Троцкий и троцкизм: что было и чего не было

Троцкий и троцкизм: что было и чего не было

1

Всем известно, что Троцкий хотел бросить Россию в топку мировой революции. Это выражение авторы десятков книг переписывают друг у друга, потому что оно входит в реестр «само собой разумеющихся» истин. Правда, откуда взято это выражение – то ли принадлежит самому Троцкому, то ли кем-то пущено в оборот – неизвестно. Ссылок не прилагается. Точно так же «само собой» считается, что на пути Троцкого встал былинный богатырь Иосиф Виссарионович и не дал сжечь Россию и русский народ в той самой топке, а вместо этого начал индустриализацию и культурное строительство. И сколько бы троцкисты ни вредили, довел задуманное до конца. Пример такого утверждения: «В отличие от пришедшей к власти радикальной секты, ненавидевшей и презиравшей Россию, Сталин себя от страны не отделял. Он был плоть от плоти послереволюционной России, хотя и впавшей в грех богоотступничества, но в душе не утратившей веры в Высший Промысел. Сталин не предал Россию, не отдал на съедение троцкистам…»[30]

Остается выяснить: это правда или миф?

Как в любой национальной истории, мифы служат задаче объяснить сложные явления простым и доходчивым способом. Поэтому исторический процесс спрямляется так, чтобы стал понятным любому, даже самому среднему уму. Поэтому все знают, что Александр Невский на льду Чудского озера спас Русь от порабощения немецкими захватчиками. И мало кто задается вопросом: почему захватчики оказались не в глубине русских земель, а на границе между Ливонией и Новгородской республикой, то есть, по существу, на нейтральной полосе? Но такой вопрос усложняет восприятие прошлого, поэтому в учебниках истории не пишут, что именно благоверный князь Александр привел на Русь монгольские войска, чтобы свергнуть с великокняжеского престола своего брата Андрея. И в благодарность согласился платить дань Орде, для чего разрешил ордынцам переписать каждую семью с их имуществом. И подобных примеров много. Но в России почему-то любят окружать почетом правителей, принесших стране бедствия.

Стоит копнуть историю глубже, и однозначность исчезает. Если бы Ленин умер в 1919 году, он вошел бы в историю как твердолобый коммунист, а не политик, решивший «пересмотреть наши представления о социализме». Если бы жизнь Бухарина оборвалась в те же годы, то кто бы поверил, что этот же коммунист-идеалист через несколько лет станет ходатаем за кулаков и будет призывать крестьян «обогащаться»! А умри Сталин в 1927 году, кем бы он вошел в историю? Как убежденный рыночник и почти что бухаринец. Так откуда известно, что делал бы Троцкий у власти? Если б кто-нибудь из авторов десятков сочинений с обличением «демона революции» хотя бы сослался на прилетевшего ангела, поведавшего ему про возможный вариант будущего, можно было бы принять сие доказательство. А так – это просто уверения под честное авторское слово.

Образ Троцкого в наших умах закрепился таким, каким его представил Сталин. И этот образ далек от подлинной личности. Можно сказать: ну и что? Мало ли у какого исторического деятеля дурная репутация, основанная на «общих рассуждениях»? Оно, конечно, так, но обращает внимание продолжающийся поток лжи о Троцком. Причем паводок книг и фильмов усиливается. Казалось бы, это дела давно минувших дней! Что нам Троцкий, что мы Троцкому? Был, да сплыл. Однако…

Когда фальсифицировали биографию и взгляды Троцкого в советское время – это было понятно, но после ликвидации социализма троцкизм потерял всякое значение для России. Какая сегодня мировая революция? Какой коммунизм? Наследие Троцкого можно и надо критиковать, если кому охота дышать архивной пылью, но осмысленно! Однако чаще всего идет простое навешивание собак в духе: «Я его не читал, но считаю…» А Троцкого явно никто из судей не читал и не изучал. Всем хватает пересказа «Краткого курса ВКП(б)» 1938 года. И почти никто не задумывается над реальными фактами.

Пишут: Троцкий создатель концлагерей в России. Предположим, но кто развил систему концлагерей до всесоюзных масштабов?

Пишут: Троцкий расстреливал командиров и красноармейцев за оставление поля боя. Но кто развил идею заградотрядов, кто из единичных случаев расстрела сделал это системой?

Троцкий первый, кто подвел под суд и гибель двух крупных военачальников – командиров конных корпусов Миронова и Думенко. Но кто потом расстреливал военачальников на постоянной основе?

Пишут: Троцкий был склонен к репрессиям. Но кто раскрутил маховик репрессий до вселенских масштабов? Кто этот ученик, столь «творчески» перенимавший методы управления Троцкого на посту председателя Реввоенсовета?

Учитель и ученики – библейско-евангельская тема.

Идеологический подход, когда заранее выносится оценка явлению и под нее подгоняются факты, а если их не хватает для заявленной гипотезы, то они фальсифицируются, по существу сводится к одному: кто кого переврет и переругает. С этих позиций ведется борьба с трупом Троцкого. Странно как-то. Казалось бы, пиши что есть, этого хватило бы, чтобы Троцкий предстал непритягательной фигурой. Ан нет, сочиняется много того, чего не было. Зачем? Может, за этим скрывается нечто большее, чем идеологическая инерция? Похоже что так. За продолжением войны с тенью Троцкого и неактуальным троцкизмом скрывается желание обелить Сталина. На фоне мифических преступлений одного («Троцкий хотел то, Троцкий намеревался сделать это») затенить реальные деяния другого.

Я не поклонник Троцкого, в то же время противник идеологического подхода к истории и считаю, что политика надо оценивать по его действиям, а не апокрифическим рассказам. Их навалом было в советское время и не меньше в нынешнем, что не позволяет разобраться в исторической ситуации ни прошлого, ни настоящего, а значит, и будущего.

Кстати, а что пишут историки, действительно изучавшие деятельность Троцкого? Для начала приведем оценку деятельности Троцкого Роем Медведевым, всю жизнь изучавшим деятельность советских вождей.

«В 1920-е годы Троцкий не создавал в СССР никакого «троцкистского подполья», а в 1930-е годы он не возглавлял никакого международного заговора против СССР или против ВКП(б). В данном случае Сталину было необходимо до предела раздувать «образ врага», ибо это давало видимость какого-то оправдания жестоким репрессиям и террору 1936–1938 годов…

Никогда не был сколько-нибудь влиятельной организацией и созданный по инициативе Троцкого IV Интернационал. Он был провозглашен только в 1938 году небольшой – не более 15 человек – и очень недружной группой сторонников Троцкого из нескольких стран Европы. В кулуарах этого Учредительного съезда были и агенты НКВД. Никто ни в прошлом, ни сегодня не мог бы внятно изложить хотя бы в небольшой брошюре некие «основы троцкизма»[31].

И дополнительный штрих: «…в 1919 году Троцкий написал небольшую книгу «Терроризм и коммунизм» – с определением и обоснованием «красного террора». Эта книга вызвала множество критических откликов в среде западной социал-демократии, но ее бережно хранил в своей библиотеке И. Сталин – с множеством одобрительных пометок на полях»[32].

Но может быть, Р. Медведев пристрастен? Биограф Троцкого Л. Чернявский не сторонник Троцкого и критикует его нелицеприятно. Однако пишет: «Троцкий решительно выступил против подмены… партией класса… В брошюре («Наши политические задачи») была прозорливо суммирована сущность ленинского плана партийного строительства, который во всей своей масштабности развернется после прихода большевиков к власти: «Партийная организация подменяет собой партию, Центральный Комитет заменяет партийную организацию, и, наконец, «диктатор» подменяет собою Центральный Комитет…»[33]

Но кто реализовал этот план? Разве не Сталин? Становится понятно, почему Троцкий был (и есть) неудобен сталинистам, да и ленинцам тоже.

Главные пункты разногласий между Лениным и Троцким – это:

а) организационные принципы построения партии;

б) вопрос о перманентной революции.

Ленин на II съезде РСДП потребовал включить в 1-й параграф Устава партии требование безусловного подчинения коммунистов партийной организации. Ему возражали Плеханов и ряд других революционеров, в том числе Троцкий. В статье «Наша «военная» программа» (март 1904 года) Троцкий писал: «Все члены партии оказываются подстриженными под строго классовую скобку, все бряцают ортодоксальными шпорами, все щеголяют мундирами самого «центристского» покроя». И вывод: «Гарантию устойчивости партии нужно искать в ее базе, в активном и самодеятельном пролетариате, а не в организационной верхушке…»[34]

Спор будет продолжен осенью 1923 года, но уже с преемниками Ленина.

Что касается «перманентной революции», то цена разногласий стала ясна в 1917 году. Оба – Ленин и Троцкий – дружно включились в борьбу за социалистическую революцию, ни разу не вспомнив о прежней взаимной перепалке. Причем оба исходили из понимания революционного процесса как единого потока, в котором трудно найти отдельные этапы, да и незачем, ибо все должно быть подчинено одной цели – завоевание власти рабочим классом.

Ситуация кардинально изменилась после вынужденного отхода Ленина от руководства, а затем и смерти. Троцкий виделся опасным конкурентом за власть. Претенденты на вакантное место вождя уже с конца 1922 года стали предпринимать меры по локализации Троцкого. В ходе борьбы начался отсев кандидатов на первую роль, пока не остался один человек – Сталин.

На тему «как и почему это произошло» написаны горы литературы. События разобраны по «кирпичикам», и, казалось бы, путь Сталина к единоличной власти ясен, однако в нулевые годы у нас начался поход за ревизию сделанного. Цель – оправдать Сталина. Он принял гротескные формы, что характерно и естественно для идеологического подхода к истории. Например, пишут: «Была у Сталина одна особенность характера, в конечном итоге чрезвычайно дорого обошедшаяся стране. Начиная, как минимум, с 1930 года его упорно втаскивали во власть, а он так же упорно сопротивлялся»[35].

Бедный Сталин! Оказывается, он упирался, а чиновники и народ упорно загоняли его на олимп. Но вот что писал Дзержинский Куйбышеву в 1926 году: «У меня полная уверенность, что мы со всеми врагами справимся, если найдем и возьмем правильную линию в управлении на практике страной и хозяйством… Если не найдем этой линии и темпа. страна тогда найдет своего диктатора – похоронщика революции, – какие бы красные перья ни были на его костюме. Все почти диктаторы ныне – бывшие красные – Муссолини, Пилсудский»[36].

Так оно и вышло, – пришел диктатор в «красных перьях», и социализм в СССР стал выражаться через государство с режимом власти «вождя».

Дорогу Сталина к всевластию прокладывал не «народ», а он сам с помощью партаппаратчиков, включая – пусть невольно – и самого Троцкого. Он совокупно с Зиновьевым и Каменевым действовали столь неуклюже, что Сталину не составило особого труда стать фигурой номер один в партии и государстве.

На этой констатации «феномен Троцкого» мог бы быть исчерпан (мало ли какие политики проигрывали в борьбе за власть), если бы «троцкизм», уже под другой идеологической этикеткой, не стал господствующей политической доктриной высшего руководства СССР в 1930-х годах, за одним чрезвычайно важным исключением – отказом от «мировой революции». Без этого, по нашему мнению, понять «внезапное нападение» Германии в 1941 году невозможно. Но для этого необходимо подробнее рассмотреть политические взгляды реального Троцкого и понять причины его влияния и правой оппозиции на внутриполитический курс Сталина в 30-х годах.

2

Вначале у них были нормальные отношения, и к первой годовщине Октября Сталин мог написать следующее, позже совершенно немыслимое: «Вся работа по практической организации восстания проходила под непосредственным руководством председателя Петроградского Совета т. Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-Революционного комитета партия обязана главным образом тов. Троцкому».

Разногласия Сталина с Троцким начались с вопроса о путях строительства Красной армии. Троцкий выдвинул идею массового привлечения в ее ряды бывших царских офицеров. Сталин был против. В 1918 году он стал вдохновителем так называемой «военной оппозиции». Но Ленин поддержал Троцкого, и десятки тысяч офицеров были мобилизованы в новые вооруженные силы. Этим Троцкий предотвратил их переход в стан белых и расстрел их как «чуждых элементов». Вроде бы Сталин проиграл? Ну нет! Сталин никогда не оказывался в роли проигравшего. Таким был стиль его политического поведения. На VIII съезде партии в марте 1919 года Сталин показал свою гибкость. Он начал свою речь в духе аргументов 1918 года: «Я должен сказать, что те элементы, нерабочие элементы, которые составляют большинство нашей армии – крестьяне, не будут добровольно драться за социализм. Целый ряд фактов указывает на это. Ряд бунтов в тылу, на фронтах, ряд эксцессов на фронтах показывают, что непролетарские элементы, составляющие большинство нашей армии, драться добровольно за коммунизм не хотят». И вдруг тут же заговорил языком Троцкого: «Отсюда наша задача – эти элементы перевоспитать в духе железной дисциплины, повести их за пролетариатом не только в тылу, но и на фронтах, заставить воевать за наше общее социалистическое дело и в ходе войны завершить строительство настоящей регулярной армии, единственно способной защищать страну»[37]. В последующем он подобную гибкость продемонстрирует неоднократно.

По остальным вопросам воззрения Сталина и Троцкого в тот период чаще всего совпадали. Сталин и Троцкий выступали за жесткую дисциплину в армии. Они отвергли план контрнаступления против Деникина со стороны Царицына на Новороссийск, который разработал главком Каменев и поддержал Ленин (Троцкий даже грозил отставкой), отстаивая альтернативный план удара со стороны Воронежа на Донбасс и Ростов. И все же они были слишком разные, чтобы ужиться в одной берлоге.

Троцкий по многим важнейшим вопросам имел собственное мнение. И почти всегда встречал непонимание у многих большевиков. Правда, потом нередко оказывался прав. Так, в феврале 1920 года он подал в ЦК записку, в которой предложил заменить продразверстку продналогом. «Нынешняя политика уравнительной реквизиции… направлена на понижение земледелия. и грозит окончательно подорвать хозяйственную жизнь страны», – писал он. Троцкий предложил заменить изъятие «излишков» процентным отчислением, подобно натуральному прогрессивному налогу. Ленин тогда настоял отвергнуть это предложение. 11 членов ЦК проголосовало против предложения Троцкого, 4 – за. Однако в марте 1921 года пришлось вернуться к отвергнутому курсу как наиболее реалистичному.

В 1923 году началась подготовка к XII съезду РКП(б). Троцкий готовил доклад о хозяйственной политике партии в условиях завершения Гражданской войны. В представленных политбюро тезисах он предложил ограничить вмешательство партийных органов в работу хозяйственных организаций. И получил отпор. На мартовском (1923) пленуме ЦК его предложение было отвергнуто окончательно. Но Троцкий не сдался. Он опубликовал в «Правде» статью, где настаивал, что партийные органы должны сосредоточиться на политической работе, ибо решение хозяйственных вопросов «партийным путем» есть решение важных дел на глаз. В ответ политбюро (а точнее, Сталин, Зиновьев, Каменев, контролирующие в тот момент деятельность высшего органа партии) направило членам и кандидатам ЦК письмо с критикой позиции Троцкого по хозяйственным и другим вопросам.

На съезде Троцкий попытался обосновать свое мнение перед делегатами. Но безуспешно. Опека партийными органами экономики стала незыблемым законом.

В том же 1923 году Троцкий схлестнулся с политбюро и по поводу отмены производства и продажи водки.

Запрет на продажу водки был введен в 1914 году. Большевистское правительство подтвердило запрет. В декабре 1919 года вышло постановление, подписанное Лениным, «О воспрещении на территории РСФСР изготовления и продажи спирта, крепких напитков и не относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ». Разрешалась продажа виноградных вин крепостью до 12 градусов. В 1921 году была разрешена продажа алкогольных напитков крепостью до 20 градусов. Наконец, политбюро (уже без заболевшего Ленина) решило внести на июньский пленум ЦК предложение по отмене ограничений на продажу крепких алкогольных напитков.

Интересно, что и в каких выражениях писали бы сталинисты о Троцком, если бы он выступил с инициативой «спаивания народа». Но Троцкий выступил категорически против. 29 июня 1923 года он разослал членам ЦК письмо, в котором заявлял: «Для меня совершенно бесспорно, что наш бюджет может держаться только на успехах сельского хозяйства и промышленности и внешней торговли…

Попытка перенести бюджет на алкогольную основу есть попытка обмануть историю, освободив бюджет от зависимости от наших собственных успехов в области хозяйственного строительства. Решительно протестую против этого предложения»[38].

30 июня Троцкий представил ЦК «Проект резолюции». Он начинался словами: «Ввиду того, что в партии поднимаются голоса в пользу легализации. водочной торговли, с целью извлечения доходов, Пленум Центрального Комитета считает необходимым своевременно положить конец этим тенденциям, которые в своем развитии могли бы иметь лишь пагубное действие на революцию и партию»[39].

Проект Троцкого пленум не принял, но решение о финансировании бюджета за счет продажи водки было отложено. Понимая, что это лишь маневр, Троцкий не успокоился и взялся агитировать членов ЦК проявить неуступчивость в намеченном курсе группой Сталина-Зиновьева ликвидировать ограничения на продажу водки.

Сначала казалось, позиция Троцкого возобладает. Зиновьев писал 31 июля 1923 года Сталину: «…беда в том, что и наши – Серго (Орджоникидзе), Ворошил(ов), Бух(арин) – сильно колеблятся… Даже Молот(ов), кажется, имеет большие сомнения»[40]. Опасения не были напрасными, ибо Троцкий наступал. 12 июля 1923 года в «Правде» появилась его статья «Водка, церковь, кинематограф». В ней опять – теперь на всю страну – критиковалась возможность возвращения к водочным доходам. Сталинско-зиновьевская группа нанесла ответный удар. Первым делом она от имени ЦК запретила дискуссию по водочному вопросу, а затем сделала «оргвыводы». Поводом стало письмо члена редколлегии «Правды» Е. Преображенского, направленное в политбюро 15 июля 1923 года. В нем Преображенский, будучи противником возобновления продажи водки, протестовал против запрета общественного обсуждения: «…никакое новое решение в направлении возврата к продаже водки не может быть проведено без всестороннего и публичного обсуждения вопроса и без твердого большинства в партии за эту меру»[41].

Через две недели решением политбюро Преображенского изгнали из членов редакции.

Эти и другие подобные факты вынудили Троцкого выступить с критикой складывающейся в партии иерархической системы управления. 8 октября 1923 года он направил письмо в ЦК, в котором предостерегал верхи от начавшегося ухода от внутрипартийной демократии. Троцкий указывал, что даже в тяжелых условиях Гражданской войны в партийных организациях и партийной печати велось свободное и безбоязненное обсуждение насущных вопросов. Теперь выборность руководителей партийных органов заменяется назначенчеством. Стал формироваться слой секретарей-аппаратчиков, а с ними началась бюрократизация партии. В результате стала вытесняться свобода мнений. Недовольных стали перебрасывать на другие места работы, а на их место выдвигать послушных людей. В руководстве, отмечал Троцкий, «создалась секретарская психология» – люди подбираются не по принципу компетентности, а по принципу лояльности. И предложил: пока не поздно, «секретарскому бюрократизму должен быть положен предел».

Когда эти слова накладываешь на положение с властью времен Хрущева – Брежнева – Горбачева, то очевидно, насколько прозорлив был Троцкий. Именно партбюрократия, замешенная на «секретарской психологии», и подбор кадров по принципу лояльности сгубили СССР. Троцкий предвидел такой исход, потому в статье «Новый курс» (декабрь 1923 года) выдвинул лозунг: «Партия должна подчинить себе свой аппарат». Но не был услышан. Однако Троцкий не успокоился.

В письме политбюро ЦК от 19 октября 1923 года он писал, что Центр в лице секретариата ЦК (контролируемый Сталиным) при назначениях и перемещениях членов партии оценивает их «прежде всего под углом зрения, в какой мере они могут содействовать или противодействовать поддержанию того внутрипартийного режима, который – негласно и неофициально, но тем более действительно – проводится через Оргбюро и Секретариат ЦК». В результате появилась специфическая психология секретаря: решать множество подступающих дел, не вникая в суть проблемы, командными методами, приказами, «рассчитанными только на пассивную дисциплину всех и каждого». С другой стороны, такие секретари, а фактически полновластные руководители партийных организаций «начисто отказываются от собственного партийного мнения… как бы считая, что секретарская иерархия и есть тот аппарат, который создает партийное мнение и партийные решения. Под этим слоем воздержавшихся от собственного мнения пролегает широкий слой партийной массы, перед которой всякое решение предстоит уже в виде призыва или приказа»[42].

Спрашивается: Троцкий оказался прав в своем диагнозе или возводил поклеп? Не зря Ленин в своем «Завещании» («Письмо к съезду») упрекнул Троцкого в небольшевизме, добавив, что не стоит ему «ставить в вину лично». Остается только гадать, как сложилась бы история СССР 20-30-х годов, если бы небольшевистский подход Троцкого возобладал в партии.

Правота Троцкого столь очевидна, что нынешние почитатели Сталина объявили «1937 год» – борьбой против партийной бюрократии! Мол, мало ли о чем писал Троцкий, Сталин реально вычищал Аппарат от всякого рода «переродившихся». Потом подобную борьбу с Аппаратом затеял Мао Цзэдун, назвав кампанию чисток «культурной революцией». Остается задаться вопросом: эти перетряхивания партаппарата были «троцкизмом» или, наоборот, маскировкой с целью закрепить всевластие вождистской верхушки? Эта перелицовка идей Троцкого под собственные нужды с его поношением станет фирменным стилем его преемников.

Кстати, о водке. Когда Троцкий был дискредитирован, то Сталин, будто его зеркальное отражение, также выступил против ее продажи! На XV съезде ВКП(б), проходившем в декабре 1927 года, он вдруг заявил: «Наконец, мы имеем такие минусы, как водка в бюджете… Я думаю, что можно было бы начать постепенное свертывание выпуска водки, вводя в дело вместо водки такие источники дохода, как радио и кино»[43].

Легко представить какие бы ехидные комментарии последовали от современных историков и публицистов, если замену водки на кино и радио предложил Троцкий. На деле же Сталин ничего не имел против употребления водки, более того – активно насаждал распитие крепких напитков вплоть до пьянства. Сохранились воспоминания, как Сталин заставлял людей напиваться. Даже шахтер Алексей Стаханов, явно знающий вкус водки, еле смог удержаться на ногах после проверки его «на прочность» Сталиным.

Хуже приходилось тем, кто алкоголь не употреблял. Управляющий делами Совнаркома Я. Чадаев так описал процедуру «дружеского» спаивания: «Берия взял большой фужер, до краев наполнил его… коньяком и поставил передо мной… – Что вы! Я не могу столько и вообще крепкие напитки не пью, – тихо проговорил я. Все переглянулись, а Сталин продолжал читать протокол. – За здоровье товарища Сталина, – еще раз предложил Берия. В этот момент я очень надеялся, что «хозяин» придет ко мне на помощь и положит конец «инициативе» Берии. Но Сталин. приподнял голову и чуть прищуренным глазом пристально посмотрел на меня. Самопроизвольно мои руки потянулись к бокалу. Я выпил до дна фужер, поставил его на стол и сразу же сделался красным и потным. Ощутил боль в голове. Сталин. поставил свою подпись в конце протокола. Я быстро взял протокол, попросил разрешение удалиться и, стараясь идти по одной линии, поспешно вышел из кабинета. От опьянения подкашивались ноги. Почти бегом дошел до своего места, заплетавшимся языком успел сказать секретарю: «Немедленно рассылайте». И буквально рухнул на диван»[44].

Эта практика распространялась и на зарубежных гостей. Один из видных партдеятелей Югославии вспоминал последствия одной из таких встреч у Сталина:

«По пути обратно на виллу Тито, который тоже не мог выносить большого количества спиртного, заметил в автомобиле:

– Не знаю, что за чертовщина с этими русскими, что они так много пьют – полное падение!

Я, конечно, согласился с ним и тщетно бесчисленное количество раз пытался найти объяснение тому, почему в высшем советском обществе пьют так отчаянно и непоколебимо»[45].

Ответ знал Сталин. Ему казалось, что лошадиная доза спиртного – способ проверки человека. И опять же можно представить, что писалось бы, если бы спаиванием занимался еврей Троцкий!

Если уж зашла речь о верхушечных «традициях», то можно упомянуть и другое сталинское ноу-хау. Именно при Сталине в среде управленцев закрепилась матерщина и практика разносов подчиненных, чего раньше не было. В царское время у чиновников не было принято материться. Нет в воспоминаниях таких примеров. Представить, чтобы царь послал кого-то «по матушке», было невозможно, тем более никому в голову не могло прийти наложить матерную резолюцию на официальную бумагу. Сталин «обогатил» канцелярский язык руганью, включая мат. И пошло-поехало.

Матерщина – это «экологическое» загрязнение языка. Недаром за него так рьяно ратуют современные деграданты. И нелишне помнить и того, кто стоял у истоков этой «традиции». (К слову: ни Троцкий, ни Ленин мат не использовали.)

Историк Г. Куманев собрал воспоминания находившихся на пенсии руководителей сталинского времени[46]. И эти старики, прожившие долгую жизнь, постоянно оценивали своих начальников по тому, поносил ли он их или нет. Как говорится – натерпелись. Оно и понятно: матерный разнос – это желание начальника ввести подчиненного в состояние стресса. Стресс – это закрепление рефлекса страха, чтобы он становился безотказным погонялом. А о «сталинском страхе» потом с ностальгией вспоминали мазохисты. Людям другого типа, готовым работать не за страх, а за совесть, эти разносы, наоборот, мешали.

3

Особое мнение у Троцкого было и по проблеме индустриализации.

Сталин в середине 20-х годов выступал вслед за Бухариным за умеренный промышленный рост. Так, в 1926 году на апрельском пленуме ЦК он обосновывал тезис о «предельно минимальном темпе развития индустрии, который необходим для социалистического строительства»[47].

Троцкий на том же пленуме предлагал иное. В своем выступлении он предложил разработать планы «широкой индустриализации» страны, а также осуществить переход от годовых планов к пятилетним: «Годовой план должен рассматриваться в качестве определенной части пятилетнего перспективного плана»[48].

Именно Троцкий выдвинул идею планирования как приоритетной целевой задачи. Уже в 1920 году на IX съезде партии в своем докладе о хозяйственной политике он заявил: «…единый хозяйственный план, как основа применения рабочей силы и крестьянских масс, квалифицированных и неквалифицированных, – вот первая основная задача»[49]. В 1930-х годах эта хозяйственная философия была реализована на все 100 процентов. Как и «теория» принудительного труда, которой Троцкий уделил особое внимание. Приведем лишь показательный кусочек из его выступления: «…в переходную эпоху принуждение играет в организации труда огромную роль, а если принудительный труд непроизводителен, то, стало быть, этим осуждается наше хозяйство. Но это есть предрассудок, товарищи!.. Поэтому, когда кто-нибудь говорит, что принудительный труд непроизводителен. мы просто прогоним его»[50]. В 30-х годах Сталин через систему ГУЛАГа, спецстроек и «шарашек» – а это многие сотни тысяч человек – подтвердил правоту Троцкого насчет производительности принудительного труда. Правда, «забыв» указать Учителя.

Тот же Троцкий предложил конкретный механизм планирования. Осенью 1922 года он представил в Совнарком записку, в которой предлагал наделить Госплан законодательными функциями (составленный план – закон для предприятия) и чтобы глава Госплана был одновременно заместителем председателя правительства. Это предложение (опять же после первоначального сопротивления руководства) было реализовано, и такая практика сохранялась до конца СССР. Опять же без указания авторства.

Кстати, о планировании. Троцкий не только выступил с инициативой придания планированию ведущей роли в экономике, но и за гибкость планирования. На XII съезде партии (1923) он говорил: «Нет другого пути, кроме планового – планового необязательного в смысле жесткого администрирования, как было при военном коммунизме, а планового прежде всего в смысле маневрирования и согласования в условиях рынка, с одной стороны, и работы на твердого потребителя – государства, с другой стороны», «…вопрос о плановом руководстве никак нельзя отождествлять с планоманией…»[51]. Потом эти предостережения были забыты, а напомнить оказалось некому.

Кроме слов были и дела. Как руководитель Главэлектро (назначен в 1925 году), он добился строительства Днепрогэса вопреки сопротивлению Сталина. «Троцкий, форсируя вопрос о Днепрогэсе, забывает о ресурсах, необходимых для этого громадного предприятия, – укорял Сталин. – Как бы нам не попасть в положение того мужика, который, накопив лишнюю копейку, вместо того чтобы починить плуг и обновить хозяйство, купил граммофон и прогорел»[52]. Но уже через полгода Сталин изменил свое мнение и стал горячим сторонником Днепрогэса, признав тем самым правоту Троцкого. А через три года он втихую признает правоту Троцкого и по остальным пунктам экономического видения СССР. Например, Троцкий в статье «Новый курс» писал: «От успешности централизованного планового руководства хозяйством зависит судьба революции». Через несколько лет об этом стал говорить и Сталин.

«Сталин будет душить троцкистскую оппозицию и в то же время вооружаться многими идеями и мыслями этой оппозиции», – считал эмигрант Н. Валентинов, долго работавший в крупных хозяйственных учреждениях СССР[53]. Почему? Вот что пишет исследователь идейной борьбы 20-х годов А. Шубин (автор, пожалуй, одной из наиболее толковых работ на эту тему): «Идеи Бухарина казались логичными: постепенно растущее хозяйство крестьян-середняков дает достаточное количество ресурсов, чтобы развивать легкую промышленность, производящую нужные крестьянам товары. Заказы легкой промышленности в свою очередь обеспечивают развитие тяжелой промышленности. Развитие тяжелой промышленности (металлургия, машиностроение и др.) обеспечивает модернизацию всей промышленности, техническое переоснащение сельского хозяйства. В результате – равновесие развития сельского хозяйства и промышленности, изобилие товаров. На этой основе должно хватить ресурсов и на оборону, и на строительство передовых предприятий, и на сотни тысяч тракторов. На практике оказался прав Троцкий, который критиковал умопостроения Бухарина как утопичные. То, что предлагал Бухарин, было выгодно для крестьянского большинства страны, но заводило политику большевиков в тупик»[54].

Сталин со временем эту правоту осознал. И присвоил концепцию «левой оппозиции»! А что ему оставалось делать – не признавать же свое заблуждение относительно троцкизма. По замечанию одного исследователя (В. Роговина), Сталин концентрировал свое внимание не на идеях, а на маневрах. Идеи он присваивал. Поэтому обиженный на плагиатора Троцкий назвал Сталина «посредственностью», и был глубоко не прав. Сталин умел не только заимствовать чужие мысли, но и «творчески» их перерабатывать, причем так, что историки до сих пор не могут разобраться с его наследием. Он и вправду был великолепным мастером создавать проблемы и разрешать их, ломая чужие хребты, их же и обвиняя во всех бедах.

Сталин всегда демонстрировал удивительную идеологическую гибкость. Так, сначала он поддерживал тезис о невозможности построить «локальный» социализм в СССР. В 1924 году в брошюре «Об основах ленинизма» он писал: «Свергнуть власть буржуазии и поставить власть пролетариата в одной стране, еще не значит обеспечить полную победу социализма. Главная задача социализма – организация социалистического производства – остается еще впереди. Можно ли разрешить эту задачу, можно ли добиться окончательной победы социализма в одной стране, без совместных усилий пролетариев в нескольких передовых странах? Нет, невозможно»[55]. Через год он начнет утверждать прямо противоположное. Правда, главным теоретиком возможности построения социализма в одной стране тогда выступал Бухарин. С ним в первую очередь и полемизировал Троцкий. В одной из своих статей Бухарин заявил: «Спор идет о том, сможем ли мы строить социализм и построить его, если мы отвлекаемся от международных дел…»[56] На что Троцкий язвительно ответил: «Но отвлекаться нельзя! В этом вся штука. Можно в январе месяце нагишом пройти по Москве, если «отвлечься» от погоды и от милиции. Но я боюсь, что ни погода, ни милиция не отвлекутся от вас, если вы этот опыт проделаете»[57].

Прав или нет был Троцкий, связывая внутреннее положение страны с внешнеполитическим положением? Нынешняя Россия, избавившись от социализма, казалось бы, могла мирно почивать, абстрагируясь от международной ситуации. Не получилось. Абхазия и Югославия, Ближний Восток и Украина втянули ее в противоборство, что самым непосредственным образом сказывается на ее экономике. И только ли к социализму имеют отношение следующие слова Троцкого: «Разве же, товарищи, в самом деле, вопрос сводится к интервенции?.вопрос идет об экономических взаимоотношениях СССР с капиталистическими странами в полном объеме. Эти взаимоотношения отнюдь не исчерпываются той исключительной формой, которая называется интервенцией. Они имеют гораздо более непрерывный и глубокий характер»[58]. Например, указывал он, существует интервенция низких цен через импортируемые товары. Разве этот тезис не актуален и для современной России?

А на VII пленуме Коминтерна (1926) указывал, что экономика Советского Союза не может развиваться в одиночку, поскольку она не может развиваться иначе, как в теснейшей взаимосвязи с мировым рынком, а мировое хозяйство «в последней инстанции… контролирует каждую из своих частей, даже если эта часть стоит под пролетарской диктатурой и строит социалистическое хозяйство»[59]. Так оно и вышло. Ведь ухудшению положения СССР в середине 80-х годов способствовало резкое падение цен на нефть, которое организовали Соединенные Штаты. И современная ситуация показывает, что «мировой рынок» контролирует каждую из своих частей, даже если эта часть находится под юрисдикцией суверенного государства.

Прав оказался Троцкий и относительно крестьянского вопроса.

В обращении к партии, названном «Об успехах и недостатках кампании за режим экономии», подписанном Рыковым, Сталиным и Куйбышевым, говорилось, что оппозиция предлагает «обобрать максимально крестьян, выжать максимум средств и передать выжатое на нужды индустрии»[60]. Сам Сталин уверял (в беседе с иностранными делегациями 5 ноября 1927 года): «Всеохватывающая коллективизация наступит тогда, когда крестьянские хозяйства будут перестроены на новой технической базе в порядке машинизации и электрификации. К этому дело идет, но к этому дело еще не пришло и не скоро придет»[61].

Более того, Сталин в феврале 1928 года грозно заявлял: «Разговоры о том, что мы будто бы отменяем нэп, вводим продразверстку, раскулачивание и т. д., является контрреволюционной болтовней, против которой нужна решительная борьба. Нэп есть основа нашей политики, и остается таковой на длительный исторический период»[62]. Но уже через несколько месяцев мнение Сталина на сей вопрос кардинально изменилось и стало почти полностью совпадать с позицией «левых» и «контрреволюционная болтовня» его уже не пугала.

В 1926 году Сталин мог говорить: «Мы не можем сказать, как это говорили в старое время: «Сами недоедим, а вывозить будем». Мы не можем этого сказать, так как рабочие и крестьяне хотят кормиться по-человечески, и мы целиком поддерживаем в этом»[63]. А в 1932–1933 годах экспорт зерна не прекращался, несмотря на страшный, вплоть до людоедства, голод в деревне, а в городах вновь ввели карточки на продукты. Точно так же поступил он с центральным вопросом экономики – проблемой накопления. Опять тот же кульбит от первоначальной критики «левых» до полного заимствования их выкладок.

«Но где главные источники накопления? – вопрошал Сталин на июльском 1928 года пленуме ЦК. – (Это) во-первых, рабочий класс, создающий ценности… во-вторых, крестьянство. С крестьянством у нас обстоит дело в данном случае таким образом: оно платит государству не только обычные налоги… но еще переплачивает на сравнительно высоких ценах на товары промышленности. Это есть нечто вроде «дани»… которую мы вынуждены брать временно для того, чтобы сохранить и развить. темп развития индустриализации»[64]. В сущности, Сталин повторил резоны Преображенского, высказанные им в 1924 году, о необходимости вынужденной эксплуатации деревни ради индустриализации. Сравним: «Мысль о том, что социалистическое хозяйство может развиваться само, не трогая ресурсов… крестьянского хозяйства, является, несомненно, реакционной мелкобуржуазной утопией»[65].

Спрашивается: чем коллективизация и индустриализация Троцкого во имя мировой революции отличалась от коллективизации и индустриализации Сталина во имя построения социализма в одной стране?

Еще пример «зеркального» поведения Сталина. В середине 20-х годов он крушил сторонников сверхиндустриализации логическими аргументами. «У нас любят иногда строить фантастические промышленные планы, не считаясь с нашими ресурсами. А что значит забегать вперед в деле промышленного планирования? Это значит строить не по средствам. Нужно ли нам это? Нет, товарищи, этого нам не нужно»[66].

Они хотят индустриализировать страну «чуть ли не за полгода», высмеивал он оппозицию[67]. А когда завладел абсолютной властью, то потребовал, чтобы прирост промышленной продукции в 1931 году составил 45 процентов![68] А заодно призвал выполнить пятилетку в три года! И добавил: «Это очень большая задача». Еще бы, Троцкому такие предложения в голову не приходили. Пытавшихся возражать Сталин объявил оппортунистами, позабыв, что сам недавно был в их числе.

Требование дать 45 процентов роста за год, разумеется, оказалось неосуществленным, потому что не хватало ресурсов. Остается неясным одно: Сталин вправду верил в свою фантазию или перед нами одна из первых его подстав, на основе которой можно было выявлять очередные порции «вредителей»? Вопрос закономерен, потому что он не раз затем ставил заведомо невыполнимые задачи или такие, что вели к огромным потерям. Например, он неустанно требовал увеличивать производство самолетов. Это «давай-давай» привело к колоссальному количеству аварий. Только в годы войны более 40 тысяч самолетов потерпели аварии – почти столько же (около 45 тысяч) было сбито противником. Можно, конечно, сослаться на неопытность молодых летчиков, но в 1946 году нарком авиационной промышленности Шахурин и главком авиации Новиков были посажены в тюрьму именно за массовый выпуск дефектных самолетов в годы войны. По справедливости вместе с ними должен быть отправлен на нары и сам Сталин, ибо именно он, как Верховный главнокомандующий, требовал наращивать выпуск самолетов, невзирая ни на какие резоны. И что показательно, командующий ВВС Рычагов на одном из совещаний прямо заявил: «Товарищ Сталин, вы заставляете нас летать на гробах». В мае 1941 года он был арестован и вскоре расстрелян, а летчики продолжали летать на «гробах». Но отвечать за это назначались «стрелочники».

Но вернемся к Троцкому. Были у него идеи и другого пошиба, которые дали затем прекрасные всходы, правда под заботливым вниманием другого «агронома». В годы военного коммунизма Троцкий увлекся администрированием (в чем затем попрекнул его Ленин). Троцкий писал: «Расцвет главкократии явился необходимым этапом в развитии социалистического хозяйства… Мы создали и создаем не нечто случайное и вредное, а нечто необходимое, именно – административно хозяйственную советскую бюрократию, без которой не может существовать государство, доколе оно остается государством, т. е. в нынешнюю переходную эпоху к коммунизму»[69].

Троцкий сказал, Сталин сделал. Только Троцкий после 1920 года пересмотрел свои «военно-коммунистические» воззрения, а Сталин подхватил их и довел до логического конца – до создания государства бюрократии, наряженного в одежды «социализма».

Сталин не стеснялся заимствовать чужие мысли, Троцкого в том числе. Потом они становились известными, даже знаменитыми, только без указания первоисточника.

Так, выступая на XII съезде РКП(б) в 1923 году, Троцкий сказал: «Новая экономическая политика нами установлена всерьез и надолго, но не навсегда». Стоит задача, «на ее основе и в значительной мере ее же методами победить ее»[70]. Потом эту мысль в 1929 году повторил Сталин, правда ссылаясь на Ленина (а кого еще!): «Ленин говорил, что НЭП введена всерьез и надолго. Но он никогда не говорил, что НЭП введена навсегда»[71].

То же самое произошло с другой идеей, высказанной Троцким в телеграмме на смерть Ленина: «Ленина нет, но есть ленинизм. Наша партия есть ленинизм в действии»[72]. И Сталин в том же году выпускает книгу «Вопросы ленинизма», закрепляя тем самым авторство термина за собой.

Троцкий родил сколь «религиозную», столь и гибельную, как оказалось, формулу, по которой затем каялись сами троцкисты. В 1924 году он говорил на XIII съезде РКП(б) по поводу резолюции, в которой осуждалась его оппозиционная деятельность: «Отдельные решения последней конференции я считаю… неправильными и несправедливыми… (Однако) партия в последнем счете всегда права, потому что партия единственный исторический инструмент, данный пролетариату для разрешения его исторических задач. Я знаю, что быть правым против партии нельзя. И если партия выносит решение, которое тот или иной из нас считает несправедливым, то он говорит: справедливо или несправедливо, но это моя партия, и я несу последствия ее решения до конца»[73]. Потом, в «соответствии с решениями съездов и пленумов», каялись и брали на себя несусветные грехи все лидеры правой и левой оппозиции вплоть до признания в шпионаже. Правда, сам Троцкий, вопреки выдвинутому им тезису, каяться отказался и боролся против нового режима до конца. Но дело было сделано. Обожествление «коллективного разума» обернулось обожествлением ее вождя. Троцкий сам способствовал созданию искусственной трудности, о которую крепко споткнулся Советский Союз, в том числе оказался бессилен перед деятельностью «всегда правого» руководства во главе с Горбачевым.

Показательно, что Сталин сначала не понял всей значимости формулы Троцкого для будущей борьбы за власть и справедливо возразил ему в ответной речи: «…партия, – говорит тов. Троцкий, – не ошибается. Это неверно. Партия нередко ошибается»[74]. Мол, исправляя ошибки, она учится и ее лидеры получают опыт, становясь мудрее. Сказал, а через некоторое время полностью перешел на «троцкистские» позиции и в этом пункте. В 1930-х годах уже никто, ставя на кон свою жизнь, не смел усомниться в том, что партия, которую возглавлял Сталин, могла ошибаться.

Сталин перенимал у Троцкого не только идеи, но различные частности, например практику насаждения вождизма.

В 1923 году за заслуги в деле обороны Петрограда в 1919 году Гатчину назвали в честь председателя Реввоенсовета, переименовав в Троцк. В 1925 году Сталин переплюнул его – куда более крупный город Царицын стал Сталинградом, а до этого – в 1924 году – Юзовку (ныне Донецк) переименовали в Сталино. И пошло-поехало: в 1929 году Душанбе стал Сталинабадом, а также его имя носили десятки предприятий. Троцкий со своим провинциальным Троцком остался далеко позади.

В марте 1923 года один из лучших партийных публицистов Карл Радек опубликовал в «Правде» статью: «Троцкий – организатор побед». Статья была заполнена восхвалениями в таких выражениях: «человек с железной волей», «великий умственный авторитет» и «организаторский гений», обладающий «гениальным пониманием военных вопросов». «Наша партия войдет в историю как первая партия пролетариата, которая сумела построить великую армию. Эта блестящая страница будет навсегда связана с именем Льва Давидовича Троцкого».

Радек ошибся. Уже через семь лет строительство Красной армии «навсегда» связали с именем Сталина. В декабре 1929 года за подписью Ворошилова в той же газете «Правда» была опубликована статья «Сталин и Красная армия», в которой уже Сталин был представлен как «выдающийся организатор побед в гражданской войне» и «настоящий стратег», вождь, обладающий гениальной прозорливостью. А затем было и вовсе объявлено, что Троцкий лишь занимался вредительством, тогда как Сталин являлся подлинным создателем Красной армии.

Именно портреты Троцкого как вождя первоначально вешали в кабинетах учреждений, потом эта традиция полностью перекочевала к образу Сталина.

Стоит отметить также, что Сталин сначала защищал Зиновьева, Каменева и Бухарина с Рыковым от критики Троцкого, а спустя три года практически полностью повторил его обвинения против них.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.