндль быстро с ним переговорил, приказав привести с собой остальных солдат. Единственным способом убрать стоявшие на пути танки союзников было атаковать их с севера. В ответ молодой офицер сообщил, что недалеко отсюда находится оберстгруппенфюрер СС Хауссер.

Выйдя за объездную дорогу, Майндль обнаружил командующего 7-й армией в воронке от бомбы, вместе с солдатом эсэсовского полка «Фюрер». Они собрали еще несколько групп пехотинцев и две неожиданно появившиеся «Пантеры». Майндль, донельзя гордившийся своими парашютистами, язвил по поводу присоединившихся к ним солдат. Многие побросали свое оружие. Он видел «страх в их глазах и трусость в их сердцах». Они отчаянно хотели вырваться из окружения, а не вступать в бой ради того, чтобы пробить брешь. «Среди них были связисты, расквартированные во Франции и не знавшие войны уже три года. Вид у них был жалкий. Отчаяние и паника. А между ними – мои парашютисты. В их глазах – презрение, они-то образцово выполняли свой долг». Его люди, вместе с кучкой эсэсовцев и пехотинцев, готовились пожертвовать собой ради остальных, в то время как те, кого он называл «портянками», не выявили ничего, кроме «неприкрытого эгоизма и трусости». «Впервые я понял, что война – это худший способ создания идеального человека… лучшая кровь гибла, а выживала худшая».

Они пошли в наступление экспромтом и «каким-то чудом» захватили Кудеарские высоты в 16:30, когда танки СС, атаковав с другого направления, прорвали окружение и создали брешь примерно в три километра шириной. Несколько захваченных пленных подтвердили, что немцы сражаются против польской 1-й танковой дивизии.

Тем временем тяжелораненого генерала Хауссера эвакуировали, уложив на броне одного из немногих уцелевших танков. Основной заботой Майндля во второй половине дня было отправить оставшихся раненых с колонной санитарных машин, на которых ясно выделялись красные кресты. «По ним не было произведено ни единого выстрела, – писал Майндль, – и я с благодарностью в сердце признал благородство врага». После исчезновения колонны из поля видимости он ждал еще полчаса, прежде чем посылать какие бы то ни было боевые части, «чтобы у противника не возникло ни малейшего подозрения, будто мы пытаемся нечестно воспользоваться преимуществом».

Весть о том, что на Кудеарских высотах пробита брешь, распространилась быстро, и уже следующей ночью туда устремились толпы дезертиров, стремившихся воспользоваться появившейся возможностью бежать из этого ада. Майндль, однако, с неудовольствием узнал от присоединившегося к нему старшего офицера, что очень и очень многие, в том числе и офицеры, считают попытку прорыва безнадежной. На рассвете 21 августа Майндль пришел к выводу, что еще сутки удерживать брешь открытой они не смогут. Он пошел будить своих людей. Собрав отряд для прикрытия отступления основных сил, он пешком пошел на восток в направлении Сены. Начался дождь, который лил не переставая. По крайней мере, дождь помог скрыть следы змеившейся колонны измотанных людей.

Хотя подразделения канадской 3-й пехотной дивизии прибыли для усиления заслонов между Треном и Сен-Ламбером, мелкие группы немцев продолжали успешно просачиваться весь день. Некоторые присоединялись к боевым группам СС, удерживая брешь открытой, но американский самолет-корректировщик, летавший над ними, наводил на отступавшие войска огонь артиллерии. На южном краю бреши батальон 2-й танковой дивизии Леклерка занял позицию на высоте, рядом с позициями поляков. К юго-западу Ленглейдская боевая группа 90-й дивизии отражала «немецкие попытки разной степени организованности пробиться между Шамбуа и Гуффернским лесом».

Этот день также имел большое значение для жителей Кана. На город упал последний снаряд, выпущенный с берегов реки Тук. «Шестьдесят шестой, и последний, день мучений Кана завершился».

21 августа отрезанная в районе горы Ормель польская танковая дивизия наконец получила подкрепление и припасы от канадцев[268]. Брешь была окончательно закрыта. Понимая, что вряд ли у кого-то еще будет шанс прорваться, генерал Эбербах приказал остаткам 2-го танкового корпуса СС отступить к Сене. Тяжелораненого оберстгруппенфюрера Хауссера перевезли на временный КП 7-й армии в Сапе, где он передал командование армией генералу фон Функу (генерал Эбербах примет командование на себя через два дня). Штабные офицеры начали собирать и организовывать солдат. К своему удивлению, они обнаружили, что во многих случаях удалось вырваться из окружения 2000 человек и больше на дивизию. Правда, эта цифра кажется преувеличенной.

Оставшиеся в котле немцы особого сопротивления не оказывали. Пора было окружать их по частям и брать в плен. «Янки утверждают, что берут по нескольку сотен в день, – писал в дневнике майор Нив. – 6-й батальон Даремского легкого пехотного полка доносит, что находится на отличной позиции и что к ним приближаются сотни людей». Многие подразделения считали отлов немцев в лесу чем-то вроде спорта. Но были и трагические эпизоды. В Экуше немцы оставили сотни мин-ловушек. «Из церкви вышел мальчик, который хотел с нами поздороваться, – рассказывал молодой американский офицер 38-го танкового разведбатальона. – Он подорвался на одной такой противопехотной мине». Прибывшие английские саперы стали очищать город, чтобы предотвратить повторение подобных несчастных случаев. Всего они обезвредили 240 мин.

Поначалу войти в бывший котел было трудно из-за перегородивших дороги сожженных машин. Для расчистки дорог танки и тягачи работали круглые сутки. Картина внутри котла не поддается описанию. «Дороги завалены обломками машин и раздувшимися трупами людей и лошадей», – писал командир крыла «Тайфунов», который хотел посмотреть на результаты своей работы. Увиденное потрясло его. «Обрывки мундиров прилипли к разбитым танкам, к стволам деревьев. Куски человеческих тел немыслимой формы висят на обуглившихся ветвях. Трупы лежат в лужах засохшей крови, глядя в небо пустыми глазницами. Два одетых в серую форму мертвеца с оторванными ногами в молитвенной позе вытянулись на глинистом берегу». Среди сгоревших деревьев лежала не только разбитая военная техника, но и принадлежности военно-бюрократического аппарата вплоть до пишущих машинок и полопавшихся от жара сумок почтальонов. «Я поднял фотографию улыбавшегося немецкого призывника, стоявшего между отцом и матерью, солидными бауэрами, которые смотрели на меня с осуждением». Это было острое напоминание о том, что «каждый одетый в серое мертвец был чьим-то сыном».

Писатель Кингсли Эмис, также наблюдавший эту картину, был шокирован числом тягловых животных, на которых немцы пытались бежать: «Лошади вызывали едва ли не больше жалости. Застыв прямо в оглоблях, они лежали с подтянутыми к мордам передними ногами, словно их мучения до сих пор не закончились».

Американские солдаты были поглощены поиском сувениров, которые можно будет увезти домой. Группа солдат 6-й специальной инженерно-саперной бригады рассказывала, как она наткнулась на целый эскадрон казаков, лежавших рядом со своими конями: «Донские казаки, терские – все были одеты в меховые шапки и своеобразную казачью форму, если не считать эмблемы на груди в виде орла со свастикой. Позднее мы выяснили, что командира эскадрона звали капитаном Загордным[269]. Рядом с ним лежала его жена, тоже убитая. Я слышал, что французы очень боялись этих русских». Саперы расхватали длинные русские шашки, «на которых сохранились изображения серпа и молота». Некоторые солдаты забирали себе не только оружие, но и седла. Все было погружено в грузовики. Потом им разрешили забрать домой все, кроме сабель с советской символикой. Американское командование не хотело расстраивать своего великого союзника, который болезненно реагировал на любую информацию о бывших красноармейцах, переметнувшихся к немцам.

Помимо большого количества пленных, было еще несколько тысяч немецких раненых, нуждавшихся в уходе. Во время зачистки Гуффернского леса в его чаще был обнаружен немецкий полевой госпиталь с 250 ранеными. Большинство же раненых, оставшихся в котле, вообще не получали никакой медицинской помощи.

Английская и американская медслужбы вскоре столкнулись с настоящим валом проблем. Их врачам помогали трудолюбивые немецкие санитары. «После того как Фалезский котел замкнулся, – писал подполковник Снайдер, – к нам привезли 750 раненых немцев. Среди них были легкораненые офицеры, жаловавшиеся, что не в силах идти. Один немецкий санитар, услышав это, сказал: “Когда я служил в нашей армии, офицеры говорили, что мы должны, не жалуясь, шагать целый день”».

Но многие немецкие пехотинцы, призванные по тотальной мобилизации, действительно были в ужасном состоянии, включая 25 случаев газовой гангрены. Две бригады хирургов проводили операции в двух отдельных палатках, чтобы избежать заражения. Все, что они могли сделать, – это ампутировать конечности. Бригадам приходилось сменять друг друга, потому что гангренозная вонь была ужасной. «Оказывать медицинскую помощь при отступлении всегда сложно», – отмечал подполковник Снайдер.

Английским врачам 6-го военного госпиталя тоже приходилось иметь дело с гангреной. Их также беспокоила эпидемия дизентерии и угроза тифа, поскольку у многих немецких пленных были вши. «Их белье отделяли от белья других пациентов, и они могли им пользоваться только после стирки».

Но главная угроза инфекций находилась в самом котле. На убитых лошадей и трупы немцев садилось бессчетное количество мух, продолжалось и нашествие комаров. Для решения проблемы американцы задействовали рабочих-французов. Один из них вспоминал, как он прикладывал к носу платок, не в силах выдержать отвратительный запах обгорелых тел, которые ему приходилось переносить. Он долго не мог забыть зловещего оскала почерневших черепов. Трупы людей и животных сваливали в одну кучу, обливали бензином и сжигали. «Было просто невозможно дышать», – писал он.

21 августа Монтгомери выпустил воззвание к 21-й армейской группе, заявляя: «Победа очевидная, полная и решительная. “Господь, сильный в брани”, даровал нам победу». Однако многие не считали, что победа была «очевидной, полной и решительной». По оценке генерала Эбербаха, вырваться из окружения сумели около 20 000 солдат, 25 танков и 50 самоходок. «Число танков, брошенных из-за нехватки бензина, превышало число машин, подбитых из всех видов вражеского оружия вместе взятых», – писал он позже. Герсдорф полагал, что перейти Сену удалось от 20 000 до 30 000 человек[270]. Среди союзников резче всех критиковали Монтгомери сами англичане.

«Одну из своих главных ошибок Монти допустил в Фалезе, – говорил после войны Главный маршал авиации Великобритании Теддер. – Он настоял на том, чтобы американские войска остановились и не вступали в английский сектор. И он не закрыл брешь». Личный враг Монтгомери маршал авиации Конингем высказывался еще жестче: «Считается, что Монти сработал в Фалезе на отлично. Но в действительности он позволил немцам вырваться из котла. Он хотел сделать все сам и не давал американцам двигаться вперед. Мы взяли Фалез в кольцо слишком поздно». Конингем объяснял эти действия завистью к Паттону, что было не совсем верно.

По словам начальника штаба Монтгомери генерала Фредди де Гинганда, Монтгомери был «слишком аккуратным». Он считал, что следует позволить американцам соединиться с поляками в Трене. По словам бригадного генерала Уильямса из 21-й армейской группы, Монти был «петухом на навозной куче». Когда Монтгомери сказал Брэдли, что тот должен остановиться в Аржантане, «Брэдли пришел в ярость, и мы ее полностью разделяли». По словам Уильямса, Брэдли «был гораздо больше заинтересован в полном, а не частичном окружении противника. Мы не усидели между двух стульев. Он упустил шанс приблизиться к Сене, охватив Фалез. Монти изменил тактику и сделал небольшой крюк слишком поздно. Вероятно, боялся, что американцы присвоят все лавры себе».

Подобная критика явно свидетельствовала о разочаровании в рядах как английских, так и американских офицеров из-за упущенной возможности полностью уничтожить немецкие армии в Нормандии. Разделить корпус Хейслипа под Аржантаном Паттону позволил Брэдли, а не Монтгомери. Но не приходится сомневаться, что именно неспособность Монтгомери поддержать канадцев в критический момент сыграла решающую роль в том, что такому количеству немецких солдат, особенно из танковых дивизий СС, удалось уйти. Единственный шанс захватить остатки сил Моделя в последнюю декаду августа состоял в том, чтобы окружить их на Сене.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.