ПРОЩАЛЬНОЕ ПОСЛАНИЕ
ПРОЩАЛЬНОЕ ПОСЛАНИЕ
Раздался стук в дверь, и на пороге кабинета возник межведомственный курьер.
— Герр Крейцель, это для вас! — на стол перед следователем лёг листок, вырванный из школьной тетради, с двух сторон исписанный бисерными буковками.
— Что это?
— Шеф сказал, что вы разберетесь сами… Распишитесь в получении!
— Спасибо… — следователь поставил закорючку в журнале.
Из первой фразы — обращения к получателю стало ясно: писала Леонора Кранц.
«Судя по тому, что текст исполнен разными почерками, — Крейцель с профессиональной дотошностью стал изучать записку, — можно сделать вывод, что послание составлено не в один присест, а в разное время. Следовательно, и самоубийство совершено не под влиянием импульса и мимолетного душевного смятения, а после долгих размышлений… Стоп! А как у женщины оказалась шариковая ручка? Это же категорически запрещено!»
…В 1975 году по указанию министра внутренних дел заключенным запретили иметь перьевые и шариковые ручки. Тому причиной был инцидент с арестантом-наркоманом, которого подозревали в подготовке покушения на канцлера Гельмута Шмидта и потому поместили в отсек для государственных преступников.
Перед заключением в камеру у него изъяли, как того требовала инструкция, колюще-режущие предметы. Через какое-то время следователь заметил, что его подопечный на допросах ведет себя, мягко говоря, неадекватно, а попросту находится в состоянии наркотического опьянения. Как такое могло случиться, если у него отсутствуют и наркотики, и орудия для их применения?!
Подследственному сменили одежду и постельное бельё, а в камере провели тщательный обыск, даже стены простукивали — ничего! А злодей по-прежнему на допросах появлялся под кайфом…
Видеоаппаратура, которую срочно установили в камере злоумышленника, прояснила картину. Всё было предельно просто: шприцем служила шариковая ручка, вернее, её капроновый резервуар для пасты. С ручкой — понятно. Когда покусителя на жизнь канцлера заключали в камеру, ручку как предмет, не представлявший опасности, оставили. Но наркотик, откуда взялся он?!
А вот откуда.
Каждый вечер, перед отходом ко сну, подследственный начинал кашлять, чем, конечно, привлекал внимание надзирателей. После двух минут надрывного кашля поступала просьба: выдать 3–4 таблетки аспирина. Кто ж откажет? Вслед за этим следовал технологически уникальный процесс изготовления и введения в организм наркотика!
Сначала подследственный жевал таблетки. Через 2–3 минуты, обильно сдобренные слюной, они превращались в некое подобие суспензии, но на самом деле — в жижу белого цвета. Её он сцеживал в стакан, а затем малыми порциями ртом вдувал в капроновый резервуар шариковой ручки, заранее освободив его от пасты и от шарика. Всё — наркотик в виде суспензии и орудие — самодельный шприц — готовы к применению! Да, вот ещё! Поршнем шприца служила спичка с намотанной на неё ниткой.
Дальше — картина не для слабонервных. Зубами арестант прокусывал вену на тыльной стороне ладони, вонзал в кровоточащую рану металлический конец капронового резервуара и вводил в вену ту самую жижу из стакана. И так до тех пор, пока на дне стакана не останется ни капли…
…Крейцель долго, может, даже дольше, чем того требовало содержание записки, вчитывался в буковки-бусинки. Наконец шумно вздохнул, всем телом откинулся на спинку кресла, раскурил очередную сигарету и глубоко задумался. И было отчего!
* * *
«Фриц, мой сказочный Принц! Удивительное дело: впервые в жизни я встретила человека с такой разноречивой духовной палитрой…
Ты — усталый циник, и вместе с тем ты — поэт, романтик, иначе как можно расценить преподнесенный тобой в день нашего знакомства, накануне Нового года, сноп белых роз!
В течение всего времени, что мы женаты, ты дарил мне незабываемый праздник, ничего подобного у меня в жизни не было. Я хотела бы вечно быть рабыней твоих желаний!
Я благословляю ту женщину, что вручила тебе мою визитную карточку — во всяком случае, ты так объяснил её происхождение и своё появление. Увидев тебя, я сразу поняла, нет! — почувствовала, что это — знак Судьбы. Но сегодня, мой милый Принц, я хочу тебе сообщить менее приятные для глаз и слуха вещи. И не только потому, что мне очень-очень плохо…
Знаешь, я ненавижу фильмы, которые кончаются плохо. Я ненавижу фильмы, которые кончаются хорошо. Но я обожаю фильмы, в которых есть надежда. А её-то у меня и нет. Моя жизнь — это фильм, в котором я пропустила первые 5, нет, не минут — лет, ровно столько, на сколько ты, Фриц, старше меня. Мы попали с тобой в кино, которое началось давным-давно, и нам придётся выйти до конца фильма. Но мне кажется, что я выйду первой. Не знаю, как скоро я это сделаю, но первой буду я. Впрочем, меня вполне удовлетворяет тот фрагмент, что Бог и Ты позволили мне посмотреть…
А теперь, сказочный Пришелец из моих грёз, о совсем грустных делах. О том, что со мной происходит. Где я, ты уже знаешь из моего первого послания. Надеюсь, что душка Отто переслал его по указанному адресу, и ты его получил.
Меня допрашивают через день. Обо мне они ничего не спрашивают — всё о тебе. Но что я могу им сказать?! Я ведь ничего не знаю и поэтому по большей части молчу. Следователь называет это моим способом защиты…
На одном из допросов я попросила его дать мне твою фотографию, но оказалось, что ты так хорошо позаботился о сохранении инкогнито, что ищейки из Бюро по охране конституции не смогли найти в квартире ни одной твоей фотографии! Даже той, что была сделана в Вене, на годовщину нашей супружеской жизни. Но ты наказал не ищеек — меня. А мне бы сейчас очень помогло твоё фото здесь, в камере, но, увы…
Тогда я попросила следователя дать мне какую-нибудь вещь, которая напоминала бы о тебе. Нет-нет, мне не нужны золотые побрякушки, что ты мне дарил, отнюдь! Я попросила, что бы ты думал? Тот букет, что ты мне преподнес в день нашего знакомства на Новый год! Это так символично — начать новую жизнь в Новый год, и у меня она действительно началась с букета и с тобой, пришедшим за час до Нового года!
Засушенный букет простоял год, но, кажется, и до сих пор не потерял своего божественного аромата и очарования. Ты, конечно, этого никогда не замечал. Да куда уж тебе — ты постоянно по своим делам в Вене, со мной, твоей женой, ты виделся урывками. Но мне хватало и того внимания, что ты мне дарил.
Не смейся, прочитав, что я общаюсь с букетом, как если бы это был ТЫ. Просыпаясь, я говорю ему “доброе утро” и даже обнимаю его, будто он — это ТЫ. Вообще-то, букет, по распоряжению следователя, мне доставили с одним условием: я должна рассказать всё и чистосердечно. Но что такое это всё и что следователь имеет в виду, я не понимаю…
Для того, чтобы разговорить меня, он сегодня применил ужасный приём: выложил передо мной ворох фотографий, где ТЫ голый кувыркаешься с какой-то крашеной девкой! Но я не поверила, что это ТЫ. Это — фотомонтаж, я знаю! Да и откуда у следователя могут быть твои фото, если даже у меня их нет?! Врёт он всё! А ещё он на меня кричал. ТЫ бы слышал, как он кричал и ругался! А потом вынул зеркало, кстати, то самое, что отобрал у меня перед помещением в камеру. Направил зеркало на меня и заорал:
“Ты только посмотри, паршивая овца, на кого ты похожа! Ты — фантомас, ты — страшилище, в тебя не может влюбиться ни один нормальный мужик. Твой Фриц женился на тебе исключительно для того, чтобы ты таскала ему каштаны из огня — похищала секреты. Ты предала своих коллег, ты предала Фатерлянд, ты такая-растакая! Ты занималась шпионажем вместе с подставленным тебе мужем! Ты похищала секретные документы!»
Но это ведь не так! Ты ведь не подставленный муж? Мы же полюбили друг друга, разве не так? И потом такая страсть с твоей стороны… Ночи любви и твою страсть я никогда не забуду, МОЙ Принц!
Нет, я ему не верю, знай это, мой Принц! Я не занималась шпионажем, я никого не предавала, и мне об этом сказал священник, которого мы встретили в соборе Святого Стефана. Он помог мне освободиться от сомнений и тяжести на душе. Я поверила тебе, я пошла за тобой, я подчинилась твоему желанию и наставлению священника поработать на благо двух стран — Остеррейха и Фатерлянда, ведь это так? Скажи, мой дорогой, что это так?! Я верю только тебе, мой Принц!.. Знаешь, следователь не сумел меня переубедить…
И вот, когда он перестал кричать, я попросила вернуть мне моё зеркальце. Должен же он понять, что женщине без зеркала невозможно. Но он мне его не отдал. Знаешь, что он мне сказал?
«Не отдам, — сказал он, — с его помощью ты лишишь себя жизни. Зеркало всегда изымается у заключенного, потому что, разбив его, осколком можно перерезать себе артерию. Поняла?”
При этом он почему-то очень пристально смотрел на меня. Он всегда смотрит на меня пристально — такая у него работа, но в этот раз в его взгляде был какой-то скрытый смысл. Но, может, мне это показалось, не знаю… А потом он сказал:
“Девочка, для тебя игра окончена, ты никогда больше не увидишь своего Фрица, даже не надейся. А всё потому, что ты исполнила свою партию, и он тебя выбросил, как отработанный мундштук флейты. Он найдёт себе другую и будет с нею радоваться жизни, а тебе до конца дней твоих гнить здесь! Иди и хорошенько подумай о том, что я тебе сказал. Не хочешь говорить — уходи. Уходи навсегда. Поняла?”
Когда я вернулась в камеру и обняла твой, нет! — мой засохший букет, я в первый раз исцарапала шипами руки до крови. Ужас, сколько было крови! Я не могла её остановить. И тогда я поняла, что имел в виду следователь. Шипы — это осколки разбитого зеркала! И я должна ими воспользоваться, чтобы уйти навсегда, ведь мне никогда более не увидеть тебя, мой Принц! И ещё я поняла, что никому не нужна на этом свете. Не нужна была до твоего пришествия, не нужна и сейчас! Ты вдохнул в меня настоящую жизнь и ушёл навсегда, так что же мне остаётся? Я знаю — попрощаться с тобой и уйти насовсем!
Милый Фриц, мы обязательно встретимся на том свете, жаль только, что люди там друг друга не узнают! — так говорила мне бабушка перед смертью. Ты, кстати, сейчас, читая эти строчки, находишься на моем месте. Нет-нет, не подумай ничего дурного, я всё объясню! Дело в том, что после смерти бабушки — умерла она от рака поджелудочной железы — я прочитала её дневниковые записи. Так вот, накануне смерти она, находясь в полном сознании, давала письменные указания, в какой одежде её похоронить…
Если душка Отто не подведёт, ты получишь моё послание и окажешься на моём месте… Прощай, Фриц, мой непрочитанный роман! Жаль, что мне так и не довелось до конца насладиться общением с тобой… Я запуталась во всём этом: в аргументах следователя, в вере в себя! Я не знаю, что мне делать, я дошла до крайности, и поэтому сейчас, как я тебе и говорила, я буду уходить.
Первой!
Твоя Леонора».
— Н-да, — вслух произнёс Крейцель, раскуривая очередную сигарету, — все мы искренни, когда смотрим в пустые глазницы старухи с косой… Да и «душка Отто» не подвёл: теперь Бюро знает, на кого ты работала, Леонора, — на Австрию!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.