КРИЗИС В ВЕРХОВНОМ ГЛАВНОМ КОМАНДОВАНИИ

КРИЗИС В ВЕРХОВНОМ ГЛАВНОМ КОМАНДОВАНИИ

Изучаемые нами протоколы вскрывают, что сами министры, несомненно, подготовляли кризис Верховного главнокомандования. Но делали это они бессознательно, ибо они так же, как и вся Россия, глубоко почитали самого Верховного главнокомандующего, Великого князя Николая Николаевича.

В заседании 6(19) августа генерал Поливанов, обрисовав самыми сгущенными красками тяжелое положение армии, заявил{263}:

«Как ни ужасно то, что происходит на фронте, есть еще одно, гораздо более страшное событие, которое угрожает России. Я сознательно нарушу служебную тайну и данное мною слово до времени молчать. Я обязан предупредить правительство, что сегодня утром на докладе Его Величество объявил мне о принятом им решении устранить Великого князя и лично вступить в командование армией».

«Это сообщение военного министра, — записывает дальше А.Н. Яхонтов, — вызвало в Совете сильнейшее волнение. Все заговорили сразу, и поднялся такой перекрестный разговор, что невозможно было уловить отдельных выступлений. Видно было, до какой степени большинство потрясено услышанной новостью, которая явилась последним оглушительным ударом среди переживаемых военных несчастий и внутренних осложнений».

Мы не приводим здесь полностью того обмена мнений, который произошел вслед затем между министрами и который слово в слово записан А.Н. Яхонтовым. Это привело бы к слишком большому удлинению выдержек из работы последнего. Этот обмен мнений чрезвычайно показателен. Из него видно, каким общим доверием пользуется имя Верховного главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича.

«…Великий князь Николай Николаевич, — говорит министр внутренних дел князь Щербатов, — несмотря на все происходящее на фронте, не потерял своей популярности, и как в армии, так и в широких кругах населения с его именем связаны надежды на будущее»{264}.

В таком же духе говорят все министры, и в том числе А.В. Кривошеий, резкое осуждение Ставки которого мы выше приводили; теперь он говорит{265}: «…популярность Великого князя еще крепка, и он является лозунгом, вокруг которого объединяются последние надежды. Армия тоже, возмущаясь командирами и штабами, считает Николая Николаевича истинным вождем. И вдруг смена Верховного главнокомандования. Какое безотрадное впечатление и в обществе, и в народных массах, и в войсках. Я понимаю тех, кто говорит, что потеряешь равновесие душевное. Нужно иметь особенные нервы, чтобы выдерживать все происходящее. Россия переживала более тяжелые эпохи, но никогда не было такой, когда все делается к тому, чтобы еще усложнить и запутать и без того безвыходное положение».

В течение целого ряда последующих заседаний Совет министров нервно обсуждает вопрос о предстоящей смене Верховного главнокомандования. Он даже боится возмущения в стране.

Московская городская дума посылает приветствие Великому князю Николаю Николаевичу с выражением к нему непоколебимого доверия. Генерал Поливанов в секретном заседании 19 августа (1 сентября) на предложение председателя Совета министров И.Л. Горемыкина «не отвечать всем этим болтунам и не обращать на них внимания…» заявляет{266}:

«Не могу согласиться с предлагаемым г. председателем Совета министров упрощенным решением вопроса величайшей политической важности. Важно иметь в виду, что Городское управление Первопрестольной столицы на всю Россию заявляет о своем непоколебимом доверии к Великому князю, Верховному главнокомандующему, как вождю наших армий против врага. На этот факт мы должны обратить внимание Его Величества и просить отложить свой отъезд в Ставку и смену командования».

«Нельзя не считаться с тем, — говорит вслед за этим обер-прокурор Светлейшего синода А.Д. Самарин, — что постановление о доверии Великому князю было принято Московской городской думой единогласно. Даже Шмаков и его приверженцы голосовали за резолюцию. При таких условиях было бы трудно квалифицировать ее как революционную. Не революция, а бесконечный страх за будущее. Нам нужно честно, без утайки и оговорок объяснить Государю, что задуманный им шаг, помимо всего прочего, является величайшим риском для династии. Как верноподданные слуги Русского Царя, с которым связаны все судьбы нашей Родины, мы обязаны сказать, что увольнение Великого князя недопустимо, что мы не отвечаем за порядок и безопасность в стране»{267}. В результате министры в заседании 20 августа (2 сентября), происходившем подлинным председательством Государя, обратились к нему с просьбой не производить смены Верховного главнокомандующего.

21 же августа (3 сентября) все министры, за исключением председателя Совета министров И.Л. Горемыкина и министра юстиции А.А. Хвостова, послали Государю Императору коллективное всеподданнейшее письмо следующего содержания{268}:

«Всемилостивейший Государь,

Не поставьте нам в вину наше смелое и откровенное обращение к Вам. Поступить так нас обязывают верноподданнический долг и любовь к Вам и Родине и тревожное сознание грозного значения совершающихся ныне событий.

Вчера, в заседании Совета министров, под Вашим личным председательством, мы повергли перед Вами единодушную просьбу о том, чтобы Великий князь Николай Николаевич не был отстранен от участия в Верховном командовании армией. Но мы опасаемся, что Вашему Императорскому Величеству не угодно было склониться на мольбу нашу и, смеем думать, всей верной Вам России.

Государь, еще раз осмеливаемся Вам высказать, что принятие Вами такого решения грозит, по нашему крайнему разумению, России, Вам и династии Вашей тяжелыми последствиями.

В том же заседании воочию сказалось коренное разномыслие между председателем Совета министров и нами в оценке происходящих внутри страны событий и в установлении образа действий правительства. Такое положение, во всякое время недопустимое, в настоящие дни гибельно.

Находясь в таких условиях, мы теряем веру в возможность с сознанием пользы служить Вам и Родине.

Вашего Императорского Величества верноподданные:

Петр Харитонов[131]

Александр Кривошеий[132]

Сергей Сазонов[133]

Петр Барк[134]

Князь Н. Щербатов[135]

Александр Самарин[136]

Граф Павел Игнатьев[137]

Князь Всеволод Шаховской[138]».

Так говорят и действуют те же лица, которые только что перед этим буквально поносили Ставку и при этом в своей критике затрагивали не только вопрос исполнения, но и принципиальные стратегические решения. Таким принципиальным решением явился отвод Русской армии в глубь страны, и это решение могло исходить только от самого Верховного главнокомандующего. Таким образом, в своей критике министры, по существу дела, нападали и на Верховное главнокомандование.

Интересно проследить по мемуарам самого военного министра Поливанова, как он относился к вопросу о смене Великого князя. В этих мемуарах генерал Поливанов является противником смены. Он рассказывает, как он старался ее предотвратить, и нет основания заподозривать искренность его записей.

Но как же тогда совместить его доклады в Совете министров? Ведь они являются тем маслом, которое все время подливалось в огонь.

Мы уже говорили выше о том психологическом явлении, которое наблюдалось не только на русском, но на других фронтах: пессимизм растет по мере удаления от боевых линий. Общее отступление наших армий вызывает панику в тылу и в том числе в Совете министров. О паническом настроении самого генерала Поливанова свидетельствует один поразительный факт. В заседании Совета министров 12 (25) августа, рассказывая о своей поездке в Ставку с письмом Государя к Великому князю, в котором писалось о смене Верховного главнокомандующего, генерал Поливанов говорит{269}:

«Должен сознаться, что я отправлялся в Ставку с весьма смутным чувством, отнюдь не будучи уверен в благополучном исходе моей миссии. К счастью, мои опасения не оправдались. Великий князь, как я подозреваю по некоторым признакам, уже был предупрежден об ожидающейся перемене, но не знал, в какой форме она произойдет, и, по-видимому, боялся худшего. Прочтя письмо, Его Высочество обрадовался и принял меня как вестника милости необычайной. Ни о какой возможности сопротивления или неповиновения не может быть и речи».

Каждому бывшему в те времена на фронте хорошо известно, что не было абсолютно никаких данных опасаться какого бы то ни было переворота. Кроме того, рыцарский и лояльный характер самого Великого князя должен был бы заставить откинуть всякое опасение подобного рода. Между тем из слов генерала Поливанова видно, что он именно опасался неподчинения Великого князя повелению Государя императора, т.е., по существу дела, переворота. Такое опасение могло родиться только в панически настроенном воображении.

Таково было настроение лишь непосредственно стоявших у власти. Посмотрим теперь, как переживалось наше отступление в общественных и обывательских кругах. Для оценки этого настроения может послужить чрезвычайно ценный документ, найденный в личном архиве императора Николая II{270}. Это доклад членов Военно-морской комиссии Государственной думы, поданный Государю в августе 1915 г. Доклад не помечен датой, но, судя по упоминанию о сдаче Ковно, он не мог быть представлен ранее чем в августе 1915 г. Вместе с тем он, как видно из текста, относится к тому времени, когда Верховным главнокомандующим был еще Великий князь Николай Николаевич. Таким образом, этот доклад выражает собой настроение руководящих общественных кругов как раз в тот момент, когда наверху назревала смена Верховного главнокомандования. Полностью текст этого доклада воспроизведен в приложении № 1 к настоящей главе.

Из этого доклада можно убедиться, что наши общественные круги переживали отступление наших армий в глубь страны с большим спокойствием, нежели само правительство. На них сильное впечатление производит не самый факт отхода, а те причины, которые его вызвали. На первом месте среди этих причин ставится катастрофа в боевом снабжении. Поэтому красной нитью проходят в докладе осуждение правящих верхов и стремление общественности захватить руководство тыловой работой в свои руки. Правда, последняя мысль не высказывается прямо. Составители доклада ходят около нее окольными путями, высказывая ее наиболее ярко только в вопросе о рытье окопов внутри страны.

Но тем не менее эта мысль является лейтмотивом всего доклада. Нужно помнить, что разбираемый нами доклад совпадает с начальным периодом промышленной мобилизации, поднятой общественными же кругами.

Внимательно изучая доклад, нельзя не заметить, что он весь представляет собой сложный переплет действительно серьезных обвинений правительства и Главнокомандования с указанием на упущения более чем ничтожного характера. Таким прямо комическим моментом в трагическом тоне доклада является, например, упоминание о «потрясающей речи одного из членов Государственной думы» о плохом укреплении Пскова.

Но все эти отклонения доклада от серьезного тона свидетельствуют о той тревоге, которая распространяется в стране. Несомненно, что нервность этого настроения и привела к малой отчетливости редакции его основной мысли. Насколько форма доклада не отвечает его содержанию, лучшим примером может служить его конец. Этот конец говорит о том, что «только непререкаемой Царскою властью можно установить согласие между Ставкою Великого князя, Верховного главнокомандующего и правительством». Император Николай II, прочитав доклад, имел полное право сделать логический вывод о том, что русские общественные круги желают, чтобы монарх в своем лице совместил управление страной и Верховное главнокомандование.

Несомненно, что удаление Великого князя Николая Николаевича обуславливалось также и влиянием, идущим из непосредственного окружения императора. Напечатанные ныне письма императрицы Александры Федоровны не оставляют в этом сомнения. Но мы настаиваем на том, что под влиянием революционных настроений эта смена слишком исключительно приписывалась влияниям личного характера. Несомненно, что общие причины в вопросе смены Верховного главнокомандующего имели на Государя большее влияние, чем личные мотивы, и нет никаких оснований заподозрить искренность слов Государя, объявившего свое вступление в командование армией желанием лично стать во главе войск в минуты катастрофы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.