Вместо эпилога
Вместо эпилога
—Товарищ генерал-майор!—Казаченко поднялся из-за стола. — Наша группа с брошюрой ознакомилась. Вы собирались дать пояснения по поводу описанных событий...
— Да, действительно, — посмотрев на часы, ответил Козлов. — Комментарий не заставит себя ждать!
Значит, так. В сентябре 1978 года я, тогда еще в звании полковника, вернулся из Рима, где год проработал в резидентуре КГБ, действовавшей под прикрытием нашего посольства. Мой отъезд из Италии совпал с разразившимся во Франции скандалом, главными фигурантами которого были Бокасса I, самодержец Центральноафриканской империи, его сын Антуан-Жан-Бедель и... мой друг Гелий Куприянов.
Французская пресса ополчилась не только против них. Гноеточивые стрелы сыпались на КГБ, на Юрия Андропова, на всё руководство Советского Союза. Складывалось впечатление, что все средства массовой информации Франции поставили перед собой цель сформировать у западноевропейского обывателя мнение, что людоедами Бокассу I и его сына воспитал Комитет госбезопасности СССР и, в частности, полковник Куприянов.
Буквально на следующий день после приезда в Москву я, захватив с собой пару привезенных из Италии бутылок отборного вина «Кьянти» и маринованные сардины «а-ля наполетана», помчался на Фрунзенскую набережную, где в одиночестве — ни жены, ни детей — жил Гелий Иванович.
Он встретил меня в потертых джинсах, в майке-алкоголичке и тапочках на босу ногу. От лощёного льва светских салонов и дипломатических раутов, коим всегда был Геля, не осталось и следа. Правда, я виду не подал и сразу бросился обнимать старшего товарища по оружию.
Мы не виделись три года, и, по идее, Гелий должен был обрадоваться моему неожиданному визиту. Увы! В его потухшем взгляде я ничего, кроме усталости и безразличия, не нашел.
«Старик,—с дрожью в голосе произнёс Гелий,—ты привёз чего-нибудь выпить?»
Я заметил, как дрожат у него руки, понял, что это — пост-похмельный тремор, но нарочито бодро сказал:
«Обижаешь, Геля... Привёз не только выпить, по и закусить!»
Едва я успел откупорить бутылку, как Гелий вырвал её у меня из рук и осушил в три приёма.
«Старик, ну, ты даёшь... А вообще, Геля, что происходит?»
Я попытался вложить в вопрос как можно больше участия.
«А ты разве не в курсе? Если нет, пойдём, покажу...»
Мы прошли в гостиную, где пол устилали иностранные газеты. Куприянов нагнулся и схватил одну.
«Леонид, ты владеешь французским... читай! Я, оказывается, в Париже был наставником людоедов, гуру каннибалов... И это не шутка! Так решили, где бы ты думал? И в Управлении кадров Комитета! Ты, я вижу, не знаешь, что по возвращении из Франции меня уволили из органов... Теперь тебе небезопасно со мной общаться. Решай сам, дружище, оставаться тебе, или лучше смотаться... Я бы тебе, памятуя нашу прежнюю дружбу, предложил второе... Тем более, что, и я в этом уверен, моя хата на «прослушке»...
«Гелий, окстись, какой ты наставник людоедов, какая «прослушка»?! Всё образуется... Наверху разберутся, кто есть кто... Ты ведь не просто разведчик, ты — Почётный чекист, орденоносец, ас агентурной работы. Нельзя же разбрасываться такими кадрами, как ты...»
«Могут... Уже бросили... Нет, ты только посмотри на эти фотографии! Мою обезглавленную суперагентессу «Берту» трахает черножопый, пусть он хоть трижды наследник престола... Нет, ты взгляни на этот снимок!»
«А как в прессу попали эти снимки?»
«Да, черт его знает... Думаю, Леонид, что постарались твои коллеги из французской контрразведки... Нет-нет, ты только взгляни на снимок! Видишь? А что написано под ним? Написано, что обольстителем и оператором жертвы, то есть Дорис Циммерман, был не кто иной, а Я... Я отдал её в пасть каннибалу по имени Антуан Бокасса II! И весь этот бред Управление кадров приняло за чистую монету... Нет, ты можешь себе представить такое?! Знаешь, мне уже всё равно... После возвращения в Москву меня почему-то вдруг стали плотно опекать светила психиатрии и эндокринологии с Варсонофьевского... Они выявили у меня какие-то недуги... Если я вдруг неожиданно умру, не верь тому, что будет написано в эпикризе! Я здоров, как бык, я пятаки могу ломать, но мою задницу почему-то взялись превратить в решето... При этом убеждают меня, что я тяжело болен... Дескать, сказываются прежние нервные перегрузки. Стоит мне пропустить сеанс уколов — под окном уже стоит «скорая», и меня ширяют прямо на дому... Знаешь, после этих уколов такая тяжесть в затылке, что я на стену готов лезть...
В общем, я понял — бывший разведчик, допущенный к секретам государственной важности, должен умереть сразу после выполнения задания, унеся все тайны в могилу! Для руководства КГБ лучший разведчик — мёртвый разведчик... И не пытайся мне возражать, салага! Ты ведь, кроме дешёвок папарацци, никого так и не навербовал! А на моём счету — престолонаследник Центральноафриканской империи... Ну, каково?! Да, его вербовка письменно не оформлена, но кто такие вербовки оформляет письменно?! Никто! Главное, — чтобы он работал на нас, приносил пользу Комитету и нашей стране в целом. Всё! Где, кстати, твоя вторая бутылка?»
Я решил переключить внимание друга на что-то приземлённое.
«Слушай, Геля, а не включить ли нам телевизор?»
«Валяй... А что ты можешь там увидеть? Леонида Ильича по всем каналам и во всех ракурсах? Хочешь, расскажу анекдот, который я привёз из Парижа?»
«Давай!»
«Значит так. Приходит работяга домой, включает телек, в надежде посмотреть футбольный матч...
Первая программа — отчётный доклад Брежнева очередному пленуму ЦК.
Работяга переключает «Рекорд» на вторую программу — опять Брежнев, награждающий кого-то из своей свиты.
Третья программа — чтение народным артистом СССР Вячеславом Тихоновым глав из романа Брежнева «Малая земля».
Чертыхнувшись, работяга переключает телек на четвёртую программу. А там — Юрий Андропов грозит кулаком. И так тихо и проникновенно говорит:
«Попробуй выключить телевизор, щас в Магадане окажешься!»
«Так, может, Геля, надо было остаться там, в Париже, там ведь ничего подобного не наблюдается?»
«Леонид, я—русский до мозга костей... Жить ни в Париже, ни в какой другой западной столице не смог бы... Я их, слава Богу, уже видел-перевидел, эти столицы... Я хочу работать здесь, в Центре! Но в Управлении кадров утверждают, что я болен. Поэтому меня активно лечат от какой-то неведомой мне болезни. Симптомы которой я, кстати, никогда не ощущал, да и сейчас не ощущаю...
А если уж мы заговорили о каннибализме африканских венценосных особ, то должен тебе сказать, что я на их счёт иллюзий не питал, и, будучи в Париже, неоднократно телеграфировал в Центр, что Бокасса I пристрастен к поеданию себе подобных... Доходили до меня такие сведения... Но чтобы его сын Антуан мог сожрать мою суперагентессу «Берту»,—уволь, такого даже в дурном сне мне не могло привидеться... А получилось всё именно так! Хоть и выполнил он мои проверочные задания: напечатал марки, передал мне отчеты и планы разных министров империи, сведения о поставках во Францию урановой руды, ну и так далее... Но при этом, как потом выяснилось, не побрезговал и сожрал мою агентессу... Так вот я сейчас в раздумье: за что же я расплачиваюсь уколами в задницу? То ли за то, что вовремя подавал информацию о людоедских пристрастиях Бокассы I, то ли за то, что слишком много знал о том, что он жрал людей?!
Парадокс весь в том, что мой шеф генерал Крючков, будучи высокопорядочным человеком, не мог не подавать мою информацию наверх. И о том, что Бокасса I — людоед, доподлинно знал Андропов. Но! Чтобы не тревожить Леонида Ильича, о каннибальских наклонностях африканца, конечно же, ему ничего не докладывал... Ведь всем известно, как любит Брежнев целовать прибывающих в Союз лидеров иностранных держав... Ну вот представь, вдруг да Брежнев узнает, что когда-то целовался взасос с людоедом... Да его тут же кондратий хватит».
Признаюсь, я, чтобы уйти от комментариев, включил телевизор. К несчастью, транслировалось начало встречи в Кремле Леонида Ильича с прибывшим в Москву из Китая... Бокассой I. Брежнев, по своему обыкновению, засосал жабьи губы африканца до самой диафрагмы. Телекамеры крупным планом показали этот дружественно-сексуальный акт...
Я резко обернулся, чтобы поделиться увиденным с Гелием, стоявшим у двери, но там его не было... Из туалета я услышал надрывные звуки рыганий. Гелий откровенно блевал, протестуя против панибратских поцелуев Леонида Ильича с африканским каннибалом...
— А где сейчас Куприянов, товарищ генерал-майор? — после долгой паузы спросил Казаченко, поднявшись из-за стола.
— Умер вскоре после нашей встречи... Выехал с друзьями по грибы в Подольский район, нагнулся за белым и... готов! Кровоизлияние в мозг. Похоронили на Троекуровском кладбище. Надо бы навестить могилу друга, да всё времени нет... У вас всё, Казаченко?
— Нет, товарищ генерал-майор... Есть ещё один вопрос...
— Я же сказал вам: отвечаю на любой!
— Простите, товарищ генерал-майор... Тут вот вопрос возник у нашей группы... Как быть нам, контрразведчикам, если поступит сигнал в отношении сотрудника внешней разведки? Вправе ли мы проверять его и как глубоко можно вести его разработку? Я понимаю, товарищ генерал-майор, что вопрос в какой-то мере затрагивает нашу корпоративную этику, и тем не менее...
— Если вы помните, Казаченко, на первом семинарском занятии я поставил условие: «искренность вопросов и ответов в ходе свободной дискуссии, она, вообще, вне обсуждения». Помните?
— Конечно, товарищ генерал-майор!
— Ну, так вот... Каким бы крамольным, с вашей точки зрения, ни являлся ваш вопрос, я на него отвечу без обиняков!
И, спустившись с кафедры, генерал, не пряча глаз от устремленных на него взоров молодых офицеров, стал вышагивать по аудитории и, казалось, не отвечал на вопрос, а, скорее, дискутировал с самим собой.
— Знаете, товарищи офицеры, дело в том, что сотрудники Первого шавка, с которыми мне доводилось общаться по работе и во внеслужебной обстановке, всегда стремились подчеркнуть своё превосходство над контрразведчиками. Однажды я не выдержал и поделился с шефом, генералом Григоренко, своими впечатлениями. Посетовал, что пэгэушники даже не пытаются скрыть своего пренебрежительного отношения к нам, контрразведчикам, считая нас «чёрной костью». На что мне генерал ответил:
«Да, Леонид Иосифович, к сожалению, что есть — то есть. И чванливость, и барская спесь, и снобизм. Сотрудники внешней разведки считают нас рабочим скотом, если не сказать, — быдлом. Себя же причисляют к элите. Да, мы, контрразведчики, — тяговые лошади государственной безопасности. Трудяги. Они же, пэгэушники-разведчики — “белые воротнички” Комитета. Аристократы, которым иной раз западло и руку подать нам. Они ведь, побывав за кордоном, познали западные, “истинные ценности”! Такая ситуация сложилась не вчера, а ещё в брежневские времена, когда Первый главк превратился в клуб “золотой молодёжи”, членами которого в подавляющем большинстве были отпрыски высшей партноменклатуры и руководителей разного уровня Комитета. Но причины противостояния между Первым и Вторым главком надо искать не в личностных качествах “сынков”, а в разнице статуса и прав, которыми обладают разведчики и контрразведчики. Подчеркивая своё мнимое превосходство, сотрудники внешней разведки пытаются заглушить комплекс неполноценности, который постоянно испытывают перед нами, контрразведчиками. Вот этот комплекс и является первопричиной скрытого противостояния. А высокомерие, кичливость, спесь и надменность разведчиков — лишь следствие. Ну, посудите сами, Леонид Иосифович, может ли какой-нибудь наш разведчик завербовать нашего же контрразведчика в качестве агента? Отвечаю: нет, не может, просто не имеет права. Нас же, контрразведчиков, таким правом наделило государство. Подчеркиваю: государство! И пользуемся мы им всегда, как только возникает оперативная необходимость. А если быть откровенным до конца, — вербуем пэгэушников, этих снобов от разведки, повсеместно!»
— Вот такое разъяснение, или наставление, понимайте, как хотите, я в своё время получил от генерал-лейтенанта Григоренко. А от себя, товарищи офицеры-контрразведчики, хочу добавить следующее. 111 У нашло таки лазейку, чтобы уйти из-под контроля недремлющего ока Второго главка. В начале 1970-х одному, не буду упоминать его имя, очень ловкому «деятелю» из руководства Первого главка удалось убедить председателя КГБ Андропова, что, дескать, негоже нам, контрразведчикам, вербовать, привлекать своих же разведчиков к негласному сотрудничеству. Мол, от этого страдает их самолюбие, ущемляется профессиональная гордость, да и, вообще, снижается эффективность деятельности разведки как таковой. Бред, конечно, но Юрий Владимирович всё-таки пошёл навстречу пожеланиям ловкача — в ПТУ создали новое, строго законспирированное подразделение — управление «К», — больше известное как Управление внешней контрразведки. Во главе поставили самого молодого генерала в системе КГБ СССР — тридцатичетырехлетнего Олега Калугина. Ну и какую пользу государственной безопасности страны принёс этот прощелыга и вверенное ему управление? Ровным счётом никакой! За 20 лет существования управления «К» не был разоблачён ни один «крот» — сотрудник ПГУ, — работавший на спецслужбы противника! Это стало очевидным только после того, как мы, контрразведчики, начали выявлять целые группы оборотней в среде офицеров внешней разведки... Впрочем, по-другому и быть не могло — разве мог Калугин-разведчик подозревать своих «членов клуба разведчиков» в предательстве? Разумеется, нет! Хотя бы из чувства корпоративной солидарности. Но, скорее всего, Калугин руководствовался не чувствами — заданиями, поступавшими из штаб-квартиры в Лэнгли. И не смотрите на меня, Олег Юрьевич, такими глазами! То, что я вам сказал, — не мои досужие домыслы, отнюдь! Не будь Калугин под подозрением в работе на ЦРУ, его не убрали бы с «передовой холодной войны» и не отправили в «тыл», на должность заместителя начальника Ленинградского управления КГБ. Ну да Бог с ним, с Калугиным, оставим его нашим коллегам-контрразведчикам. Да-да, не удивляйтесь! Центр продолжает разрабатывать его как вероятного «крота», действующего в интересах Соединенных Штатов...
Вот так-то, товарищи офицеры! — подытожил Козлов свои наставления.—Не уподобляйтесь ребятам из внешней разведки, не комплексуйте. Превосходство было, есть и всегда останется за нами, контрразведчиками!
— Скажите, Леонид Иосифович, а вот этот ваш «добрый приятель»... Ну, Сергей Владимиров, не был ли он нашим агентом, то есть не работал ли он на Второй главк?
— Некорректный вопрос, товарищ старший лейтенант! Вам, офицеру-агентуристу, негоже задавать такие вопросы... Ответа на него вам никто и никогда не даст, ибо главная заповедь контрразведки — сохранение своих источников информации... Впрочем, запретить вам думать о принадлежности Владимирова к негласному составу Второго главка я не вправе... Садитесь, продолжим занятие!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.