Глава десятая Спасти комиссара Филоненко-2

Глава десятая

Спасти комиссара Филоненко-2

Сразу уточним, что название железнодорожной станции Львовской железной дороги, о которой идёт речь в этой главе, Мацеев. Однако в архивных документах мы оставляем оригинальное правописание.

«В особую заслугу А. Ботяна следует поставить его героизм и находчивость в бою при захвате станции Моциев. На участке, где должен был действовать батальон капитана Крючкова, немцы сосредоточили сильный огонь, в рядах партизан наступило замешательство и паника. Но ворвавшийся в их ряды А. Ботян приостановил отступление и личным примером увлёк в атаку, враг был смят, станция взята.

Здесь в Моциеве А. Ботян вторично спас комиссара соединения. Он вывез его, раненого, через опасную зону оуновцев-националистов, используя знание языка, пароль и пропуск врагов», — писали Карасёв и Перминов в известном нам представлении.

«3 февраля 1944 г. во время боя батальона партизан за овладение железнодорожной станцией Мациев сильный сосредоточенный огонь противника приостановил наступление и вызвал замешательство среди партизан. В этой сложной обстановке тов. БОТЯН проявил героизм и личным примером увлёк за собой партизан в атаку. Батальон разгромил противника и овладел станцией Мациев», — указано в справке по архивному делу «Курган», составленной в подтверждение вышеупомянутому представлению.

Однако самый первый отчёт, отправленный капитаном Карасёвым в Центр вскоре после этого боя, не только более подробен, но и в чём-то более точен. Свою неуверенность мы объясним чуть дальше, но предположим, что бой за Мацеев произошёл не 3 февраля, а несколько позже. Вот что писалось в упомянутом докладе:

«Руководитель оперативной группы, действующей в районе г. Ковель, капитан Карасёв сообщает, что в ночь с 7 на 8 февраля с. г. в результате внезапного штурма [группа] овладела городом и железнодорожной станцией Мацеев, западнее г. Ковель, разгромив гарнизон противника численностью до 300 мадьяр и немцев.

После этого опергруппа при поддержке авангардного кавэскадрона[249] Красной Армии блокировала железнодорожную станцию, произведя на протяжении пяти километров крупные разрушения на двухколейной железной дороге Ковель — Холм и установив мины замедленного действия.

Город Мацеев опергруппа держала в своих руках восемь часов. За это время были полностью разрушены: электростанция, мельницы, водокачки, здания гебитскомиссариата и жандармерии.

Противник потерял в бою около 80 человек убитыми. Опергруппа имеет незначительные потери убитыми и ранеными.

По выполнению задания опергруппа ушла по назначенному маршруту».

Но опергруппа тогда ушла не вся. Вообще, этот официальный рапорт представляется не только слишком оптимистичным, но и, честно говоря, малоправдоподобным. К примеру, тот же «авангардный кавалерийский эскадрон», уж больно он смущает — каким образом выскочил он за линию фронта, прорвав германскую оборону, и на сколько километров углубился в боевые порядки противника? А вот то, что партизаны «Олимпа» были на конях и у них самих всадников набиралось до эскадрона, это доподлинно известно, но откуда вдруг появились регулярные «красные конники» — большой вопрос.

Так что обратимся к предыстории и тем подробностям операции, о которых рассказывает Алексей Николаевич:

«Комиссаром нашего отряда был, как вы помните, Михаил Иванович Филоненко. И вот когда мы были там, на Западной Украине, он каким-то образом связался — он же сам украинец, хохол, — с неким местным деятелем, уж не знаю, с кем именно. Якобы он установил с этим человеком связь. Они тогда договорились о нападении на станцию Мацеев, что западнее Ковеля, недалеко от польской границы. Станцию обороняли мадьяры, то есть венгры. Тот человек заверил Филоненко, что настроение у мадьяр такое, что они уже готовы сдаться: только, мол, стоит провести против них какую-то небольшую операцию — и они враз сдадутся. Не знаю, как Карасёв поддался на это дело, но мы туда пошли, и штурмовали мы этот город, станцию эту, Мацеев… Даже день помню — 24 февраля 1944 года».

Ну вот, третья дата, так что теперь уж точно невозможно восстановить истину! Но не это в данном случае главное.

«Не понравилась мне тогда эта идея, ох как не понравилась! Кажется, и Карасёв тогда что-то недоброе чувствовал… Он мне вдруг говорит: «Лексейка, мы пойдём, а ты останься здесь, смотри, чтобы не было паники». А с чего паника должна была быть?! Странно даже. Ну, стали наши ребята штурмовать эту станцию, даже взяли её, а мадьяры-то и не сдались, продолжали упорно сопротивляться, мать их…»

Вот и получилось, что часть партизан продолжала вести бой с венгерскими солдатами, засевшими в здании железнодорожной станции и в казармах по соседству с ней, — ведь очень нехорошо получится, если противника не добьёшь, а он потом тебе в спину стрелять будет. Другие же стали наводить в Мацееве свой «порядок»: крушить жизненно важные объекты, начиная, как было написано в рапорте, от гебитскомиссариата (явно это была какая-то другая «администрация», так как «гебитсом» — то есть областью — Мацеевский район у гитлеровцев не был) до электростанции и водокачек. Понятно, что у местных жителей такая деятельность большого восторга вызвать не могла, но опергруппа оставляла город во власти противника, а значит, следовало создать ему невыносимые условия, чтобы потом быстрее убежал. Если честно, о местных жителях в ту пору не слишком задумывались, на первом месте всегда оставались интересы выполнения боевой задачи. Да и злость всех взяла: был расчёт на стремительную и лёгкую операцию, надеялись пленить ожидавших того венгров, а влезли в солидную заваруху. Потому теперь никого и ничего не жалели!

Заодно, как значится в рапорте Карасёва, бойцы опергруппы успели ещё и основательно «поработать» на железной дороге…

В общем, задача-то как бы и была выполнена, но партизаны здорово увязли в этом бою, не знали, как из него выпутаться — венгры тоже озверели и сопротивлялись, как обречённые! Но в это время к ним подошла долгожданная помощь.

«Оказывается, как только мы на них напали, они сообщили об этом немцам, — вспоминает Ботян. — И те прибыли. Была уже ночь, луна светит, всё видно — и тут подошли немецкие танкетки! Очень неудачная операция у нас вышла. Партизаны не должны воевать в городе, да ещё и с танками, не наша это задача! У нас тогда очень много людей погибло. Много было раненых — в том числе ранило комиссара Филоненко, да ещё и в мошонку! Ужас! Ничего, как потом выяснилось, не повредило, но боль-то страшная была! Да и неприятное такое ранение, согласитесь… В итоге от станции пришлось отступать — бежали стремительно, такой паники я у нас никогда не видел!»

Оно и неудивительно! Вот если бы в отряде были только омсбоновцы, подготовленные разведчики и диверсанты, то они сумели бы отойти организованно, прикрывая друг друга и нанося противнику максимальный урон. А так, хотя народ был хороший, боевой, однако без той выучки, которую Алексей и его товарищи получили за год с лишним специальной подготовки. Вот сейчас оно и сказалось — в той ситуации, которой реально не должно было быть.

На коне вместе с ещё одним парнем Ботян поскакал наперерез убегающим в панике бойцам.

— Стой, не беги, стрелять буду! — орал он, но партизаны всё равно бежали, их было ни остановить, ни задержать.

Алексей прекрасно понимал, что обнаружить здесь какого-то зачинщика, настоящего паникёра и труса, невозможно, так что в кого-то стрелять, как он угрожал, было бы бесполезно и просто глупо… Пока Ботян, сдерживая коня, стоял и орал, перепуганные бойцы пробежали мимо, исчезая в ночной темноте. Только тогда он оглянулся и вдруг понял, что они с товарищем теперь оказались одни посреди венгерских солдат, преследовавших убегающих партизан. И вокруг никого своих! «Что за чёрт? — промелькнуло в голове. — Неужели я попал в плен?!» Несколько мадьяр тут же окружили всадников, один из них схватил под уздцы ботяновского коня, да ещё и выстрелил в лицо Алексею. Но тут не то сработала его молниеносная реакция, и он успел отвести голову, не то строптивая лошадь дёрнулась прочь от стрелка, а может, вражеский солдат просто промахнулся, но пуля только обожгла висок всадника, оставив на нем тот шрам, что сохранился у Ботяна на всю жизнь…

Зато сам Алексей действовал мгновенно и не знал промахов — впрочем, стрелять пришлось в упор, так что пуля буквально отбросила венгра под копыта коня и, падая, он выпустил поводья. Тут же меткая автоматная очередь другого партизана скосила двух или трёх человек, к ним подскочивших… Прочие солдаты, бывшие вокруг, испуганно шарахнулись в стороны, а всадники, нещадно нахлёстывая лошадей, смели всех на своём пути, рванув галопом в ту сторону, куда бежали отступающие партизаны. В общем, каким-то чудом им удалось прорваться и вернуться в отряд…

В лагере Ботяна уже ждало новое задание. Сложное, очень ответственное и, в общем-то, смертельно опасное. Хотя какие задания за линией фронта могли казаться простыми, безответственными и безопасными?

Врач, которая была в отряде, сделала страдающему комиссару Филоненко перевязку, но это было всё, что она могла сделать. Поэтому Карасёв решил переправить раненого на базу находившегося неподалёку партизанского соединения, которое возглавлял первый секретарь одного из обкомов партии. Было известно, что там — хорошие врачи.

— Лексейка, бери его и отвези! Сам всё понимаешь, — сказал Ботяну командир.

Михаила Ивановича погрузили на повозку, и он повёз…

Сначала — в то большое партизанское соединение, что находилось неподалёку, а затем, по настоятельной рекомендации врачей, за линию фронта, чтобы там уложить комиссара в госпиталь. Разумеется, эту задачу опять выполнял Ботян, которому пришлось везти Филоненко через лесные дебри и неприятельские порядки — через те места, где хозяйничали бандеровские банды…

Не надо уточнять, что если бы кто узнал, что везут раненого партизанского комиссара, то участь и его самого, и его сопровождающего была бы, мягко говоря, незавидной. Что-что, а придумывать для своих жертв адские муки бандеровцы были мастера! Конечно, для обеспечения безопасности раненого лучше всего было бы выделить большой отряд, но где гарантия, что банда оказалась бы меньше? Да и чем больше отряд, тем он приметнее. Вот и выделили в сопровождение одного Ботяна, который, как мы уже говорили, «стоил» не меньше целой роты. И Алексей — где хитростью, прикидываясь «своим», причём он даже знал бандеровские пароли, где за счёт осторожности и своего «звериного» чутья — это ответственное задание выполнил, сумел доставить раненого за линию фронта, в посёлок Сарны, в расположение подразделений Красной армии. Вскоре туда прибыл и Карасёв с отрядом…

«Там нам всем было предложено: кто хочет воевать, оставайтесь здесь, в армии, — говорит Алексей Николаевич. — Ну а тех, кто пожелал оставаться в партизанах, перевооружили, отмыли, переобмундировали, дали всем нам немножко отдохнуть…»

Нет сомнения, что Ботян, не задумываясь, выбрал второй, партизанский вариант.

Таким образом, в его боевой жизни наметилась совсем недолгая «мирная передышка»…

* * *

Понятно, почему бой за станцию Мацеев освещён в рапортах столь путано и, скажем так, достаточно туманно. Комиссар в партизанском отряде, как и в регулярном воинском подразделении, всегда находился на особом положении, официально именуясь «представителем Коммунистической партии». А партия, если говорить тогдашним казённым языком, а не прибегать к «страшилкам» более позднего времени, «является руководящим ядром всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных, и обеспечивает успешное построение коммунистического общества».[250] Можно утверждать, что в своё время это был достаточно эффективный контролирующий орган, который, в частности, не давал воровать даже людям, занимающим очень высокое общественное положение. Наверное, именно поэтому её и постарались впоследствии развалить.

Как подсказывает опыт наших наблюдений, в нормальных воинских коллективах (их тогда любили именовать «здоровыми») командир и комиссар, которые почти в равной степени делили между собой ответственность за происходящее, жили дружно и, в общем-то, нередко сквозь пальцы смотрели на мелкие прегрешения друг друга. Были, конечно, идиоты-комиссары, готовые тащить командира на партийную комиссию за любую провинность, чтобы поставить вопрос о его пребывании в рядах ВКП(б); были и дураки-командиры, стремившиеся подчинить комиссара себе и очень мешавшие ему работать. Обычно и тех и других «поправляло» вышестоящее начальство. Но умные люди изначально предпочитали жить дружно и помогать друг другу, что в итоге приносило пользу как им самим, так и всему подразделению. Если, конечно, они не слишком зарывались и не начинали откровенно покрывать один другого в каких-то серьёзных грехах…

В случае со штурмом станции Мацеев командир отряда Карасёв решил «прикрыть» и комиссара Филоненко, явно переоценившего свои тогдашние оперативные возможности, и себя самого, пошедшего, в общем-то, на авантюру. Отсюда и эти путаные сообщения, и фантастические картины боя. В частности, про то, как Алексей Ботян «приостановил отступление и личным примером увлёк в атаку». К сожалению, тогда его личный пример не подействовал…

Но война есть война, и даже для самого замечательного героя она состоит не только из побед и блистательных подвигов. Хотя что на самом деле произошло и в чём состоит прегрешение Виктора Александровича Карасёва? Реально — в одном только нечётком докладе и, очевидно, в сокрытии понесённых потерь (он написал про «незначительные потери», тогда как Ботян говорит, что было очень много убитых). Однако скрывать подлинные потери — общекомандирский, можно так сказать, грех. Скрывать старались все, всегда и на любом уровне. Тем более что в данном случае — это партизаны, численность которых достаточно приблизительна и которые пополнений не требуют. А в остальном… Мацеев взяли? Взяли! Шороху там навели? Навели, да ещё какого, надолго запомнится! Потом оттуда ушли. Правда, не совсем так спокойно, как это следовало из доклада, но всё же…

Про то же, что ранен и вывезен за линию фронта комиссар, сообщить, наверное, и следовало, но в официальном рапорте, безусловно, нужно было описать характер и тяжесть ранения, а это казалось не совсем удобно — в первую очередь для самого комиссара. Ведь будь доклад с такими подробностями, то, признаем по-мужски, когда Михаил Иванович поправился бы и появился в своём легендарном Четвёртом управлении, то его бы там вопросами и сочувствиями так «задолбали», что ему, бедному, пришлось бы проситься у руководства за самую дальнюю линию фронта!

Вот из-за всех таких разных причин и возникла эта «легенда» про успешное взятие станции Мацеев. Так партизанщина — она «партизанщина» и есть! Думаете, прославленный Денис Давыдов не мог приврать о своих партизанских победах и подвигах? Ошибаетесь, милостивые государи!

Впрочем, возвратимся к нашему герою. Да, в том неудачном бою Алексей не сумел остановить запаниковавших бойцов и сам буквально чудом избежал плена. Но это ничуть, повторяем, не умаляет его героизма! Зато провезти через контролируемую бандеровцами территорию раненого комиссара — на это далеко не каждый отважный человек решится. Говорят, что «на миру и смерть красна», но таковой возможности в данном случае просто не было. Смерть стала бы долгожданным и благодетельным избавлением от нечеловеческих мучений, изуродованный труп героя был бы без следов растаскан по лесу дикими зверями, а конечным итогом всей его славной боевой биографии могла стать скупая и безразличная строка в «похоронке»: «Пропал без вести». Всё! Ни креста, ни погоста — ни даже фанерной пирамидки с жестяной звездой и троекратного ружейного салюта… Просто исчез — и всё.

* * *

А может, мы излишне драматизируем ситуацию и возможная встреча Ботяна с бандеровцами могла оказаться далеко не столь драматичной? Ведь как раз в то самое время германское командование проводило переговоры с руководством Украинской повстанческой армии и, по сообщению Главного управления контрразведки «Смерш» Наркомата обороны, между этими не очень высокими договаривающимися сторонами были достигнуты следующие соглашения:

«Члены УПА не будут совершать нападения на немецкие воинские части;

УПА систематически засылает в районы, занятые противником, своих разведчиков, преимущественно девушек, и сообщает результаты в «1-ц»[251] боевой группы;

Захваченные пленные Красной Армии, а также члены советских банд передаются в «1-ц» на допрос;

Лица, не проживающие в данной местности, доставляются в боевую группу для использования на работах.

Чтобы предотвратить помехи в этой для нас необходимой совместной деятельности, приказываю:

1. Агентов УПА, имеющих удостоверения, подписанные «капитан Феликс» или выдающих себя за членов УПА, — беспрепятственно пропускать, оружие не отбирать.

По требованию агентов, последних кратчайшим путём доставлять в «1-ц» боевой группы.

2. При встрече германских воинских частей с частями УПА, последние дают себя опознать условным знаком — вытянутая левая рука перед лицом. Такие части не подвергать нападению, даже в случае открытия огня с их стороны.

3. Со стороны УПА заявлена жалоба о том, что германские полицейские и воинские части систематически проводят самовольные реквизиции, особенно домашней птицы. В связи с этим напоминаю о приказе от 11 февраля 1944 года, согласно которому командиры частей должны пресекать всякого рода незаконные реквизиции.

^{Бреннер, генерал-майор и бригаденфюрер СС}[252]^».

Как видим, пленных советских военнослужащих и партизан националисты должны были передавать на допрос своим немецким хозяевам. Хотя мало ли кто из нас чего кому должен? И кто, скажите, любит отдавать свою законную добычу?

Вообще, из этого текста видно, что гитлеровцы на оккупированных территориях изрядно подрастеряли свою былую спесь. Иначе зачем было брать с бандеровцев обещание, что они не будут нападать на германские воинские части?! И вообще, как можно было допустить такую возможность, чтобы украинские «недочеловеки» могли безнаказанно открывать огонь по людям «высшей расы»?! Да и жалобу домовитых, прижимистых по натуре «западенцев» — что, мол, фрицы-освободители у них курей и гусаков тырят, германское командование теперь также не оставляет без внимания. Вот житуха пошла! Давно ли гитлеровцы, не задумываясь, бросали в тюрьму, а то и вообще расстреливали не в меру активных бандеровских главарей, а теперь бригаденфюрер СС приказывает, чтобы гусака «ихнего» не трогали! За что боролись, спрашивается?! Во имя чего Украину от большевиков освобождали?! Как жить-то дальше?! Да и зачем?..

Нет, «Vae victis!» — «Горе побеждённым!», как говорили древние римляне. Хотя гитлеровцы далеко ещё не были побеждены на поле боя, но их идеологические установки уже трещали по всем швам. Пришло время чуть ли не на равных договариваться с теми, о кого совсем ещё недавно можно было вытирать ноги, слыша при этом слова сердечной признательности и благодарности…

Ещё один тому пример — выдержка из протокола совещания руководителей полиции безопасности и СД[253] в Литве с представителями польской Армии Крайовой. Агент внешней разведки НКГБ СССР, передавший этот документ в Москву, сообщал, что данные переговоры велись с ведома и по указанию руководства РСХА.

Пункт 4:

«Предлагается:

а) гражданский мир между белопольскими бандами, с одной стороны, и германским вермахтом, немецкой и литовской полицией и административными учреждениями, действующими по поручению немецкого правительства, — с другой;

б) снабжение оружием, в том числе тяжёлым, при выполнении особых задач;

в) снабжение лёгким пехотным оружием, тяжёлым оружием, противотанковыми пушками, гранатомётами, пехотными орудиями и станковыми пулемётами, которые при выполнении особых задач, в случаях тяжёлых боёв или для предполагаемых боевых действий предоставляются замаскированным полицейским частям после предварительной договорённости относительно боевого плана…

г) снабжение боеприпасами в каждом случае на срок не более 1 месяца…»[254]

Ну вот, уже и поляки в «союзники» влезли, приходится заключать с ними «гражданский мир» и снабжать их банды оружием… Хотя это и не вызывало ни малейшего восторга у «истинных арийцев», но они, люди отнюдь не глупые, прекрасно понимали, что, как сказал британский премьер Уинстон Черчилль, «хуже союзников может быть только их отсутствие».

А вот что по поводу этих союзников и проводимых с ними переговоров писал начальнику полиции безопасности и СД «генерального округа Литва» оберфюреру СС Вильгельму Фуксу начальник полиции безопасности и СД «Остланд» оберфюрер СС Фриц Панцингер:

«С интересом прочёл Вашу телеграмму. Прошу сообщить мне решение Главного управления, если таковое поступит.

В принципе могу на основании моего опыта сказать следующее: однажды мы уже получали от Польши предложение о переговорах, это было после смерти Сикорского.[255] Однако рейхсфюрер СС после доклада фюреру отклонил тогда это предложение, обосновав отказ тем, что со славянами акт заключён быть не может.

Кое-что при существующем положении дел представляется мне не совсем ясным. Возможно, что советская опасность именно теперь толкнёт Польшу в наши руки.

Я стою на точке зрения, что для достижения примирения подойдёт всякое средство. Перевес должны получить мы. Следует постоянно иметь в виду польскую хитрость…»[256]

Можно сказать, что это были переговоры на низовом уровне, а ведь таковые велись и на более высоком… В Архиве СВР России хранится сообщение из Лондона — это письмо, очевидно, адресованное высокопоставленному британскому дипломату графу Александру Кадогану неким С. М. Лидцелом (скорее всего — высокопоставленным сотрудником британских спецслужб). В Москву оно было передано, как указано в тексте сообщения, «источником «Зенхен». Как известно, это был псевдоним Кима Филби.

В письме говорилось:

«Мы получили сообщения от исключительно хорошо осведомлённого источника в отношении того, что генерал Кукиль, министр обороны в польском правительстве, находится в настоящее время в непосредственном контакте с германским правительством и его представителями. Целью этого контакта является облегчение проезда представителей подпольного польского движения для установления связи в этой стране и других местах с Кукилем или его представителями. Политическая цель едина для обеих сторон, польской и немецкой, и корни её уходят к польско-русским разногласиям, к хорошо известному отношению Кукиля к этим разногласиям и к важной роли, которую в этом играют подлинные или фальшивые представители польского подпольного движения.

Не похоже на то, что мы получим доказательства или более полные подробности от нашего источника, который, очевидно, считает, что Швейцарию нельзя ставить под угрозу вовлечения в диспут, который сам по себе настолько сложен и до некоторой степени является внутренним вопросом для Швейцарии.

Наш источник, однако, заявил, что его выводы основаны на методе, при помощи которого поляки вели недавно свои переговоры со швейцарскими властями, особенно с Международным Красным Крестом, и на выводах, сделанных некоторыми членами этой организации.

Поскольку эта информация исходит от источника, сообщения которого в прошлом были исключительно правдивы (и… осторожность которого часто доказывалась…), и основывается на выводах швейцарских лиц, мировоззрение которых в основном антисоветское, её можно рассматривать как… надёжную.

В этой связи следует заметить, что…[257]

Спрошенный Эклером в отношении того, были ли отданы приказания не противостоять русским, когда последние подойдут к польской границе, Соснковский[258] сделал недавно сообщение, опубликованное в прессе, что он не находится в разногласии со своим правительством в его решении поощрять усиление сопротивления немцам при приближении Красной Армии…»

В истории параллели кажутся неизбежными, а потому нельзя не вспомнить Заграничный поход Русской императорской армии 1813–1814 годов, когда войска Александра I отправились освобождать покорённую Наполеоном Европу. Тогда, по мере приближения русских полков, союзники — точнее говоря, порабощённые французским императором страны — откалывались от Наполеона и переходили на сторону победителей. Теперь всё складывалось совсем наоборот: порабощённые Гитлером народы получали некоторую «свободу» и активно помогали своим угнетателям. Конечно, помогать стремились не все народы, а ранее упомянутые нами «фюреры», которые прекрасно понимали, что им можно существовать только в «мутной воде» оккупационного режима. А далее включался мощный рычаг национализма — той «философии», что привлекает далеко не лучшие и не самые развитые слои общества… Вот и получалось, что по мере продвижения на запад Красная армия внезапно обнаруживала на своём пути новых противников. Вернее, не на пути: обычно националистические банды избегали открытых столкновений с крупными воинскими соединениями и действовали исподтишка, «партизанскими» методами, а также терроризировали мирное население, в котором видели уже не своих соотечественников, но политических противников.

Конечно, националисты, со своими устремлениями, не могли не иметь и реальных политических противников.

В частности, в конце 1943 года Польская рабочая партия выступила инициатором создания Крайовой Рады Народовой — подпольного центра власти и антифашистской борьбы на территории оккупированной Польши. 1 января 1944 года была принята её «Программная декларация».

Для нас наиболее важно, что в этом документе отмечалось: «Крайова Рада Народова ставит перед собой в качестве главной и основной задачи объединение и мобилизацию всех сил народа и всех средств для борьбы не на жизнь, а на смерть с озверевшими оккупантами за освобождение Польши. Для достижения этой цели Крайова Рада Народова: создаёт Армию Людову как вооружённую силу народа, призванную сплотить в своих рядах всех желающих бороться за независимость Родины;

Крайова Рада Народова заявляет, что в освобождённой Польше должна господствовать социальная справедливость. Величие и мощь Родины должны опираться на обеспечение широким трудящимся массам города и деревни — рабочим, крестьянам, ремесленникам, работникам умственного труда и интеллигенции, — мирного и обеспеченного материального существования, образования, свободы, всех демократических прав и роли хозяина в возрождённой Польше. Такие задачи Крайова Рада Народова поставит перед временным правительством, которое она создаст в момент, когда этого потребуют интересы народа. Это правительство будет осуществлять власть в стране до момента создания в результате всеобщих, равных, прямых, тайных и пропорциональных демократических выборов Законодательного собрания.

В области внешней политики Крайова Рада Народова будет стремиться к поддержанию дружественных отношений со всеми народами, объединившимися в борьбе с гитлеризмом; она рассматривает это как условие государственной силы и прочности Польши, а также благополучия её граждан. Принципы этого сотрудничества должны основываться на:

• возвращении Польше всех польских земель на западе и на севере, которые были насильственно германизированы;

• разрешении пограничных проблем на Востоке путём дружественного соглашения Польши с Советским Союзом при признании права наций на самоопределение;

• быстрейшем установлении отношений прочной дружбы и сотрудничества между Польшей и Советским Союзом…»[259]

Что можно сказать по поводу этого документа? В нём чётко обозначены социалистические принципы дальнейшего развития Польского государства, а эти принципы, как известно, поддерживаются большинством трудящегося населения. Крайова Рада Народова считает своей главнейшей задачей борьбу с гитлеровскими оккупантами и возвращение захваченных Германией польских земель, в том числе и на севере, то есть Гданьска (Данцига).

В отношении территории Западной Белоруссии и Западной Украины, которые в 1939 году отошли к Советскому Союзу, таких категорических требований нет. И это отнюдь не потому, что спорные, в общем-то, земли должны стать «платой за освобождение», которую Польша отдаст своему могучему восточному соседу. Нет, проблему будущее польское правительство должно решать путём дружеского соглашения с СССР — и главное, что на основании признания права наций на самоопределение. То есть пусть решает сам народ, в которой из стран ему предпочтительнее жить. Очень достойная политика! Причём с большим самоуважением.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.