IV. Суровые будни

IV. Суровые будни

Отрепетированный «балет» начался, когда мы получили очередной вызов. Известно, что пожарники не патрулируют улицы города, чтобы вовремя заметить столб дыма на горизонте. Мы, саперы, в этом смысле от них мало отличаемся: не разъезжаем с утра до вечера по городу в поисках самодельных взрывных устройств. Вместо этого мы несем круглосуточное дежурство. Весь наш лагерь постоянно ждал новостей: каждый напряженно прислушивался, не зазвонит ли телефон, мышцы напрягались в ожидании, человек напоминал сжатую пружину. Роботы и взрывчатка были заранее погружены на вездеходы, стоявшие во дворе «под парами», ворота ангара, на которых висели бронежилеты и каски, открыты. Группы саперов разбирали снаряжение, упаковывались и распаковывались, проверяя и перепроверяя состояние каждого предмета. Ежедневно обновлялись и подвергались учету запасы взрывчатки. Аккумуляторы питания роботов ежедневно подзаряжались малым током в специальных зарядных устройствах. Генератор заградительных радиопомех ежедневно включался и проходил полный рабочий цикл с подтверждением загрузки данных в память. Взрывозащитные костюмы, имевшиеся в каждом вездеходе, ежедневно осматривались: проверялись брюки, подтяжки, защита позвоночника, гульфик, тесемки, впитывающая прокладка-подгузник, тяжелая куртка и передняя кевларовая[10] пластина, быстро размыкаемые пряжки, шлем с воздухозаборной трубкой, микрофон и электрические разъемы для подключения вентилятора, набор новых батарей и ветошь для протирки смотрового щитка толщиной в два дюйма.

Перед выездом на задание каждый из нас выполнял свой собственный ритуал. Никто не брался за дела, которые нельзя было отложить. Кто-то снова и снова перебирал и чистил автомат. Кто-то читал последний мейл от жены или подруги. Менгерсхаузен спал, приоткрыв один глаз; на голове у него была черная вязаная шапочка, которую он не снимал даже в разгар жаркого лета. Юбэнк надевал огромные солнцезащитные очки и шелковый халат в стиле Хью Хефнера[11] — он называл это единственно подобающей домашней одеждой — и усаживался с чашкой особым образом приготовленного превосходного кофе смотреть запись старого телесериала «Частный детектив Магнум». Кинер корпел над книгами учета снабжения, ворча, что никто не заполняет бумаги, как полагается. Митчел и Крисп, один темнокожий, другой белый, курили и шутили у входа в ангар — ни дать ни взять соучастники преступления. Я без конца читал отчеты, писал отчеты, переписывал отчеты и придумывал отговорки, для того чтобы не писать отчеты. Эти занятия заполняли время между телефонными звонками и не позволяли медленно умирать от напряженного ожидания. Отдел оперативного дежурства, где всегда были люди, существовал исключительно для того, чтобы отвечать на звонки. Чтобы не пропустить вызов.

Иногда мы слышали вдалеке раскаты грома в ясный день или видели, как над городом поднимается черное облако дыма, — сразу становилось понятно, что надо ждать вызова с минуты на минуту. Но это была редкая удача. Обычная рутинная работа, вереница дел, долгое ожидание, и вдруг тишину пронзает телефонный звонок. Тот самый. Нас вызывают — пора ехать.

Сейчас стоит мне только закрыть глаза и дать волю воспоминаниям, как я отчетливо вижу каждое заученное движение, каждый шаг на пути от моего стола к вездеходу по бетонному полу ангара. Вижу листочки, прикнопленные к листу фанеры на стене над телефоном, компьютер, с которого распечатывались подробные карты районов, куда нас вызывали, пыль на сером полу, место на стеллаже, где хранился мой пистолет, створку взрывостойких ворот ангара с металлическим крючком, на котором висел мой бронежилет, содержимое каждого кармана бронежилета.

Мозг разлетается вдребезги от взрывов; удары взрывной волны крадут у меня, стирают, рвут в клочья воспоминания о собственных детях. Почему же я помню до мельчайших подробностей все мои телодвижения после получения вызова? Меня окружают предметы, напоминающие об этом. Все вспоминается само собой. Мои ботинки — все до единого — полны песка. Мой автомат всегда готов к бою. Я помню весь свой путь до вездехода, как отцы помнят первые шаги своих детей.

Когда раздался телефонный звонок и мы приняли вызов, я приступил к «ритуалу». Выбежал из помещения, где мы с оперативным дежурным отвечаем на звонки и где на стене висит огромная карта Киркука. Крикнул ребятам из дежурной группы: «Подъем! Пора ехать, нас ждет работа!». Подбежал к стеллажу с оружием, заправил в брюки длинную камуфлированную под пустынный ландшафт форменную рубаху, чтобы не мешала, взял с полки пистолет калибра 9 мм, засунул его в задний карман брюк, потом схватил автомат и выбежал из рабочей зоны в просторное помещение ангара. Прошел по грязному полу мимо стеллажей с запасными роботами, рациями и снайперскими винтовками калибра 0.50 к моей амуниции. Сперва надел бронежилет, застегнул его, закрепил ремнями наплечники. Поверх бронежилета — разгрузочный жилет, по карманам которого рассованы шесть магазинов к автомату, запасная обойма к пистолету, фонарик, щипцы для обжима капсюлей-детонаторов, многофункциональный инструмент Лезерман[12], нож, записка, в которой жена умоляла меня вернуться домой, четки (память о покойной тетушке Мэри) и освященный монашеский наплечник — для уверенности, что в случае гибели я не попаду в ад, что бы ни пришлось сделать, выполняя боевое задание. Пистолет я засунул в кобуру на левом боку. Надел каску, перчатки, солнечные очки, вставил в уши затычки. Прищелкнул к автомату магазин, передернул затвор, дослал патрон в патронник.

Я и сегодня могу все это проделать. Я ведь делаю это каждый день.

Возвращаюсь к оперативному дежурному, чтобы выспросить у него, где обнаружили СВУ, заминированный легковой автомобиль, воронку, оставленную на шоссе взрывом, от которого пострадала автоколонна. Мы разворачиваем карту, смотрим.

«Слушай, да мы только вчера там побывали! Помнишь второе взрывное устройство с нажимной крышкой — оно было спрятано возле того места, где мы собирались работать? Там еще Юбэнка зацепило».

За последнюю неделю это третий случай обнаружения заминированного автомобиля в нашем районе. Каждый выезд отмечался канцелярской кнопкой на карте Киркука, занимавшей всю стену. Утыкавшие всю карту кнопки наводили на мрачные мысли.

Вызовы поступали к нам круглые сутки. Утром во время завтрака сообщали о ракетах. С полудня до вечера — о заминированных машинах. Сообщения приходили между молитвами, о которых возвещали муэдзины с минаретов. После ужина с наступлением темноты. После комендантского часа, когда обычные граждане сладко спят в своих постелях и лишь самые отчаянные выходят на улицу, рискуя нарваться на патруль.

Трэй сказал, что ощущение сегодняшнего дня не приходит, пока не поспишь. Иногда вызовов накапливается так много, что вчера переходит в завтра, минуя сегодня.

Рассвет, пробуждение, чуть теплая жидкая овсянка на завтрак; поспешная зачистка двух привезенных ночью неразорвавшихся «стотридцаток» (снарядов калибра 130 мм); затвердевшие котлеты в зачерствевших булочках вместо обеда; послеполуденная поездка в центр города, где во второй половине дня регулярно взрываются автомобили, направляемые самоубийцами во двор школы или к полицейскому участку; еженедельная порция адобо[13] из свинины; сумерки; сообщение осторожного патруля о подозрительном мусорном мешке, что на поверку оказывается ложной тревогой; в полночь едим жесткие, как резина, бифштексы и оладьи, потом бесконечно долго едем в кромешной тьме по пустыне (скорость редко превышает тридцать километров в час) на место обнаружения приводимого в действие мобильным телефоном взрывного устройства с двухтоновым многочастотным декодером — его обнаружили ребята из автоколонны, выполнявшей дальний рейс, — и также долго возвращаемся обратно; опять светает; мы завтракаем ломтями острой колбасы и холодным омлетом, потом ликвидируем тайник с оружием в центре Хавиджи, для чего приходится обыскивать дом за домом в оцепленном квартале; потом опять едим затвердевшие гамбургеры и, вконец измотанные и уже ничего не соображающие, засыпаем.

Сегодняшних дней в нашей жизни не было. Она вся состояла из вчера и завтра.

Самые неприятные вызовы — те, что приходят вскоре после полуночи или незадолго до рассвета. Иногда просто кожей чувствуешь: вот-вот придет вызов; ощущение витает в воздухе. День выдался спокойный. Может, дело в хорошей погоде — хаджи не любят выходить из дому в холод и в дождь. Так что долгий жаркий день без происшествий предвещает долгую жаркую хлопотливую ночь. Когда сидишь и ждешь вызова, тебе не до сна. Что толку ложиться, если знаешь, что поспать все равно не дадут? Но вот ты сидишь и ждешь, а вызова все нет. Время — двадцать два часа. Двадцать два тридцать.

— Ну что, Прайс, как ты считаешь, вызовут нас куда-нибудь сегодня ночью? — спрашиваешь ты.

— Не-е, не думаю. Отправляйтесь-ка вы на боковую, — отвечает Прайс — темнокожий парень могучего телосложения, заботящийся о нас, как клушка о своих цыплятах. Скрестив на широкой груди руки, в обхвате что твои ляжки, он читает донесения разведки. Прайс дежурит у телефона каждый вечер и еще больше меня страдает от бессонницы.

— Я еще немного подожду.

Я иду в соседнее помещение и сажусь играть в Хало[14]. Каждый пришелец — злодей и должен умереть. Проще некуда. Двадцать три часа. Двадцать три тридцать. Вызова все нет. Но сидеть и ждать больше нет сил — глаза слипаются.

— Прайс, я валюсь с ног. На сегодня с меня хватит.

— Правильная мысль, сэр.

Через полчаса Прайс стучится в твою дверь, чтобы сообщить, что пришел вызов. На шоссе, которое наши военные прозвали дорогой Черри[15], предстоит обезвредить целую серию похожих на елочные гирлянды взрывателей и два неразорвавшихся снаряда калибра 122 мм. Ты вскакиваешь с постели и начинаешь ритуал: надеваешь свою амуницию, быстро хватаешь банку энергетического напитка с кофеином и сахаром, запрыгиваешь в вездеход, залпом выпиваешь тошнотворное пойло — тебя мутит, ты открываешь дверь, блюешь на привыкшую к этому землю, — и вот ты готов работать до утра, поспав всего полчаса.

Ты покидаешь лагерь, покидаешь передовую оперативную базу, выезжаешь за проволочное ограждение, проезжаешь мимо охранников и прожекторов, мимо взрывозащитных барьеров и бронированных ворот и мчишься навстречу неизвестности.

Что чувствует человек, выезжая за ворота базы? Какие мысли приходят в голову солдату, оставившему позади охраняемую территорию, окруженную забором, создающим иллюзию безопасности? Я вспомнил своего дядю, который под обстрелом летал на «Геркулесе» над джунглями Лаоса, Камбоджи и Вьетнама. Вспоминаю деда, построившего двойную взлетно-посадочную полосу на острове Гуам в 1944 году. Вспоминаю другого своего деда, который десантировался на юге Франции и дошел до Берлина. Вспоминаю прапрадеда, который был лесорубом и фермером в поселке Норт-Пайн-Гроув, штат Пенсильвания. В возрасте сорока одного года он, еще недавно приплывший в Америку на пароходе, бывший солдат кайзеровской армии, а теперь мирный пахарь и хозяин свинофермы, оставил дома семерых детей (к концу жизни у него их было девять), бросил посреди борозды плуг и вступил в 63-й Пенсильванский добровольческий полк, в составе которого отправился на юг. Он принял участие в Кампании на полуострове[16] и во втором сражении у реки Бул-Ран. Десять месяцев спустя прапрадед вернулся домой с пулевым ранением и медалью «Багровое сердце». Каким вернусь домой я?

В то время, как за толстыми стеклами окон вездехода медленно проплывают клубы пыли, пальмовые рощи и пустынные пейзажи, я предаюсь раздумьям. Можно ли что-нибудь узнать о моих дальних предках? Как глубоко в истории можно отследить наш род? Какая кровь течет в моих жилах? Может быть, я принадлежу к древнему роду? Что такого сокрыто во мне, что может неожиданно проявиться и помочь решить этот вопрос, волнующий людей с незапамятных времен? Сколько крови пролили мои предки на полях сражений в империях, которые появлялись и исчезали, на необитаемых зеленых островах и в холодных лесистых горах, о которых слагались мифы, в землях и странах, которые бесчисленное множество раз меняли свои названия? От скольких стрел мне удалось увернуться? Сколько винтовок я перетаскал на плече? Сколько ран перевязал? Сколько шлемов и касок венчали мою голову? Говоря «я», я отождествляю себя со всеми моими предками, когда-либо жившими на земле.

Что же мне предстоит в себе открыть на новом витке жизни?

Ночью, когда я лежу в темноте у себя в спальне и пытаюсь заснуть, от меня отделяется верхняя часть головы. Что-то распирает грудь, и я разбухаю; на меня обваливается потолок, и в черепе образуется аккуратная трещина, сзади ровнехонько огибающая голову от виска до виска. Я чувствую, как верхушка черепа отделяется и откидывается. Оттуда выползает паук и устремляется к потолку. Я чувствую, как его лапки одна за другой отрываются от поверхности моей головы, как из затылочной части черепа формируется его тело. И вот уже огромный серый волосатый паук бегает по потолку, по стенам и по ступне, что покоится в коробке в углу комнаты.

Жить, зная о том, что ты ненормальный, невыносимо. Проснувшись утром, я открываю глаза и лежу не шевелясь. Только в это время суток ощущение Безумия ненадолго перестает быть всепоглощающим. День только начался, и Безумие еще не успело набрать силу: несколько мгновений оно подремлет. Как бы я хотел, чтобы эти мгновения растянулись на целый день!

Однако каждое утро в голове первым делом возникает один и тот же вопрос: сегодня я снова буду Безумцем?

На этот вопрос я неизменно отвечаю «да» — еще до того, как мои босые ноги коснутся пола, заорут дети и жена начнет торопливо собираться на работу. С этой минуты мой день превращается в адский марафон с подергиванием глаза, ноющей болью в ребрах, бульканьем в сердце и распиранием грудной клетки. Так будет вплоть до того мгновенья, когда — через восемнадцать часов! — после долгой борьбы с бессонницей я снова впаду в забытье в своей постели.

Когда я готовлю детям завтрак, я чувствую, что нахожусь во власти Безумия.

Когда я отвожу их в школу, я во власти Безумия.

Когда я сижу за компьютером и работаю над слайдами своей пауэрпойнтовской презентации, я во власти Безумия.

Когда я дожидаюсь ужина, который вот-вот будет готов, я во власти Безумия.

Когда я сажусь в самолет, я во власти Безумия.

Когда ступня стоит в коробке, я во власти Безумия.

Когда я читаю детям книжку перед сном, я во власти Безумия.

Когда я ложусь вечером рядом с женой, я во власти Безумия.

Потом я засыпаю, и все повторяется сначала. Почему?

Ощущение Безумия не дает ни на чем сосредоточиться, отравляя каждое мгновение. О нем не удается забыть ни на минуту. Оно клокочет, бурлит, громыхает, распирает грудную клетку, непомерно раздувая ее, так что я сам себя не узнаю. Мои страдания только усугубляются.

Каждое утро я просыпаюсь с надеждой, что я снова в порядке. Каждое утро я понимаю, что Безумие никуда не делось. Я держусь из последних сил. Проходит месяц за месяцем.

Это моя новая жизнь. И эта жизнь невыносима.

Я так больше не могу.

Я ненавидел ночные вызовы. Так же, как их ненавидели ребята из группы сопровождения. Да, у нас были всякие навороченные ОНВ (очки ночного видения) и прочие приспособления, делающие нас, как любят выражаться пехотинцы, «повелителями ночи». Однако мы ими не пользовались. Дело в том, что нам приходилось разъезжать по городу в потоке машин, и если бы мы не включали фары, то задевали бы все гражданские автомобили, встречавшиеся на пути к СВУ. Так что если бы события развивались по наихудшему сценарию, то затаившиеся в темных домах нехорошие парни запросто могли бы достать нас — ведь два ярко-белых пятна света спереди и два красных огня сзади были идеальной мишенью.

Вызов поступил от обычного отряда армейского патруля (отряд назывался Кугуар-13). Бомбу обнаружили на мосту через речку Хаса, что протекает через центр Киркука, пересекая его с севера на юг. В это время года речка пересыхает, и от нее остается лишь тоненький ручеек. Под огромным мостом, как большие ссадины, темнели полоска ручья и вади — сухие русла рукавов — с кроличьими норами. Светясь отраженным светом, мост представлял собой отличную мишень.

Утешало одно: время было не очень позднее — только что стемнело. В тот вечер патрули приступили к поиску взрывных устройств и обнаружили их раньше обычного: когда пришел вызов, я и ребята из моей группы еще не легли спать. Это означало, что город и хаджи тоже еще не спят. Миллионное население Киркука состоит из арабов, курдов и турок, и все они считают его своим, поскольку их предки жили на этой земле с незапамятных времен, попеременно занимая город в разные века. Среди этих трех народов курды оказались самыми умелыми организаторами: они сумели занять руководящие политические посты, взять под контроль правоохранительные органы и сосредоточить в своих руках военную власть, после чего у них возник план возродить Курдистан — страну, в которой курдское население будет превосходить по численности другие народы. Арабы, переселившиеся в Киркук во время правления Саддама, не захотели мириться с попытками курдов силой вытеснить их из города и потому одобряли акты возмездия со стороны организованных групп террористов. Кровь и насилие, захлестнувшие город, отнимали у людей надежду на будущее: кровь пропитала землю так глубоко, что просочилась даже через скалистый грунт пустыни, подпортив запасы нефти в подземных нефтехранилищах.

На расположенную прямо перед ангаром площадку для стоянки и выгрузки оборудования въехали четыре «хамви». Надев кевларовые каски такого песочного оттенка, что рыжеватые волосы Кастельмана сливаются с каской в одно целое, мы подошли к вездеходам. Экипажем головной машины был «Байонет 23». «Байонет» редко сопровождал нас. Обычно эту работу выполнял взвод минометчиков «Сайко»[17]. Но в этот вечер «Сайко» был на выезде, обеспечивая личную охрану командира бригады, так что «Байонету» пришлось довольствоваться тем, что они будут сопровождать нас. Или нам — тем, что мы поедем в сопровождении «Байонета».

Мы поздоровались за руку, перебросились парой шуток и принялись изучать карту, чтобы понять, куда ехать. Нам предстояло обезвредить СВУ по прибытии на место; задача же «Байонета» заключалась в том, чтобы доставить нас туда невредимыми и защищать, пока мы работаем. Такие выезды прежде мы совершали много раз, однако сейчас загвоздка была в том, что нам предстояло взять с собой пассажира. Полковник, мой непосредственный начальник, волновался за исход операции. Он плохо представлял себе, чем мы занимаемся. Он не понимал, почему ребята из ВВС разъезжают по земле с солдатами сухопутных войск, рискуя жизнью и здоровьем. Он не понимал, что саперы из разных родов войск вполне могут заменять друг друга, что в ВВС, на флоте, в морской пехоте и в сухопутных войсках саперы с самого первого дня проходят обучение практически по одной и той же программе. Он не понимал, что нашивки с надписью «ВВС США» на наших формах не имели для нас большого значения. Он не понимал, что теперь нам проще найти общий язык с ребятами из сухопутных частей, что у нас больше общего с пехотинцами, выезжавшими каждый день «за проволоку», чем с механиками и компьютерщиками, никогда не покидавшими безопасную территорию авиабазы. Ему хотелось все увидеть своими глазами, и я не мог ему этого запретить. Он просидел у нас целый день, ожидая вызова. Это был его шанс. Пока мы обсуждали детали операции, он стоял поодаль, внимательно слушал наш разговор и не задавал вопросов. Когда мы разошлись и сели по машинам, я посадил его на заднее сиденье справа по ходу движения — самое безопасное место в вездеходе.

Наша колонна из пяти вездеходов покинула территорию лагеря и выехала за ворота базы. Мы включили генератор радиопомех — в просторечии «глушилку», зарядили и поставили на предохранители автоматы и загромыхали по серпантину. Сразу же за проволочным ограждением колонна повернула направо и влилась в нескончаемый поток машин, которые шли в сторону Киркука. Двигаясь на юг по дороге Черри, мы доехали до автодилерского центра, где пару дней назад расследовали инцидент с заминированным автомобилем, потом повернули налево. Мы мчались посередине дороги с максимальной скоростью, какую могут выжать «хамви», и встречавшиеся на пути машины прижимались к обочине, чтобы мы их не переехали. Все водители в Ираке знают, что останавливаться на дорогах опасно, и стараются этого не делать, но, когда военные сворачивают с дороги, гражданским приходится съезжать на обочину и останавливаться, чтобы избежать столкновения. Когда мы поворачивали налево, оператор наведения, сидевший впереди с лазером в руках, направлял ослепительный зеленый луч в глаза водителям встречных машин и принимался им мигать. Когда тебя ослепляют, ты поневоле сразу останавливаешься. Так, рассекая людское море и оттесняя автомобили, наша колонна мчалась в сторону моста, приближаясь к нему с западной стороны. Полковник тихо сидел в довольно неудобной для его долговязой фигуры позе, зажатый между окном из бронированного стекла и оборудованием для дистанционного управления роботами, и, неловко сжимая в руках до блеска начищенный автомат, неотрывно смотрел в окно на проплывающий мимо город. Он никогда прежде не бывал за пределами ПОВ.

Когда мы приехали на место, несколько вездеходов отряда «Кугуар-13» уже ждали нас на пустой автостоянке возле моста. Наш вездеход подрулил к находившейся в середине колонны командирской машине, мы припарковались, и Кастельман вышел, чтобы поговорить с сержантом, который командовал оцеплением, и выяснить обстановку.

Нет, обычно они не работали в этом секторе — просто проезжали мимо, возвращаясь к себе после очередного патрулирования. Да, они перекрыли движение по обе стороны моста. Нет, точное место обнаружения СВУ они не засекли. Да, оно точно находится на мосту, но, когда его обнаружили, было уже темно, и теперь они не могут с уверенностью указать это место. Как оно выглядело? Как куча мусора. Да-а, вот уж поистине полезная информация. Ведь в этом забытом богом краю на всех обочинах сплошной мусор — какой город и какую дорогу ни возьми. Охренеть.

Я вышел из машины и окинул взглядом дорогу и мост, уходивший во тьму. Где-то неподалеку шла перестрелка, и время от времени шальные пули с визгом ударялись о броню вездехода и стены близлежащих брошенных домов, большей частью полуразрушенных. Из-за яркого света фар вездеходов мы не могли увидеть мост целиком: его дальний конец полностью растворялся во мраке ночи. Закрывшись, насколько это было возможно, ладонью от прямого света фар, я вперился взглядом в мерцающие огни города на другой стороне вади. К белому и желтому свету уличных фонарей иногда добавлялись красновато-белые вспышки выстрелов из оружия малого калибра; пару раз я услышал, как где-то совсем рядом пуля со звоном ударилась о металл. Левее того места, где я стоял, почти над моей головой застрочил короткоствольный пулемет — это башенный стрелок из «Кугуара», определив направление, откуда стреляли, дал ответный огонь. Вскоре после этого стрельба на время стихла.

Кастельман решил прямо здесь достать робота, оснащенного небольшими видеокамерами и фонарями, и отправить его по мосту в непроглядную тьму на поиски СВУ. Я не стал возражать. В конце концов, за выполнение технической части задания отвечает командир саперного подразделения. Я отвечаю за все остальное.

Направившись обратно к вездеходу, чтобы приготовить заряд взрывчатки для робота, я наткнулся на полковника.

— Что происходит? — спросил он.

— Пожалуйста, вернитесь в машину, сэр.

— Но почему?

— Потому что по нам стреляют.

Полковник был шокирован и смущен, но подчинился, вернулся к вездеходу и сел на свое место. Перед запуском робота я, как водится, закурил, потом, не вынимая сигареты изо рта, порылся в заднем отсеке вездехода, отыскал старую пластиковую бутылку из-под энергетического напитка, наполненную смесью воды с взрывчаткой, подготовил смесь к детонации и передал роботу.

В нашем распоряжении было много всяких роботов — для каждой конкретной задачи имелась отдельная модель. «Пэк-Бот» — маленький, но достаточно удобный в управлении робот, не настолько тяжелый, чтобы одному человеку было не под силу его поднять и перетащить на небольшое расстояние, — был оснащен механической рукой с четырьмя суставами и многокамерной системой видеонаблюдения. Неказистый, но износоустойчивый «Талон» был крупнее, массивнее и прочнее «Пэк-Бота». Самым крупным был робот F6A Он весил около ста восьмидесяти килограммов, но при этом был удивительно прочным и, будучи оснащен отличными осветительными приборами и видеокамерами, мог запросто приподнять и развернуть сорокапятикилограммовую емкость. У каждого сапера была своя любимая модель. Для работы в темноте с неизвестным типом СВУ Кастельман выбрал F6A.

Механическая рука робота крепко обхватила протянутый мною подрывной заряд и ловким движением выхватила его из моих рук — это постарался Менгерсхаузен, управлявший роботом из вездехода при помощи специального оборудования. Манипуляции выполнялись при помощи индивидуального блока управления (он открывался щелчком), монитора на жидких кристаллах, приборной доски с джойстиком, наборных дисков, двухпозиционных переключателей и систем дистанционного управления. Вся эта техника позволяла укрытому броней «хамви» роботоводителю направлять движения робота и видеть все, что попадало в объективы многочисленных видеокамер. Ориентироваться в пространстве, манипулируя роботом, неимоверно трудно — на расстоянии теряется ощущение глубины, поэтому роботоводителям приходилось постоянно тренироваться, оттачивая свое мастерство. В составе каждой группы саперов был свой специалист. Все его мысли были сосредоточены на работе с роботами — думать о чем-то еще ему просто было некогда. В нашей группе роботоводителем был тихий и скромный Менгерсхаузен, никогда не снимавший свою вязаную шапочку.

Я помахал рукой в камеру, закрепленную на мачте робота, показывая Менгерсхаузену, что путь свободен и робот может начать движение. F6A с грохотом зашагал по дороге на мост, ища таинственную кучу мусора.

Секунды превращались в минуты. Прошло несколько минут. Мусора вдоль дороги было полно, но нигде не было бомбы. Когда робот разворошил восьмую по счету кучку и ничего там не обнаружил, Кастельман начал терять терпение и вызвал по рации группу охраны «Кугуар-13».

— Где это гребаное взрывное устройство? — спросил он учтивым тоном.

— Вы что, не можете его найти?

— Не можем.

— М-да… — В динамике рации повисла пауза. — Возможно, оно ближе к другому концу моста, — наконец ответил «Кугуар-13».

Мост через речку Хасу растянулся почти на километр. Предельное расстояние, которое способен пройти наш робот, гораздо меньше. С того места, где мы остановились, до бомбы было не добраться. Группа сопровождения привезла нас к мосту не с той стороны.

Мрак окутавшей пустыню ночи сгущался, духота становилась нестерпимой, и пот закапал со лба на кончик носа, на грудь и автомат. В воздухе чувствовалось напряжение, город был охвачен смятением и тревогой. Выстрелы с другой стороны вади участились. Гудки автомобилей, скопившихся перед мостом, после того как группа сопровождения перекрыла движение, становились все нетерпеливее. Время от времени выстрелы раздавались позади или сбоку от нас, но потом стрельба внезапно прекращалась. У линии оцепления образовалась небольшая толпа любопытных: люди, достав мобильники, что-то кричали в трубку своим детям, почти не обращая внимания на стрельбу. Киркук, брошенный на произвол судьбы в северной гористой части Ирака, вполне мирный город, но по ночам порой преображается, ворочается, превращаясь в живое существо. Разлитое в воздухе напряжение росло, по коже начинали бегать мурашки. Мы прямо чувствовали, как город свирепеет, становится агрессивным, необузданным, как в нем зреют беспорядки. Радостное возбуждение и ужас охватывают тебя, когда понимаешь, что именно к тебе тянутся щупальца ненависти. Весь этот город был на грани массового помешательства, а мы находились не с той стороны моста, с какой было нужно.

— Что теперь собираешься делать? — спросил я Кастельмана.

— Надо перебраться на другой конец, но объезжать мост слишком долго, — ответил он.

Кастельман был прав — объездной путь длиною в несколько километров занял бы около часа, так как дорога была забита машинами и они еле ползли.

— Предлагаешь проехать по мосту?

Мне не верилось, что я задал этот вопрос.

— Именно.

— Мимо бомбы, которую мы не можем отыскать? Под пулями?

— У тебя есть идеи получше? — Кастельман, похоже, на это не надеялся.

Я действительно не мог предложить ничего другого.

Через несколько минут, погрузив робота обратно в машину, покидав в багажник взрывчатку и заняв свои места в вездеходе, мы ехали по мосту. Ребята из «Кугуар-13» уже ждали нас на той стороне: прошел час с того момента, как они перекрыли встречное движение, заблокировав въезд на мост. Полковник, все это время просидевший в вездеходе с Менгерсхаузеном, недоуменно посмотрел на меня, как бы вопрошая: «Мы что, правда поедем через мост?». Я кивнул. И быстро погасив свет фар, мы нырнули в пучину сюрреализма.

Мы медленно ехали по мосту. Перед нами простиралось серое дорожное покрытие, едва различимое в непроглядной тьме. Стрельба на противоположном берегу не смолкала, но, пока мы ехали в одиночестве с выключенными фарами, по нам больше никто не стрелял — разве что изредка шальные пули со звоном отскакивали от бронированного кузова, напоминая назойливых насекомых, которые жужжат где-то рядом и до которых нельзя добраться. Сидевший за рулем Кинер смотрел вперед. Кастельман с Менгерсхаузеном высматривали на дороге и по бокам от нее подозрительную кучу мусора, перемешанного с землей. Я не отрывался от монитора глушилки.

Существует три типа СВУ: устройства, приводимые в действие жертвой, бомбы с часовым механизмом и устройства, срабатывающие по сигналу извне. Устройство, которое мы разыскивали, едва ли представляло собой противопехотную мину или бомбу, которая взрывается, когда рядом проезжает транспортное средство, — иначе бы оно взорвалось, как только его обнаружила группа «Кугуар-13». Срабатывание устройства в заранее установленное время тоже было маловероятно — такая тактика обычно используется для подрыва крупных объектов. Если террористы намеревались взорвать мост, они вряд ли выбрали бы устройство настолько компактное, что его можно спрятать в придорожной кучке мусора, да и откуда им было знать, когда именно мы поедем по мосту? Оставался лишь один вариант: взрывное устройство, которое срабатывает по специальному сигналу. Таким сигналом может быть снятие напряжения в длинном медном проводе, через который осуществляется электропитание. Или это может быть сигнал вызова, поступивший с мобильного телефона. Или код, переданный с портативной рации. Поскольку даже иракская служба безопасности сразу заметила бы любого, кто попытался бы протянуть восемьсот метров провода вдоль перил моста, вариант с проводом электропитания исключался. Оставалась возможность взрыва по радиосигналу. Предотвратить такой взрыв можно было только с помощью генератора радиопомех, оснащенного монитором, с которого я теперь не сводил глаз.

Зеленый светодиодный указатель непрерывно мигал, пока мы с черепашьей скоростью двигались по мосту. Генератор сканировал частоты и по несколько тысяч раз в секунду передавал в эфир подавляющие сигналы. На крохотном, сконструированном как бы шутки ради цифровом индикаторе отображалась кое-какая ценная информация. Это была простая цепочка чисел, которую надо было препарировать и над которой приходилось попотеть.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11

12 13 14 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 2 12 13 14 1 2 3 4 5 6

Каждое число соответствовало определенному частотному каналу. Генератор помех настраивался по очереди на все частоты и глушил все передаваемые на этих частотах сигналы. Цифры мелькали так быстро, что я едва успевал их различать.

7 8 9 10 2 11 12 13 14 1 2 3 4 5 6 2 7 8 9 10 2 11 12 13

2 14 1 2 3 4 5 2 6 7 8 2 9 10 11 2 12 13 2 14 1 2 3 4 5 2

— По-моему, оно уже где-то рядом, — крикнул я Кастельману.

6 7 8 9 2 10 11 2 12 13 2 14 1 2 3 4 2 5 6 2 7 8 2 9 2 10

2 11 2 12 2 13 2 14 2 1 2 3 2 4 2 5 2 6 2 7 2 8 2 9 2 10 2

— Мы почти наехали на него.

Две металлические коробочки в нашем вездеходе и две безобидные антенны, торчащие снаружи из его закаленной брони, состязаются в смекалке с врагом, который где-то прячется, пытаясь нас убить, пока мы едем по мосту. Слышит ли он шум вездехода? Видит ли нас? Не заметил ли предательских отблесков света на стеклах фар?

Вскоре мы наткнулись на брошенные посреди дороги машины — чуть не врезались в них. Когда «Кугуар-13» эвакуировал людей с моста, не все водители забрали свои старые разбитые «воксхоллы». Протискиваясь, как нитка сквозь игольное ушко, в проходы между этими легковушками и кучами мусора, под каждой из которых могла быть спрятана бомба, мы медленно доехали почти до середины пролета, выискивая бомбу, находившуюся где-то совсем рядом. Вдруг наш водитель резко затормозил.

— Почему мы остановились? — крикнул я Кинеру.

— Там кто-то наставил на меня автомат!

— Что?!

Мы с Кастельманом выскочили из машины. На мосту толпились иракские полицейские, рядом с которыми не было ни одного американца. На полицейских были голубые форменные рубашки, не заправленные в брюки; беспомощно щелкая затворами грязных автоматов Калашникова, иракцы выглядели растерянными. Я не говорю по-арабски, а наш переводчик остался у въезда на мост под защитой отряда «Байонет-23». Кастельман просунул свою светловолосую голову в вездеход, схватил рацию и стал кричать в нее, требуя объяснить, каким образом полицейские оказались на мосту одни в якобы наглухо закрытой зоне оцепления вблизи неразорвавшейся бомбы. По-видимому, самостоятельно обнаружив взрывное устройство, они охраняли его, дожидаясь нашего приезда. А теперь оказались в зоне обстрела без радиосвязи, между двумя американскими группами боевого охранения, к которым боялись приблизиться, чтобы ненароком не нарваться на выстрел. Я бы посмеялся над этой нелепостью, если бы сам не застрял на мосту вместе с иракцами.

Знаком пригласив полицейских следовать за мной, я укрылся за брошенной легковушкой типа седан — так, чтобы ее видавший виды кузов заслонил меня от взрыва находящегося прямо передо мной СВУ и от случайной пули (стреляли вдалеке справа). Несколько полицейских нерешительно подошли, больше опасаясь меня, чем пули. Инш’алла[18].

— Вам надо уйти с моста! — крикнул я, стараясь перекрыть голосом шум дизеля вездехода.

Мне ответили молчанием и пустыми взглядами. Я попытался повторить то же самое на языке жестов, помогая себе самыми простыми английскими словами.

— Сейчас там будет ба-бах! — сказал я и показал пальцем. Без толку. Иракцы о чем-то заспорили: судя по жестам, они никак не могли определиться, куда им идти.

Тут я заметил одного полицейского, который был поспокойнее остальных. Он стоял в сторонке и, похоже, не хотел вмешиваться. Подозрительно чисто выбрит, голова повязана платком, а темно-синяя рубашка — намного темнее, чем форменные рубашки. Усов нет, и лицо бледнее, чем у товарищей. Явно не араб и не курд. Турок? Призрак американца?

Я доверился интуиции.

— Слушай, как тебя там. Ты должен увести этих ребят с моста прямо сейчас. Вон туда, — я махнул в направлении, откуда мы приехали.

— Миста, миста! — заорал он в ответ, мотая головой и показывая руками, что не понимает. Но его «миста» мне не понравились. Я посмотрел на него, он — на меня. Через мгновение он уже бежал по мосту в ту сторону, куда я ему указал, крича полицейским, чтобы следовали за ним. Призрак исчез.

— Что, черт побери, это было? — спросил Кинер.

— Они не знают, что делать, — ответил я. Мы тоже не очень-то знали, что делать. — Поехали.

Мы снова заняли свои места в вездеходе и медленно-медленно поехали дальше, вглядываясь в смутные серо-черные очертания дороги. Кабину тускло освещал мерцающий зеленый свет монитора. Кастельман говорил по рации с командиром ожидавшей нас в конце моста группы «Кугуар-13», подготавливая ее к нашему прибытию. И тут Кинер внезапно взял вправо, съехал с центральной разделительной полосы, по которой мы все время двигались, дал полный газ и рванул прямиком на становящийся все ярче свет налобных фонарей солдат из группы боевого охранения. Я понял: мы нашли то, что искали.

Я быстро выглянул в окно и посмотрел вниз. Вот она. Ничем не примечательная на первый взгляд куча мусора. Необычным в ней было лишь то, что из нее торчала проволочка. Металлическая петля среди случайного нагромождения мусора. Такие кучи отходов можно увидеть на каждой улице… Только под этой кучей была взрывчатка — достаточно, чтобы убить меня на том месте, где я сидел. Считаные сантиметры отделяли взрывчатку от дверцы вездехода, от моих ног и сердца. В любой другой куче мусора тоже могло оказаться самодельное взрывное устройство. Здесь оно точно было. От сознания близости этой штуки мне стало не по себе, хотя я много раз имел с ними дело. Бомба лежала прямо тут, в шаге от меня, под окошком машины, и ждала.

Кинер доехал до конца моста, развернулся, и мы, наконец, с облегчением вздохнули, почувствовав себя под защитой встретившей нас группы охраны. Я снова выпустил робота, взял другую бутылку с взрывчаткой, залитой водой, дал эту бутылку роботу, и вскоре тот зашагал к интересующей нас куче мусора. Эту половину моста обстреливали меньше, но тут, как и на другом берегу, было настоящее столпотворение: свет фар вереницы автомобилей, непрерывные сигналы клаксонов, а по обеим сторонам дороги разбомбленные дома с пустыми глазницами окон. Справа от нас одиноко стоял частный дом с раскрытой настежь входной дверью. Вглядевшись в дверной проем, я заметил в доме какое-то движение, моргнул — и движение прекратилось. Надо обезвредить это взрывное устройство и сматываться отсюда.

Кастельман громко объявил, что робот нашел наш приз. Я снова забрался в вездеход и увидел на телеэкране блока дистанционного управления, как рука робота захватывает и начинает вытаскивать из кучи мусора портативный приемопередатчик. Что это за модель? Моторола 5320? Или 8530? Надо будет проверить потом, когда буду писать отчет. Обычно в этих краях террористы используют для подстраховки простой часовой механизм, запитанный от батарейки на девять вольт, и один-единственный электрический капсюль-детонатор. Рука робота поднялась, вытянулась, и мы увидели то, чего ожидали: портативный радиоприемник, подключенный к батарейке, которая, в свою очередь, соединялась с капсюлем, установленным на тяжелую серую минометную мину калибра 120 мм. Полковник подался вперед и застыл, глядя на экран, светившийся жутковатым светом во мраке ночи. Теперь осталось заложить нашу взрывчатку, все взорвать и убраться отсюда. Подобру-поздорову.

Я перебрался в задний отсек вездехода, чтобы приготовить заряд для детонации, но тут увидел, что машины группы сопровождения, перекрывавшие въезд на мост, выстраиваются в колонну. Группа собиралась уехать. Они не могут вот так уехать — мы еще не закончили работу!

— Почему группа сопровождения уезжает? — прокричал я сидевшим впереди товарищам, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не потонул в гуле дизеля.

Кастельман схватил рацию, но разговор получился короткий.

— «Кугуар-13» сообщает, что их вызвали расследовать взрыв автомобиля на курдском рынке в северной части города, — крикнул он в ответ.

— Почему они уезжают без нас? Ведь расследовать взрывы — наша работа!

Кастельман рассмеялся.

— Останови их. Мы еще здесь не закончили!

Последовала еще одна короткая пауза, после чего Кастельман выругался и в отчаянье шарахнул рацией об стенку вездехода. Пришла моя очередь проверить, смогут ли мои здравые доводы подействовать на охрану.

— «Кугуар-13»… — нужно было произнести позывные. Какие номера используют командиры сухопутных частей? — «Кугуар-13», я ОВУ-6. Куда вы направились?

— ОВУ-6, я «Кугуар-13». Центр боевых операций «Уорриор» с передовой оперативной базы вызвал нас на Майк Эко 4473 2681. Сдетонировало СВУУА. Конец связи.

— Вы обеспечиваете нашу безопасность по внешнему периметру. Вы никуда не едете.

— ОВУ-6, я «Кугуар-13». Вашу безопасность будет обеспечивать «Байонет-23».

СВУУА — самодельные взрывные устройства, устанавливаемые на автомобилях, — всегда будоражили воображение офицеров штаба — отсюда такая резкая перемена планов. В словах командира группы «Кугуар-13» была своя логика: в конце концов, именно «Байонет-23» сопровождал нас по дороге к мосту. При обычных обстоятельствах смена группы сопровождения не вызвала бы вопросов. Однако в тот вечер от группы «Байонет-23» нас отделяли мост, стрельба и еще не обезвреженное взрывное устройство. Если бы «Кугуар-13» уехал, некому было бы сдерживать толпы людей, рвущихся на мост с нашей, восточной, стороны. Мы не могли обезвреживать бомбы и одновременно выполнять функции полицейского отряда особого назначения.

— «Кугуар-13», я ОВУ-6. Так дело не пойдет. Вы остаетесь, пока мы не закончим работу. Потом можете проводить нас к месту взрыва СВУУА.

Несколько секунд рация молчала. На том конце, видимо, решали, как быть. Следовать указаниям центра боевых операций? Или проигнорировать указания своего центра и выполнить мой приказ, отданный на месте? Напряжение росло.

— Я сам позвоню по мобильнику капитану из «Уорриора» и объясню, что произошло, — добавил я.

После этих моих слов «Кугуару-13» явно стало легче.

— Вас понял, ОВУ-6, — услышал я запоздалый ответ.

Капитанское звание иногда дает определенные преимущества: пока я вел переговоры, Кастельман не терял времени. Пока я уговаривал группу сопровождения не бросать нас, наш робот поместил бутылку со смесью взрывчатки с водой возле проводков, соединяющих батарейку с капсюлем-детонатором, и вернулся в машину.

— Приготовиться к взрыву! — Ба-бах! Взрывное устройство разлетелось на части, известив пол-Киркука о нашем присутствии.

Пока наш одинокий вездеход ехал по мосту к месту взрыва, где мы намеревались обследовать фрагменты взрывного устройства, перестрелки между группой «Байонет-23» и вооруженными людьми на нашем берегу участились. Найденные части и фрагменты мы быстро погрузили в машину: на одних могли оказаться отпечатки пальцев террориста, другие представляли собой кусочки провода, завязанные особым узлом, который тоже о многом говорил. Я взял в руки минометную мину — ее стальная оболочка, весившая без малого шестнадцать килограммов, заключала в себе больше двух килограммов взрывчатки, и вся эта массивная конструкция напоминала по форме окорок индейки — и бесцеремонно закинул ее в грузовое отделение вездехода, чтобы уничтожить по возвращении на базу. Кастельман вызвал по рации «Байонет-23» и сообщил ребятам, что теперь они наконец могут проехать по мосту, а мы тем временем быстро встроились в колонну и тронулись, оставляя позади негодующую толпу. Полковник неотрывно смотрел в окно.

Наша небольшая автоколонна из пяти машин двигалась по улицам бьющегося в судорогах города туда, где нас ждали дымящаяся легковушка, горящий рынок, гора трупов, орущие дети и длинная-предлинная ночь.

Я прочел в нашей городской газете, что местная картинная галерея — та, что в колледже, — демонстрирует новую инсталляцию. Ее авторы выступают против войны. Инсталляция, в которой представлены продукты различных средств массовой информации, призвана показать жестокость вооруженных конфликтов. В газетной статье сообщается, что авторы поработали на совесть, что их инсталляция правдиво рассказывает о войне и оставляет сильное впечатление. Я принимаю решение посетить галерею.

Выставочный зал невелик. На дальней стене экран, по которому в режиме видео-просмотра непрерывно проплывает список имен. Это имена американских солдат, павших на боле боя. Половину пространства зала занимают свисающие с потолка на веревках черные мешки, похожие на гигантские ожерелья из попкорна. На каждом мешке имя погибшего солдата. Скорбный перечень имен продолжается. Мешков очень много.

Художник вывесил на стене текст, поясняющий смысл инсталляции. Текст повествует о нравственном выборе, перед которым оказывается солдат на войне. В нем говорится, что, столкнувшись с ужасами войны, солдаты выбирают: сражаться или нет. Участвовать в войне или не участвовать. «Самоубийство, — утверждает автор текста, — единственное, что остается солдату, желающему остаться в ладу со своей совестью».

Ощущение Безумия разрывает мне грудь и вызывает головокружение. Меня трясет.

Возможно, он прав. Возможно, мой выбор всегда был неправильным. Я знал, что делаю. Я знал, чего хочу.

А теперь пришло время платить по счетам. Я не могу больше так жить.

Я не могу жить с этим всю жизнь. Всю оставшуюся жизнь. С ощущением Безумия.

Что-то должно поменяться.

Это должно закончиться.