Седьмая глава Популярные военные песни, созданные поэтами и композиторами-евреями
Седьмая глава
Популярные военные песни, созданные поэтами и композиторами-евреями
В годы Великой Отечественной войны было создано множество песен, которые призывали к борьбе до победы, утешали в горе утрат и поражений, вселяли надежду в завтрашний день. Их пели на фронте, в партизанских отрядах и в тылу, где ковалось оружие для победы. Они звучали в эфире радио и с киноэкранов городов и сел, военные агитбригады исполняли их во время концертов, их публиковали во фронтовых газетах и на почтовых открытках.
Маршал Советского Союза И.Х. Баграмян писал о большом моральном значении этих песен:
Мне вспоминается 1941–42 год – время, когда нам было особенно тяжело. Именно в этот труднейший период войны я наблюдал явление неожиданное и в то же время вполне закономерное: у народа-великана – советского народа, и прежде всего у русского народа, родилось в те дни много песен. Они были бодры и воспевали Родину, воспитывали ненависть к врагу, мужество, отвагу, боевую дружбу – все то, что помогло преодолеть военные трудности, которым не было числа. У народа, слабого духом, не могли родиться такие песни – песни-призывы, песни, вдохновляющие на справедливую борьбу с врагом, которого надо было уничтожить, чтобы спасти Родину, будущее наших детей, счастье и цивилизацию мира. <…> И всегда песня достигала своей благородной цели: звуки ее и слова как нельзя лучше выражали наши собственные чувства, и мы ощущали ее своей, родной, кровной помощницей [Лобарев, Панфилов 1994: 13].
Эти песни были моральным оружием войны. Многие их авторы – композиторы и поэты – были евреями. Отмечу наиболее плодовитых: композиторы – Матвей (Мордехай) Исаакович Блантер (1903–1990), Марк Григорьевич Фрадкин (1914–1990), Модест (Манус) Ефимович Табачников (1913–1977), братья Дмитрий Яковлевич (1899–1978) и Даниил Яковлевич (1905–1954) Покрассы, Исаак Иосифович Дунаевский (1900–1955), Сигизмунд Абрамович Кац (1908–1984), Константин Яковлевич Листов (1900–1983); поэты – Евгений Аронович Долматовский (1915–1994), Илья Львович Френкель (1903–1994), Борис Савельевич Ласкин (1914–1983), Марк Самойлович Лисянский (1913–1993), Михаил Аркадьевич Светлов (1903–1964), Цезарь Самойлович Солодарь (1909–1992), Владимир Абрамович Дыховичный (1911–1963)[207]. Мелодика и поэтика песен уходят корнями в русскую или советскую культуру, но иногда в музыке, сочиненной композиторами-евреями, слышатся мотивы старых еврейских песен, которые авторы слышали в детстве.
В годы войны обрела второе рождение очень популярная песня предвоенных лет, посвященная боям с японцами на Дальнем Востоке, «Три танкиста» (1938, музыка братьев Покрасс, слова Бориса Ласкина):
И добили – песня в том порукой —
Всех врагов в атаке огневой
Три танкиста, три веселых друга,
Экипаж машины боевой!
Народный артист СССР Николай Крючков писал о встрече с солдатами на фронте осенью 1941 г.:
Враг стоял на самых подступах к Москве. <…> Наутро, когда я вышел из блиндажа, вижу: идут солдаты в походном строю. Усталые, лица обветренные, с оружием в руках. Поздоровался, а они мне в ответ хором простуженными голосами: «Три танкиста – три веселых друга, экипаж машины боевой». В ту минуту я был на все готов ради этих смертельно измученных, но сильных духом и песней ребят [Лобарев, Панфилов 1994: 191].
Еще до войны братья Покрасс написали музыку для многих песен: «Если завтра война», «То не тучи, грозовые облака», «Конармейская», «Марш Буденного».
Вероятно, наиболее плодовитым и любимым советским композитором военных лет был Матвей Блантер. Ему принадлежит музыка к таким военным песням, как «Катюша» (1938), «Моя любимая» (1941), «В лесу прифронтовом» (1942), «От Москвы до Бреста» (1944), «Враги сожгли родную хату» (1945). Музыка и слова «Катюши», которая часто звучала на фронтах и в тылу, были написаны накануне войны, когда тучи уже сгущались: в Испании шла гражданская война, Красная армия вела тяжелые бои с японцами у озера Хасан, Германия оккупировала Чехословакию. Михаил Исаковский, автор слов этой песни, писал:
Мы как бы уже предчувствовали войну, хотя и не знали точно, когда и откуда она может прийти. <…> По этим причинам тема Родины, тема защиты ее от посягательства врага была темой самой важной, самой первостепенной [Осетров 1979: 105].
В годы войны «катюшами» стали называть реактивные артиллерийские установки. Мелодия «Катюши» завоевала всемирную славу, уже во время войны она стала гимном итальянских партизан-антифашистов. Бойцы сочиняли продолжения и другие варианты песни:
Пусть фриц помнит русскую Катюшу,
Пусть услышит, как она поет.
Из врагов вытряхивает души,
А своим отвагу придает.
Еще одна популярная военная песня, созданная Блантером и Исаковским, пришла на фронт во время Сталинградской битвы, это вальс «В лесу прифронтовом»:
И вот он снова прозвучал в лесу прифронтовом,
И каждый слушал и молчал о чем-то дорогом:
И каждый думал о своей, припомнив ту весну,
И каждый знал – дорога к ней ведет через войну. <…>
Но пусть и смерть в огне, в дыму бойца не устрашит…
Популярная песня «Моя любимая» (1941, музыка Блантера, слова Долматовского), выражала чувства солдата к оставленной дома возлюбленной:
Я уходил тогда в поход
В далекие края.
Платком взмахнула у ворот
Моя любимая.
Второй стрелковый храбрый взвод
Теперь моя семья
Привет-поклон тебе он шлет,
Моя любимая.
Чтоб дни мои быстрей неслись
В походах и боях,
Издалека мне улыбнись,
Моя любимая…
Текст песни «Моя Москва» Марка Лисянского, исполненный любви к советской столице, был опубликован в конце 1941 г., когда немцы находились на подступах к городу. Музыку на эти стихи написал Исаак Дунаевский.
Я по свету немало хаживал.
Жил в землянке, в окопах, в тайге,
Похоронен был дважды заживо,
Знал разлуку, любил в тоске.
Но Москвою привык я гордиться
И везде повторял я слова:
Дорогая моя столица,
Золотая моя Москва!
<…>
Мы запомним суровую осень,
Скрежет танков и отблеск штыков,
Навсегда будут жить двадцать восемь
Самых храбрых твоих сынов[208].
И врагу никогда не добиться,
Чтоб поникла твоя голова,
Дорогая моя столица,
Золотая моя Москва!
«Песня о фонарике» (1942), слова Михаила Светлова, музыка Дмитрия Шостаковича, была написана во время воздушных налетов немецкой авиации на Москву. Шостакович писал об этой песне:
«Песня о фонарике» дошла до сердец слушателей. Ведь в тревожные военные дни карманный фонарик действительно был верным другом и бессменным часовым. Это хорошо знал каждый, кому привелось дежурить на крышах домов во время воздушных тревог или пробираться ощупью по улицам затемненных городов [Лобарев, Панфилов 1994: 301].
Марк Фрадкин был автором многих военных песен, в том числе «В белых просторах», «Дорога на Берлин», «Моя черноока», «Песня о Днепре». Слова последней песни написал Евгений Долматовский (1941), в годы войны работавший военным журналистом. Песня была сочинена в дни отступления Красной армии, но в ней звучат слова надежды:
Враг напал на нас, мы с Днепра ушли.
Смертный бой гремел, как гроза.
Ой, Днепро, Днепро, ты течешь вдали,
И волна твоя как слеза.
<…>
Кровь фашистских псов пусть рекой течет,
Враг советский край не возьмет.
Как весенний Днепр, всех врагов сметет
Наша армия, наш народ.
Когда в первых числах октября 1943 г. Красная армия форсировала Днепр у поселка Лоева, эта песня через громкоговорители сопровождала советских бойцов во время атаки. Солдат, участвовавший в этом бою, вспоминал:
Песня эта гремела так мощно, что ее не могла заглушить никакая канонада. Слышна она была километров на пять – восемь от Днепра. <…> Песня вливала силы в души бойцов, возбуждала лютую ненависть к фашистским захватчикам, звала на подвиг… [Лобарев, Панфилов 1994: 163].
Написанная до войны песня «Любимый город» (1939), слова Долматовского, музыка Никиты Богословского, весной 1941 г. была запрещена. По мнению цензоров, слова «Любимый город может спать спокойно» не соответствуют атмосфере войны, тучи которой уже сгущались на горизонте; в тылу нельзя позволить себе «спать спокойно»: тыл должен жить и работать в напряжении. Да и в самой песне звучали слова «Пройдет товарищ все бои и войны, / Не зная сна, не зная тишины». Но песня победила запрет: ее пели и солдаты на фронте, с тоской вспоминая родные города, и граждане в далеком тылу.
Долматовский является автором слов еще одной любимой песни тех лет – «Случайный вальс» («Офицерский вальс») (1943 г., музыка Марка Фрадкина).
Ночь коротка
Спят облака,
И лежит у меня на ладони
Незнакомая ваша рука.
После тревог
Спит городок.
Я услышал мелодию вальса
И сюда заглянул на часок.
Хоть я с вами почти незнаком
И далёко отсюда мой дом,
Я как будто бы снова
Возле дома родного…
<…>
Утро зовет,
Снова в поход,
Покидая ваш маленькой город,
Я пройду мимо ваших ворот…
О создании песни поэт вспоминал:
Мы с композитором Марком Фрадкиным ехали в эшелоне на новый фронт – будущую Курскую дугу. Поезд шел медленно, часто останавливался, мы стали сочинять песню. <…> В те дни мало кто знал, что в основе этой песни лежит конкретный эпизод. О нем рассказал Фрадкину летчик Василий Васильев. Как-то пришлось ему побывать поздним вечером в небольшой деревушке в прифронтовой полосе. <…> Вдруг офицер услышал звуки музыки – местная молодежь танцевала. <…> Он подошел поближе и увидел девушку, одиноко стоящую в стороне. Васильев пригласил ее на вальс. Разговорились, он спросил, как ее зовут, она ответила: «Зина». Но тут пришлось проститься – засигналил шофер, пора в путь. «Вот вы, композиторы, песни сочиняете, – сказал он Фрадкину. – У меня к вам просьба: напишите песню о том, что я рассказал. Если все точно опишете, Зина поймет, что это о нас с ней. Может, она услышит, откликнется вам». <…> Однажды на радио композитору пришло письмо от той девушки. <…> Просила узнать адрес молодого офицера. «Мы связались с авиасоединением, где служил лейтенант, – рассказывал Фрадкин. – Но Василий Васильев уже не мог ответить Зине: в одном из воздушных боев он погиб смертью героя…» [Лобарев, Панфилов 1994: 129].
Марк Фрадкин написал музыку к песне «В белых просторах» на стихи Льва Ошанина о войне на далеком Карельском фронте в суровых условиях Заполярья. Песня была сочинена весной 1944 г., когда композитор и поэт были направлены на этот фронт Политуправлением Красной армии. Командование фронта дало согласие на визит композитора и поэта при условии, что они привезут новую песню. Песня была создана в вагоне поезда:
Тянутся, тянутся зимние ночи слепые,
Летом не сходит полярное солнце с высот.
В этих просторах родной необъятной России
Русский солдат свою верную службу несет…
После приезда авторы исполнили песню на заседании Военного совета фронта, которое вел маршал Мерецков. Ошанин вспоминал:
Я помню ощущение праздника и волнение, которое охватило нас. Когда раздались звуки аккордеона и Фрадкин запел, я почувствовал в его голосе нервную дрожь. <…> Военный совет дал высокую оценку песне [Лобарев, Панфилов 1994: 270].
Когда Красная армия уже вела бои на подступах к Берлину, Фрадкин и Ошанин создали еще одну популярную песню – «Моя черноока»:
Вспомним, братцы, как, бывало, на войне
Запевали мы в далекой стороне:
Моя черноока,
От меня ты далеко,
Путь-дороженька солдата вдаль ведет.
Моя черноока,
От меня ты далеко,
Не грусти, моя касатка,
Будет наш черед!
По дорогам отвоеванной земли
До Берлина мы до самого дошли.
В целом мире не найти таких дорог,
Где б советский наш солдат пройти не смог…
На фронте большой известностью пользовалась задушевная песня «Давай закурим» (1942), написанная композитором Модестом Табачниковым на слова Ильи Френкеля во время тяжелых боев на Украине:
Об огнях-пожарищах,
О друзьях-товарищах
Где-нибудь, когда-нибудь мы будем говорить.
Вспомню я пехоту и родную роту
И тебя – за то, что ты дал мне закурить…
Табачников также написал музыку к песне «Ты одессит, Мишка» (1942, слова Владимира Дыховичного). Песня посвящена молодым морякам, которые героически сражались за Одессу и которым пришлось покинуть город. В ней звучит боль за город и вера в то, что он будет освобожден:
…Широкие лиманы, поникшие каштаны,
Красавица Одесса под вражеским огнем,
С горячим пулеметом, на вахте неустанно,
Молоденький парнишка в бушлатике морском.
И эта ночь, как день вчерашний,
Несется в крике и пальбе.
Парнишке не бывает страшно,
А станет страшно, скажет он себе:
«Ты одессит, Мишка, а это значит,
Что не страшны тебе ни горе, ни беда,
Ведь ты моряк, Мишка, моряк не плачет
И не теряет бодрость духа никогда».
Широкие лиманы, сгоревшие каштаны
И тихий скорбный шепот приспущенных знамен…
В глубокой тишине, без труб, без барабанов,
Одессу покидает последний батальон.
Хотелось лечь, прикрыть бы телом
Родные камни мостовой,
Впервые плакать захотелось,
Но комиссар обнял его рукой.
<…>
Широкие лиманы, цветущие каштаны
Услышали вновь шелест развернутых знамен,
Когда вошел обратно походкою чеканной
В красавицу Одессу гвардейский батальон…[209]
Песня «В землянке» (1941, стихи Алексея Суркова, музыка Константина Листова) была еще одной из популярнейших песен времен войны. Сурков, служивший в штабе гвардейского полка во время боев за Москву, вспоминал:
Возникло стихотворение, из которого родилась эта песня, случайно. <…> Это были 16 строк из письма жене, Софье Андреевне. Письмо было написано в конце ноября [1941 г.] <…> когда нам пришлось ночью пробиваться из окружения. <…> Так бы и остались эти стихи частью письма, если бы уже где-то в феврале 1942 года не приехал из эвакуации композитор Константин Листов, назначенный старшим музыкальным консультантом Военно-Морского Флота. Он пришел в нашу фронтовую редакцию и стал просить «что-нибудь, на что можно написать песню». И тут я на счастье вспомнил о стихах, написанных домой. <…> Листов побегал глазами по строчкам, промычал что-то неопределенное и ушел. Ушел, и все забылось. Но через неделю композитор вновь появился у нас в редакции, попросил у фотографа Савина гитару и под гитару спел новую свою песню «В землянке». Все свободные от работы, затаив дыхание, прослушали песню. <…> И сразу стало видно, что песня «пойдет». [Лобарев, Панфилов 1994: 328–329].
Слова песни передают чувства поэта, когда он во время прорыва из окружения, попал на минное поле и ему действительно было «до смерти четыре шага»:
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза.
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
Про тебя мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
Ты сейчас далеко-далеко.
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти – четыре шага…
Одной из самых известных партизанских песен была «Шумел сурово Брянский лес» (1942 г., слова Анатолия Софронова, музыка Сигизмунда Каца):
Шумел сурово Брянский лес,
Спускались синие туманы,
И сосны слышали окрест,
Как шли на битву партизаны.
<…>
В лесах врагам спасенья нет.
Летят советские гранаты.
И командир кричит им вслед:
«Громи захватчиков, ребята!
Композитор Кац вспоминал о том, как возникла эта песня:
К нам поступила просьба (а такая просьба почти равнялась приказу) написать песню для брянских партизан. <…> Был дан точный срок: 6 ноября 1942 года через линию фронта отправлялся самолет. <…> Партизаны обратились в штаб фронта с таким письмом: «Оружие у нас есть, в случае чего можно забрать его у врага, а песни как трофей не возьмешь. Пришлите нам песню». И вот мы с Софроновым в маленьком полуразрушенном городке Ефремове, в старой церкви, думали о том, какая песня нужна партизанам. <…> И вот вспомнили старую песню Отечественной войны 1812 года «Шумел, горел пожар московский». И вот появилась первая строчка стихотворения «Шумел сурово Брянский лес». Потом появилась музыка, потом появилась вся песня. <…> Софронов, как корреспондент газеты «Известия», 6 ноября улетел с «Большой земли» на партизанскую землю. Там он вручил эту песню партизанам… [Лобарев, Панфилов 1994: 319].
Музыка очень популярной фронтовой песни «Синий платочек» на слова Михаила Максимова была написана Ежи Петерcбургским в Польше еще до войны на другие стихи.
В последний день войны, 9 мая 1945 г., была создана песня «Казаки в Берлине» (музыка братьев Покрасс, слова Цезаря Солодаря). Солодарь, работавший военным корреспондентом, был в эти дни в Берлине. Он вспоминал:
Ранним утром 9 мая 1945 года на одном из самых оживленных берлинских перекрестков, заваленном покореженной фашистской техникой и щебнем, лихо орудовала флажком-жезлом молодая регулировщица. Десятки берлинцев наблюдали за ее размеренными и властными движениями, которые еще более подчеркивали строгость военной формы, ее походную простоту. Вдруг послышался цокот копыт, мы увидели приближающую конную колонну. Это были казаки из кавалерийской части, начавшей боевой путь в заснеженных просторах Подмосковья в памятном декабре сорок первого года. Не знаю, о чем подумала тогда регулировщица с ефрейторскими погонами, но можно было заметить, что на какие-то секунды ее внимание безраздельно поглотила конница. Четким взмахом флажков и строгим взглядом больших глаз преградила она путь всем машинам и тягачам, остановила пехотинцев. И затем, откровенно улыбнувшись молодому казаку на поджаром дончаке, задиристо крикнула: «Давай, конница! Не задерживай!» Казак быстро отъехал в сторону и подал команду: «Рысью!» Сменив тихий шаг на резвую рысь, колонна прошла мимо своего командира в направлении канала. А он, прежде чем двинулся вслед, обернулся и на прощание махнул рукой девушке…
Через два-три часа поэт улетел в Москву и уже в салоне военно-транспортного самолета набросал первые строчки будущей песни:
По берлинской мостовой
Кони шли на водопой,
Шли, потряхивая гривой,
Кони-дончаки.
Распевает верховой:
«Эх, ребята, не впервой
Нам поить коней казацких
Из чужой реки…»
В тот же день он прочитал стихи братьям-композиторам Даниилу и Дмитрию Покрассам, которым они очень понравились. По их предложению был добавлен лихой припев:
Казаки, казаки!
Едут, едут по Берлину
Наши казаки.
Музыку написали к вечеру, таким образом песня «Казаки в Берлине» была написана за один день – 9 мая в Берлине и в Москве[210].
На музыку популярной во время войны песни братьев Покрасс «То не тучи, грозовые облака» в 1943 г. в Вильнюсском гетто поэт Гирш Глик написал текст на идише «Zog nit keynmol az du gayst dem letzten veg» («Не говори никогда, что ты идешь в последний путь»). Эта песня стала гимном еврейских партизан.
Уже после победы родилась песня «Враги сожгли родную хату» (1945, музыка Блантера, слова Исаковского) – о солдате, который вернулся с войны в родные места и нашел лишь сожженный дом и могилу жены:
Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?
Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок…
Такой была судьба многих красноармейцев, семьи которых остались на оккупированных территориях, но в большей степени – солдат-евреев: почти все они, вернувшись с войны, не нашли ни домов, ни семей, одни могилы.
Эта песня была встречена сопротивлением редакторов. Долматовский вспоминал:
…В стихотворении «Враги сожгли родную хату», видимо поражал сюжет: не плач о погибшем солдате, ставший уже традицией, а плач солдата по погибшей жене. <…> Редакторы – литературные и музыкальные <…> были убеждены и тщились убедить других, что Победа исключает трагические песни, будто война не принесла народу ужасного горя. Это был какой-то психоз, наваждение [Лобарев, Панфилов 1994: 163].
Но песня победила бюрократов от культуры.
*?*?*
Военные песни были рождены самой фронтовой жизнью. Тексты песен и музыка сопровождали солдат от Москвы до Берлина, от Заполярья до Кавказа. По дорогам кровавой войны прошли с бойцами песни, и с песнями солдаты вернулись домой. Как предсказание звучат слова песни «Давай закурим» композитора Табачникова и поэта Френкеля:
О походах наших, о боях с врагами
Долго будут люди песни распевать.
<…>
И когда не будет немцев и в помине,
И к своим любимым мы придем опять,
Эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать.
И сегодня, когда шум войны уже давно стих, песни остались живыми свидетелями тех трагических и героических времен.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.