Глава 6 Корабли идут через Ла-Манш

Глава 6

Корабли идут через Ла-Манш

Вечером 5 июня те, кто вышел в море на борту десантных судов и боевых кораблей сопровождения, окидывали взглядом Саутгемптонский залив, и им казалось, что флот вторжения растянулся до самого горизонта. Многие гадали, что подумают немцы, когда увидят приближающуюся армаду – вне всяких сомнений, это был самый большой флот, когда-либо выходивший в море. Почти 5000 десантных кораблей и вспомогательных судов шли в сопровождении 6 линкоров, 4 мониторов[70], 23 крейсеров, 104 эсминцев и 152 сторожевых кораблей, а впереди расчищали им дорогу 277 минных тральщиков. Большинство боевых кораблей входило в состав ВМС Великобритании, США и Канады, но были и суда из Франции, Польши, Голландии и Норвегии.

На баке десантного корабля, перевозившего 1-ю бригаду специального назначения под командованием лорда Ловата, стоял в полевой форме и традиционном килте личный волынщик командира Билл Миллин из полка Камеронских горцев[71] и играл «Дорогу к островам». Звук далеко разносился над волнами и подбадривал экипажи других кораблей. Идею подхватили командиры еще нескольких военных кораблей: на двух английских эсминцах класса «Хант» заиграли «Поскачем на охоту» – в полную силу, через репродукторы, – а эсминцы «Свободной Франции» отвечали им «Марсельезой». Матросы-французы высыпали на палубы, размахивая от радости руками: после долгих четырех лет отсутствия они теперь возвращались на родную землю.

Караваны кораблей с разных сторон двигались к прозванной «площадью Пикадилли» точке рандеву южнее острова Уайт. Адмирал Мидлтон, находившийся на борту флагманского линкора «Рамильи», шедшего вдоль западных берегов Британии, отметил, что «судов на море становилось все больше и больше» после того, как обогнули мыс Лендс-Энд[72]. «При сильном ветре и волнении на море» «Рамильи» пробирался вперед среди уступавших ему в скорости десантных кораблей. Адмирал назвал это «увлекательнейшим спортом, особенно в ночной тьме», хотя команды малых судов скорее пугались, когда вдруг замечали, что прямо на них идет громадный линкор.

130 000 солдат и офицеров, приближавшихся с каждой минутой к берегам Франции, испытывали возбуждение, смешанное с тревогой. Фельдмаршал лорд Брэмелл[73], который тогда был юным лейтенантом, говорил, что переживал смешанные чувства: «радостное волнение от сознания, что участвуешь в таком великом деле, и в то же время опасения – а вдруг не оправдаешь возлагавшиеся на нас надежды». Складывается впечатление, что страх потерпеть поражение сильнее всего чувствовали именно юные, необстрелянные еще младшие офицеры. К нему подошел закаленный в боях ветеран и проговорил: «Не волнуйтесь так, сэр, мы за вами приглядим». Брэмелл, однако, понимал, что многие из этих солдат уже устали от слишком долгой войны. Полк, в который попал он сам, 60-й стрелковый, прошел всю кампанию в Ливийской пустыне, и трудно было не заметить, как утомились ветераны от перенесенных тягот. Кроме того, у многих англичан и канадцев в глубине сознания таилась мыслишка: а не потерпит ли нынешняя затея такое же кровавое фиаско, что и рейд на Дьеп двумя годами ранее? Почти все гадали, доведется ли им вернуться назад живыми. Многие перед самым отплытием взяли с собой камешек с берега как «память о родной земле».

В то же время почти не было таких солдат, офицеров, генералов и адмиралов, кто не осознавал бы, что принимает участие в действительно исторических событиях. Дежурный штаба американского 5-го корпуса, готовившегося к высадке в секторе «Омаха», записал в журнале боевых действий: «Вот-вот мы предпримем попытку претворить в жизнь то, что замыслили величайшие полководцы современной европейской истории: пересечем Ла-Манш и начнем вторжение».

Мозг каждого сверлил главный вопрос: знают ли уже немцы о том, что должно произойти, ждут ли вторжения? Те, кто планировал операцию «Нептун» – ту фазу «Оверлорда», которая предусматривала форсирование Ла-Манша, – не один месяц старались предусмотреть все возможные опасности, подстерегающие флот вторжения: подводные лодки, минные поля, торпедные катера, радары и немецкие ВВС. Были предприняты все мыслимые меры предосторожности.

Всю ночь над французским побережьем патрулировали эскадрильи тяжелых истребителей «Москито», готовые сбить любой немецкий самолет, который обнаружит приближающийся флот. Были в воздухе и самолеты с оборудованием для создания радиопомех – они должны были забить те частоты, которыми чаще всего пользовались немецкие ночные истребители. Находившиеся над проливом английские и американские самолеты в любой момент могли начать крупномасштабную операцию по подавлению немецких радаров. К тому же на протяжении нескольких недель перед вторжением штурмовики «Тайфун» уничтожали радарные установки противника вдоль всего побережья от Нидерландов до Бретани.

В ходе операции «Тэксебл» бомбардировщики «Ланкастер» 617-й эскадрильи сбросили «экраны» – алюминиевые полоски, которые создавали на радарах видимость приближения кораблей с десантом к мысу Антифер на северо-восток от Гавра. Проводить отвлекающую операцию им помогали ВМС: торпедные катера и большие моторные лодки буксировали отражатели, выглядевшие на экранах радаров как крупные корабли. Аналогичную отвлекающую операцию «Глиммер» осуществили бомбардировщики «Стирлинг», которые сбросили «экраны» у Булони. Кроме того, акватория вокруг мыса Антифер была заминирована с воздуха.

Больше всего адмирала Рамсея тревожила возможность нанесения удара по флоту вторжения со стороны базировавшихся в Бретани немецких подводных лодок. Он заблаговременно развернул в прилегающих районах противолодочные корабли, но основная задача прикрытия флота с юго-западного направления легла на 19-ю авиагруппу берегового базирования. В ее состав входили главным образом бомбардировщики Б-24 «Либерейтор» и летающие лодки «Сандерленд». Группа включала три канадские, две австралийские и по одной польской, чешской и новозеландской эскадрилье. Даже в 224-й эскадрилье самих Королевских ВВС служили представители множества национальностей: 137 англичан, шотландцев и валлийцев, 44 канадца, 33 австралийца и новозеландца, 2 американца, швейцарец, чилиец, южноафриканец и бразилец[74].

Самолеты круглосуточно находились в воздухе, перекрывая западную часть Ла-Манша от южных берегов Ирландии до Брестского полуострова. Стоило радару засечь всплывшую на поверхность подлодку, как самолет переходил в пике, носовой стрелок открывал огонь, стараясь поразить как можно больше живой силы противника на ходовом мостике, чтобы вынудить лодку к экстренному погружению, а тогда наводчик сбрасывал глубинные бомбы. В ходе операции «Корк» самолеты 19-й авиагруппы атаковали 40 вражеских подлодок. В ночь на 7 июня вошел в историю флота экипаж «Либерейтора» 224-й эскадрильи под командованием старшего лейтенанта Кена Мура, канадца, которому тогда исполнился двадцать один год: за 22 минуты он сумел потопить две немецкие подводные лодки. К стыду гросс-адмирала[75] Карла Денница и всего высшего командования кригсмарине, ни одной подлодке так и не удалось войти в пролив Ла-Манш. Другие самолеты союзников обрушились на немецкие эсминцы, не позволяя им вступить в бой с кораблями вторжения. Нанести флоту хоть какие-то потери сумели лишь быстроходные немецкие торпедные катера и мини-подлодки.

Солдаты на борту десантных судов коротали время, как умели: кто-то пытался поспать, кто-то наспех заучивал французские слова и фразы из разговорника, кто-то читал Библию. Многие искали утешения в религии и шли на импровизированные церковные службы. Но когда минувшим вечером боцман на английском корабле «Принцесса Ингрид» протрубил сигнал «К аналою!», Бог, кажется, не был расположен ободрить верующих. «Хотя явка на молитву была совершенно добровольной, – писал об этом артиллерист-корректировщик огня из 50-й дивизии, – на верхней палубе столпились, кажется, все до единого солдаты. На баке стоял капеллан, перед ним был стол, застеленный скатертью, а на ней – небольшой серебряный крест. Пока мы ждали начала службы, поднялся вдруг сильный ветер. Внезапный порыв сорвал со стола скатерть, крест упал и раскололся надвое. Все молящиеся оцепенели от ужаса: какое дурное предзнаменование! Я впервые понял, что значит “страх Божий”. Все стоявшие вокруг были потрясены до глубины души».

Американцы на своих десантных кораблях взялись за карты и кости; играли в основном на оккупационную валюту, которая так рассердила генерала де Голля. На борту корабля «Сэмюэль Чейз» к играющим охотно присоединились военные корреспонденты, в том числе Дон Уайтхед и фотограф Роберт Капа. «Все жутко нервничают, и все напускают на себя безразличный вид, – сказал один солдат. – Что делать, бравада выручает».

В отличие от шумных игроков немало было таких, кто избегал разговоров. «Пусть мы и набились как сельди в бочку, пусть яблоку негде было упасть, – вспоминал лейтенант Гарднер Ботсфорд из 1-й пехотной дивизии, – каждый мог мысленно уединиться». Некоторые спорили о том, «кто сдюжит, когда мы высадимся, а у кого кишка тонка». «Все мои мысли были о доме, о своей семье, – вспоминал один солдат. – Я раздумывал, как они воспримут известие о моей смерти. Утешался тем, что застрахован на максимальную сумму, которая разрешена джи-ай[76], так что родители, по крайней мере, получат 10 000 долларов компенсации за мою гибель».

Солдаты 116-го пехотного полка, которым предстояло высадиться в секторе «Омаха», никак не могли забыть обращения их командира, полковника Чарлза Д. Кэнэма. Это ведь он предсказал, что две трети из них никогда не вернутся домой, и закончил свою речь словами: «У кого поджилки трясутся, пусть лучше сразу об этом скажет». Один из английских старших офицеров, находившийся на корабле «Эмпайр Бродсод» («Меч империи»), не менее мрачно завершил свою «ободряющую речь» словами: «Не переживайте, если вас убьют во время атаки: за нами идет уйма подкреплений, они перешагнут через вас и двинутся дальше».

Молодой офицер, находившийся на американском корабле «Бэйфилд», записал в дневнике: «Чувство такое, словно приближаешься к пропасти, к бездне: то ли мы плывем в самую большую ловушку за всю историю войн, то ли действительно сумеем захватить противника врасплох». Другой солдат заметил, что большой ненависти к немцам никто не испытывает, но все понимают: она вспыхнет сразу после первых потерь.

Командир американского эсминца «Шабрик» приказал команде побриться, помыться и одеться по первому сроку, чтобы уменьшить риск заражения, если они будут ранены. Солдаты 4-й пехотной дивизии, направлявшиеся в сектор «Юта», выбрили головы, оставив клин волос в виде буквы V, но большинство предпочло прическу «под могикан», как и парашютисты. Грустные мысли, навеянные словами офицеров, несколько отошли на задний план, когда командиры кораблей зачитали по громкой связи обращение Эйзенхауэра к войскам вторжения: «Солдаты, матросы и летчики Союзных экспедиционных сил! Сейчас вы выступаете в Великий Крестовый поход, которого мы с нетерпением ждали столько месяцев. На вас смотрит весь мир. Вас поддерживают своими надеждами и молитвами свободолюбивые народы всей Земли. Совместно с нашими храбрыми союзниками и братьями по оружию на других фронтах вы сумеете разбить военную машину Германии, покончить с тиранией нацистов в угнетаемых ими странах Европы и обеспечить нам самим безопасность в свободном мире». Многие потом признавались, что от волнующих слов обращения у них перехватывало дыхание. Еще до полуночи корабли и американских, и английских ВМС легли на боевой курс.

На 100 с лишним авиабазах Англии поднимали с постелей, вели на завтрак и короткий инструктаж пилотов бомбардировщиков – и Королевских ВВС, и авиации сухопутных войск США. Многие догадывались, что предстоит важное задание, но не знали, какое именно. Во всяком случае, пилоты американской 388-й бомбардировочной авиагруппы не были подготовлены к «важнейшему приказу», который огласил проводивший инструктаж офицер. «Он отдернул шторку, закрывавшую оперативную карту, и сказал: “Джентльмены, сегодня союзники вторгнутся на Европейский континент”. Адский шум заглушил его слова: все собравшиеся вопили от восторга, свистели и аплодировали». Штабной офицер далее сообщил, что «в 8-м авиасоединении все, что способно летать», утром поднимется в воздух. Бомбардировочные группы, взлетев, растянутся на многие километры и устремятся друг за другом к целям на побережье Нормандии. Особенно важно держать строй и соблюдать огневую дисциплину. «Любой отдельный самолет, летящий в обратном направлении, то есть против общего курса, будет незамедлительно сбит».

Похоже, что английские летчики на аналогичных инструктажах вели себя более сдержанно – главным образом от почтительного восхищения небывалым размахом всей операции. «Была проделана неимоверная подготовительная работа, – писал новозеландец Десмонд Скотт, командир крыла из четырех эскадрилий “Тайфунов”. – Нас потрясали высадка воздушных десантов, количество и разнообразие типов кораблей ВМС, число дивизий сухопутных войск, невероятная мощь предстоящих бомбовых ударов. Масштаб и четкость операции были такими, что на их фоне бледнело все сделанное нами раньше. Когда инструктаж завершился, не слышалось ни обычных разговоров, ни смеха. Никто не замешкался у выхода – такое впечатление, что мы почтительно выходили из храма. И говорили все очень серьезно, даже торжественно. Поставленная нам задача была куда сложнее, чем все предшествующие боевые вылеты, и от этого по спине пробегали мурашки».

В ту ночь Королевские ВВС задействовали абсолютно все свои силы. Помимо того, что часть самолетов выполняла задачи по десантированию и по отвлечению противника, тысяча бомбардировщиков направилась к запланированным целям: им было поручено еще затемно сбросить 5000 тонн бомб на десять батарей береговой артиллерии противника. Эскадрильи «Спитфайров» спешили вместе с американскими П-38 «Лайтнинг» организовать воздушное прикрытие над побережьем. Их задачей было не подпустить самолеты люфтваффе к району высадки десанта, тогда как обладавшие большей дальностью полета «Мустанги» должны были пройти дальше и атаковать любые немецкие истребители, которые попытались бы вылететь с баз, расположенных ближе к Парижу. Одновременно американским П-47 «Тандерболт» и английским «Тайфунам» было приказано патрулировать ведущие к берегу дороги и вести «охоту» на колонны немецких войск, направляемые для усиления частей, обороняющих прибрежную зону.

Воздушные операции в день «Д» были, опять же, многонациональными. В них участвовали 5 новозеландских эскадрилий, 7 австралийских, 28 канадских, 1 родезийская, 6 французских, 14 польских, 3 чешские, 2 бельгийские, 2 голландские и 2 норвежские. Другие подразделения этих стран получили задачу нанести упреждающие удары по установкам для запуска самолетов-снарядов «Фау» в Северной Франции.

Давние опасения авиационного командования союзных сил в отношении видимости сбылись. Нижний слой туч находился на высоте 1200 метров, а бомбардировка обычно производилась с высоты 3000 метров. Американские тяжелые бомбардировщики, наносившие удар на рассвете, имели двойную задачу: уничтожить намеченные для них цели, но одновременно и покрыть берег воронками, «представляющими укрытие для следующих за нами наземных войск».

В начале второго ночи войска морского десанта накормили завтраком. Интенданты ВМС США проявили щедрость, граничащую с расточительством. На корабле «Сэмюэль Чейз» коки потчевали солдат до отвала бифштексами, свининой, курятиной, мороженым и конфетами. На других кораблях в меню были сосиски с фасолью и кофе с пончиками. На кораблях же Королевских ВМС солдат кормили, как обычно, бутербродами с отварной солониной да наливали из большого глиняного кувшина по чарке рома, «будто во времена Нельсона», как выразился один майор Йоркширского полка[77]. Многие из матросов отдали свои пайки солдатам, которым предстояло высаживаться на берег. Матросы корабля «Принц Генри», перевозившего Канадский Шотландский полк, позаботились о том, чтобы солдаты получили дополнительный сухой паек из двух крутых яиц и бутерброда с сыром. Персонал, обслуживавший офицерские кают-компании, не видел ни малейших причин отступать от заведенного порядка. Людовик Кеннеди, находившийся на борту флагманского корабля «Ларгс», не без удивления отметил, что «все было так, словно мы стоим у причальной стенки в Портсмуте. Обеденный стол застелили накрахмаленной белой скатертью, затем прошел стюард, задавая каждому вопрос: “Что прикажете подать сегодня, сэр, – овсянку или хлопья?”».

Покончив с завтраком, солдаты первого эшелона десанта стали готовить снаряжение. Американцы жаловались на выпавшие им тяготы: их форму пропитали химикатами с отвратительным запахом: считалось, что эти химикаты должны нейтрализовать действие отравляющих газов. Солдаты прозвали эту форму «скунсовыми костюмами». Главной бедой, однако, был чрезмерный вес боеприпасов и снаряжения. Когда приказали строиться, бойцы-пехотинцы двигались так же неуклюже, как и парашютисты. То, что солдат первого эшелона так сильно перегрузили во время высадки, для многих окажется роковым обстоятельством. Моряки, отнюдь не завидовавшие солдатам десанта, шутили, желая подбодрить товарищей. Соленые шутки отпускали по поводу презервативов, которые натягивали на дула винтовок, чтобы туда не попала вода. Один морской офицер-американец вспоминал, что солдаты «нервно поправляли ранцы и затягивались сигаретами так, будто курили последний раз в жизни».

Минные тральщики, протралив весь пролив до самых точек высадки, развернулись и пошли домой, просигналив эсминцам: «Удачи!» Эсминцы же пропустили их, а сами двинулись дальше – к намеченным точкам, с которых им предстояло вести обстрел побережья. Казалось просто чудом, что почти беззащитные тральщики, потери в экипажах которых так тревожили адмирала Рамсея, выполнили поставленную задачу, не потеряв ни единого человека. Офицер английского эсминца «Эглинтон» класса «Хант» писал: «Мы осторожно продвигались вперед, все ближе к берегу, удивляясь тому, какая стоит тишина». Впереди находились две мини-подлодки – Х-20 и Х-23, – которые должны были указать англичанам точки высадки. Поскольку вторжение отложили до 6 июня, им пришлось ждать длительное время в погруженном состоянии, а членам экипажей было буквально не повернуться.

На мостике английского военного корабля «Принц Бодуэн» – бывшего бельгийского морского парома, ходившего через Ла-Манш, – стоял офицер американских рейнджеров. По бокам от него стояли два снайпера, которым на подходе к французскому берегу он приказал высматривать в воде мины. Около 04:00 по громкой связи раздался голос командира корабля: «Внимание на палубе! Внимание на палубе! Английским ходовым экипажам занять места в десантных шлюпках!» Офицер рейнджеров пришел к выводу, что английская команда «внимание на палубе» звучит лучше, чем принятая на флоте США: «А теперь слушайте!»

Вполне естественно, что гигантский флот не мог долго оставаться незамеченным. Еще в 02:15 в штаб немецкой 352-й дивизии, рассредоточенной вдоль побережья, позвонил из Шербура старший морской начальник в Нормандии. Он сообщил, что корабли противника замечены в 11 км к северу от Гранкана. Однако паника, посеянная парашютными десантами, кажется, отвлекла внимание немцев от главной угрозы, исходившей с моря. Сброшенные с самолетов взрывающиеся манекены привели даже к тому, что целый полк 352-й дивизии был снят с позиций и направлен на бессмысленный поиск «десантников». И лишь в 05:20 гарнизон на мысе Ок доложил о приближении двадцати девяти кораблей, из которых четыре были крупными – вероятно, крейсерами.

На самом деле замеченное ими оперативно-тактическое соединение О, приближавшееся к сектору «Омаха», включало американские линкоры «Техас» и «Невада», английский монитор «Эребас», 4 крейсера и 12 эсминцев[78]. Два входивших в состав соединения крейсера – «Монкальм» и «Жорж Лейг» – принадлежали Французским свободным военно-морским силам (Forces Navales Fran?aises Libres). На мачте «Монкальма», флагмана контр-адмирала Жожара, развевался самый большой, какой только можно представить, трехцветный флаг Франции. На мостиках офицеры пристально вглядывались через бинокли в очертания берега, и единственными приметами английского влияния были шинели из бобрика да дымящиеся чашки какао. Французским морякам, как и летчикам, была в высшей степени неприятна мысль о том, что они должны обстреливать территорию своей страны, однако от выполнения приказа они не уклонились[79].

Восточное оперативно-тактическое соединение, которое обеспечивало высадку десанта в трех англо-канадских секторах: «Сорд», «Джуно», и «Голд», – включало линкоры «Рамильи» и «Уорспайт» («Боевой задор»), монитор «Робертс», 12 крейсеров, включая польский крейсер «Дракон»[80], и 37 эсминцев огневой поддержки. Когда заговорили их орудия, «казалось, что все запылало до самого горизонта», – как писал наблюдавший это зрелище с берега немецкий генерал-лейтенант Райхерт, командир 711-й пехотной дивизии.

Западное оперативно-тактическое соединение потеряло один корабль – американский эсминец «Корри», подорвавшийся на мине. Аналогичную потерю понесло и Восточное ОТС, только там корабль был потоплен немецким торпедным катером. В 05:37, когда малые корабли выходили на огневые стоянки, норвежский эсминец «Свеннер» был поражен в самую середину корпуса. Союзная авиация поставила дымовую завесу с востока, чтобы прикрыть корабли от стоявших в Гавре батарей. Под прикрытием этой-то завесы к флоту подобралась группа немецких кораблей, вышедших из Гавра. «Свеннер» разломился пополам, его корма и нос задрались, образуя букву V, а затем обе половины корабля быстро затонули. В волнах пронеслись еще пять торпед, едва не попав в «Ларгс» и «Шлензак», которые успели вовремя сманеврировать. Два других корабля поспешили на помощь команде норвежцев. Английский «Свифт» взял на борт 67 уцелевших моряков, но 33 норвежца погибли при взрыве. Восемнадцать дней спустя и сам «Свифт» затонул в этих водах, подорвавшись на мине.

Десантные суда также заняли уже положение для высадки десанта. Американский лейтенант, командир LST[81], направлявшийся в сектор «Голд» вместе с англичанами, на минуту сошел с мостика – бросить взгляд на экран радара. «Экран был буквально забит светящимися точками, – писал он позднее. – Суда окружали нас по всем 360 градусам, а мы находились в самом центре». Когда он вернулся на мостик и собирался напутствовать по громкой связи находившихся на борту английских солдат, ему на плечо легла рука их командира.

– Большинство моих солдат, – сказал полковник, – побывало в самом пекле войны в пустыне, а многие и во Франции дрались, потом эвакуировались из Дюнкерка. Поэтому советовал бы вам говорить просто, коротко, без патетики и не слишком стараться накалить страсти.

Молодой американец последовал совету и сказал «несколько простых слов».

В 04:30 заждавшиеся солдаты на «Принце Бодуэне» услышали наконец команду: «Рейнджеры, по шлюпкам!» На других кораблях посадка солдат в десантные плавсредства проходила в полной неразберихе. Кое-кто из пехотинцев так боялся воды, что надул спасательный жилет заранее, а теперь не мог протиснуться в люк. Выстроились на палубе, и офицер американской 1-й дивизии заметил, что у одного солдата на голове нет каски. «Надень чертову каску!» – приказал он. Солдат же накануне выиграл в карты столько, что каска была на треть заполнена монетами. Ему некуда было деваться. «А, пропади оно пропадом», – вздохнул солдат и высыпал все на палубу, монеты раскатились по настилу. Многие солдаты приклеивали скотчем к каскам индивидуальные пакеты, другие – обернутые в целлофан пачки сигарет.

Тем, кто имел тяжелое снаряжение: рации или весившие 36 кг огнеметы, – очень трудно было перебраться в десантные шлюпки. Да и в любом случае это было дело рискованное: легкие суденышки подпрыгивали на волнах, ударялись о борт корабля. Несколько человек сломали руки или ноги, не рассчитав прыжок в шлюпку или угодив между нею и бортом корабля. Легче было тем, кого спускали со шлюпбалок, однако и здесь не повезло отделению управления одного батальона американской 29-й пехотной дивизии, когда его спускали с борта английского корабля «Эмпайр Джевелин» («Копье империи»). Шлюпбалки заклинило, и солдаты на целых 30 минут зависли на полдороге в воздухе. «За эти полчаса, – отметил майор Даллас, – они так исстрадались от медвежьей болезни, как в мечтах англичан с самого 1776 года»[82]. Никто на корабле не в силах был слушать их возмущенные вопли. «Мы ругались, вопили, хохотали, но кишки делали свое дело. Когда наконец поплыли к берегу, мы все были покрыты дерьмом с головы до пят».

Американские рейнджеры, имевшие задачу занять позиции на скалах у мыса Ок к западу от сектора «Омаха», были не так перегружены снаряжением. У большинства все вооружение состояло из автомата Томпсона, пистолета калибра 0,45 дюйма да 100 граммов тола, прикрепленного к каске. Командир корабля напутствовал их словами: «Удачной охоты, рейнджеры!»[83]

Один сапер, который в составе 4-й пехотной дивизии высаживался в секторе «Юта», в письме домой признался, что, когда спускали шлюпки с корабля, он чувствовал себя одиноким, как никогда в жизни. «Лодка плюхается в воду с такой силой, что всех в ней подбрасывает вверх. Отплыли, и через секунду-другую корабль уже казался смутным пятном в мире тьмы, а вскоре совсем исчез из виду».

Пока десантные суда выстраивались согласно требованиям устава, два офицера-рейнджера подскочили на месте, услыхав страшный взрыв. Завертели головами, пытаясь разобраться, что же случилось. «Это, джентльмены, – пояснил подошедший к ним главный корабельный старшина, – линкор «Техас» начал обстрел побережья Нормандии». Те, кто плыл к берегу в шлюпках, ощущали ударную волну от проносившихся над головой снарядов, выпущенных орудиями линкоров и крейсеров. Открыли огонь из орудий главного калибра и остальные корабли огневой поддержки Западного ОТС, которые обеспечивали высадку в секторах «Юта» и «Омаха». В отличие от кораблей Королевских ВМС, орудийные башни которых вели огонь по очереди, американские линкоры «Техас», «Арканзас» и «Невада» сразу давали залп всеми 14-дюймовыми (калибра 355,6 мм) орудиями одного борта. Стороннему наблюдателю в такой момент казалось, будто взорвался весь корабль. Все сотрясалось даже на значительном расстоянии. «Когда стреляют орудия большого калибра, – отметил Людовик Кеннеди, – чувствуешь себя так, словно кто-то обхватил тебя руками и хорошенько сдавил». Позади пролетевшего снаряда возникал вакуум. «Странно было видеть, – писал старший сержант из 1-й дивизии, – как вода поднимается вверх, тянется вслед снаряду, потом падает обратно в море».

Очень многих страшно мучила морская болезнь, когда плоскодонные лодки вертело и крутило на полутораметровых волнах. «Мы смотрели на соседей, – писал один рядовой, – и видели, как они то ухают вниз, то вновь выныривают на своих корытах». Осматриваясь вокруг, он еще заметил, что «и море, и небо, и корабли – все было какого-то оловянного цвета».

Вымокшие в брызгах морской воды англичане и американцы одинаково жалели, что съели до крошки свои «завтраки приговоренных». У многих отварная солонина тут же просилась обратно. Быстро наполнявшиеся промокшие гигиенические мешочки тут же рвались, тогда приходилось блевать в каски, которые потом споласкивали под набегающими волнами. Корректировщик огня английской корабельной артиллерии, направленный на берег вместе с солдатами американской 50-й дивизии, не без иронии наблюдал такую сценку: старший офицер, горделиво восседавший в своем джипе, приходил в ярость, когда солдат тошнило с наветренной стороны, и плоды их мучений сносило на него. Впрочем, морская болезнь имела совсем не веселые результаты: пока доплыли до берега, многие были совсем обессилены.

Уважительную причину дрожать от страха имели экипажи танков, которым предстояло вот-вот двинуться вплавь. Это были специально разработанные танки «Шерман ДД», то есть с двойным движителем – они были снабжены складным водонепроницаемым экраном и гребным винтом. Смысл такого изобретения состоял в том, чтобы врасплох захватить немцев, пустив на берег танки вместе с передовыми подразделениями первого эшелона пехоты. Неузнаваемые на плаву, они внезапно высадятся на берег и окажут огневую поддержку, помогая уничтожать вражеские доты и артиллерийские позиции. Но «Шерманы ДД» не были рассчитаны на такое сильное волнение на море, поэтому некоторые танкисты, напуганные проводившимися еще в Англии тренировками со спасательным аппаратом Дэвиса[84], предназначенным для моряков-подводников, наотрез отказались быть «клятыми моряками в клятом танке». Над водой возвышался лишь командир танка, стоявший позади орудийной башни; остальные члены экипажа оставались внутри машины, а механику-водителю через перископ было ничего не видать, кроме темно-зеленой мути.

Первоначально предполагалось спустить танки на воду более чем в 7 км от берега – вне досягаемости немецкой береговой артиллерии, но из-за сильного волнения на море пришлось план менять. Майор Джулиус Нив из 13/18-го гусарского полка[85] вместо прежнего получил новый приказ: «Плавающие – с пяти тысяч». А Шервудские егеря спустили свои танки на воду еще ближе к берегу, причем значительно ближе, но даже при таких условиях пять плавающих танков из двух батальонов перевернулись и пошли ко дну. Экипажи большинства машин сумели выбраться из них и были спасены, но кое-кто все-таки утонул. Куда хуже пришлось американским батальонам плавающих танков – частично из-за того, что к западу течение сильнее, но главным образом из-за того, что их по приказу спустили на воду слишком далеко от берега.

С первыми проблесками зари глазам обороняющих побережье немцев предстал находившийся уже невдалеке гигантский флот. В штабе 352-й пехотной дивизии не смолкали полевые телефоны. В 05:37 726-й пехотный полк доложил: «Напротив селения Анель [сектор «Голд»] разгружается множество десантных кораблей, развернувшихся носом к берегу. Боевые корабли ведут по берегу огонь из всех бортовых орудий». Через несколько минут командир дивизии позвонил своему непосредственному начальнику – командиру 84-го корпуса генералу Марксу – и доложил, что «в свете последних событий» считает необходимым отозвать поисковую группу в составе трех батальонов под командованием подполковника Мейера, высланную против «взрывающихся манекенов». Маркс с ним согласился. В 05:52 последовал доклад из артполка 352-й дивизии: «От 60 до 80 быстроходных десантных судов идут к берегу у Кольвиля [сектор «Омаха»]. Боевые корабли противника находятся в открытом море, вне досягаемости наших орудий».

Когда солдаты на десантных кораблях уже могли относительно ясно видеть берег, начался последний этап обстрела побережья, и участвовали в нем корабли-ракетоносцы. Они представляли собой приспособленные корабли типа LST, на которых смонтировали в общей сложности тысячу ракетных установок. На направляющих каждой лежало по одной ракете длиной примерно метр, а в трюмах ждала своей очереди еще тысяча ракет. При залповой стрельбе рев летящих ракет нагонял страх. Один солдат Гемпширского полка, плывший в шлюпке к сектору «Голд», обратил внимание на проносящиеся над головой снаряды и ракеты и прокричал товарищу: «Представь, если бы у тебя на тарелке за завтраком было столько всего!» Командир корабля-ракетоносца Королевских ВМС вскрыл пакет с секретным приказом и похолодел от ужаса: ему предписывалось обстрелять расположенный в устье реки Див чудесный курортный городок Кабур. Для офицера-франкофила и горячего поклонника творчества писателя Марселя Пруста это было сродни святотатству. Ведь Кабур – город, описанный Прустом под названием Бальбек в романе «Под сенью девушек в цвету».

Жуткое зрелище и грохот ракетных залпов заметно подняли настроение готовящимся к десантированию солдатам, но те, кто шел на шлюпках к сектору «Омаха», не могли не видеть: ракеты «совершенно не попали в намеченные цели. Все ракетные снаряды с большим недолетом упали в воду».

Как раз тогда, когда первый эшелон десантников шел к берегу, генерал Эйзенхауэр размышлял об оптимистическом докладе Ли-Мэллори: потери среди парашютистов оказались куда меньше, чем того опасались. В штабе Рамсея тоже не скрывали глубокого удовлетворения тем, как прошло форсирование Ла-Манша. До сих пор с трудом верилось в такую удачу: минные тральщики вообще не понесли потерь – чудо, да и только! Эйзенхауэр быстро составил доклад в Вашингтон, генералу Джорджу К. Маршаллу, потом вместе с помощниками подготовил текст официального сообщения для печати. Немцы, впрочем, успели первыми выступить с официальным сообщением, однако в нем, к неожиданному удовольствию генералов и офицеров ВШ СЭС, говорилось, что высадка противника произошла на берегу Па-де-Кале. Похоже, не зря столько усилий было потрачено на осуществление плана «Фортитьюд» и отвлекающие мероприятия в восточной части Ла-Манша.

Прошло ровно шесть месяцев с того дня, как в штабном автомобиле на аэродроме Туниса президент Рузвельт сказал Эйзенхауэру: «Ну что, Айк, будете командовать “Оверлордом”». Но день, который Роммель назовет «самым долгим», еще только начинался. Вскоре поступило тревожное сообщение от близкого друга Эйзенхауэра – генерала Героу, командира 5-го корпуса, который высаживался в секторе «Омаха».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.