8. Война и жизнь

8. Война и жизнь

Начало войны и тревожные вести с фронтов поначалу не вызвали в тыловых городах и населённых пунктах серьёзной обеспокоенности населения. Ветераны вспоминают, что молодёжь даже веселилась, отправляясь выпить пива за победу, а потом шла на призывные пункты, чтобы записаться добровольцами в армию: «Вот мы им сейчас покажем!». Перед войной партийная пропаганда длительное время старалась выполнить указание товарища Сталина о том, что «нужно весь наш народ держать в состоянии мобилизационной готовности перед лицом опасности военного нападения, чтобы никакая «случайность» и никакие фокусы наших внешних врагов не могли застигнуть нас врасплох». Даже когда немецкие войска рвались к Москве, и пришлось начать эвакуацию учреждений и жителей столицы, многие считали, что это ненадолго, а потому старались не набирать с собой в дальнюю дорогу лишние вещи.

С таким же приблизительно настроением отправилась в эвакуацию в город Куйбышев и Таисия Дмитриевна Круглова со своими детьми Ириной и Валерием, с сестрой Лизой Родниковой, её дочерью Ритой и племянником мужа Володей Яковлевым. Погрузились в поезд почти без всякой поклажи.

Квартиры в «Доме правительства» на набережной, из которых полностью выезжали семьи, после составления описи вещей запирали и опечатывали. Однако квартиру Кругловых сдавать «под охрану» не стали, поскольку Сергей Никифорович по делам службы бывал в городе и иногда заходил к себе домой. Отсюда он направил два письма семье в Куйбышев. Первое письмо было датировано 16 июля 1941 года и на конверте с маркой «Почта СССР. 30 коп.» имело штемпель «Москва. Почтамт. 21.7.41». На Главный почтамт города Куйбышева «Кругловой Таисии Дмитриевне (до востребования)» весточка из столицы прибыла 26 июля 1941 года. Вот её содержание:

«Здравствуй, моя родная Тая!

Шлю тебе привет из родной Москвы и желаю тебе и детям счастья. Как я уже говорил тебе по телефону, я прибыл в Москву ночью 12 июля, заехал на квартиру. У меня было большое желание удостовериться, что вы не уехали. Но, увы, я увидел, что моих родных и близких дома уже нет. Правда, стало на душе как-то грустно, но ничего, приходится перебарывать в себе чувство личного счастья, когда идёт вопрос о счастье сотен миллионов людей, об их жизни, свободе. В груди закипает жгучая ненависть против фашистских бандитов, которые нарушили мирную жизнь всех нас, втоптали в грязь лучшие наши чувства, мысли, желания.

Я, Таёк, делаю всё, что могу, всё, что в моих способностях отдаю на борьбу с гитлеровской бандой. Время у меня всё уходит на работу, спать приходится по несколько часов в сутки. Приехал я из поездки весь в пыли, грязный и первым делом с удовольствием искупался и переоделся, почувствовав себя сразу помолодевшим.

В Москве, Тая, чувствуется деловая напряжённость, людей стало заметно меньше, автомобили на улицах редки — рабочая столица отдаёт все силы на борьбу с коварным врагом. Тебя, наверное, интересуют дела на фронте — знакомься с ними по сводкам Информбюро. От себя могу добавить, что дела наши поправляются, и скоро придёт время, когда мы крепко дадим по морде фашистской сволочи.

Я доволен, что вы уехали, вы будете спокойнее себя чувствовать, а придёт время — снова вернётесь. Мне трудно представить, как вы устроились, хорошо ли, плохо ли или удовлетворительно. Но я знаю одно, что при всех обстоятельствах моя Тая окажется на высоте положения и будет держать себя с достоинством. Карточки (точнее, фотокарточки. — Ю.Б.), оставленные тобою в столе, я взял к себе: пусть они будут постоянно при мне, и я смогу всегда посмотреть на дорогие для меня лица.

До свидания, Таёк, до свидания. Поцелуй за меня детей, а остальным передай привет. Письма твоего ещё нет.

Крепко тебя целую и обнимаю, до скорой встречи, моя дорогая жена.

Твой Сергей».

Второе письмо, написанное Сергеем Никифоровичем 31 июля 1941 года в Куйбышев Таисии Дмитриевне, совсем короткое:

«Здравствуй, моя родная Тая!

Сегодня я из Москвы уезжаю на несколько дней. Как буду иметь возможность, позвоню тебе по телефону. Ты обо мне не беспокойся и не волнуйся, моя дорогая. Писем твоих ещё не получил. Отцу денег 200 рублей и ваш адрес — передал. Погода сегодня в Москве плохая — осенняя, накрапывает дождик и холодновато.

Таёк, времени прошло с того дня, как мы расстались, немного, а я так соскучился по тебе, по ребятишкам, что всё время о вас думаю. Милая моя жёнушка, мой дорогой Таёк, я тебя очень люблю. Крепко тебя целую и обнимаю. Надеюсь, придёт скоро времечко, когда я смогу тебя прижать к своей груди, моя Тая.

До свидания, моя любимая, моя единственная и дорогая Тая.

Целую ребят и шлю привет родным.

Твой Сергей.

Вещи, которые ты просила — посылаю».

Действительно, затянувшаяся «командировка» привела к тому, что семья стала нуждаться в самых обычных вещах, оставленных дома. Хорошо, что Таисия Дмитриевна имела возможность обратиться к начальнику секретариата своего мужа Давыдову А.Ф. с просьбой прислать необходимое. Из того трудного времени сохранились записки Александра Федоровича, которые позволяют понять существо былых житейских проблем.

2 августа 1941 года, направляя в Куйбышев посылку, Давыдов А.Ф. написал:

«Таисия Дмитриевна! Я передал Сергею Никифоровичу вашу просьбу о присылке двух подушек, одеяла, кастрюль, электрокастрюли и электроплиток. Всё, что собрано в этом узле, собрано Сергеем Никифоровичем. Оказалось, что электроплиток в узле нет, так как их в квартире не могли найти. Две плитки я купил и вам посылаю. Если потребуется вам ещё что-либо, прошу позвонить мне».

7 августа 1941 года Сергей Никифорович сам написал письмо жене, насколько возможно подробно обрисовав дороги войны, по которым ему пришлось пройти:

«Здравствуй, дорогая моя Тая!

Спешу написать тебе маленькое письмишко, улучив свободную минуту. Вчера от тебя получил письмо, которое ты передавала с посыльным. Других писем, о которых ты упоминаешь, и телеграмм я не получал. Вещи — некоторые — я тебе послал, но далеко не в том количестве, которое ты просила. При первой возможности я тебе пошлю ещё (послано: 1 одеяло, 1 подушка, халат, кастрюли, утюг и плитка). Я очень рад, что ты более или менее сносно устроилась, и что все здоровы. Надеюсь, природа там у вас богатая — особенно должна быть величественна Волга. Ты, Тая, полюби Волгу: каждый истинно русский человек должен любить «матушку Волгу», ибо она — наша река и как бы служит нашему национальному чувству и патриотизму. Сейчас, когда фашисты пытаются поработить нашу страну, Волга, её просторы, её мощь должны вселять в нас новые силы, новый дух в смертельной войне с кровавым Гитлером.

Недавно я был по делам службы в Ржеве и в районах Ржева. На обратном пути в Москву решил заехать к себе на родину, посмотреть, благо выдался случай, а то, думал, может быть, ещё заехать и не удастся. И вот мы на машине поехали в Зубцов, затем к вечеру попали в деревню (Устье), в которой я уже не был свыше десятка лет. Приехал, ничего не узнаю, всё изменилось, природа, люди. Я никого не знаю, и меня большинство не знает. Вечерком обошёл я все знакомые места, сходил на Волгу, искупался, и легли спать на свежем сене, в сарае. Утром через Волоколамск выехали в Москву, где и были часов через 5 езды.

Знаешь, Тая, какое-то странное состояние переживал я. Или время суровое, или чувство Родины сказывалось, но охватило какое-то печальное и в то же время умиротворенное чувство. В деревне было тихо-тихо, нигде не раздавалось ни малейшего звука, только Волга немного шумела на быстрине. Сидя один на берегу Волги, ночью, я безмятежно думал. В голову приходили тысячи воспоминаний и из далёкого детства, и из более позднего времени. Как-то вдруг раскрылась вся жизнь, в памяти отразились все годы, все наиболее характерные этапы жизни, и пожалел я, что тебя не было около меня. Очень хотелось обнять, прижать к груди близкого, родного человека, мою Таю. И так долго, долго сидел ни о чём не думая, наслаждаясь тишиной ночи, всплесками воды и звёздным небом. Но, увы! Я был один. Просидев часа два, я тихо побрёл в сарай, где уже спокойно спали Цыпленков и Косов. В душе нарастала злоба, злоба на мерзавцев, которые огнём и мечом уничтожают всё дорогое для нас, для нашей памяти, для нашей жизни. Вместе со злобой против фашистов вырастали уверенность в правоте и победе нашего дела и желание отдать свои силы этой борьбе. Но, довольно, что-то я сегодня расфилософствовался. Не знаю даже, чем это объяснить.

Тая, перед этим письмом я тебе посылал письмо, адресованное на квартиру. Не знаю, получила ты его или нет. Таёк! Письма мне пиши на Наркомат, они перешлют мне туда, куда будет нужно. Обо мне не беспокойся, я жив и здоров, чего и вам желаю. Скажи Лерику и Ирочке, чтобы они вырастали большие, большие к моему приезду, были бы здоровые и крепкие и хорошо кушали. Если они будут хорошо вести себя, папа привезёт им много интересных игрушек и прокатит их на автомобиле. Не забывают ли ребятишки своего отца, а? Этого мне очень бы не хотелось.

На этом писать заканчиваю. До свидания, моя дорогая Тая.

Целую и обнимаю тебя крепко, крепко. Привет всем.

Твой Сергей».

В следующей записке Давыдова А.Ф. от 17 сентября 1941 года опять сообщалось о решении бытовых вопросов. Во-первых, секретарь посылал один экземпляр справки Жилотдела АХУ НКВД о квартире, передав второй экземпляр в управление домом. Во-вторых, у Таисии Дмитриевны, как на грех, закончился срок действия паспорта, и его следовало заменить на новый. Но если сейчас паспорт обменять, то в нём не будет отметки о прописке, а без этого в Москву не пустят. Старый паспорт становился недействительным, что тоже было чревато неприятными последствиями. Поэтому предлагалось продлить срок действия паспорта в Главном управлении милиции. В-третьих, секретарь возвращал остаток денег «от уплаты за перевозку багажа по железной дороге, за хранение, переноску и т. д.».

Далее в записке говорилось:

«Таисия Дмитриевна! Если Вы в чём-нибудь будете испытывать затруднения, потребуется ли сделать что-либо в Куйбышеве или Москве, или сообщить что-либо Сергею Никифоровичу и т. д. — прошу Вас писать мне или позвонить через Лепилова (Лепилов А.П. — заместитель начальника ГУЛАГа. — Ю.Б.). Поверьте, что Ваши просьбы не составляют затруднений для меня и всё, что возможно будет, сделаю.

Уважающий Вас Давыдов».

В качестве постскриптума сообщалось: «Ваше письмо Сергею Никифоровичу» отправлено было сегодня же с попутным нарочным.

В третьей записочке от 8 октября 1941 года сообщалось: «Вчера в Москву приезжал Сергей Никифорович, буквально на 2–3 часа. Письмо Ваше я ему передал. Он поручил сообщить, чтобы в Москву Вы сейчас не приезжали, во всяком случае, до 20 октября, а после этого он Вас известит. Уважающий Вас Давыдов» [27].

А 20 октября 1941 года, как было рассказано в главе 7, Сергей Никифорович сам получил назначение в Куйбышев.

Война вошла в каждый дом и нарушила мирную жизнь советских людей. По-разному сложились теперь их судьбы, о чём можно узнать из сохранившихся писем, по большей части почтовых открыток или сложенных треугольником листков бумаги, на которых, кроме адреса и почтовых штемпелей, стояли часто треугольная печать «Красноармейское письмо. Бесплатно» и штамп «Проверено. Военная (или Военно-полевая) цензура».

Одно из долгожданных писем в город Куйбышев-областной, на улицу Разина 44, квартира 16, где разросшаяся семья находилась в эвакуации, Кругловой Таисии Дмитриевне пришло, пропутешествовав по дорогам войны целый месяц, из подмосковного города Серпухова от её брата Остапова Николая Дмитриевича и было датировано 10 сентября 1941 года. Младший брат писал:

«Здравствуй, Таиса!

5?го сентября сего года проездом я был в Москве. Конечно, не в самой Москве, а на станции. Сейчас я нахожусь в Подольском пехотном училище. Живём пока в лагерях.

Таиса! Если сможешь, то пришли мне перчатки и белые портянки. Я веду уже подготовку к зиме. Носки у меня есть.

Передай Лизе (сестре. — Ю.Б.), что деньги я получил и прошу вас больше не присылать.

Пиши, жду ответа. Привет всем.

Николай».

Почтовую карточку в город Тулу старшей сестре Остаповой Полине Дмитриевне Николай, очевидно, немного сердясь и беспокоясь, написал 26 сентября 1941 года:

«Поля!

Меня интересует, почему вы с Александром (старшим братом. — Ю.Б.) молчите и не отвечаете мне на мой новый адрес? От Таисы с Лизой тоже нет никаких слухов. Если имеете какое-либо известие от них, то напишите. Напиши, выехала ли Мария (сестра. — Ю.Б.) из Ленинграда.

Привет отцу и Александру. Пишите, жду ответа.

Николай».

Это было последнее письмо от брата Николая Остапова. Помимо семейных, сохранилась ещё одна личная фотография Коли да его Удостоверение № 32 старшего страхинспектора Управления государственного страхования города Тулы. Вот и всё. А сам Николай пропал. Где, в каких боях, при каких обстоятельствах — не известно. На запрос в Народный комиссариат обороны Союза ССР Таисия Дмитриевна получила ответ на стандартном бланке от 10 мая 1942 года из Центрального бюро по персональному учёту потерь личного состава Действующей Армии Главного управления формирования и укомплектования войск Красной армии:

«На Ваше письмо сообщаю, что сведений о местонахождении Остапова Николая Дмитриевича в настоящее время не имеется.

В списках убитых, умерших от ран и пропавших без вести он не значится.

Помощник начальника отдела интендант 3-го ранга».

Вот так. Пропал в безвестности Советский воин, Красной армии боец, и нет никаких данных о нём до сих пор. А сколько таких бесследно сгинувших было в ту войну! Каков оказался счёт бездушным стандартным бланкам, в которые были вписаны фамилии, имена и отчества людей, коих военный учёт уже отправил в полное небытие, а родные всё ещё безуспешно пытались разыскать?

Утешим себя тем, что у Кремлёвской стены, где под Неугасимым Огнем находится могила Неизвестного Солдата, сохраняется Вечная Память и о Николае Дмитриевиче Остапове, исчезнувшем где-то на бескрайних полях суровых сражений Великой Отечественной войны.

Постепенно в эвакуацию в Куйбышев, на квартиру к Таисии Дмитриевне съехались другие её родственники. Сестра Мария Бурляева со своим трёхлетним сыном Валерием выбралась с последним поездом из Ленинграда. Перед самым отъездом получила «похоронку», извещавшую о том, что муж её Виктор Бурляев погиб смертью храбрых в боях за Родину. Одновременно из зажимавшегося в тиски блокады города приехали родители Сергея Никифоровича Круглова — отец Никифор Яковлевич и мать Любовь Игнатьевна Яковлевы. С собой они привезли невестку Анастасию, жену сына Василия, с шестилетним сыном Борисом. Самого Василия, работавшего на ленинградском заводе сталеваром и являвшегося стахановцем, руководство предприятия отправило на аналогичное производство в Саратов. Однако там Василий Никифорович Яковлев проработал недолго: в трудных условиях работы у сталеплавильных печей он заболел воспалением лёгких и в возрасте тридцати лет умер 14 июля 1942 года.

Никифор Яковлевич в Куйбышеве устроился работать на оборонный завод «Красный химик», и для его семьи дали квартиру от предприятия. Там и стало проживать всё семейство Яковлевых: сам глава семьи, его жена Любовь Игнатьевна, невестка Анастасия и внуки Владимир и Борис.

Самая старшая сестра из детей Остаповых, Полина, приехала в Куйбышев в начале ноября, эвакуировавшись из Тулы перед самым началом последнего наступления немцев по плану «Тайфун».

Самая младшая из сестёр, двадцатилетняя Антонина Лазаренко, не захотела своевременно эвакуироваться из Ленинграда, где во фронтовых окопах сражался её юный супруг Юрий. Большую часть блокады Тоня прожила в семье родителей своего мужа, и только когда почти все родные умерли от голода и болезней, она была эвакуирована через Ладожское озеро по ледовой «Дороге жизни» и добралась до Куйбышева к своим сёстрам. После длительного голодания первое время Тоне постоянно хотелось есть, и она даже обижалась, что её не кормят. А сёстры просто оберегали свою младшенькую, чтобы от излишеств в потреблении пищи ей не стало плохо.

Глава многодетного рода Остаповых, Дмитрий Григорьевич, овдовевший ещё до войны, всё трудное время оставался и работал в Туле. Уже после того, как наши дела на фронте пошли на поправку, тяжело заболел. Вернувшиеся из эвакуации дочери перевезли его в Москву, где он и умер в 1943 году в возрасте 56 лет.

Так отразилось начало войны на жизни и судьбе самых родных и близких людей Сергея Никифоровича и Таисии Дмитриевны Кругловых. Мы не рассказали ещё только об Александре Дмитриевиче Остапове, которому в ту лихую пору исполнилось 35 лет. Он проживал в Туле, где сразу после нападения гитлеровцев был призван в армию и сражался в составе наших стрелковых частей.

5 февраля 1942 года Таисии Дмитриевне в Куйбышев по упоминавшемуся выше адресу пришла долгожданная почтовая открытка, отправленная братом Александром Дмитриевичем из столицы в последних числах января.

«Здравствуй, Тая!

Пишу из Москвы, из госпиталя. В Москве был только одни сутки, и направили дальше, но не знаю, куда.

Я ранен, попал на мину. Осколком ранило руку. Состояние хорошее. Привет всем. Приеду, напишу адрес.

А. Остапов».

Присланная Александром открытка являлась художественной, на которой на фоне памятника Пушкину А.С. (он стоял тогда на противоположной стороне площади) были изображены пехотинцы в полушубках и шапках-ушанках с винтовками на плечо, маршировавшие в сторону Кремля. По обе стороны от скульптуры Александра Сергеевича красовалась надпись: «Новогодний привет из Москвы!», а внизу мелким шрифтом были напечатаны его пламенные строки:

…Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,

От финских хладных скал до пламенной Колхиды,

Стальной щетиною сверкая,

Не встанет русская земля?

Таких открыток Государственное издательство «Искусство» выпустило в 1941 году 200 тысяч штук.

Госпиталь, в котором проходил лечение Александр Остапов, оказался достаточно недалеко от места временного пребывания всех его родных: в Башкирской АССР, на станции Юматово Куйбышевской железной дороги. Для того чтобы сообщить свой новый адрес, 1 февраля 1942 года Саша послал сестре в Куйбышев новое письмо, написанное карандашом на листке из школьной тетради и свёрнутое, за неимением конверта, знаменитым «фронтовым треугольником»:

«Здравствуйте.

Таиса, я послал вам письмо (имелась в виду приведенная выше открытка. — Ю.Б.). Не знаю, получили вы или нет.

Я в госпитале, ранен мелкими осколками от мины: в правую руку, кисть, в грудь и лицо. Ранение легкое, чувствую себя хорошо.

Таиса, как получишь письмо, пиши, как живут наши.

Я писал Полине. Получила она письмо или нет?

Таиса, если можно прислать папирос, то пришли. Махорку нам дают. Из фруктов что-нибудь пришли. Если нету — не надо. Кормят хорошо.

Пока, всего хорошего. Привет всем.

А. Остапов».

Из обоих посланий видно, что Александр давно не получал известий от своих родных, а потому не имел представления, кто и где находился. Но вот теперь связь, наконец, установилась, и настроение раненого бойца значительно улучшилось. Он узнал обо всех, кроме брата Николая, а сестра Полина даже собиралась его навестить. 21 февраля 1942 года Александр написал:

«Здравствуйте, сёстры и дети.

Шлю я вам свой сердечный привет. Таиса, письмо от тебя и открытку от Марии получил. Ты интересуешься, как моё здоровье? Чувствую себя хорошо, раны почти зажили, только есть шум в голове. Ещё, когда глубоко вздыхаешь, закладывает бока. Видно, во время ранения ушибло. Но ничего, пройдёт. Так что, не беспокойтесь.

Таиса, я не знаю, сколько я буду в госпитале. Приедет Полина, а меня раньше выпишут. Госпиталь расположен от станции в четырёх километрах, там спросит.

Будет писать Коля, сообщи мне его адрес.

Привет всем. Пока, всего хорошего.

А. Остапов».

Своё очередное письмо от 1 марта 1942 года Александр направил уже из воинской части. Теперь, как принято на Руси, во первых строках перечислил всех своих родных по старшинству:

«Здравствуйте, сёстры Полина, Лиза, Таиса, Мария и дети Рита (Родникова), Ира (Круглова), Валерий (Круглов) и Лерик (Валерий Бурляев).

Шлю вам свой сердечный привет.

Меня из госпиталя выписали 28 февраля 1942 года. Сейчас я в части, в городе Уфе. Сколько времени буду находиться здесь, не знаю. Раны мои зажили, только остались пятна. Здоровье ничего, только шум в голове. Закладывает уши — от контузии.

Пишет ли вам Коля? Отцу я письмо послал.

Привет всем родным.

А. Остапов».

16 марта 1942 года, снова перечислив всех сестер и их деток, к этому письму добавил:

«Я жив, здоров. Только перевели в другую часть. Учусь миномётному делу. Скоро буду миномётчиком».

И вот опять сестрам Полине, Лизе, Таисе, Марии и Тоне (присоединившейся, наконец, к своим), детям Рите, Ире, Лерику (Круглову) и Лерику (Бурляеву) — майские вести с фронта:

«Шлю я вам красноармейский привет. Я жив и здоров. Мы переехали на фронтовую полосу. Юго-восточное направление. Плохо тем, что ночи стали слабые, бомбят.

Напишите, жив Коля или нет.

Если посылки принимают, то пришлите, маленькую: папирос, табаку, портсигар, ножик — кое-что по мелочам.

Всего хорошего.

Миномётная батарея, Остапов.»

И вот последнее письмо от 18 мая 1942 года, проверенное военно-полевой цензурой:

«Шлю я вам свой сердечный красноармейский привет.

Я жив, здоров, нахожусь в другом месте, недалеко от Тулы. Часто бываю в…» (закрашено цензором. — Ю.Б.).

Дальше тревожные строки:

«Тася, я заболел, видимо, грипп. Сильно ослаб. Сильная изжога, так жжет — до тошноты. Наверное, от рыбного супа. Врач говорит: пройдет. Хотелось бы белого хлеба.

Всего хорошего. Привет родным и знакомым.

А.Д. Остапов».

Александр Дмитриевич Остапов, участвуя в боевых действиях наших войск, ещё дважды бывал ранен и контужен, после чего стал не годен к военной службе. Но судьба его хранила, и он был направлен в город Куйбышев на военный завод.

Сохранилась целая подборка «лирических» писем, которые во второй год войны Сергей Никифорович посылал в Куйбышев своим детям и жене, поздравляя их с днями рождения. Первые два письма от 3 июля 1942 года из Москвы связаны с пятилетием появления на свет сына Валерия:

«Здравствуй, мой сыночек Лера Круглов.

Твой папа поздравляет тебя с Днём Рождения и радуется, что ты теперь стал уже такой большой. Когда вырастешь совсем большой, мы с тобой поедем на автомобиле. Ты будешь сам сидеть за рулём и управлять, а я буду сидеть с тобой рядом. А Ирочку с мамой посадим на задние места, и на них будет дуть сильный ветер. А потом ты выучишься летать на самолёте и будешь храбрым лётчиком. Мы с тобой полетим из Куйбышева в Москву — быстро, быстро, быстрее, чем на автомобиле. Посылаю тебе из Москвы посылку. Ты попроси маму развязать её и сделай всем подарки. А маму и Ирочку поцелуй за себя и за меня. Не забудь поблагодарить всех, кто тебя будет поздравлять с днём рождения.

До свидания, мой сыночек Лера.

Твой папа.

ПОСЫЛАЮ ТАКЖЕ ПРИВЕТ МОЕЙ ИРОЧКЕ КРУГЛОВОЙ.

Папа».

Второе из этих писем «с разъяснениями» адресовано жене Таисии Дмитриевне:

«Дорогая Тая!

Поздравляю тебя с Днём Рождения нашего сына Лерочки. Желаю тебе провести этот день настолько радостно, насколько позволяет теперешняя обстановка.

5 лет Лерке! Надо нам запомнить этот год — пройдёт время, и мы будем вспоминать его, этот год, когда Лерке было 5 лет и когда наша Родина, все мы, стояли перед огромными испытаниями, когда решался вопрос о нашем будущем, о будущем нашего сына. Желаю тебе за скромным столом со своими близкими поднять тост за нашу победу над врагом, за нашу Родину, за будущее и счастье наших детей, в том числе и нашего сына. Жалею, что в этот день я не с вами, но ты представляй за столом и меня — рядом с тобой.

Поздравляю также с пятилетием внука дедушку и бабушку его, а также и всех его тётей. Хочу, чтобы все они пожелали счастья моему любимому сыну и полной, красивой жизни.

Тайка, я пишу это письмо утром 3 июля (4.30 ч.), но до сих пор, несмотря на моё поручение, игрушек и каких-либо подарков для Лерки, если днём не найдут, то не знаю, как быть. Ты, наверное, что-нибудь обещала, так тебе придётся и выкручиваться. Но только меня ты уже не подводи.

Косов ничего не купил — сам бегал в магазин, кое-что купил — больше ничего нет.

Тая, прочитай моё письмо Лерке.

Обнимаю тебя и целую.

Твой Сергей».

Следующая тройка писем от папочки из Москвы пришла в Куйбышев 24 августа 1942 года, ко Дню Рождения дочки Ирины. Самое большое письмо досталось, конечно, виновнице торжества:

«Моей славной дочурке Ирочке в День её Рождения посылаю свой горячий привет.

Ирочка! Твой папа очень жалеет, что не может приехать в Куйбышев и вместе с мамой, Лериком и тобой отпраздновать твой День Рождения. Но я обещаю тебе на будущий год, когда будет опять твой День Рождения, обязательно приехать и вместе весело провести его.

Ирочка! Когда все соберутся у нас — дедушка, бабушка, мама, тёти Поля, Лиза, Маня, Рита, Вова и более маленькие во главе с твоим братишкой Лериком, ты скажи: «Мой папа велел мне поздравить вас всех с моим праздником и просил вас всех быть в этот день весёлыми и пожелать мне много сил и счастья». А твой папа, Ирочка, тебя очень, очень любит и крепко, крепко тебя целует.

Когда я приеду к вам, я тебе и Лерику расскажу интересную сказку о том, как в одном городе, в другой стране, где всегда зима, снег и холод, жила такая же девочка, как и ты, и эту девочку звали «Красное солнышко». Она была беленькая, волосы у неё были тоже белые, как у тебя. Девочка эта была очень умная, и даже, когда она ещё была совсем маленькая, все взрослые люди любили её и радовались ей. Все её, эту девочку, ласкали, старались ей что-нибудь подарить и поиграть с ней. Но в далёких горах в этой стране жил Чёрный ворон. Он был враг людей. И вот он решил украсть эту девочку — Красное солнышко. Однажды, когда она пошла к реке, неожиданно налетела чёрная туча — в ней скрывался Чёрный ворон. Туча закрыла девочку. Поднялся сильный ветер, начались дождь, буря. Раздался сильный удар грома, и сразу всё стихло. Когда же всё успокоилось и просветлело, на берегу девочки уже не было. Чёрный ворон унёс её в своё логово. Все знавшие «Красное солнышко», очень плакали и горевали. Искали, но нигде не могли найти эту девочку.

Прошло много лет. Девочку — «Красное солнышко» стали уже забывать. Но у неё был братец. Когда ворон унёс девочку, он был ещё маленьким мальчиком. Но теперь он вырос, стал сильным, большим юношей — богатырём. Он решил, во что бы то ни стало, найти свою сестру и освободить её от злодея. Собрался этот братец в путь-дорогу и отправился в далёкие горы. С большим трудом, побеждая все тёмные силы, этот юноша-богатырь достиг места, где жил Чёрный ворон. Он вступил с ним в смертный бой. Убил этого ворона и освободил свою сестру.

Это уже была не маленькая девочка, а красивая девушка с длинными косами и милой светлой улыбкой. Она очень обрадовалась своему брату и своему освобождению. Они быстро собрались и отправились в обратный путь. Когда они вернулись к себе домой, все были очень рады и счастливы. А девушка эта настолько была добра, что своей добротой растопила весь снег и холод. И с тех пор там, где жила эта девушка, никогда не было ни снега, ни холода. Люди жили счастливо, и солнце щедро грело весь мир своими лучами. Поэтому-то эту девочку и звали — «Красное солнышко».

На этом, Ирочка, сказка и кончается. Эта сказочка и к тебе подходит: у тебя тоже есть брат Лера — он вырастет большой, будет сильный и храбрый и будет о тебе заботиться и защищать тебя.

На этом, Ирочка, письмо я заканчиваю. Поцелуй за меня маму и крепко, крепко её обними. Твой папа.

Посылаю тебе небольшой подарок, но ты не забудь подарить что-нибудь и другим.

Папа».

Вместе с «главным посланием» небольшое письмо папа адресовал и приболевшему сыну Валерию:

«Здравствуй, мой сыночек Лера!

Мне мама говорила, когда она была в Москве, что ты последнее время не совсем здоров.

Лера! Если ты любишь своего папу и хочешь ему сделать приятное — ты должен скорее поправиться и быть опять сильным и здоровым. А для этого надо слушаться и исполнять то, что тебе говорят мама, старшие и что советует доктор. Надо принимать те лекарства, которые тебе дают, хотя они и горькие. Когда ты совсем поправишься, я к тебе приеду в гости, и мы с тобой вместе будем гулять и поедем на Волгу купаться. Я тебя научу плавать, а ты тогда уже, в свою очередь, научишь плавать Борю и маленького Лерика.

У Ирочки День Рождения. Поздравляю тебя с Ирочкиным Днём Рождения. Я ей посылаю посылочку, она тебе что-нибудь подарит обязательно. Я ей об этом написал в письме.

Папа тебя очень любит и крепко, крепко целует.

Поправляйся, Лера, скорее — обязательно.

Твой папа».

Третье, «взрослое» письмо, было адресовано супруге Таисии Дмитриевне:

«Милая моя жёнушка!

Видишь, какое время пришло: пишу тебе письмо уже одновременно с письмами нашим детям. А, кажется, давно ли мы об этом думали как о чем-то очень и очень отдалённом. Жизнь идёт своим чередом, Таёк. Но мы об этом не особенно жалеем — не правда ли?

Поздравляю тебя с Днём Рождения нашей Ирочки — которую мы оба очень любим. Я, конечно, тебе безгранично благодарен за своих ребятишек — мне кажется, что они у нас самые славные, самые хорошие.

Время, Таёк, в Москве у меня идёт по-старому, только как-то скучно стало после твоего отъезда. Приходишь домой — пусто и делать нечего. Работы у меня стало больше, потому что многие уехали, и часть новых обязанностей легла и на меня.

Тая! На меня ни за что не сердись. Знай, что бы ни было, я тебя люблю, люблю. Всегда помню и не забуду мою маленькую, худенькую Тайку. Твой Сергей.

P.S. Время уже 5 утра. С этими письмами для ребят ушло порядочно времени. Конец рабочего дня. Немного устал и еду домой. Письма ты им прочитай сама. Если что нужно, прибавь от себя, ты ведь мой редактор.

До свидания, Таёк. Сергей».

Последнее из этой «лирической серии» письмо Сергея Никифоровича, направленное из Москвы в Куйбышев к 10 октября 1942 года, касалось дня рождения самой Таисии Дмитриевны:

«Здравствуй, моя Тая!

Закончил с тобой говорить по телефону и решил написать маленькую записочку — от всей души поздравляю тебя с Днём твоего Рождения, желаю тебе счастья. А так как твоё счастье связано с моим и нашими детьми, то я желаю всем нам благополучия и счастья.

Тая! Твой День Рождения желаю провести настолько весело, насколько позволяет теперешняя обстановка. Хотел что-нибудь найти тебе в подарок, но, увы! Ничего не мог найти и придумать. Ты уж извини меня, ради бога — прими в подарок от меня мою любовь к тебе и мои самые лучшие пожелания. Имей в виду, что нам вместе с тобой почти уже 70 лет — мы становимся «мудрыми», «зрелыми» людьми, не правда ли? А давно ли, кажется, жили на Госпиталке в маленькой, сырой комнатке и были моложе почти на 10 лет. Время идёт, но, я не знаю, как у тебя, а у меня нет чувства горечи. Годы проходят, но мы в эти годы жили, работали, были у нас свои радости и печали, и пусть жизнь совершает своё исконное движение — мы в этом движении не пассажиры, а сила движения.

Также от всей души желаю тебе здоровья и бодрости духа. Это — самое главное и это всё определяет.

Таёк, опять меня вызвали. Писать больше некогда. Поверь, что по тебе соскучился и жду встречи с тобой и ребятишками.

Привет отцу, матери и всем остальным родственникам.

Целую тебя и обнимаю.

Твой Сергей» [27].

Почти два года пребывания в эвакуации пять сестер и четверо детей, согреваемые письмами родных своих, прожили дружной семьей, вместе переживая общую военную беду. Только в начале 1943 года появилась возможность вернуться домой, в Москву.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.