Сало и песни о главном
Сало и песни о главном
В декабре месяце Вадик уговорил нас переехать в Грозный.
– Поживем, как люди! Там и кафешки есть, и гостиница.
Эта гостиница стояла внутри комплекса правительственных зданий и была относительно защищена. Мы взяли себе отдельный трехместный номер. Вадику на Ханкале не хватало комфорта, а здесь ему были предоставлены: большая кровать, тумбочка, душ и, как он выразился, «человеческий унитаз, а не дырка в полу». Я его понимаю. Упав с платформы рядом со своей дачей в Шереметьеве и сломав ногу, он подвергал себя истязаниям. Стопа не гнулась, ходить было тяжело, а уж принимать «позу орла» в сортире – вообще мучительно. Правда, недавно одного из офицеров штаба ранили в пятку, и подчиненные выпилили в табуретке дыру, чтоб шефу проще было справлять нужду. Офицера эвакуировали, а табуретка досталась Вадику. Он радовался, как ребенок. Однажды я проснулся, а табуретка эта стоит у нас в вагончике. Прямо между нашими кроватями первого яруса. Я брезгливо выволок ее на улицу. Долго мыл руки. Вадик на флюидах очнулся:
– А где табурет?
– На улице.
Он вскинулся и понес ее было обратно. Был бы пистолет, выстрелил бы в него.
– Не тащи в дом всякую гадость.
Вадик, как ребенок, оттопырил губу:
– Его ж украдут.
– Нет! Кому нужен этот твой унитаз!
Но теперь-то Вадик торжествовал. Правда, почти сразу мы ощутили все «прелести» Грозного. Я вышел на крыльцо гостиницы осмотреться. И не удержал большую железную дверь, она на пружинах захлопнулась. И как! Здание сильно тряхнуло. Посыпались стекла. Выскочили журналисты.
– Что такое?!
– Да это я дверью…
Мимо бежали омоновцы, натягивая разгрузки и застегивая бронежилеты. Я догадался.
– Это подрыв. Рядом где-то, под носом!
Все мы, схватив камеры, поскакали за милиционерами. Прямо за контуром комплекса увидели БТР, уткнувшийся в стену хрущевки. На обочине дороги дымила воронка. Понятно. Фугас. Несколько милиционеров в серо-голубых камуфляжах вразброс лежали вокруг. Кому-то уже оказывали помощь. Кого-то вели под руки, а двоим накрыли головы пестрыми полотенцами. Вот тебе и комфорт.
Переместившись в город, мы больше стали снимать работу милиции. Блокпосты, автомобильные пробки, проверка документов, досмотр машин. А еще нам стали активнее подбрасывать задания на мирные темы. Первый трамвай пустили. Тема? Тема. Первый светофор – тоже. Асфальт кладут? Снимать надо. Правда, не новые дороги делают, а ямочный ремонт. Чеченские рабочие разъезжают по городу в грузовике с дымящимся асфальтом в кузове. И плюхают его лопатами в мокрые ямы, укатывая ручным катком. Новая жизнь. Благоденствие. А еще восстановление жилья. Вон частный дом возле Территориального управления Республики – его раз пять уже взрывали. Разрушат – восстановят, разрушат – восстановят. Конвейер для получения субсидий.
За каждый сюжет нам полагается гонорар. И мы печем эти сюжеты, как пирожки. Фекальные массы откачивают? Ого, санитарная обстановка в Грозном значительно улучшается. Представитель ОБСЕ прибыл, Миссарош? Встречаем его в аэропорту.
Ханкала, 95-й. Журналисты дежурят у ЦБУ. Ждут новостей
Монахи буддийские прибыли с миссией в Грозный – и это Москву интересует. В оранжевых платьях, с бубном, они прошествовали по развалинам и провели митинг у дудаевского дворца. Монахи скандировали:
– No war! Stand up!
Собравшиеся рядом чеченские женщины активно кивали. Монахи поскандировали и ушли. Тоже ведь сюжет, правда? Пойдет для утренних «Вестей».
За два дня до Нового года мне захотелось сала. Это не каприз. Буквально нехватка его обнаружилась в организме. Вадик пальцем покрутил у виска.
– Ты что, в Киеве? Или в Москве? Где ты сала в мусульманском краю достанешь?
– На рынке.
Уже вечерело, но я засобирался на Центральный рынок. Вадик пытался препятствовать:
– Саша, не дури. Убьют.
– Да я сам сдохну, если сала не поем.
Хлопнув все той же дверью, я пошел на рынок. Улицы были пусты. Вот так гулять по городу было небезопасно. А рынок… Хуже места для посещения придумать на тот момент было невозможно.
Я угадал. Ряды пустели, но все торговцы еще не разошлись. Я на скорости проскакал вдоль прилавков.
– А сала нету?
Чеченка, торговавшая хлебом и печеньем, открыла рот. Потом сглотнула и тыкнула пальцем в угол торговой площади.
– Тудэ эди. Там русскиэ.
– Баркалла, спасибо!
Три дородные тетки уже собирали товар.
– Здрасьте, с наступающим. Сало есть?
– Ты откуда, сынок?
– Из отряда космонавтов. На орбите закончилось сало.
– Свиное?
– Нет, носорога. Свиное, конечно.
– Сынок, да откуда здесь. Есть сало, только нутрии.
– Покажите.
Передо мной раскрыли сверток вощеной бумаги с жировыми рулетиками, перемотанными черными нитками.
– Беру. И хлеба дайте еще, пожалуйста.
В гостинице за ужином сало ели все. И плевать, что крысиное.
С хлебушком, под чай, а для иных и под сто граммов – неплохой вариант. Вадик размяк.
С ним это всегда случается, когда удается поесть.
– Саша, что там у нас с Новым годом?
– В ГУОШе будем справлять. Стишки приготовьте. Будут всякие викторины, ребусы. Лучшие детишки получат подарки.
Кук и Вадик перестали жевать. Они явно расстроились. А я вам объясню почему. Если чеченские боевики, мягко говоря, очень не любили милиционеров, то СОБР и ОМОН не любили вдвойне. А ГУОШ – это их концентрат, Главное управление оперативных штабов. Если и будут боевики устраивать на Новый год салют, то весь он полетит в лагерь ГУОШа. Там же находился и фильтропункт с собранными со всей Чечни мужиками, подозреваемыми в бандитизме и терроризме.
Через день мы собрали аппаратуру и поехали в это самое управление.
– Вот ваш вагончик, располагайтесь.
Сопровождающий нас милиционер завел нас в городок, сплошь состоящий из вагончиков. Вся территория городка находилась под своеобразным навесом из сетки-рабицы.
– А это зачем? Дождь-то все равно пропускает.
– От подствольных гранатометов, ВОГов. Замучили они нас. По двадцать раз в день порой пускают.
– Однако!
Прошло пару часов, и я убедился: в деле с ВОГами возможны рекорды.
Едва пробили куранты – началась стрелкотня, которая, то стихая, то разгораясь, мучила нас до утра. Взять штурмом ГУОШ было, естественно, невозможно. А вот потрепать нервы его обитателям духи весьма постарались. Трассеры били в стены управления со всех сторон. Милиционеры огрызались. ВОГи взрывались на сетке над жилым городком. Я часто встречал Новый год вне дома. Ну, в армии, это понятно. Курсантом – в казарме, офицером тоже. Но вот чтоб всю ночь в окопах… Я только лишь раз заскочил в вагончик, где лежали наши вещи. Перед включенным телевизором никого не было. Шла какая-то новая программа «Старые песни о главном». Посмотреть я ее, естественно, не сумел. Мы вернулись в гостиницу лишь через несколько дней.
– Как отступать будем, Саня?
Эх, жили бы мы на Ханкале – без вопросов. Прыгнули в вертолет – и через тридцать минут приземлились бы в Моздоке. А тут надо было ехать по земле. Как? Везде банды гуляют, как в восемнадцатом. Даже не боевики, а банды. Машины сбиваются в караваны, чтоб не страшно было, и пробиваются в Дагестан, в Осетию. Тут неделю назад оператор НТВ погиб, Женя Молчанов. В Назрань ехал. Говорят, автокатастрофа. Я этому не верю. Дорога уж больно опасная. Мы решаем дуть через Малгобек.
– Ты, Фукс, главное, не останавливайся, гони.
– Да знаю я!
Фукс, щурясь от табачного дыма – в углу рта его торчал вечный бычок, – выжимает сцепление и переходит на четвертую передачу. Мы уже почти проскочили. Осталось проехать лесопосадку. Мрачное место, как раз пригодное для засад и грабежей.
Вдруг «копейка» Фукса начинает забирать влево. Сильней и сильней.
– Колесо…
Машина встает, мы живо выскакиваем и выкидываем все из багажника, чтоб достать запаску. Минута-другая, и бородатые могут нагрянуть. На добычу. Вадик подчеркнуто спокойно курит.
– Все форсишь?
– А чего бояться?
– Ничего. Перережут тебе горло, и все. И удивятся – кроме грязных трусов в твоем чемодане ничего не найдут.
– Почему, у меня еще флаг есть черный. Трофейный, помнишь, менты подарили?
– Вот тебя на нем и повесят.
– Я не боюсь.
– А я боюсь. Надоел ты мне со своим Грозным. Комфорт! То фугасы, то бандиты.
Хватит!
После недельного отпуска мы опять переехали на Ханкалу.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.