Расстрел, которого не было

Расстрел, которого не было

Одним из тяжких обвинений, предъявленных Анненкову, было обвинение в расстреле по его приказу Отдельной[214] бригады генерала Ярушина осенью 1919 года. В обвинительном заключении говорилось, что китайским полком в алакульских камышах было изрублено 1500 человек, часть людей угнана в район реки Эмель и там забита длинными палками — «суголами», а трупы спущены под лёд и сплавлены в озеро Алакуль. Несколько сот человек якобы было захоронено в яме близ курорта «Барлык».

Попробуем разобраться с этим обвинением.

Отдельная бригада генерала Ярушина — это войсковая часть в составе трёх полков, численностью около 500 бойцов в каждом, усиленная артиллерией и пулемётами, подчиняющаяся непосредственно командованию 2-го Сибирского Степного корпуса. Один из полков этой бригады находился на Семиреченском фронте и действовал на Андреевском направлении, другой — охранял тракт Сергиополь-Урджар, третий оставался в Семипалатинске. Таким образом, даже по причине разбросанности полков расстрел всей бригады был невозможен. Весь этот эпизод был сочинён московским следователем Верховного суда Д. Матроном на основе писем недоброжелателей Анненкова в связи с его арестом, вдруг посыпавшихся в советские консульства в Синьцзяне. Убеждённый, что плод его фантазии пройдёт на суде «на ура!», Матрон даже не удосужился (а может быть, и не смог) подкрепить его показаниями надлежаще подготовленных свидетелей. Единственным свидетелем по этому эпизоду, которого обвинению удалось разыскать, стал бывший солдат ярушинской бригады Елфимов. Он рассказал:

— Я был мобилизован в мае 1919 года. Нас погнали на Капальский фронт. Капал мы в первый раз не взяли, а на второй раз он был взят.

Через два-три дня офицеры собрались в церкви (у них там было нечто вроде офицерского собрания). У нас в ярушинской бригаде во всех трёх полках был сговор сделать восстание. Мы, 50 человек, забрали гранаты, оцепили церковь, подпёрли двери и пошли к окнам, чтобы бросить в церковь гранаты. Но тут вдруг мы увидели приготовленные пулемёты. Должно быть, офицеры узнали об этом. Мы испугались и — кто куда! Нас, все три полка, разоружили (всю бригаду) и повели в Уч-Арал в распоряжение Анненкова. Прибыли мы в Уч-Арал, нас выстроили на площади. Все три полка были смешаны. Потом подъехал вот этот человек (показывает на Анненкова) на автомобиле, о чём-то поговорил с генералом (Ярушиным. — В.Г.), который выстраивал нас, и уехал.

Нам объявили, что мы зачисляемся сапёрами. Затем нас разбили на две партии и объявили: в пути для всей дивизии будет невозможно подыскать квартир, а ночевать в степи плохо, поэтому мы и разбиваем вас на две партии.

Первую партию выстроили в колонну и отправили вперёд. В скором времени двинулась и вторая партия, в которой был и я.

Прошли мы немного, вдали показались камыши. Только мы стали подходить, как заметили трупы расстрелянных первой партии. Расстрел был сделан из пулемёта, так как на всех трупах виднелись раны в груди. Пулемётов и пулемётчиков не было видно: они были спрятаны в камышах.

Мы начали разбегаться кто куда, и следовавший за нами отряд набросился на нас и начал рубить направо и налево. На меня один замахнулся шашкой. Здесь я потерял сознание…

Когда я очнулся, вокруг меня всё было завалено трупами. Я ушёл в деревню. В одной избушке старушка вымыла мне руку и перевязала. Пробыл я у неё двое суток.

Мне некуда было деваться, и я пошёл обратно к Анненкову добровольцем.

Через этапную команду меня направили в 5-й полк. Всю дорогу у меня болел правый бок, но я пугался идти в лазарет.

Приехал в полк, и скоро полк пошёл к китайской границе. Нас почему-то не пропустили в Китай, и наши части пошли обратно. Зимой мы молотили у крестьян хлеб и чистили арыки. Потом восстали и перешли к красным…

Личность и поведение этого маленького ростом, тщедушного, робкого, говорившего слабым голосом, постоянно пугливо озиравшегося свидетеля оставляли впечатление его невменяемости, и суд сразу понял это. И действительно, как можно оценить показания этого свидетеля, если они противоречили не только обвинительному заключению, по которому расстрел бригады был произведён в алакульских камышах и в районе реки Эмель, но и объективным данным. Елфимов неправильно называет даже расстояние от Уч-Арала до прибрежных камышей озера Алакуль, которое составляет около 110 километров и которое колонны обречённых не могли бы пройти даже за ночь. А ближе никаких камышей нет!

Если всё-таки принять показания Елфимова о гибели бригады генерала Ярушина под пулемётами и казачьими шашками в алакульских камышах, то каких же 1500 солдат, указанных в обвинительном заключении, гнали на реку Эмель и забивали там суголами? Если допустить, что забитые на реке Эмель — ярушинцы первой группы, то тогда что за трупы видел Елфимов перед камышами? Елфимов показал, что после возвращения от китайской границы полк всю зиму 1920–1921 годов работал у крестьян на молотьбе хлеба и очистке арыков, а весной взбунтовался и перешёл к красным. Но после вытеснения Анненкова в горы красные части заняли Уч-Арал, укрепление Бахты и другие приграничные населённые пункты. В этой обстановке возможность зимовки целого белого полка среди красных войск полностью исключается, и утверждение этого говорит о невменяемости или красного командования, или свидетеля Елфимова, что наиболее вероятно. Да и о какой вменяемости Елфимова, о какой вере его показаниям можно говорить, если тот даже путал, куда он был ранен: то говорил, что в руку, то в правый бок, а, вопреки крестьянским правилам молотить хлеб осенью, а чистить арыки весной, делает всё это зимой.

Но суду нужно было спасать эпизод обвинительного заключения о расстреле бригады. Поэтому он, убедившись в невменяемости свидетеля Елфимова, его показания не исследует и, рассчитывая, что ему удастся получить хотя бы косвенные подтверждения расстрельного эпизода и спасти обвинение, сразу же берётся за Анненкова:

Председатель: — Вы, Анненков, подъезжали к генералу на лошади?

Анненков: — Да, подъезжал!

Председатель: — Какое распоряжение вы давали?

Анненков: — Я отдал распоряжение относительно квартир!

Председатель: — А другие распоряжения давали?

Анненков: — Впоследствии скажу!

В диалог включается гособвинитель:

— Какие директивы вы дали на площади? Помните, вы обещали сказать!

Анненков встаёт, долго молчит и вдруг спрашивает:

— Разрешите спросить, а какие ещё есть показания по этому делу?

Показаний не было, поэтому гособвинитель срывается:

— Это дело не меняет! Отвечайте!

Грубый оклик задел самолюбие Анненкова и его могло понести. Это почувствовала защита и пытается погасить конфликт.

— Анненков заботится, чтобы то, что он сейчас скажет, не узнали свидетели! — оправдывает его защита.

Пытается погасить конфликт и председатель суда. Явно имея в виду гособвинителя, он говорит:

— Анненков имеет право не отвечать! — и, обращаясь к Анненкову: — Вы будете отвечать?

Но Анненков уже выведен из себя и замкнулся:

— Нет!..

Естественно, этот отказ был расценён судом как жест, подтверждающий показания Елфимова, и он, успокоившись, переходит к допросу свидетелей по другим вопросам. Но суду всё-таки пришлось вернуться к этому эпизоду. При допросе ранее служившего в 5-й дивизии и переведённого в артиллерийскую батарею дивизии Анненкова свидетеля Матаганова один из судей спросил:

— А не видели ли вы, свидетель, как производили расстрел солдат Ярушинской бригады?

— Видел, как их гнали с фронта в Уч-Арал, — ответил Матаганов. — У всех солдат такое настроение, что их ведут на расстрел. Возвращающиеся повозочники потом рассказывали, что их расстреляли где-то за Уч-Аралом.

Заметим, что о расстреле бригады Матаганов знает по слухам и со слов повозочников, которые при сём не присутствовали и также пользовались слухами, поэтому доказательственная сила его показаний ничтожна.

7 августа суд, полагая, что подавленный и деморализованный Денисов хоть как-то подтвердит этот пункт обвинительного заключения, задаёт вопрос:

— А вот скажите, Денисов, показания свидетеля Елфимова о расстрелах в камышах Ярушинской бригады правдоподобны?

Денисову достаточно было сказать только одно слово, и это, возможно, зачлось бы ему при вынесении приговора. Но он не стал лгать:

— Я слышал переговоры по телеграфу. Было решено ненадёжных отправить в распоряжение командования. Их отправили, разбив по группам. Но они не были расстреляны! — категорично заявил он.

Однако суду нужно было спасать следствие и доказать, что расстрел Ярушинской бригады имел место. Поэтому на утреннем заседании 9 августа председатель суда задаёт провокационный вопрос:

— Анненков! Вы обещали суду рассказать о расстреле трёх полков Ярушинской бригады в камышах!

Но Анненков уже не тот, что был в начале процесса, он прошёл судебный университет, набрался кое-какого опыта и на провокацию не поддался:

— Я хотел рассказать не о расстреле этих полков, а вообще о них. Незадолго перед падением сибирских фронтов, — продолжает он, — началась деморализация Ярушинской бригады. Когда факт падения совершился, из неё начались массовые перебежки на сторону красных, аресты своих же офицеров, в общем — полный развал!

Генерал Щербаков отдал приказ о расформировании пехотных частей Ярушинской бригады. Решено было, что они будут отправлены в тыл и там расформированы в другие части. Они пришли в Уч-Арал.

Во время разговоров с комсоставом я узнал, что эти части не знают, за что они борются, говорят, что Сибирского правительства — нет, нет и цели, и что бороться они не будут. Я увидел, что они разложены, безнадёжны, поэтому часть из них в три батальона были направлены в село Глиновку без наименования как разрозненная часть. Вторая часть была услана на постройку этапной линии, третья часть — на помощь крестьянам молотить хлеб, четвёртая часть была услана в Урджар для таких же целей.

Никаких расстрелов не было. Они все остались там, куда были посланы!

— Следовательно, вы отрицаете показания свидетеля Елфимова, который был в Ярушинской бригаде и при расстреле её был проткнут шашкой? — спрашивает председатель.

— Не только отрицаю, — твёрдо говорит Анненков, — но я даже не представляю себе такой вещи, что в 300–400 шагах от Уч-Арала, где находился я, было расстреляно такое количество солдат. Этого не может быть!!!

Но Елфимов всё-таки сказал многое. Из его показаний следует, что никакого восстания в Ярушинской бригаде не было. Было намерение у пяти десятков совершенно недалёких солдат-новобранцев 18-го Сергиопольского полка поднять бунт, но вовремя всё-таки понявших, что он обречён на провал и отказавшихся от него. Личный состав не только бригады, но и полка ничего о готовящемся бунте не знал и в нём не участвовал, а сами бунтари разбежались, едва им померещилась опасность. О намерении поднять бунт было заранее известно начальству, и бунтари были переловлены. Таким образом, уничтожать всю бригаду никаких причин ни у генерала Щербакова, ни, тем более, у Анненкова не было, да он и не мог этого сделать, так как не имел на это права, потому что бригада находилась в оперативном подчинении генерала Щербакова, а не Анненкова. Не только генерал Щербаков, и военачальники более высокого ранга не имели права принимать решение о расстреле такого крупного соединения, как бригада. По военным обычаям разложившаяся часть бригады была разоружена и расформирована, а её личный состав частью был направлен на переформирование, частью — на хозяйственные работы.

Вернёмся ещё раз к обвинительному заключению и рассмотрим события в районе реки Эмель, прогнав их через своё, уже обогащённое знаниями района действий, воображение.

Итак, Китайский полк гонит на расстрел несколько сот солдат. Прошли версту, десять, озеро Алаколь, наконец, на пятидесятой от него версте впереди замаячил курорт «Барлык». Отсчитав сотню, китайцы, на виду остальных, её расстреливают, закапывают и гонят солдат ещё пятьдесят вёрст к реке Эмель. Здесь, в безлесой степи, они где-то добывают длинные палки и насмерть забивают ими оставшихся. Закончив битву, оно запихивают трупы под лёд и сплавляют их туда, откуда пришли. Спрашивать, зачем гнали людей в такую даль, — не будем, а посидим на берегу, посмотрим на реку, а заодно и отдохнём вместе с душегубами и подивимся, как им удался этот трупосплав: ведь зимой эта река почти перемерзает до дна, её глубина еле доходит до метра, а где и того нет, течение слабое, ленивое. Порассуждав, поймём, что сплавить по такой мелководной реке, да ещё подо льдом, несколько сот трупов под силу лишь никогда не бывавшему в сих местах следователю Матрону с его беспредельным воображением.

Один из защитников Анненкова и Денисова Борецкий так оценил миф о расстреле в камышах:

— Настоящий процесс отличается гипнозом увеличения жертв. Цифра 1500 ярушинцев, расстрелянных в камышах, основывается на показаниях Елфимова — этого, я бы сказал, ненормального человека!

Исходя из того, что обвинения Анненкова в расстреле бригады генерала Ярушина не нашли подтверждения в суде, суд снял с Анненкова это обвинение.

Подводя итог исследования этого эпизода, можно с уверенностью утверждать, что расстрел бригады генерала Ярушина — чистый вымысел. Это подтверждается и тем, что расстрел бригады не получил никакой известности. Кроме судебных, о нём не говорят ни другие документы, ни узун-кулак — степной телеграф казахов. Это — легенда, сочинённая следствием, и, несмотря на её разоблачение в суде, она до сего времени активно эксплуатируется теми, кто нет-нет да и напишет какой-нибудь пасквиль об атамане.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.