Штурм академических бастионов
Штурм академических бастионов
Шёл 1943 год. Отечественная война была в разгаре. На Курской дуге затевалось переломное для обеих воюющих сторон сражение.
А в атомной лаборатории продолжали размеренно и методично проверять данные, которые Курчатов черпал из материалов, предоставлявшихся ему ГРУ и НКГБ.
Чекисты, в свою очередь, тоже не просто ссужали Лабораторию № 2 секретными данными по урану, но и внимательно следили за тем, как их информацию используют физики. В июле 1943 года 1-ое Управление НКГБ СССР направило наркому госбезопасности Всеволоду Меркулову рапорт. В нём говорилось, что работы в Лаборатории № 2 идут «неудовлетворительными темпами», а результаты исследований английских и американских учёных, с большими трудностями добываемые советскими разведчиками, используются крайне плохо.
Когда же руководство НКГБ (через всё того же Первухина) испросило разъяснений, Курчатов ответил, что к потоку разведданных, превращающемуся во всё новые и новые секретные тетради, следует относиться с большой осторожностью. Каждая страница, каждый абзац зарубежных материалов нуждаются в самой тщательной проверке. Чем в его Лаборатории и занимаются. Процедура эта непростая и довольно долгая. К тому же исследователям не хватает приборов, материалов и ещё очень и очень многого.
На вопрос, можно ли ускорить процесс проверки, Курчатов ответил утвердительно. Но сказал, что для этого лаборатории нужен циклотрон. А его ещё только сооружают.
Венедикт Джелепов рассказывал:
«В августе 1943 года по срочному вызову я прямо с вокзала явился к Игорю Васильевичу в его первую резиденцию на Пыжевском переулке в здании, где размещался тогда Институт кристаллографии АН СССР. Он встретил меня своей обаятельной улыбкой и, поздоровавшись, с места в карьер объявил, что я с Л.М. Неменовым должен буду заниматься сооружением циклотрона, который предполагается разместить в заканчивающемся строительством лабораторном корпусе на улице с показавшимся мне тогда странным названием Бодрой».
Теперь эта улица называется улицей академика Курчатова. Её мостовая и тротуар покрыты асфальтом, из которого ввысь поднимаются многоэтажные дома. А в 1943-ем она напоминала улочку обычного дачного посёлка, каких в Подмосковье — сотни. Вот на эту Бодрую улицу и свозили детали будущего циклотрона. Его сооружением командовал Леонид Неменов.
Впоследствии он рассказывал:
«Тут следует учесть, в каких тяжёлых условиях приходилось проводить монтаж и наладку ускорителя. Любая мелочь превращалась в проблему…
Несмотря на чрезвычайную занятость, Курчатов либо заходил к нам, либо звонил по телефону, спрашивая, «есть ли достижения?». Он очень торопил, но мы и сами знали, как важно уложиться в установленный срок. Ведь пуск циклотрона был первым «векселем», который Курчатову следовало «оплатить» по ходу решения всей гигантской проблемы».
Наступила осень. Позади была Курская битва, впереди — более полутора лет войны. Жизнь на фронтах Великой Отечественной шла своим чередом, в тылу — своим.
Академия наук давно приспособилась к специфическим требованиям военного времени и даже проводила отдельные мероприятия, учреждённые в мирную пору. Например, избрание новых членов.
Сегодня трудно сказать, так ли был в тот момент необходим академикам этот процесс пополнения их рядов. Скорее всего, руководству страны необходимо было укрепить состав Академии своими (преданными режиму) людьми, вот и дали ей команду провести выборы.
С пропагандистской точки зрения это был достаточно сильный ход: идёт война, а жизнь учёных страны Советов протекает, как и раньше, без изменений. Значит, советский народ не сломлен, и, значит, он победит!
Как бы там ни было, но в научных кругах стали активно готовиться к этому традиционно важному для Академии мероприятию. Выдвижение кандидатов началось ещё зимой. К весне академический Президиум подготовил список претендентов на вхождение в когорту избранных. Каждый кандидат был самым тщательнейшим образом проверен по всем статьям, и было объявлено, что все кандидатуры «заслуживают внимания».
По отделению физико-математических наук в бюллетени предлагалось внести две фамилии. Первым шёл начальник Лаборатории № 2:
«§ 1. Курчатов Игорь Васильевич — профессор, доктор. Беспартийный. Русский. Год рождения 1903. Работает заведующим лабораторией атомного ядра Ленинградского физико-технического института Академии наук СССР. Специалист по атомному ядру».
Далее следовало краткое перечисление научных заслуг кандидата в члены Академии, завершавшееся фразой:
«В настоящее время постановлением СНК СССР ему поручено руководство очень ответственной научной работой».
Вслед за Курчатовым представлялся его постоянный соперник:
«2. Алиханов Абрам Исаакович — член-корреспондент Академии наук. Беспартийный. Армянин. Год рождения 1904. Работает в Ленинградском физико-техническом институте Академии наук. Специалист по атомному ядру».
Затем — краткий послужной список (в два раза короче, чем у Курчатова), и — завершающая фраза:
«В настоящее время постановлением СНК СССР ему поручено руководство очень ответственной научной работой».
Учёный совет Ленинградского физико-технического института, обсудив кандидатуры обоих претендентов, постановил:
«… рекомендовать т. Курчатова И.В. в члены-корреспонденты АН СССР».
Правда, особого единодушия в этом вопросе учёные-физтехов-цы не проявили: «за» было подано одиннадцать голосов, «против» — два. Но даже при таком, вроде бы, вполне благоприятном для Курчатова исходе голосования всё равно возникал весьма щекотливый негативный аспект: уж очень несолидно выглядел бы человек, которому правительство поручило «руководить очень ответственной научной работой», и который был бы при этом всего лишь «членом-корреспондентом».
С точно такой же проблемой столкнулись и в Америке. Осенью 1942 года. Когда искали кандидата на пост руководителя секретного уранового проекта. Уже был, наконец, найден человек, подходивший по всем статьям и уже давший принципиальное согласие, от него вдруг последовало категорическое требование.
Это произошло 17 сентября 1942-го. Именно в этот день офицеру армии Соединённых Штатов Лесли Ричарду Гровсу предложили возглавить «Манхэттенский проект». Офицер согласился, но сразу заявил, что такую должность должен занимать генерал, а он всего лишь полковник. И добавил, что с урановым делом под силу справиться лишь генералу, потому что «символы власти и ранги действуют на учёных сильнее, чем на военных».
К доводам Гровса отнеслись с пониманием, и он стал генералом!
Событие, вроде, рядовое, малозначительное. И вряд ли мы бы вообще заговорили о нём, если бы мелкий инцидент, случившийся в США осенью 1942-го, в следующем году с поразительной точностью не повторился в СССР.
Выяснилось, что и в стране Советов символы власти тоже ценятся достаточно высоко. Это подтверждает хотя бы письмо Абрама Фёдоровича Иоффе, направленное им 21 мая 1943 года в Президиум Академии наук:
«Предлагаю в действительные члены Академии наук СССР профессора Физтехн. инст. АН СССР доктора физико-математических наук лауреата Сталинской премии Игоря Васильевича Курчатова».
Иными словами, Иоффе предлагал «рядовому» доктору присвоить сразу «генеральское» звание. Минуя «член-корреспондентскую» стадию.
Это удивительно странное предложение (по тем временам, во всяком случае) было, однако, с энтузиазмом встречено Комитетом по делам высшей школы и поддержано им. А его глава С.В. Кафтанов сопроводил комитетский вердикт собственной репликой: «… в настоящее время т. Курчатов продолжает успешную работу, связанную с его специальностью». И добавил, что Комитет «… считает его одним из наиболее достойных кандидатов в академики».
Но когда наступил сентябрь, и пришла пора выбрать из предложенных кандидатур самого достойного, академики заколебались. А для сомнений основания были. Тем более, что по уставу от отделения физико-математических наук можно было избрать только одного академика. А претендентов — двое!
Один из них (Алиханов) уже четыре года являлся членом-корреспондентом, и в том, что он настоящий учёный, сомнений ни у кого не было.
Что же касается кандидатуры Курчатова, то здесь ясность отсутствовала. Даже А.Ф. Иоффе, лично ходатайствовавший за Игоря Васильевича, к разряду учёных относил его, как известно, с большой натяжкой. Вспомним хотя бы слова Абрама Фёдоровича о том, кому следует поручить руководство всеми урановыми делами: «… во главе проекта должен стоять не столько учёный, сколько хороший администратор, относительно молодой и энергичный». И тут же назвал фамилию Курчатова.
Не только Иоффе не относил Игоря Курчатова к разряду настоящих учёных. Такого же мнения, судя по всему, придерживались и другие академики. Этому в немалой степени способствовал тот факт, что Алиханов, работавший под началом П.Л. Капицы в физической комиссии при ГКО, установил хорошие контакты с целым рядом видных академиков. Ему симпатизировали.
А Курчатову…
Приведём ещё раз фразу Молотова: «… был у меня самый молодой и никому ещё неизвестный Курчатов, ему не давали ходу». Даже далёкий от академических кругов Молотов обратил внимание на то, какая неприязнь к молодому «выскочке» царила в научной среде.
Настал день тайного голосования. 27 сентября 1943 года на вечернем заседании Общего собрания Академии наук председатель счётной комиссии академик Игнатий Юлианович Крачковский огласил «результаты баллотировки»:
«— Из числа розданных 93 бюллетеней… по отделению физико-математических наук Абрам Исаакович Алиханов получил 93 голоса».
Таким образом, «постоянный соперник» стал действительным членом Академии наук, а Курчатова вновь «прокатили».
Вместе с Алихановым академиком стал член ГКО и заместитель Сталина по Совнаркому Николай Вознесенский, а членами-корреспондентами были избраны Анатолий Александров, Исаак Кикоин и Мстислав Келдыш.
Ситуация становилась просто вызывающей! И не только тем, что главный ядерщик страны Советов оказывался вне Академии наук. Научный мир демонстративно не допускал его в когорту избранных! Причём во второй раз!
Это был весьма болезненный щелчок не только по авторитету Курчатова, но и (пожалуй, даже ещё в большей степени) по авторитету партии, поставившей «рядового» профессора во главе армии, которой предстояло вступить в некое ожесточённое сражение.
Но выборы в члены Академии наук проходили под пристальным наблюдением специальной Комиссии ЦК ВКП(б). В записке, поданной членами этой Комиссии на имя Сталина и Молотова, случившееся объяснялось так:
«Физик И.В. Курчатов имел сильного конкурента члена-корреспондента А.И. Алиханова. В пользу Алиханова и против Курчатова вначале настойчиво выступал академик П.Л. Капица… Отделение рекомендовало общему собранию избрать в академики А.И. Алиханова».
Начали искать выход из тупика. На отделении химии оказалось неиспользованное место (у химиков не нашлось достойного кандидата в академики). И члены высокой партийной Комиссии пошли в наступление на «несознательных» академиков. Об этом в записке вождям написано так:
«Потребовалось вмешательство Комиссии, беседа с акад. Капицей, а также индивидуальные беседы почти со всеми академиками отделения, после чего И.В. Курчатов был рекомендован 12-ю голосами (из 14) на дополнительное место, неиспользованное химиками и переданное физическому отделению».
29 сентября на утреннем заседании членов Академии наук состоялось ещё одно голосование. А вечером член счётной комиссии академик Станислав Густавович Струмилин объявил результаты:
«-Из числа розданных для закрытого голосования 86 бюллетеней… за кандидатов подавно голосов: по Отделению физико-математических наук: за Курчатова И.В — 78…»
В докладной записке Комиссии ЦК то повторное голосование прокомментировано так:
«Следует отметить, что при тайном голосовании на общем собрании Курчатов получил 91 % поданых голосов, тогда как Алиханов только 81 %. <…>…члены партии — академики А.Ф. Иоффе и В.П. Волгин не столько помогали, сколько мешали нормальному течению выборов. А.Ф. Иоффе, несмотря на рекомендации Комиссии провести в действительные члены И.В. Курчатова, беспрестанно колебался между кандидатурами Курчатова и Алиханова, что отрицательно сказалось на результатах выборов в первом туре».
Удивляют математические способности членов парткомиссии. Да, 78 голосов, поданых за Курчатова, составляют от общего числа голосовавших (86) 90,7 % или, округлённо, 91 %. Но за Алиханова проголосовало 93 человека из 93-х, то есть все 100 %. Откуда же взялся 81 %, указанный в докладной записке Сталину и Молотову? Ведь вожди могли взять карандаш и посчитать сами! Что было бы тогда?
Отчёт парткомиссии завершался словами:
«Комиссия при ЦК ВКП(б) просит утвердить результаты выборов в Академию наук. Списки избранных действительных членов и членов-корреспондентов прилагаются».
Сталин проценты проверять не стал и просьбу «комиссаров» утвердил. Игорь Курчатов стал академиком.
В том же 1943-ем за успешное кураторство авиапромышленности (то есть за то, что она бесперебойно выпускала самолёты и авиационные моторы) звания Героя Социалистического труда был удостоен Георгий Маленков.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.